Про блошиные лапки
Природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник.
И. С. Тургенев. «Отцы и дети»
Но чем внимательней, твердыня Notre Dame,
Я изучал твои чудовищные рёбра, -
Тем чаще думал я: из тяжести недоброй
И я когда-нибудь прекрасное создам...
Осип Мандельштам. «Notre Dame»
Бабушка Маруся сказала мне однажды:
- А знаешь какие у меня пальцы чуткие? Я могу не только почувствовать ими блоху через платье, а даже узнать, какие у неё лапки...
И не только пальцы у бабушки Маруси были «чуткие»: она умела делать абсолютно всю работу - и мужскую, и женскую.
Бабушка прекрасно шила (от одежды до постельного белья), вышивала (крестиком и гладью, вырезыванием и мережкой, тамбурным швом и стебельчатым - и вообще любым), вязала (от салфеток до носков).
Будучи ещё девочкой, она брала работу на дом - «за остатки»: за ночь она вывязывала ровно один шерстяной чулок или гольф, за две ночи - пару, а остатки пряжи по уговору оставляла себе - на носки или варежки, шарфы или шапки...
Абсолютно всё в доме: занавески, наперники (это такие тиковые чехлы для пуховых подушек или перин), халаты и фартуки, пододеяльники и наволочки - было сшито бабушкой.
У неё была ножная машинка с чёрными резными чугунными педалью и маховиком - несбывшаяся Лилина мечта (после смерти бабушки она хотела забрать машинку себе, да что-то помешало), и уже незадолго до смерти бабушка пошила мне пуховое одеяло и четыре подушки-«думочки» (без думочки ни бабушка, ни мама, ни потом уже я не мыслили себе хорошего спанья).
Она могла (и не только могла, а и делала, дедушка Павлик был «безрукий», умея выполнять только « мельничную» и сельскохозяйственную работу) перестелить полати и напольную решётку в бане, заменить треснувшую чугунную часть плиты с кружками, переложить дымящую печь, не говоря уж о том чтобы подбелить всё подлежащее побелке: бока плиты, внутренние и наружные стены в доме и потолки; она всю жизнь осуществляла все виды покрасок: чёрным смоляным - фундамент дома, белым - стены, голубым - вокруг окон, - и масляными красками двери, окна, скамьи и табуретки.
О консервировании, готовке, печении-варении я умолчу - это у бабушки получалось, конечно же, замечательно, - как и «животноводство» с «овощеводством».
В общем, не было ни одного вида хозяйственной или «декоративно-прикладной» деятельности, где бабушка спасовала бы, не сумела что-то сделать или сделала даже не плохо - а не в совершенстве.
...В детстве я постоянно что-то делала руками: мастерила или, наоборот, разбирала, - и отчётливо помню радостное томление при мысли о предстоящей деятельности, когда чешутся не только ладони - чешется сама душа...
Ещё в Нововасильевке мы соорудили однажды крохотную «действующую модель» печи: сложили из кирпичей «тело» - с поддувалами, заслонками, «колосниками» из каких-то железных прутьев, притащили откуда-то металлический верх-жаровню, даже кружки где-то нашли настоящие, из самых маленьких.
Потом разожгли огонь, поставили игрушечные жестяные кастрюльки, вскипятили воду и даже, кажется, что-то сварили...
А через некоторое время точно так же сделали игрушечный, но вполне настоящий колодец - точнее, не колодец, а бассейн (колодец - это когда вода поступает из родника в земле, а бассейн - это закрытый забетонированный резервуар, куда вода наливается откуда-то извне, например, привозится в цистерне).
Мы нашли где-то бетонный цилиндр, вырыли в земле яму, зацементировали дно, затем опустили цилиндр, «прицементировав» и его, приделали ворот, ручку к нему, прикрепили верёвку, к верёвке привязали самое настоящее цинковое ведро из игрушечного набора (у меня был такой: в него входили цинковое корыто длиной сантиметров тридцать, цинковое ведёрко - полная копия больших «взрослых» вёдер, но помещавшаяся в детской ладони, - и цинковая же ребристая «тёрка» для отстирывания загрязнённого или жёсткого белья).
