Алексей ЗАХАРЕНКОВ и Андрей АНПИЛОВ (концерт в музее Маяковского, 25.03.08)
Концерт показался мне довольно необычным, развивающимся по своей особой логике. Несмотря на то, что в нем участвовало два разных автора-исполнителя, в итоге всё выглядело настолько органично, будто было делом единых рук - без швов и притирок.
В эпицентре были песни, стихи и сам образ Алексея Захаренкова - очень яркие и впечатляющие. Анпилов сознательно отошёл «в тень», с самого начала пояснив публике: «Я сегодня на разогреве» (а в каждой шутке есть доля правды, как известно). Эта композиция - отчетливо выраженный «центр» (в лице Захаренкова), с расходящимися во все стороны лепестками, или камушек, брошенный в воду, от которого потом долго разбегаются круги, - и определила общий рисунок концерта.
А поскольку выступления Алексея Захаренкова в Москве очень редки, то для меня это было первое знакомство с его творчеством (не считая недавно услышанного диска «Зима в Эдеме»). После первоначального «ах!» и зачарованности его замечательными стихами и музыкой, при попытке собрать впечатления воедино, вдруг как снег из тучи, посыпались вопросы… Сплошные вопросы…
И самый первый из них был очень детским, наивным даже: «А где же всё это происходит?». Фантастические преобразования времени и пространства заставили всерьёз призадуматься: с чьей точки зрения может быть увидена такая картина -
С каждым столетием всё холодней,
Бледные звёзды глядят виновато,
Словно уже провожали когда-то
Бренную жизнь на орбите своей.
.....................
В пыль обратится песок,
Вспять повернётся земля.
Скрипнет в пути колесо,
Вскрикнет младенец в яслях.
......................
Но будет день, когда во славу Бога
С далёких звёзд о голые холмы
Ударит свет, и выйдут на дорогу
В последний путь счастливые волхвы.
Кто это так свободно наблюдает за вечностью со дна творения? И откуда - из какой космической дали?
Размах, диапазон и удалённость от конкретных земных дел в стихах Захаренкова - почти на уровне Книги Бытия, когда из пустоты творился мир, а «Дух Божий носился над водами» (Быт. 1; 2). Приверженность лирического героя Книге Бытия и заворожённость процессом первотворения мира подтверждает и заглавная песня альбома (презентации которого был посвящён концерт) - «Зима в Эдеме».
Еще далеко до лета,
В Эдеме ещё зима.
Но, Господи, столько света,
Что можно сойти с ума!
Чудесное (от слова «чудеса»), загадочное стихотворение… Его создатель откуда-то знает всё наперёд - всю мировую историю, предощущает рождение Христа, тяжесть сумы и тяготы вечной дороги (словно Агасфер). В Боге он видит не Вседержителя, а со-участника общей драмы:
У Бога в руках не глина,
Не мёд на его устах.
И слово его невинно,
И совесть его чиста.
Безликая Душа ещё не воплотилась ни в голубя, прилетевшего к Марии, ни в голубку, вернувшуюся к Ною с вестью о спасении и оливковой веточкой.
И хотя такая надмирная, извлечённая из времени точка зрения, могла принадлежать только Богу, лирический герой стиха сам по-детски взывает: «Господи!». Всевышний и Всемогущий прямо на наших глазах превращается в ребёнка, взахлёб валяющегося в сугробе:
И, Господи, сколько снега,
Как в детстве под Рождество,
Что можно свалиться с неба,
И можно упасть в него!
Тут отчётливо проступают корни детского «всемогущества» и прямого (на уровне ощущений) родства с Божеством (пусть и в образе Родителей), тропинка, протоптанная к утерянному Раю…
Благодаря песне «Зима в Эдеме», да и в самом движении концерта, проявилась важная перекличка - и взаимосвязь - в творчестве двух таких разных поэтов. Это перекрестье прорисовалось как чёткая, гармоничная взаимодополнительность: «взрослая», родительская позиция в песнях Анпилова - и «мальчишеская», увлечённо-рыцарственная - у Алексея Захаренкова. Мир романтического подростка, сбегающего на край света, - и мир мудрого взрослого, терпеливо ожидающего, пока сын обживёт все миры и страны - в воображении…
Оппозиция «детскость - взрослость» скрепила выступление Андрея Анпилова и Алексея Захаренкова воедино покрепче любых сюжетных или образных параллелей. Ведь именно благодаря спокойному и внимательному родительскому пригляду, разыгравшийся ребёнок может на время забывать о времени и пространстве, взмывать без оглядки в открытый космос, а оттуда пикировать ласточкой в сугроб, то бишь одним махом переноситься с небес в цепенеющие льды Антарктиды.
