К вопросу о независимости
Как я там оказалась - не спрашивайте, по работе нужно было...
Но и не без удовольствия, конечно (обожаю мемуары и дневники, записки, заметки и прочие несерьёзные жанры).
И вдруг натыкаюсь в тексте на Аллею Неподлеглости.
Ой, спасибо за подарочек! Как я люблю эти неожиданные дары, когда вдруг - ну буквально на ровном месте! совершенно неожиданно! - образуется прорешка в ткани бытия, а из прорешки вылезает... ну всё что угодно вылезает, вплоть до неприличного!
По этой же причине обожаю описки, оговорки, опечатки и прочие «выбеги» за пределы привычной и примелькавшейся реальности.
За что я ещё люблю свой компик - этот остроумец столько радости мне подарил за время нашего с ним знакомства (а это уж гораздо больше десяти лет...). Какие восхитительные он делает опечатки! Как он умеет опустить меня с небес на грешную землю! Как умеет снизить мой пафос (как я потом, отхохотавшись басом, понимаю - неуместный)...
Мымль, сдуденты, кибер-пшик вместо кибер-Пушкин, «слован» вместо «слоган»; «массовая культурва»... Такого не придумаешь, хоть проглоти перо!
А какие остроумные советы (насмешливые рифмы) он даёт при моей попытке отловить опечатки с помощью автоматической проверки орфографии! Например, вместо «монстеры», которой я хвасталась в письме, он посоветовал мне определиться: «монстры» или «монтёры»? (мини-опрос к читателям: а кого бы выбрали вы?). А однажды он предложил мне заменить слово «полётность» на «полезность»...
И правильно: нечего бороться с опечатками - украшением нашей однообразной и слишком уж серьёзной жизни...
Но возвращаемся в нашу аллею.
Фыркнув радостно и в сладком предвкушении, как я его сейчас за хвост-то потяну, словечко это чудесное, я начала размышлять.
Первая «мымль»: да, а каково русскому человеку воспринимать ещё и украинскую нэзалэжнисть (незалежність) или белорусскую незалежнасьць? А тем, в свою очередь (вкупе с поляками), не странно ли слышать о какой-то там «независимости»? Внутренняя форма слова вон какая свежая везде: там висение, там лежание, там стояние (украинская же самостійність, чешская samostatnost).
Сколько я сама всегда острила, «пиша» друзьям о празднике или площади «Нэзалэжности» - на все лады, вплоть до залежалости...
Потом стала дальше думать. Ну, с лежанием да стоянием всё более-менее понятно (ни под кем не лежать, ни перед кем не склоняться, стоять самому, никем не под- и - главное - не у-держиваемым).
А что за удовольствие висеть (или не висеть) одному, без никого?
Ой, как я это люблю - ещё больше, наверное, чем просто счастливо фыркнуть и в очередной раз вознести хвалу господу, языку, жизни за радость и свежесть простых её даров, - ухватиться за ниточку и распутать весь клубочек ... нет, не весь, весь даже богу не под силу расплести... так, метров пять «высвободить», потому что клубочков тысячи, и все они переплелись-перепутались в «ковровом» орнаменте языка...
В «Разговоре о Данте» Мандельштам писал, что «поэтическая речь есть ковровая ткань, имеющая множество текстильных основ, отличающихся друг от друга только в исполнительской окраске, только в партитуре постоянно изменяющегося приказа орудийной сигнализации», где они «пребывают разноцветны - в жгутах, фигурах, орнаментах...».
Наверное, это же можно сказать обо всём языке - по крайней мере я только так воспринимаю его - как прочнейший и плотнейший ковёр, сотканный из множества нитей безвестными (и «вестными») мастерами и мастерицами на протяжении многих веков и даже порой тысячелетий.
Этот драгоценный старинный ковёр, доставшийся нам от наших предков, носит следы жизни: вот здесь на него пролили немного чернил, в этом месте он чуток протёрся, а вот этот уголок слегка надгрызли мыши... Да и рисунок малость повыцвел - или просто примелькался? Примелькался, скорее всего...
Потому что если повнимательнее всмотреться - о, сколько драм и сюжетов! и сколько несправедливости или, наоборот, незаслуженного «фавора»... А уж спеси, спеси-то сколько! Я теперь не как все вы, я теперь слово благородное (или, наоборот, слово грязное, истасканное, бранно-нецензурное... а в родственниках у него... ой, страшно сказать! но скажу, «для филологов нет запретных слов» - провозгласила «царственная Ахматова», так что если что, все претензии не ко мне, у меня индульгенция! так вот, «в два хода» я вам докажу, что слова «заблуждение», «блуд» и «блудница» - ближайшие родственники слова на б... там просто чередуются дифтонги - юс большой и юс малый, то есть о носовое и е носовое, «прояснившиеся» в современном языке в у-ю, а-я...).
