Сергей СОСЕДОВ о дебюте Вартаняна в БЗК
РУКИ, СПОСОБНЫЕ МЫСЛИТЬ
На днях молодой талантливый пианист Вазген ВАРТАНЯН дал свой первый сольный концерт в Большом зале московской консерватории. Это стало событием - как для самого музыканта, так и для публики.
Стоит ли говорить, что выступать в столь намоленном музыкальном храме есть и невероятное волнение, и смелость, и престиж, и мука. За кулисами этого удивительного зала, перед узкой высокой дверью, ведущей на сцену, словно перед вратами рая и ада, неровно дышали самые великие корифеи музыкального искусства прошлого и настоящего. И ощутить некоторую сопричастность их космогоническому сонму (хотя бы раз!) мечтает, конечно, любой серьезный музыкант.
Именно к этой породе принадлежит Вазген Вартанян - пианист невероятной творческой свободы (он даже выходит на сцену не в костюме, а в рубашке навыпуск!), влекомый жаждой поиска, эксперимента, а главное - умеющий за черными значками нотоносца расслышать зашифрованную мысль композитора. На сей раз им стал Шопен. В основной программе были исполнены четыре баллады и четыре скерцо - краеугольные произведения в наследии великого поляка.
Особенно удались Вартаняну фортепианные баллады. Глубина личных, внутренних волнений и фрустраций композитора контрастно сочетается в них с переживаниями за судьбы мира, философией высшего порядка. В них же претворены героические образы романтических баллад Адама Мицкевича. И именно здесь широта технического инструментария пианиста была продемонстрирована наиболее зримо: от крупных, экспансивно-размашистых, «симфонизированных» мазков до ювелирно-мелких, бриллиантово-бисерных штрихов, от нежнейшего, почти невесомого pianissimo до исступленного, всесокрушающего fortissimo. Музыкант повествовал нам о сказочно-былинных богатырях, исторической героике и одновременно уводил в современность, быт, в типично нашенский мир «стрессов и страстей», помогая слушателю посредством музыки погрузиться в глубины собственной души и подсознания.
Что интересно: Вартанян имеет свою точку зрения на исполняемый композиторский текст. Он видит его по-своему, иначе, чем это принято в музыкантской среде на академическом уровне. И так, как играет Шопена Вазген, не играет больше никто. Да, он лихо сдвигает темпо-ритмы, создает порой слишком разительные, прямо-таки гротесковые контрасты, свободно «играет» динамическими оттенками, увеличивает или сокращает паузы, до крайности задерживает ферматы… Но неправы будут те ценители классики, что узрят в этом волюнтаризм, вольнодумство или, того хуже, неуважение к хрестоматийному материалу. Композиторы оставляют нам в тексте только ноты, штрихи и скупые терминологические указания, все остальное отдано на откуп личностной интерпретации пианиста. И если кому-то таковая не близка - что ж, для вас существует другие интерпретаторы. В самом деле, Кармен тоже нравится кому-то больше в трактовке Архиповой, а кому-то - у Кабалье; кто-то обожает Цветаеву в прочтении Фрейндлих, а кто-то в качестве чтицы признает только Демидову. Третьи же и вовсе предпочитают читать стихи самостоятельно, и обязательно - на ночь. Как говорится, кому арбуз…
Слышались упреки и в том, что Вартанян позволяет себе иногда не слишком «чистую» игру. Что ж, такое случалось и случается абсолютно со всеми пианистами, независимо от их статуса, ранга и «звездности имени». В сложнейших феерических пассажах немудрено зацепить какую-нибудь лишнюю секунду или добавить в аккорд случайный призвук. Тончайшей работы золотое шитье на шелке вряд ли испортит зацепившаяся за ткань маленькая ворсинка. Да и не в этом дело.