Эта дополнительность проявилась и в трогательных детских стихах, прочитанных Алексеем на концерте «в подражание» Андрею (и, честно говоря, стилистически довольно похожих на анпиловские). Видна она и в последовательном, ни на йоту не нарушимом контрасте между одиссеями и рыцарскими странствиями Захаренкова - и анпиловским «искусством кройки и шитья»: то тут ниточка продёрнута, то там… но везде - одна и та же ниточка: «взрослой» серьёзности, сдержанности и неверия ни во что, кроме ответственности.
На таком фоне баллады Захаренкова в первый момент ощущаются (чисто эмоционально) увлекательными приключениями в неведомые земли из «золотого фонда детской литературы». Захватывающими экранизациями…
Но очень скоро понимаешь: всё глубже, много глубже. Творчество Алексея Захаренкова - не театр, а подлинная мистерия. Духовное приключение - со всей полнотой риска. С подлинными разрывами, смертями, разлуками навек… А потом - со счастливыми обретениями, встречами любимых и вечной жизнью. И с тайной, у которой нет имени, но лишь украдкой говорится о ней: «она».
Если к Господу лирический герой стихов и песен Захаренкова взывает открыто, нежно и яростно - на максимуме доверия, то «она» просто действует и молчит - прямо как Богородица:
...................
Он тянется к ней руками -
Она его тянет ввысь,
Туда, где забот немного
И будничны чудеса,
Где можно увидеть Бога,
Глядящего в небеса.
Правда, тут же поэт прямо и проговаривается, что «она» - это, прежде всего, душа. А ещё - та, благодаря которой он познаёт свою душу. Потому что «она» то и дело обретает черты конкретной женщины:
Мечется-мается-ёжится-вьюжится,
Вновь остановится или того гляди, -
Камнем всплывёт, или солнцем обрушится,
Ясно одно - я люблю её, Господи!
...................
О, Мэри, я тебя люблю!
Мы скоро встретимся с тобой.
И прямо там же, в «Летучем Голландце» договаривается уже до конца - что за бесконечное странствие сквозь столетия претерпевает лирический герой Захаренкова, куда и зачем он плывёт:
..................
И я, счастливый, словно Ной,
Как встарь, прильнув к твоим губам.
И мы несёмся над волной
Навстречу белым островам.
И ключевой, лейтмотивный для стихов Алексея белый цвет («на белых-белых парусах», «белые острова», «белая луна»), и голубка («И ты вспорхнёшь ко мне на борт, Как будто голубь в райский сад»), и морские просторы (а в других стихах - льды, сковавшие землю) - всё указывает на мифологему Потопа и Ноева Ковчега (который, впрочем, тут прямо и без утайки назван через имя Ноя).
На мой взгляд, именно эта точка - мифологема «ковчега завета», «ковчега спасения», - оказалась у Анпилова и Захаренкова общей. Не близкой и не соседней, а просто одной… Эта особенно ярко раскрыла песня Андрея Анпилова «Сорок восьмой троллейбус».
..................
Синий, еще советский,
Кресла с тугой тесьмой,
Неторопливый, детский,
Сорок ты мой восьмой, -
Мимо осенней рощи,
Проще которой нет,
Где светофор полощет
Желто-зеленый свет.
Сорок восьмой забытый
Полуземной маршрут,
Вечно людьми набитый -
Вспомнить еще не труд.
Грустный и бессердечный
Щурит водитель взгляд -
Высади на конечной
Лет тридцать пять назад.
Словно в прощальной сцене
Из глубины окон
Пусть нечужие тени
Выбегут на балкон.
..................
Помимо очевидных окуджавских реминисценций (с «Синим троллейбусом»), в бесконечно едущем сквозь время троллейбусе просвечивает не только Летучий Голландец, бороздящий моря и небеса, но и его прототип - Ноев ковчег, или Ковчег спасения.
Благодаря этой неотторжимой общей «клетке» и общей мифологеме обоих поэтов, концерт задышал как единый организм, как живое существо. Но для души - взрослеющей и ещё во многом детской - такое открытие болезненно как разрыв. Прощаясь с романтикой, нелегко примириться с тем, что это - обличья одного и того же: величественный Летучий Голландец, торжественно рассекающий небеса, и старенький 48-й троллейбус, пыхтя, трясущийся по пыльной дороге.
Что ещё могу сказать о песнях Алексея Захаренкова? (потому как о песнях Андрея Анпилова уже не раз пыталась сказать - в разное время и на разные лады).
Только одно - что они абсолютно прекрасны. Они прекрасны настолько, насколько замечательно сидеть поздним вечером, закутавшись в плед, в светлом круге лампы, и слушать книгу, которую тебе читает вслух кто-то очень дорогой и любимый.
