Кровь-строительница
Кровь-строительница хлещет
Горлом из земных вещей,
И горячей рыбой плещет
В берег тёплый хрящ морей.
Осип Мандельштам. Век
Век мой, зверь мой, кто сумеет заглянуть в твои зрачки?
Век мой (начало и конец шестидесятых, первое десятилетие моей жизни) был благосклонен к нам - не было ни войны, ни репрессий, ни голода (ну что там хрущёвская кукуруза да нехватка каких-то мелких товаров?).
Но у меня была собственная голгофа - кровавая.
С самого младенчества у меня была тяжёлая форма анемии - гемоглобин настолько низкий, что примерно в шесть моих лет и немного раньше, в четыре или пять, мне дважды вливали чужую кровь.
...Ночь. Я сплю в нашей нововасильевской спальне, одной на двоих с Лилей.
Я просыпаюсь от мерзейшего ощущения - мне кажется, будто по мне бегают пауки: сотни, тысячи этих мелких тварей быстро снуют и отвратительно щекочутся по всему моему телу: по лицу, по волосам, по рукам и ногам...
Я пытаюсь плотно укрыться с головой, подтыкиваюсь со всех сторон, но и под одеялом они продолжают бегать по мне!
Я начинаю хныкать и звать маму - и когда через несколько минут она, встревоженная, входит к нам в спальню, я уже сижу в кровати, держа перед собой полные пригоршни крови...
Мама приходит сразу с блюдечком, в котором плещется сильно подсоленная вода, и огромным клубком ваты: макая в крепкий солевой раствор вату, мама делает тампоны и засовывает мне в обе ноздри (кровь идёт двумя сильными струями, как из крана, и простое запрокидывание головы не помогает - тогда эти струи так же сильно и ровно льются в горло, не свёртываясь и не уменьшая интенсивности течения).
Теперь можно подниматься и идти в ванную - открывать холодную воду, смачивать полотенце и класть его на переносицу, охлаждая сосуды, одной рукой придерживая полотенце у лба, а второй быстро меняя тампоны, мгновенно пропитывающиеся красной жидкостью...
Через двадцать минут напор крови ослабевает, ещё минут пять с тампонами, меняемыми уже не так часто, - и можно возвращаться обратно в постельку - тёплую, уютную и без пауков.
...Земную жизнь пройдя до половины и задумываясь о причинах своей арахнофобии (я жутко, до замирания сердца, до холодного ужаса и оцепенения боялась и продолжаю бояться пауков, уже при одном взгляде на них я чувствую то же омерзительное щекотание, что и в детстве: однажды я сидела в нашей столовой на диване - и вдруг с потолка спустился и завис на середине комнаты паук: я сидела как парализованная, пока не пришла мама и не вызволила меня, смахнув насекомое), я вдруг однажды, ища что-то совсем другое о работе мозга, увидела, что в нём есть арахновидное тело, каким-то образом связанное (обусловленное?) с состоянием крови - её химическим составом, давлением, образованием каких-то тел... и в том числе с уровнем гемоглобина.
- Что это она у вас такая бледненькая? - постоянно спрашивали у мамы врачи, знакомые, дальние родственники, - и я действительно была бледная, бескровная - и никогда не краснела... нет, я «краснела» от стыда, но невидимо: кровь приливала к щекам, но силы у неё для их окрашивания не было, и с мороза они не становились у меня хотя бы розовыми.
А эти муки «забора» крови на анализы в больницах? все пальцы на обеих руках исколют, чтобы набрать ничтожное количество не вишнёвой, не малиновой - красно-оранжевой крови на стёклышко или в пробирочку... И давят, давят прозрачные пальцы до онемения, до слиплости, выдавливая буквально по капельке нужное количество жидкости.
А эти пере-: -охлаждения, -гревы, -утомления, да даже ничтожные гриппы, до самых двадцати с лишним лет: готово дело - серия носовых кровотечений после любой малой болезни, недосыпа, перетруждения...
Однажды мама пережила самый настоящий ужас: возвращается она домой с работы, из школы (средней, находившейся в другом здании), видит скорую помощь, водителя на водительском сиденье, медсестру на переднем рядом с водителем, а рядом с медсестрой - до боли знакомое личико, бледное и перепуганное: меня забрали прямо из школы и повезли в больницу останавливать неостанавливаемое (кто ж там в школе - начальной, откуда меня везли, - знал про солевые тампоны?) кровотечение.
Вызволила меня мама, благо в больницу надо было ехать мимо нашего дома, - и там мы уже знали, что делать, сценарий был нехитр.
