Печальный день
Сегодня печальный день для нас. Для меня, мамы, Лены. Хочется его вычеркнуть из памяти, даже чтобы в календаре его не было. Но не вычеркнешь. Три года назад папы не стало. И жизнь продолжается уже без него. Но она уже совсем другая.
У меня всегда с папой были особые отношения. С самого детства. Может из-за того, что он ждал мальчика, а не меня, но я всегда чувствовала чуть больше внимания от него, чуть больше тепла, заботы, чем доставалось сестре. Мне кажется, Лена не сильно ревновала, видимо считала, что младшим так и должно перепадать больше. Рассказывала уже, папа никогда не следил за нашими оценками в школе, для него было очевидно, что мы должны учиться хорошо. Оценки не проверял, очень редко вдруг заглянет в дневник, в ожидании только пятерок, удовлетворенно закроет, улыбнется в знак поддержки, и скажет, молодец. Ради этой улыбки и этого одобрения мы с Ленкой и старались изо всех сил.
По натуре я упрямая. В него. Если что-то решила, меня было не отговорить. Все шишки должна была получить сама. Но каждый раз, уже после того, как что-то решила, шла советоваться к папе. И когда уезжала из Свердловска в Москву после школы, и мама была категорически против, и когда выходила первый раз замуж, и когда второй, и когда Борю учиться за границу отправляла, всегда шла к нему за советом. Происходило это так, поздно вечером он возвращался с работы, мама сразу начинала ему подогревать ужин, потом они садились вдвоем ужинать, часто я к ним подсаживалась, потом я провожала его спать, и перед тем, как проститься, спрашивала: «Папа, минутка есть, хотела посоветоваться?» Не было случая, чтобы он сказал, давай завтра. Смотрел внимательно, пытаясь понять, куда меня занесло. Я говорила: «Папа, я решила выйти замуж». Маму такое известие отправляло в полуобморок. Папа же спокойно слушал меня, задавал какие-то вопросы, потом говорил: «Ты уже решила?». Я твердо говорила: «Да», с уже заготовленными аргументами, вся готовая защищать свое решение. Он говорил: «Если решила, так и делай». И я глупо вышла первый раз замуж, получив его спокойное одобрение.
Я не помню ни одного случая, чтобы он не поддержал меня. Всегда. Во всем. Эту поддержку его чувствовала всю жизнь, и сейчас, когда его не стало, вот эту пустоту, которая обрушилась на меня, ее ничем и никем не заполнить. Мне так жаль, что практически никто не знает его таким, каким знали его мы - домашнего, доброго, легкого. Для всех он - политик, президент, руководитель страны. Но он приезжал домой, усталый, измученный проблемами, казалось, ничто его не могло отвлечь от этих мыслей. Но приезжал его внук Ванечка, радостно и беспардонно бросался к деду, и вот они уже вместе о чем-то беседуют, и их друг от друга не оторвать. Или наша Машка, она считала, что дедушка полностью принадлежал ей, что и было на самом деле. Поиграть дедушкиными очками, или его любимой ручкой, или покачаться на его ноге, как на качелях, они всегда придумывали занятие, так что Машу от дедушки было не отцепить. Иногда она от него вырывалась, говорила, дедушка, я пошла играть с куклами. Он с неохотой ее отпускал… Так жалею, что она была слишком маленькой, не знаю, что останется у нее в памяти, какие обрывки, какие ощущения от этих минут, которые они провели вместе.
На каждом дне рождения, которые, я уже рассказывала, он очень любил, у него был тост, что они вместе с любимой
женой проживут до ста лет. Он так уверенно произносил эту цифру - сто лет, что и нас как-то загипнотизировал. Он выкарабкивался из таких ситуаций, он побеждал тогда, когда уже никто не верил в его победу. Нам казалось, он такой уникальный, что таких больше нет, он все преодолеет, раз он говорит сто лет, значит, так и будет.