--------------------------------------------------------
Очень хорошие фото с концерта, сделанные dargosha, можно увидеть здесь. А замечательную статью, написанную одним из участников концерта - про другого, советую почитать вот здесь.
В эпицентре были песни, стихи и сам образ Алексея Захаренкова - очень яркие и впечатляющие. Анпилов сознательно отошёл «в тень», с самого начала пояснив публике: «Я сегодня на разогреве» (а в каждой шутке есть доля правды, как известно). Эта композиция - отчетливо выраженный «центр» (в лице Захаренкова), с расходящимися во все стороны лепестками, или камушек, брошенный в воду, от которого потом долго разбегаются круги, - и определила общий рисунок концерта.
А поскольку выступления Алексея Захаренкова в Москве очень редки, то для меня это было первое знакомство с его творчеством (не считая недавно услышанного диска «Зима в Эдеме»). После первоначального «ах!» и зачарованности его замечательными стихами и музыкой, при попытке собрать впечатления воедино, вдруг как снег из тучи, посыпались вопросы… Сплошные вопросы…
И самый первый из них был очень детским, наивным даже: «А где же всё это происходит?». Фантастические преобразования времени и пространства заставили всерьёз призадуматься: с чьей точки зрения может быть увидена такая картина -
С каждым столетием всё холодней,
Бледные звёзды глядят виновато,
Словно уже провожали когда-то
Бренную жизнь на орбите своей.
.....................
В пыль обратится песок,
Вспять повернётся земля.
Скрипнет в пути колесо,
Вскрикнет младенец в яслях.
......................
Но будет день, когда во славу Бога
С далёких звёзд о голые холмы
Ударит свет, и выйдут на дорогу
В последний путь счастливые волхвы.
Кто это так свободно наблюдает за вечностью со дна творения? И откуда - из какой космической дали?
Размах, диапазон и удалённость от конкретных земных дел в стихах Захаренкова - почти на уровне Книги Бытия, когда из пустоты творился мир, а «Дух Божий носился над водами» (Быт. 1; 2). Приверженность лирического героя Книге Бытия и заворожённость процессом первотворения мира подтверждает и заглавная песня альбома (презентации которого был посвящён концерт) - «Зима в Эдеме».
Еще далеко до лета,
В Эдеме ещё зима.
Но, Господи, столько света,
Что можно сойти с ума!
Чудесное (от слова «чудеса»), загадочное стихотворение… Его создатель откуда-то знает всё наперёд - всю мировую историю, предощущает рождение Христа, тяжесть сумы и тяготы вечной дороги (словно Агасфер). В Боге он видит не Вседержителя, а со-участника общей драмы:
У Бога в руках не глина,
Не мёд на его устах.
И слово его невинно,
И совесть его чиста.
Безликая Душа ещё не воплотилась ни в голубя, прилетевшего к Марии, ни в голубку, вернувшуюся к Ною с вестью о спасении и оливковой веточкой.
И хотя такая надмирная, извлечённая из времени точка зрения, могла принадлежать только Богу, лирический герой стиха сам по-детски взывает: «Господи!». Всевышний и Всемогущий прямо на наших глазах превращается в ребёнка, взахлёб валяющегося в сугробе:
И, Господи, сколько снега,
Как в детстве под Рождество,
Что можно свалиться с неба,
И можно упасть в него!
Тут отчётливо проступают корни детского «всемогущества» и прямого (на уровне ощущений) родства с Божеством (пусть и в образе Родителей), тропинка, протоптанная к утерянному Раю…
Благодаря песне «Зима в Эдеме», да и в самом движении концерта, проявилась важная перекличка - и взаимосвязь - в творчестве двух таких разных поэтов. Это перекрестье прорисовалось как чёткая, гармоничная взаимодополнительность: «взрослая», родительская позиция в песнях Анпилова - и «мальчишеская», увлечённо-рыцарственная - у Алексея Захаренкова. Мир романтического подростка, сбегающего на край света, - и мир мудрого взрослого, терпеливо ожидающего, пока сын обживёт все миры и страны - в воображении…
Оппозиция «детскость - взрослость» скрепила выступление Андрея Анпилова и Алексея Захаренкова воедино покрепче любых сюжетных или образных параллелей. Ведь именно благодаря спокойному и внимательному родительскому пригляду, разыгравшийся ребёнок может на время забывать о времени и пространстве, взмывать без оглядки в открытый космос, а оттуда пикировать ласточкой в сугроб, то бишь одним махом переноситься с небес в цепенеющие льды Антарктиды.