Но ещё перед школой дела мои были настолько плохи, что мама решилась на вливание мне крови, и хотя это было дважды, мне запомнился лишь один случай (уж не помню, первый или второй - наверное, они были похожи и слились в один).
Меня положили на холодный операционный стол, больно и сухо воткнули иглу в вену на правой руке, на тыльной стороне ладони (предварительно пошаря в её поисках на локтевых сгибах - нет, не получилось, там вены были тонкие и прозрачные и робко спрятались от укола), от иглы протянулись белые прозрачные трубочки, по которым вскоре побежала густая и тёмная кровь - от живой и настоящей женщины, лежавшей (как и я, в белой косыночке и под белой простынёй) на соседнем операционном столе и согласившейся подарить мне часть своей вишнёвой - вишенной - садово-ви́шневой жизни.
От чужой незнакомой нововасильевской, пышной и полнокровной, женщины - ко мне, маленькой бледненькой девочке, лишённой жизненной силы...
Сначала меня бил озноб - да и стол под тоненькой синеватой клеёнкой был металлически-ледяным, - а потом мне стало тепло-тепло, горячо-горячо, жарко-жарко... аж испарина выступила на лбу, и медсестричка в белом халате вытерла мне её марлевым тампоном.
У меня зарделись щёки - говорила потом мама, которая металась по коридору белым (бледным от волнения) привидением, заламывая руки и пронзая взглядом закрытую дверь с едва заметной щёлочкой.
...Тепло ли тебе, девица?
Тепло, дорогая моя родина, подарившая мне жизнь из трубочек-артерий так и оставшейся неизвестной для меня женщины!
Я и сейчас чувствую, как по тоненьким трубочкам, протянувшимся из Нововасильевки, струится в меня жизненная сила и энергия.
И я твёрдо знаю: отсоедини меня от моей родины, разорви неразрываемую духовную связь с этой землёй - я умру.
Но теперь и моя очередь - вдохнуть жизнь в свой домрайсад, перекачивая любовь и память обратно - вливая её в тексты через тростниковые горлышки слов.
Чтобы вырвать век из плена,
Чтобы новый мир начать,
Узловатых дней колена
Нужно флейтою связать.
Я пробую...
Музыкальный киоск
© Тамара Борисова
Если вы видите эту запись не на страницах моего журнала http://tamara-borisova.livejournal.com и без указания моего авторства - значит, текст уворован ботами-плагиаторами.
Горлом из земных вещей,
И горячей рыбой плещет
В берег тёплый хрящ морей.
Осип Мандельштам. Век
Век мой, зверь мой, кто сумеет заглянуть в твои зрачки?
Век мой (начало и конец шестидесятых, первое десятилетие моей жизни) был благосклонен к нам - не было ни войны, ни репрессий, ни голода (ну что там хрущёвская кукуруза да нехватка каких-то мелких товаров?).
Но у меня была собственная голгофа - кровавая.
С самого младенчества у меня была тяжёлая форма анемии - гемоглобин настолько низкий, что примерно в шесть моих лет и немного раньше, в четыре или пять, мне дважды вливали чужую кровь.
...Ночь. Я сплю в нашей нововасильевской спальне, одной на двоих с Лилей.
Я просыпаюсь от мерзейшего ощущения - мне кажется, будто по мне бегают пауки: сотни, тысячи этих мелких тварей быстро снуют и отвратительно щекочутся по всему моему телу: по лицу, по волосам, по рукам и ногам...
Я пытаюсь плотно укрыться с головой, подтыкиваюсь со всех сторон, но и под одеялом они продолжают бегать по мне!
Я начинаю хныкать и звать маму - и когда через несколько минут она, встревоженная, входит к нам в спальню, я уже сижу в кровати, держа перед собой полные пригоршни крови...
Мама приходит сразу с блюдечком, в котором плещется сильно подсоленная вода, и огромным клубком ваты: макая в крепкий солевой раствор вату, мама делает тампоны и засовывает мне в обе ноздри (кровь идёт двумя сильными струями, как из крана, и простое запрокидывание головы не помогает - тогда эти струи так же сильно и ровно льются в горло, не свёртываясь и не уменьшая интенсивности течения).
Теперь можно подниматься и идти в ванную - открывать холодную воду, смачивать полотенце и класть его на переносицу, охлаждая сосуды, одной рукой придерживая полотенце у лба, а второй быстро меняя тампоны, мгновенно пропитывающиеся красной жидкостью...
Через двадцать минут напор крови ослабевает, ещё минут пять с тампонами, меняемыми уже не так часто, - и можно возвращаться обратно в постельку - тёплую, уютную и без пауков.