Вот за такими иванами, не помнящими родства, я и гоняюсь с особым удовольствием, занеся карающую филологическую длань: извольте, голубчик, сейчас же написать письмо родным!
...Ой какая длинная оказалась аллея неподлеглости - далеко увела меня от предмета исследования!
Итак, стала я размышлять о странном удовольствии висения в одиночку. Ведь параллели и связь между всеми славянскими «неподлеглостями» очевидны. И висение должно - просто обязано! - каким-то образом вписываться в общую картину само- и прямо стоящего славянского мира!
Очевидна и параллель между подчинением и «подлежанием»: достаточно вспомнить, что подчинённые по-украински - это пидлэгли (підлеглі). Подлежащее, надлежащее - просто-таки сразу воображение рисует схемы синтаксических разборов: сочинительная связь, подчинительная, соподчинённые члены предложения, последовательно подчинённые - от главного прямоугольничка вниз по чёрточкам к неглавным...
К последующей моей филологической гордости, эта логическая цепочка оказалась близка к истине. Вообразив некое «генеалогическое дерево», я предположила, что «зависеть» - это «висеть за», то есть где-то «внизу» или «впоследствии». Или «зависнуть» - зацепиться за главное предложение и повиснуть на нём, выступая в качестве придаточного...
Потом, конечно же, полезла в словари. Надежда на Фасмера не оправдалась: ни зависимости, ни независимости, ни даже «висения» в каких бы то ни было формах у него не оказалось. Не было этого слова и в других этимологических словарях... И вдруг небывалое везение! Оказывается, слову «зависеть» посвящено целое исследование академика В. В. Виноградова!
И оказывается, «слово зависеть распространилось в русском литературном языке не ранее начала XVIII в. Старое ударение (на предпоследнем слоге; ср. виселица, висельник), морфологическая изолированность этого слова, независимость (от префиксального осложнения) его видового употребления, своеобразие его значения - всё это как будто намекает на давний отрыв слова зависеть от гнезда висеть и производных (ср. чеш. záviseti)». (Если точно - то не позднее 10-20-х годов XVIII века.)
И - о радость и ликование моего сердца! - вот они, «гроздья свисающие»:
«Слово зависеть по своему морфологическому строю и по своим значениям представляется соотносительным с нем. abhängen и франц. dépendre. В глаголе abhängen, наряду с прямым конкретным значением “свисать, висеть в некотором расстоянии от чего-нибудь”, также с XVIII в. развилось переносное отвлечённое “быть подчинённым чьей-нибудь воле, находиться в чьей-нибудь воле, власти, зависеть”. На почве этого переносного значения в немецком языке выросла цепь производных слов: abhängig “зависящий, зависимый, подвластный”, unabhängig “независимый”, die Abhängigkeit “зависимость” (или как переводилось в русско-немецких словарях XVIII в. “зависительность”), Unabhängigkeit “независимость” (см. Аделунг, Полн. лекс., ч. 1, с. 13; ч. 2, с. 722-723). Все эти слова находят себе соответствие в русских словах зависимый, зависимость, независимый, независимость. Между тем в самом немецком языке глагол abhängen до XVIII в. употреблялся только в значении “свисать” (herabhängen). Новое отвлечённое значение “зависеть” развивается в нём под влиянием французского dépendre (ср.: Это зависит от обстоятельств - Cela dépend des circonstances; Я ни от кого не завишу - Je ne dépends de personne; Урожай хлеба зависит от дождей - La récolte des blés dépend des pluies). Ср. (dépendance- “зависимость”, dépendant - “зависимый”).
В самом же французском глаголе dépendre значение “находиться под властью кого-нибудь, быть зависимым от кого-нибудь” сложилось только в XVI столетии (Bloch, 1, с. 211-212).
И только в XIX веке «слово зависеть входит в терминологию разных наук. Так, в русской грамматике оно обозначает “находиться в синтаксическом подчинении”. В этом значении зависеть встречается в учебнике русской грамматики П. М. Перевлесского, в “Исторической грамматике” Ф. И. Буслаева. В математике, физике и других науках негуманитарного цикла зависеть применяется в значении “определяться другим явлением, другой величиною”».
Слово зависимость «также не встречается в памятниках ранее XVIII в. Оно обозначает “состояние зависящего, нахождение под чьей-либо властью, в чьей-нибудь воле”».