Затем налили воды из взрослого ведра и, вертя ворот за ручку, стали таскать её из бассейна игрушечным ведёрком.
Однажды я увидела в магазине игрушку, от которой сначала замерло, а потом горячо забилось сердце, - и пока я её у мамы не выпросила, душу мою не отпускало то самое томление по грядущей радости, и я помню свою благодарность маме, не отказавшей мне, хоть и удивившейся: ты же девочка, зачем тебе это?
«Этим» была... машинка с подъёмным краном, та, что «не стой под стрелой»: с самой настоящей (хоть и верёвочной) лебёдкой и с настоящим крюком, на который я в полном упоении цепляла всякие предметы и, вертя ручку, поднимала вверх и потом «грузила» куда-нибудь, в какой-нибудь кузов, или просто перемещала с места на место разнообразные «грузы»...
Это наслаждение от делания живых предметов живого мира я запомнила на всю жизнь - и всю же взрослую жизнь повторяла его снова и снова: то выступая в роли Тома Сойера (точнее, его доверчивых друзей) и самозабвенно крася полы и окна, заборы и старые шины (о томсойеровской своей деятельности я расскажу совсем скоро), то починяя разные механизмы и агрегаты, приколачивая, отпиливая, сгибая и разгибая разного рода «гнутые предметы».
И точно такое же томление-щекотание я испытываю, садясь писать любые тексты - от писем до лоскутков, - уже при одной предвкушающей мысли у меня нетерпеливо-радостно дрожат руки и сердце.
И когда из-под клавиш начинают выпрыгивать буковки и слова, чтобы разбежаться по целому свету, - я чувствую пальцами все их блошиные лапки.
Музыкальный киоск
© Тамара Борисова
Если вы видите эту запись не на страницах моего журнала http://tamara-borisova.livejournal.com и без указания моего авторства - значит, текст уворован ботами-плагиаторами.
И. С. Тургенев. «Отцы и дети»
Но чем внимательней, твердыня Notre Dame,
Я изучал твои чудовищные рёбра, -
Тем чаще думал я: из тяжести недоброй
И я когда-нибудь прекрасное создам...
Осип Мандельштам. «Notre Dame»
Бабушка Маруся сказала мне однажды:
- А знаешь какие у меня пальцы чуткие? Я могу не только почувствовать ими блоху через платье, а даже узнать, какие у неё лапки...
И не только пальцы у бабушки Маруси были «чуткие»: она умела делать абсолютно всю работу - и мужскую, и женскую.
Бабушка прекрасно шила (от одежды до постельного белья), вышивала (крестиком и гладью, вырезыванием и мережкой, тамбурным швом и стебельчатым - и вообще любым), вязала (от салфеток до носков).
Будучи ещё девочкой, она брала работу на дом - «за остатки»: за ночь она вывязывала ровно один шерстяной чулок или гольф, за две ночи - пару, а остатки пряжи по уговору оставляла себе - на носки или варежки, шарфы или шапки...
Абсолютно всё в доме: занавески, наперники (это такие тиковые чехлы для пуховых подушек или перин), халаты и фартуки, пододеяльники и наволочки - было сшито бабушкой.
У неё была ножная машинка с чёрными резными чугунными педалью и маховиком - несбывшаяся Лилина мечта (после смерти бабушки она хотела забрать машинку себе, да что-то помешало), и уже незадолго до смерти бабушка пошила мне пуховое одеяло и четыре подушки-«думочки» (без думочки ни бабушка, ни мама, ни потом уже я не мыслили себе хорошего спанья).
Она могла (и не только могла, а и делала, дедушка Павлик был «безрукий», умея выполнять только « мельничную» и сельскохозяйственную работу) перестелить полати и напольную решётку в бане, заменить треснувшую чугунную часть плиты с кружками, переложить дымящую печь, не говоря уж о том чтобы подбелить всё подлежащее побелке: бока плиты, внутренние и наружные стены в доме и потолки; она всю жизнь осуществляла все виды покрасок: чёрным смоляным - фундамент дома, белым - стены, голубым - вокруг окон, - и масляными красками двери, окна, скамьи и табуретки.