...Земную жизнь пройдя до половины и задумываясь о причинах своей арахнофобии (я жутко, до замирания сердца, до холодного ужаса и оцепенения боялась и продолжаю бояться пауков, уже при одном взгляде на них я чувствую то же омерзительное щекотание, что и в детстве: однажды я сидела в нашей столовой на диване - и вдруг с потолка спустился и завис на середине комнаты паук: я сидела как парализованная, пока не пришла мама и не вызволила меня, смахнув насекомое), я вдруг однажды, ища что-то совсем другое о работе мозга, увидела, что в нём есть арахновидное тело, каким-то образом связанное (обусловленное?) с состоянием крови - её химическим составом, давлением, образованием каких-то тел... и в том числе с уровнем гемоглобина.
- Что это она у вас такая бледненькая? - постоянно спрашивали у мамы врачи, знакомые, дальние родственники, - и я действительно была бледная, бескровная - и никогда не краснела... нет, я «краснела» от стыда, но невидимо: кровь приливала к щекам, но силы у неё для их окрашивания не было, и с мороза они не становились у меня хотя бы розовыми.
А эти муки «забора» крови на анализы в больницах? все пальцы на обеих руках исколют, чтобы набрать ничтожное количество не вишнёвой, не малиновой - красно-оранжевой крови на стёклышко или в пробирочку... И давят, давят прозрачные пальцы до онемения, до слиплости, выдавливая буквально по капельке нужное количество жидкости.
А эти пере-: -охлаждения, -гревы, -утомления, да даже ничтожные гриппы, до самых двадцати с лишним лет: готово дело - серия носовых кровотечений после любой малой болезни, недосыпа, перетруждения...
Однажды мама пережила самый настоящий ужас: возвращается она домой с работы, из школы (средней, находившейся в другом здании), видит скорую помощь, водителя на водительском сиденье, медсестру на переднем рядом с водителем, а рядом с медсестрой - до боли знакомое личико, бледное и перепуганное: меня забрали прямо из школы и повезли в больницу останавливать неостанавливаемое (кто ж там в школе - начальной, откуда меня везли, - знал про солевые тампоны?) кровотечение.
Вызволила меня мама, благо в больницу надо было ехать мимо нашего дома, - и там мы уже знали, что делать, сценарий был нехитр.
Но ещё перед школой дела мои были настолько плохи, что мама решилась на вливание мне крови, и хотя это было дважды, мне запомнился лишь один случай (уж не помню, первый или второй - наверное, они были похожи и слились в один).
Меня положили на холодный операционный стол, больно и сухо воткнули иглу в вену на правой руке, на тыльной стороне ладони (предварительно пошаря в её поисках на локтевых сгибах - нет, не получилось, там вены были тонкие и прозрачные и робко спрятались от укола), от иглы протянулись белые прозрачные трубочки, по которым вскоре побежала густая и тёмная кровь - от живой и настоящей женщины, лежавшей (как и я, в белой косыночке и под белой простынёй) на соседнем операционном столе и согласившейся подарить мне часть своей вишнёвой - вишенной - садово-ви́шневой жизни.
От чужой незнакомой нововасильевской, пышной и полнокровной, женщины - ко мне, маленькой бледненькой девочке, лишённой жизненной силы...
Сначала меня бил озноб - да и стол под тоненькой синеватой клеёнкой был металлически-ледяным, - а потом мне стало тепло-тепло, горячо-горячо, жарко-жарко... аж испарина выступила на лбу, и медсестричка в белом халате вытерла мне её марлевым тампоном.
У меня зарделись щёки - говорила потом мама, которая металась по коридору белым (бледным от волнения) привидением, заламывая руки и пронзая взглядом закрытую дверь с едва заметной щёлочкой.
...Тепло ли тебе, девица?
Тепло, дорогая моя родина, подарившая мне жизнь из трубочек-артерий так и оставшейся неизвестной для меня женщины!
Я и сейчас чувствую, как по тоненьким трубочкам, протянувшимся из Нововасильевки, струится в меня жизненная сила и энергия.
И я твёрдо знаю: отсоедини меня от моей родины, разорви неразрываемую духовную связь с этой землёй - я умру.
Но теперь и моя очередь - вдохнуть жизнь в свой домрайсад, перекачивая любовь и память обратно - вливая её в тексты через тростниковые горлышки слов.
Чтобы вырвать век из плена,
Чтобы новый мир начать,
Узловатых дней колена
Нужно флейтою связать.
Я пробую...
Музыкальный киоск
© Тамара Борисова
Если вы видите эту запись не на страницах моего журнала http://tamara-borisova.livejournal.com и без указания моего авторства - значит, текст уворован ботами-плагиаторами.