В. В. Виноградов приходит к любопытному выводу:
«Однако трудно в зависеть признать прямое калькированное воспроизведение франц. dépend или нем. abhängen. Ведь между приставками - русской за-, франц. de-, нем. ab- - прямого смыслового параллелизма нет (ср. déflexion - “отклонение (световых лучей)”, dérouler - “развёртывать”, développer - “развёртывать, раздвигать” и т. п.). [...] ...вероятнее предполагать, что зависеть - литературное заимствование конца XVII - начала XVIII в. из украинского языка. А в украинский язык это слово проникло из западнославянских языков. Первоначально это было слово официально-деловой и учёно-книжной речи. В нём наметилось ещё в XVIII в. два оттенка значения: 1) “находиться в чьей-нибудь власти, воле, в зависимости от кого-нибудь, чего-нибудь”; 2) “быть обусловленным чем-нибудь, быть следствием какой-нибудь причины” (см. сл. АР; сл. 1867, 2, с. 15; сл. Даля 1880, 1, с. 557)».
А начинает своё «эссе» о не/зависимости В. В. Виноградов такой фразой: «В истории некоторых русских слов наблюдается поразительный семантический параллелизм в ходе изменения значений с эквивалентными словами западноевропейских языков»...
Вот-вот-вот, вот оно то самое и есть - и «всё уж не моё, а наше, и с миром утвердилась связь»...
Вот они, родственнички-то, наши все, лапотные:
польские niepodległość и niezależność
чешские nezávislost, samostatnost
сербская независност
белорусская незалежнасьць
русские независимость и самодостаточность/самостоятельность
украинские незалежність и самостійність
(«эсперантское» же - sendependeco, а в интерлингве - autonomia)
Эта связь прослеживается и сейчас, в самое что ни на есть «современное время»: компьютер «завис» и «висит» - какая уж тут самостоятельность?
Самое «правильное» из всех (потому что точное) - чешская samostatnost (та же autonomia, по сути).
Хотя мне знаете какое слово больше всего понравилось? - зависительность...
Гей, братья славяне! (Братие и сестры...) Говорите, сердцем ликуете, празднуя День своей национальной Независимости?
Ну-ну...
© Тамара Борисова
Если вы видите эту запись не на страницах моего журнала http://tamara-borisova.livejournal.com и без указания моего авторства - значит, текст уворован ботами или плагиаторами (что, в принципе, одно и то же).
Но и не без удовольствия, конечно (обожаю мемуары и дневники, записки, заметки и прочие несерьёзные жанры).
И вдруг натыкаюсь в тексте на Аллею Неподлеглости.
Ой, спасибо за подарочек! Как я люблю эти неожиданные дары, когда вдруг - ну буквально на ровном месте! совершенно неожиданно! - образуется прорешка в ткани бытия, а из прорешки вылезает... ну всё что угодно вылезает, вплоть до неприличного!
По этой же причине обожаю описки, оговорки, опечатки и прочие «выбеги» за пределы привычной и примелькавшейся реальности.
За что я ещё люблю свой компик - этот остроумец столько радости мне подарил за время нашего с ним знакомства (а это уж гораздо больше десяти лет...). Какие восхитительные он делает опечатки! Как он умеет опустить меня с небес на грешную землю! Как умеет снизить мой пафос (как я потом, отхохотавшись басом, понимаю - неуместный)...
Мымль, сдуденты, кибер-пшик вместо кибер-Пушкин, «слован» вместо «слоган»; «массовая культурва»... Такого не придумаешь, хоть проглоти перо!
А какие остроумные советы (насмешливые рифмы) он даёт при моей попытке отловить опечатки с помощью автоматической проверки орфографии! Например, вместо «монстеры», которой я хвасталась в письме, он посоветовал мне определиться: «монстры» или «монтёры»? (мини-опрос к читателям: а кого бы выбрали вы?). А однажды он предложил мне заменить слово «полётность» на «полезность»...
И правильно: нечего бороться с опечатками - украшением нашей однообразной и слишком уж серьёзной жизни...
Но возвращаемся в нашу аллею.
Фыркнув радостно и в сладком предвкушении, как я его сейчас за хвост-то потяну, словечко это чудесное, я начала размышлять.
Первая «мымль»: да, а каково русскому человеку воспринимать ещё и украинскую нэзалэжнисть (незалежність) или белорусскую незалежнасьць? А тем, в свою очередь (вкупе с поляками), не странно ли слышать о какой-то там «независимости»? Внутренняя форма слова вон какая свежая везде: там висение, там лежание, там стояние (украинская же самостійність, чешская samostatnost).