Все произошло быстро, совсем неожиданно. Была весна. Он чувствовал себя неважно. Неделя шла за неделей, ему лучше не становилось. И врачи посоветовали лечь на несколько дней в ЦКБ, провести дополнительные процедуры, исследования. Он всегда ненавидел больницы, но мама и врачи уговорили. Уже через несколько дней он начал требовать от врачей вернуться домой. Ему, действительно, вроде стало получше, и врачи договорились с папой, что в понедельник утром они его отпустят домой. Мама с утра собрала ему вещи, в которых он должен был вернуться, уже сама засобиралась в больницу за ним, как вдруг - звонок. Папе плохо.
Утром он проснулся, и вроде бы все было нормально. Врачи зашли, спросили, как дела. Он сказал, выписываемся. Сел на кровать. Чуть посидел и вдруг стал валиться. Потерял сознание. Его сразу же перевезли в реанимацию. Когда мама приехала, врачи сказали, что все плохо и надежд практически нет. В 15.45 врачи констатировали смерть в связи с остановкой сердца. Так папы не стало.
Три года мы без него. Прошло время, которое, как говорят, лечит. И, правда, маме стало чуть-чуть полегче. Сейчас она уже не привязана 24 часа в сутки к папе. Она уже может поехать и к нам в гости, и к Лене, и к внукам, может съездить в театр, к кому-то из своих друзей, может уехать в Екатеринбург на несколько дней и погостить у сестры. Раньше это было невозможно, он отпускал ее на час, не больше, и она, не дожидаясь этого часа, мчалась к нему назад, зная, что она должна быть рядом. Без нее он физически не мог. И я, и Лена, каждую ночь мы засыпали с мыслью, как он там, как чувствует себя, какое давление, все ли там, у родителей, нормально, и просыпались, думая о том же, как ночь прошла, ничего ли не случилось. Я приезжала к папе, какие бы домашние дела у меня не были, как бы я не была занята. Знала, что ему это надо, и наш ничего не значащий разговор радует его, придает ему силы. Все мы жили его жизнью, это беспокойство о нем висело над нами день и ночь. Сейчас этого нет. Все мы живем уже без этой постоянной тревоги за него. Но я бы все отдала, за день этой тревоги и заботы, за хотя бы еще один день возможности побыть вместе с ним.
У меня всегда с папой были особые отношения. С самого детства. Может из-за того, что он ждал мальчика, а не меня, но я всегда чувствовала чуть больше внимания от него, чуть больше тепла, заботы, чем доставалось сестре. Мне кажется, Лена не сильно ревновала, видимо считала, что младшим так и должно перепадать больше. Рассказывала уже, папа никогда не следил за нашими оценками в школе, для него было очевидно, что мы должны учиться хорошо. Оценки не проверял, очень редко вдруг заглянет в дневник, в ожидании только пятерок, удовлетворенно закроет, улыбнется в знак поддержки, и скажет, молодец. Ради этой улыбки и этого одобрения мы с Ленкой и старались изо всех сил.
По натуре я упрямая. В него. Если что-то решила, меня было не отговорить. Все шишки должна была получить сама. Но каждый раз, уже после того, как что-то решила, шла советоваться к папе. И когда уезжала из Свердловска в Москву после школы, и мама была категорически против, и когда выходила первый раз замуж, и когда второй, и когда Борю учиться за границу отправляла, всегда шла к нему за советом. Происходило это так, поздно вечером он возвращался с работы, мама сразу начинала ему подогревать ужин, потом они садились вдвоем ужинать, часто я к ним подсаживалась, потом я провожала его спать, и перед тем, как проститься, спрашивала: «Папа, минутка есть, хотела посоветоваться?» Не было случая, чтобы он сказал, давай завтра. Смотрел внимательно, пытаясь понять, куда меня занесло. Я говорила: «Папа, я решила выйти замуж». Маму такое известие отправляло в полуобморок. Папа же спокойно слушал меня, задавал какие-то вопросы, потом говорил: «Ты уже решила?». Я твердо говорила: «Да», с уже заготовленными аргументами, вся готовая защищать свое решение. Он говорил: «Если решила, так и делай». И я глупо вышла первый раз замуж, получив его спокойное одобрение.