О консервировании, готовке, печении-варении я умолчу - это у бабушки получалось, конечно же, замечательно, - как и «животноводство» с «овощеводством».
В общем, не было ни одного вида хозяйственной или «декоративно-прикладной» деятельности, где бабушка спасовала бы, не сумела что-то сделать или сделала даже не плохо - а не в совершенстве.
...В детстве я постоянно что-то делала руками: мастерила или, наоборот, разбирала, - и отчётливо помню радостное томление при мысли о предстоящей деятельности, когда чешутся не только ладони - чешется сама душа...
Ещё в Нововасильевке мы соорудили однажды крохотную «действующую модель» печи: сложили из кирпичей «тело» - с поддувалами, заслонками, «колосниками» из каких-то железных прутьев, притащили откуда-то металлический верх-жаровню, даже кружки где-то нашли настоящие, из самых маленьких.
Потом разожгли огонь, поставили игрушечные жестяные кастрюльки, вскипятили воду и даже, кажется, что-то сварили...
А через некоторое время точно так же сделали игрушечный, но вполне настоящий колодец - точнее, не колодец, а бассейн (колодец - это когда вода поступает из родника в земле, а бассейн - это закрытый забетонированный резервуар, куда вода наливается откуда-то извне, например, привозится в цистерне).
Мы нашли где-то бетонный цилиндр, вырыли в земле яму, зацементировали дно, затем опустили цилиндр, «прицементировав» и его, приделали ворот, ручку к нему, прикрепили верёвку, к верёвке привязали самое настоящее цинковое ведро из игрушечного набора (у меня был такой: в него входили цинковое корыто длиной сантиметров тридцать, цинковое ведёрко - полная копия больших «взрослых» вёдер, но помещавшаяся в детской ладони, - и цинковая же ребристая «тёрка» для отстирывания загрязнённого или жёсткого белья).
Затем налили воды из взрослого ведра и, вертя ворот за ручку, стали таскать её из бассейна игрушечным ведёрком.
Однажды я увидела в магазине игрушку, от которой сначала замерло, а потом горячо забилось сердце, - и пока я её у мамы не выпросила, душу мою не отпускало то самое томление по грядущей радости, и я помню свою благодарность маме, не отказавшей мне, хоть и удивившейся: ты же девочка, зачем тебе это?
«Этим» была... машинка с подъёмным краном, та, что «не стой под стрелой»: с самой настоящей (хоть и верёвочной) лебёдкой и с настоящим крюком, на который я в полном упоении цепляла всякие предметы и, вертя ручку, поднимала вверх и потом «грузила» куда-нибудь, в какой-нибудь кузов, или просто перемещала с места на место разнообразные «грузы»...
Это наслаждение от делания живых предметов живого мира я запомнила на всю жизнь - и всю же взрослую жизнь повторяла его снова и снова: то выступая в роли Тома Сойера (точнее, его доверчивых друзей) и самозабвенно крася полы и окна, заборы и старые шины (о томсойеровской своей деятельности я расскажу совсем скоро), то починяя разные механизмы и агрегаты, приколачивая, отпиливая, сгибая и разгибая разного рода «гнутые предметы».
И точно такое же томление-щекотание я испытываю, садясь писать любые тексты - от писем до лоскутков, - уже при одной предвкушающей мысли у меня нетерпеливо-радостно дрожат руки и сердце.
И когда из-под клавиш начинают выпрыгивать буковки и слова, чтобы разбежаться по целому свету, - я чувствую пальцами все их блошиные лапки.
Музыкальный киоск
Click to view © Тамара Борисова
Если вы видите эту запись не на страницах моего журнала http://tamara-borisova.livejournal.com и без указания моего авторства - значит, текст уворован ботами-плагиаторами.