Концерт пианиста в филармоническом зале, на большой сцене - это отнюдь не экзамен в музучилище на «чистоту выученного текста», на исполнительскую «каллиграфию». Это проверка на творческую зрелость, умение разглядеть за музыкальной фразой картину, образ, расслышать некую мысль, авторское послание. Или вложить в исполняемый текст свою мысль, свой образ, свое послание, свое видение мира. А для этого важно нечто большее, нежели слепое следование букве клавира - нужно быть Личностью, художником. Именно с этих сторон и раскрыл себя в тот вечер Вартанян. (Впрочем, и художники бывают разные: кому-то по душе Сезанн, кому-то - Дега, а кто-то ценит исключительно русских передвижников…)
Самое важное, что утвердил концерт в БЗК, - это то, что Вазген Вартанян состоялся как мастер, виртуоз, музыкальный философ. Он экспрессивно, дорого, вполне весомо и более чем убедительно ЗВУЧИТ в этом прославленном зале, захватывая собой все его пространство, до самых укромных уголков галерки. Публика (в числе которой были не только друзья и коллеги пианиста, но и искушенные меломаны-академисты, завсегдатаи зала, а также преподаватели и студенты консерватории) принимала его тепло, с большим вниманием, иногда восторженно, иногда чуть настороженно, но ни в одном моменте НЕ РАВНОДУШНО. А это говорит о признании. Которое, в свою очередь, музыканту еще оправдывать и оправдывать.
Было ощущение, что Вазген несколько неловко себя чувствует, когда выходит к слушателю. Он не знает, как себя вести, стоя перед огромным залом. Он идет к рампе, словно на эшафот. Вместо стандартного, ровного поклона - неуверенные, быстрые ученические кивки головой. Глаза - не в зал, а куда-то вдаль, поверх голов, «в прекрасное далеко». Это, конечно, от пока еще не слишком большого концертного опыта, который, безусловно, придет. Музыканту важно понять, что слушатель - это не соперник, не «враг», которого надо во что бы то ни стало победить, а - иногда эмоциональный, иногда холодноватый, но - партнер, со-творец, без которого не может быть никакого концерта, никакого музыкального общения. Поэтому в финале программы, после феноменально исполненного шопеновского этюда и долгой овации, артисту надлежало сделать финальный (чуть более глубокий, чем обычно) поклон, означавший его благодарность публике и ставивший логическую точку в концерте. Все это важные детали, которыми не стоит пренебрегать.
А пока хочется пожелать пианисту новых творческих удач, неустанности поиска и безоглядности творчества. Уверен, пройдет совсем немного времени и Вазген Вартанян удивит нас новыми музыкальными достижениями и открытиями.
Сергей СОСЕДОВ
На днях молодой талантливый пианист Вазген ВАРТАНЯН дал свой первый сольный концерт в Большом зале московской консерватории. Это стало событием - как для самого музыканта, так и для публики.
Стоит ли говорить, что выступать в столь намоленном музыкальном храме есть и невероятное волнение, и смелость, и престиж, и мука. За кулисами этого удивительного зала, перед узкой высокой дверью, ведущей на сцену, словно перед вратами рая и ада, неровно дышали самые великие корифеи музыкального искусства прошлого и настоящего. И ощутить некоторую сопричастность их космогоническому сонму (хотя бы раз!) мечтает, конечно, любой серьезный музыкант.
Именно к этой породе принадлежит Вазген Вартанян - пианист невероятной творческой свободы (он даже выходит на сцену не в костюме, а в рубашке навыпуск!), влекомый жаждой поиска, эксперимента, а главное - умеющий за черными значками нотоносца расслышать зашифрованную мысль композитора. На сей раз им стал Шопен. В основной программе были исполнены четыре баллады и четыре скерцо - краеугольные произведения в наследии великого поляка.
Особенно удались Вартаняну фортепианные баллады. Глубина личных, внутренних волнений и фрустраций композитора контрастно сочетается в них с переживаниями за судьбы мира, философией высшего порядка. В них же претворены героические образы романтических баллад Адама Мицкевича. И именно здесь широта технического инструментария пианиста была продемонстрирована наиболее зримо: от крупных, экспансивно-размашистых, «симфонизированных» мазков до ювелирно-мелких, бриллиантово-бисерных штрихов, от нежнейшего, почти невесомого pianissimo до исступленного, всесокрушающего fortissimo. Музыкант повествовал нам о сказочно-былинных богатырях, исторической героике и одновременно уводил в современность, быт, в типично нашенский мир «стрессов и страстей», помогая слушателю посредством музыки погрузиться в глубины собственной души и подсознания.