Я не помню ни одного случая, чтобы он не поддержал меня. Всегда. Во всем. Эту поддержку его чувствовала всю жизнь, и сейчас, когда его не стало, вот эту пустоту, которая обрушилась на меня, ее ничем и никем не заполнить. Мне так жаль, что практически никто не знает его таким, каким знали его мы - домашнего, доброго, легкого. Для всех он - политик, президент, руководитель страны. Но он приезжал домой, усталый, измученный проблемами, казалось, ничто его не могло отвлечь от этих мыслей. Но приезжал его внук Ванечка, радостно и беспардонно бросался к деду, и вот они уже вместе о чем-то беседуют, и их друг от друга не оторвать. Или наша Машка, она считала, что дедушка полностью принадлежал ей, что и было на самом деле. Поиграть дедушкиными очками, или его любимой ручкой, или покачаться на его ноге, как на качелях, они всегда придумывали занятие, так что Машу от дедушки было не отцепить. Иногда она от него вырывалась, говорила, дедушка, я пошла играть с куклами. Он с неохотой ее отпускал… Так жалею, что она была слишком маленькой, не знаю, что останется у нее в памяти, какие обрывки, какие ощущения от этих минут, которые они провели вместе.
На каждом дне рождения, которые, я уже рассказывала, он очень любил, у него был тост, что они вместе с любимой
женой проживут до ста лет. Он так уверенно произносил эту цифру - сто лет, что и нас как-то загипнотизировал. Он выкарабкивался из таких ситуаций, он побеждал тогда, когда уже никто не верил в его победу. Нам казалось, он такой уникальный, что таких больше нет, он все преодолеет, раз он говорит сто лет, значит, так и будет.
Все произошло быстро, совсем неожиданно. Была весна. Он чувствовал себя неважно. Неделя шла за неделей, ему лучше не становилось. И врачи посоветовали лечь на несколько дней в ЦКБ, провести дополнительные процедуры, исследования. Он всегда ненавидел больницы, но мама и врачи уговорили. Уже через несколько дней он начал требовать от врачей вернуться домой. Ему, действительно, вроде стало получше, и врачи договорились с папой, что в понедельник утром они его отпустят домой. Мама с утра собрала ему вещи, в которых он должен был вернуться, уже сама засобиралась в больницу за ним, как вдруг - звонок. Папе плохо.
Утром он проснулся, и вроде бы все было нормально. Врачи зашли, спросили, как дела. Он сказал, выписываемся. Сел на кровать. Чуть посидел и вдруг стал валиться. Потерял сознание. Его сразу же перевезли в реанимацию. Когда мама приехала, врачи сказали, что все плохо и надежд практически нет. В 15.45 врачи констатировали смерть в связи с остановкой сердца. Так папы не стало.
Три года мы без него. Прошло время, которое, как говорят, лечит. И, правда, маме стало чуть-чуть полегче. Сейчас она уже не привязана 24 часа в сутки к папе. Она уже может поехать и к нам в гости, и к Лене, и к внукам, может съездить в театр, к кому-то из своих друзей, может уехать в Екатеринбург на несколько дней и погостить у сестры. Раньше это было невозможно, он отпускал ее на час, не больше, и она, не дожидаясь этого часа, мчалась к нему назад, зная, что она должна быть рядом. Без нее он физически не мог. И я, и Лена, каждую ночь мы засыпали с мыслью, как он там, как чувствует себя, какое давление, все ли там, у родителей, нормально, и просыпались, думая о том же, как ночь прошла, ничего ли не случилось. Я приезжала к папе, какие бы домашние дела у меня не были, как бы я не была занята. Знала, что ему это надо, и наш ничего не значащий разговор радует его, придает ему силы. Все мы жили его жизнью, это беспокойство о нем висело над нами день и ночь. Сейчас этого нет. Все мы живем уже без этой постоянной тревоги за него. Но я бы все отдала, за день этой тревоги и заботы, за хотя бы еще один день возможности побыть вместе с ним.