Эта дополнительность проявилась и в трогательных детских стихах, прочитанных Алексеем на концерте «в подражание» Андрею (и, честно говоря, стилистически довольно похожих на анпиловские). Видна она и в последовательном, ни на йоту не нарушимом контрасте между одиссеями и рыцарскими странствиями Захаренкова - и анпиловским «искусством кройки и шитья»: то тут ниточка продёрнута, то там… но везде - одна и та же ниточка: «взрослой» серьёзности, сдержанности и неверия ни во что, кроме ответственности.
На таком фоне баллады Захаренкова в первый момент ощущаются (чисто эмоционально) увлекательными приключениями в неведомые земли из «золотого фонда детской литературы». Захватывающими экранизациями…
Но очень скоро понимаешь: всё глубже, много глубже. Творчество Алексея Захаренкова - не театр, а подлинная мистерия. Духовное приключение - со всей полнотой риска. С подлинными разрывами, смертями, разлуками навек… А потом - со счастливыми обретениями, встречами любимых и вечной жизнью. И с тайной, у которой нет имени, но лишь украдкой говорится о ней: «она».
Если к Господу лирический герой стихов и песен Захаренкова взывает открыто, нежно и яростно - на максимуме доверия, то «она» просто действует и молчит - прямо как Богородица:
...................
Он тянется к ней руками -
Она его тянет ввысь,
Туда, где забот немного
И будничны чудеса,
Где можно увидеть Бога,
Глядящего в небеса.
Правда, тут же поэт прямо и проговаривается, что «она» - это, прежде всего, душа. А ещё - та, благодаря которой он познаёт свою душу. Потому что «она» то и дело обретает черты конкретной женщины:
Мечется-мается-ёжится-вьюжится,
Вновь остановится или того гляди, -
Камнем всплывёт, или солнцем обрушится,
Ясно одно - я люблю её, Господи!
...................
О, Мэри, я тебя люблю!
Мы скоро встретимся с тобой.
И прямо там же, в «Летучем Голландце» договаривается уже до конца - что за бесконечное странствие сквозь столетия претерпевает лирический герой Захаренкова, куда и зачем он плывёт:
..................
И я, счастливый, словно Ной,
Как встарь, прильнув к твоим губам.
И мы несёмся над волной
Навстречу белым островам.
И ключевой, лейтмотивный для стихов Алексея белый цвет («на белых-белых парусах», «белые острова», «белая луна»), и голубка («И ты вспорхнёшь ко мне на борт, Как будто голубь в райский сад»), и морские просторы (а в других стихах - льды, сковавшие землю) - всё указывает на мифологему Потопа и Ноева Ковчега (который, впрочем, тут прямо и без утайки назван через имя Ноя).
На мой взгляд, именно эта точка - мифологема «ковчега завета», «ковчега спасения», - оказалась у Анпилова и Захаренкова общей. Не близкой и не соседней, а просто одной… Эта особенно ярко раскрыла песня Андрея Анпилова «Сорок восьмой троллейбус».
..................
Синий, еще советский,
Кресла с тугой тесьмой,
Неторопливый, детский,
Сорок ты мой восьмой, -
Мимо осенней рощи,
Проще которой нет,
Где светофор полощет
Желто-зеленый свет.
Сорок восьмой забытый
Полуземной маршрут,
Вечно людьми набитый -
Вспомнить еще не труд.
Грустный и бессердечный
Щурит водитель взгляд -
Высади на конечной
Лет тридцать пять назад.
Словно в прощальной сцене
Из глубины окон
Пусть нечужие тени
Выбегут на балкон.
..................
Помимо очевидных окуджавских реминисценций (с «Синим троллейбусом»), в бесконечно едущем сквозь время троллейбусе просвечивает не только Летучий Голландец, бороздящий моря и небеса, но и его прототип - Ноев ковчег, или Ковчег спасения.
Благодаря этой неотторжимой общей «клетке» и общей мифологеме обоих поэтов, концерт задышал как единый организм, как живое существо. Но для души - взрослеющей и ещё во многом детской - такое открытие болезненно как разрыв. Прощаясь с романтикой, нелегко примириться с тем, что это - обличья одного и того же: величественный Летучий Голландец, торжественно рассекающий небеса, и старенький 48-й троллейбус, пыхтя, трясущийся по пыльной дороге.
Что ещё могу сказать о песнях Алексея Захаренкова? (потому как о песнях Андрея Анпилова уже не раз пыталась сказать - в разное время и на разные лады).
Только одно - что они абсолютно прекрасны. Они прекрасны настолько, насколько замечательно сидеть поздним вечером, закутавшись в плед, в светлом круге лампы, и слушать книгу, которую тебе читает вслух кто-то очень дорогой и любимый.
--------------------------------------------------------
Очень хорошие фото с концерта, сделанные dargosha, можно увидеть здесь. А замечательную статью, написанную одним из участников концерта - про другого, советую почитать вот здесь.