Сколько я сама всегда острила, «пиша» друзьям о празднике или площади «Нэзалэжности» - на все лады, вплоть до залежалости...
Потом стала дальше думать. Ну, с лежанием да стоянием всё более-менее понятно (ни под кем не лежать, ни перед кем не склоняться, стоять самому, никем не под- и - главное - не у-держиваемым).
А что за удовольствие висеть (или не висеть) одному, без никого?
Ой, как я это люблю - ещё больше, наверное, чем просто счастливо фыркнуть и в очередной раз вознести хвалу господу, языку, жизни за радость и свежесть простых её даров, - ухватиться за ниточку и распутать весь клубочек ... нет, не весь, весь даже богу не под силу расплести... так, метров пять «высвободить», потому что клубочков тысячи, и все они переплелись-перепутались в «ковровом» орнаменте языка...
В «Разговоре о Данте» Мандельштам писал, что «поэтическая речь есть ковровая ткань, имеющая множество текстильных основ, отличающихся друг от друга только в исполнительской окраске, только в партитуре постоянно изменяющегося приказа орудийной сигнализации», где они «пребывают разноцветны - в жгутах, фигурах, орнаментах...».
Наверное, это же можно сказать обо всём языке - по крайней мере я только так воспринимаю его - как прочнейший и плотнейший ковёр, сотканный из множества нитей безвестными (и «вестными») мастерами и мастерицами на протяжении многих веков и даже порой тысячелетий.
Этот драгоценный старинный ковёр, доставшийся нам от наших предков, носит следы жизни: вот здесь на него пролили немного чернил, в этом месте он чуток протёрся, а вот этот уголок слегка надгрызли мыши... Да и рисунок малость повыцвел - или просто примелькался? Примелькался, скорее всего...
Потому что если повнимательнее всмотреться - о, сколько драм и сюжетов! и сколько несправедливости или, наоборот, незаслуженного «фавора»... А уж спеси, спеси-то сколько! Я теперь не как все вы, я теперь слово благородное (или, наоборот, слово грязное, истасканное, бранно-нецензурное... а в родственниках у него... ой, страшно сказать! но скажу, «для филологов нет запретных слов» - провозгласила «царственная Ахматова», так что если что, все претензии не ко мне, у меня индульгенция! так вот, «в два хода» я вам докажу, что слова «заблуждение», «блуд» и «блудница» - ближайшие родственники слова на б... там просто чередуются дифтонги - юс большой и юс малый, то есть о носовое и е носовое, «прояснившиеся» в современном языке в у-ю, а-я...).
Вот за такими иванами, не помнящими родства, я и гоняюсь с особым удовольствием, занеся карающую филологическую длань: извольте, голубчик, сейчас же написать письмо родным!
...Ой какая длинная оказалась аллея неподлеглости - далеко увела меня от предмета исследования!
Итак, стала я размышлять о странном удовольствии висения в одиночку. Ведь параллели и связь между всеми славянскими «неподлеглостями» очевидны. И висение должно - просто обязано! - каким-то образом вписываться в общую картину само- и прямо стоящего славянского мира!
Очевидна и параллель между подчинением и «подлежанием»: достаточно вспомнить, что подчинённые по-украински - это пидлэгли (підлеглі). Подлежащее, надлежащее - просто-таки сразу воображение рисует схемы синтаксических разборов: сочинительная связь, подчинительная, соподчинённые члены предложения, последовательно подчинённые - от главного прямоугольничка вниз по чёрточкам к неглавным...
К последующей моей филологической гордости, эта логическая цепочка оказалась близка к истине. Вообразив некое «генеалогическое дерево», я предположила, что «зависеть» - это «висеть за», то есть где-то «внизу» или «впоследствии». Или «зависнуть» - зацепиться за главное предложение и повиснуть на нём, выступая в качестве придаточного...
Потом, конечно же, полезла в словари. Надежда на Фасмера не оправдалась: ни зависимости, ни независимости, ни даже «висения» в каких бы то ни было формах у него не оказалось. Не было этого слова и в других этимологических словарях... И вдруг небывалое везение! Оказывается, слову «зависеть» посвящено целое исследование академика В. В. Виноградова!
И оказывается, «слово зависеть распространилось в русском литературном языке не ранее начала XVIII в. Старое ударение (на предпоследнем слоге; ср. виселица, висельник), морфологическая изолированность этого слова, независимость (от префиксального осложнения) его видового употребления, своеобразие его значения - всё это как будто намекает на давний отрыв слова зависеть от гнезда висеть и производных (ср. чеш. záviseti)». (Если точно - то не позднее 10-20-х годов XVIII века.)