Что интересно: Вартанян имеет свою точку зрения на исполняемый композиторский текст. Он видит его по-своему, иначе, чем это принято в музыкантской среде на академическом уровне. И так, как играет Шопена Вазген, не играет больше никто. Да, он лихо сдвигает темпо-ритмы, создает порой слишком разительные, прямо-таки гротесковые контрасты, свободно «играет» динамическими оттенками, увеличивает или сокращает паузы, до крайности задерживает ферматы… Но неправы будут те ценители классики, что узрят в этом волюнтаризм, вольнодумство или, того хуже, неуважение к хрестоматийному материалу. Композиторы оставляют нам в тексте только ноты, штрихи и скупые терминологические указания, все остальное отдано на откуп личностной интерпретации пианиста. И если кому-то таковая не близка - что ж, для вас существует другие интерпретаторы. В самом деле, Кармен тоже нравится кому-то больше в трактовке Архиповой, а кому-то - у Кабалье; кто-то обожает Цветаеву в прочтении Фрейндлих, а кто-то в качестве чтицы признает только Демидову. Третьи же и вовсе предпочитают читать стихи самостоятельно, и обязательно - на ночь. Как говорится, кому арбуз…
Слышались упреки и в том, что Вартанян позволяет себе иногда не слишком «чистую» игру. Что ж, такое случалось и случается абсолютно со всеми пианистами, независимо от их статуса, ранга и «звездности имени». В сложнейших феерических пассажах немудрено зацепить какую-нибудь лишнюю секунду или добавить в аккорд случайный призвук. Тончайшей работы золотое шитье на шелке вряд ли испортит зацепившаяся за ткань маленькая ворсинка. Да и не в этом дело.
Концерт пианиста в филармоническом зале, на большой сцене - это отнюдь не экзамен в музучилище на «чистоту выученного текста», на исполнительскую «каллиграфию». Это проверка на творческую зрелость, умение разглядеть за музыкальной фразой картину, образ, расслышать некую мысль, авторское послание. Или вложить в исполняемый текст свою мысль, свой образ, свое послание, свое видение мира. А для этого важно нечто большее, нежели слепое следование букве клавира - нужно быть Личностью, художником. Именно с этих сторон и раскрыл себя в тот вечер Вартанян. (Впрочем, и художники бывают разные: кому-то по душе Сезанн, кому-то - Дега, а кто-то ценит исключительно русских передвижников…)
Самое важное, что утвердил концерт в БЗК, - это то, что Вазген Вартанян состоялся как мастер, виртуоз, музыкальный философ. Он экспрессивно, дорого, вполне весомо и более чем убедительно ЗВУЧИТ в этом прославленном зале, захватывая собой все его пространство, до самых укромных уголков галерки. Публика (в числе которой были не только друзья и коллеги пианиста, но и искушенные меломаны-академисты, завсегдатаи зала, а также преподаватели и студенты консерватории) принимала его тепло, с большим вниманием, иногда восторженно, иногда чуть настороженно, но ни в одном моменте НЕ РАВНОДУШНО. А это говорит о признании. Которое, в свою очередь, музыканту еще оправдывать и оправдывать.
Было ощущение, что Вазген несколько неловко себя чувствует, когда выходит к слушателю. Он не знает, как себя вести, стоя перед огромным залом. Он идет к рампе, словно на эшафот. Вместо стандартного, ровного поклона - неуверенные, быстрые ученические кивки головой. Глаза - не в зал, а куда-то вдаль, поверх голов, «в прекрасное далеко». Это, конечно, от пока еще не слишком большого концертного опыта, который, безусловно, придет. Музыканту важно понять, что слушатель - это не соперник, не «враг», которого надо во что бы то ни стало победить, а - иногда эмоциональный, иногда холодноватый, но - партнер, со-творец, без которого не может быть никакого концерта, никакого музыкального общения. Поэтому в финале программы, после феноменально исполненного шопеновского этюда и долгой овации, артисту надлежало сделать финальный (чуть более глубокий, чем обычно) поклон, означавший его благодарность публике и ставивший логическую точку в концерте. Все это важные детали, которыми не стоит пренебрегать.
А пока хочется пожелать пианисту новых творческих удач, неустанности поиска и безоглядности творчества. Уверен, пройдет совсем немного времени и Вазген Вартанян удивит нас новыми музыкальными достижениями и открытиями.
Сергей СОСЕДОВ