И - о радость и ликование моего сердца! - вот они, «гроздья свисающие»:
«Слово зависеть по своему морфологическому строю и по своим значениям представляется соотносительным с нем. abhängen и франц. dépendre. В глаголе abhängen, наряду с прямым конкретным значением “свисать, висеть в некотором расстоянии от чего-нибудь”, также с XVIII в. развилось переносное отвлечённое “быть подчинённым чьей-нибудь воле, находиться в чьей-нибудь воле, власти, зависеть”. На почве этого переносного значения в немецком языке выросла цепь производных слов: abhängig “зависящий, зависимый, подвластный”, unabhängig “независимый”, die Abhängigkeit “зависимость” (или как переводилось в русско-немецких словарях XVIII в. “зависительность”), Unabhängigkeit “независимость” (см. Аделунг, Полн. лекс., ч. 1, с. 13; ч. 2, с. 722-723). Все эти слова находят себе соответствие в русских словах зависимый, зависимость, независимый, независимость. Между тем в самом немецком языке глагол abhängen до XVIII в. употреблялся только в значении “свисать” (herabhängen). Новое отвлечённое значение “зависеть” развивается в нём под влиянием французского dépendre (ср.: Это зависит от обстоятельств - Cela dépend des circonstances; Я ни от кого не завишу - Je ne dépends de personne; Урожай хлеба зависит от дождей - La récolte des blés dépend des pluies). Ср. (dépendance- “зависимость”, dépendant - “зависимый”).
В самом же французском глаголе dépendre значение “находиться под властью кого-нибудь, быть зависимым от кого-нибудь” сложилось только в XVI столетии (Bloch, 1, с. 211-212).
И только в XIX веке «слово зависеть входит в терминологию разных наук. Так, в русской грамматике оно обозначает “находиться в синтаксическом подчинении”. В этом значении зависеть встречается в учебнике русской грамматики П. М. Перевлесского, в “Исторической грамматике” Ф. И. Буслаева. В математике, физике и других науках негуманитарного цикла зависеть применяется в значении “определяться другим явлением, другой величиною”».
Слово зависимость «также не встречается в памятниках ранее XVIII в. Оно обозначает “состояние зависящего, нахождение под чьей-либо властью, в чьей-нибудь воле”».
В. В. Виноградов приходит к любопытному выводу:
«Однако трудно в зависеть признать прямое калькированное воспроизведение франц. dépend или нем. abhängen. Ведь между приставками - русской за-, франц. de-, нем. ab- - прямого смыслового параллелизма нет (ср. déflexion - “отклонение (световых лучей)”, dérouler - “развёртывать”, développer - “развёртывать, раздвигать” и т. п.). [...] ...вероятнее предполагать, что зависеть - литературное заимствование конца XVII - начала XVIII в. из украинского языка. А в украинский язык это слово проникло из западнославянских языков. Первоначально это было слово официально-деловой и учёно-книжной речи. В нём наметилось ещё в XVIII в. два оттенка значения: 1) “находиться в чьей-нибудь власти, воле, в зависимости от кого-нибудь, чего-нибудь”; 2) “быть обусловленным чем-нибудь, быть следствием какой-нибудь причины” (см. сл. АР; сл. 1867, 2, с. 15; сл. Даля 1880, 1, с. 557)».
А начинает своё «эссе» о не/зависимости В. В. Виноградов такой фразой: «В истории некоторых русских слов наблюдается поразительный семантический параллелизм в ходе изменения значений с эквивалентными словами западноевропейских языков»...
Вот-вот-вот, вот оно то самое и есть - и «всё уж не моё, а наше, и с миром утвердилась связь»...
Вот они, родственнички-то, наши все, лапотные:
польские niepodległość и niezależność
чешские nezávislost, samostatnost
сербская независност
белорусская незалежнасьць
русские независимость и самодостаточность/самостоятельность
украинские незалежність и самостійність
(«эсперантское» же - sendependeco, а в интерлингве - autonomia)
Эта связь прослеживается и сейчас, в самое что ни на есть «современное время»: компьютер «завис» и «висит» - какая уж тут самостоятельность?
Самое «правильное» из всех (потому что точное) - чешская samostatnost (та же autonomia, по сути).
Хотя мне знаете какое слово больше всего понравилось? - зависительность...
Гей, братья славяне! (Братие и сестры...) Говорите, сердцем ликуете, празднуя День своей национальной Независимости?
Ну-ну...
© Тамара Борисова
Если вы видите эту запись не на страницах моего журнала http://tamara-borisova.livejournal.com и без указания моего авторства - значит, текст уворован ботами или плагиаторами (что, в принципе, одно и то же).