Что такое жизнь и как она возникла? II-1. Перфекционисту нельзя спать!
II-1. Перфекционисту нельзя спать!
(Что такое жизнь и как она возникла)
После окончания школы я серьёзно нацелился на поступление в Академию бронетанковых войск. Незадолго до окончания школы мой отец стал активно агитировать меня в этом направлении, видимо потому что хорошо знал начальника Академии, под непосредственным началом которого воевал. Война была ещё на памяти, и я представлял себе, как мужественно буду выглядеть в танковом комбинезоне и шлеме ("Девушки молча глядели им вслед, шли они дальше дорогой побед!.."). Уже по ходу подготовки в танкисты я вдруг внезапно почувствовал острую необходимость остановиться, замереть и тщательно проанализировать свои способности и свой характер. Такие приступы критической оценки пространственных, весовых и кибернетических характеристик моего "Я" у меня возникали всего несколько раз в моей жизни.
Тщательно всё взвесив, я пришёл к выводу, что глупее этой задумки придумать было просто невозможно. Впервые в своей жизни я ясно для себя сформулировал и твёрдо запомнил на всю оставшуюся жизнь, что способен выполнять лишь свои собственные приказы или же в крайнем случае ласково нашёптываемые мне теми, кого я люблю. Я ясно представил себе, что немедленно застрелю из любого доступного мне оружия командира, который позволит себе орать на меня и заставлять меня делать то, что с моей точки зрения выглядит крайне нелогичным. Таким образом, я решительно похоронил своё танкистское будущее в частности и военную карьеру вообще. От всех видов армейской практики я отлынивал всю жизнь и делал это, как мне кажется, очень талантливо.
Поскольку в то время я увлекался приготовлением в домашних условиях легкоплавких сплавов (сплавы Вуда, Розе, Деварда и т.д.), то вакуум, образовавшийся после отказа от карьеры танкиста, быстро заполнился мечтой стать специалистом в области цветных металлов. И я начал очень серьёзно готовиться к поступлению в Институт стали и сплавов. Но в это время мои стихотворения вдруг напечатали в сборнике "Молодые поэты Азербайджана", а меня приняли в литературное объединение с тем же названием. Стихи я стал сочинять рано. Как раз перед окончанием школы я начал серьёзно штудировать теоретические работы Валерия Брюсова о русскоязычной поэзии и чётко ощущал в себе способность, если и не сочинять выдающиеся по красоте стихи, то уж по крайней мере однозначно воспринимать красоту стихотворчества. Желание поступать на филологический факультет Азербайджанского государственного университета очень быстро вытеснило из меня желание плавить металлы, и я стал серьёзно готовиться к профессии филолога.
Когда я говорю "стал серьёзно готовиться", то это вовсе не означает, что я начал штудировать литературу, просиживать зад в библиотеках и т.д. Увы, я на это просто не способен. Я не научился вызубривать домашние задания в школе, до сих пор я не умею читать книги от корки до корки: я их лишь просматриваю. Готовился к поступлению я в моральном плане, примеряясь мысленно к тому, как я буду выглядеть в ауре новой профессии. У меня была разработанная мною оригинальная методика подготовки к экзаменам, не требующая большого напряжения сил. Она заключалась в том, что при подготовке к любому экзамену я по двум-трём вопросам готовился капитально, на уровне университета и выше, читал всё, что мог найти оригинального и захватывающего, интересного и необычного. На всё это уходило не более 1-2-х дней. Всё искусство сдачи экзамена состояло в том, чтобы, вытащив билет на любую тему, быстро, но очень плавно и незаметно перевести разговор на одну из заранее отштудированных тем. Не помню случая, чтобы это не сработало запланированным образом. Экзаменаторы сначала слегка вздевали брови от неожиданности, но сразу же увлекались моим выступлением и, как правило, поражённые до глубины души такой нетривиальной элоквенцией, не просили отвечать по другим вопросам и ставили высший балл.
Гуляя со знакомой девушкой по вечернему бакинскому бульвару, я поделился с ней своими планами стать разносторонним специалистом в области филологии, изучать лингвистику и сочинять талантливые стихотворения. На это знакомая девушка скривилась, посмотрела на меня очень критически и сказала с расстановкой: "Слушай, филология - это не профессия!". Ни имени этой девушки, ни цвета её волос я не запомнил. Но её ремарка навела меня на мысль, что - действительно - стать филологом я могу совершенно самостоятельно, для сочинения стихов нет необходимости ходить на занятия в университет. Словом, грубоватое по форме замечание девушки оказалось весьма полезным по содержанию, и, придя домой после прогулки, я перед тем, как заснуть, окончательно решил стать химиком. Химическими опытами я увлекался с четвёртого класса школы. До сих пор я с большой теплотой вспоминаю эту девушку, которую совершенно не помню.
Не торопитесь обзывать меня шизофренником, хотя, конечно же, в моём поведении здравый смысл практически не проглядывается. В те годы смена пристрастий казалась мне совершенно естественной и мне не приходило в голову, что в глазах нормальных людей я должен бы выглядеть идиотом. Я успешно окончил университет, получив профессию химика по двум специальностям - физико-химии и нефтехимии. Но особой любви к химии я так и не приобрёл, хотя понял это лишь много лет спустя. Приведённая мною хронология смены потенциальных профессий свидетельствует лишь о том, что ничего по-серьёзному мне в то время не нравилось, хотя я этого и не понимал. Всё, чем я занимался в последующие 8 лет своей профессиональной деятельности, можно сравнить с регулярным питанием в заводской столовой, а не в ресторане с изысканно приготовленной едой: я, не осознавая этого, инстинктивно выбирал то, что было не самым невкусным и не самым противным.
Поступив работать в институт нефтехимических процессов АН Азербайджана, я сначала увлёкся расчётом химических реакторов, а потом занялся катализом с помощью ионообменных смол, синтезировал очень красивые соединения под названием спираны. Я был абсолютно свободен в выборе объектов исследования, быстро прослыл очень умным (чего добиться было, впрочем, совсем нетрудно), и поэтому мне никто не мешал усовершенствовать свой ум на практике. В Баку я начал заниматься хроматографией, продолжил эти занятия в другом институте, стал заведующим лабораторией хроматографии, опубликовал много статей, но всё это было флиртом, а не любовью. У меня были огромные потенции, но я их тратил в основном на убегание от скуки. Я порой по двое суток пропадал на работе, но это не было настоящим горением. Это было дозированным нагревом моей творческой натуры, не переносящей состояние мертвящей прохлады.
Настоящая любовь пришла ко мне поздно. Настоящей любовью стала для меня бактериология, вернее те разделы биохимии и физиологии бактерий, которыми я стал серьёзно заниматься. В дальнейшем я обо всём этом расскажу подробнее. От бактериологии я перешёл плавно к представлению о путях происхождения жизни на Земле и затем к теории самоорганизации. Со своим другом в течение многих лет разрабатывал компьютерную программу, рассчитанную на имитацию поведения самоорганизующихся систем. Вот это были области моей активности, от которых я получал истинное наслаждение, в которых я работал, никогда не чувствуя усталости. Валиться с ног от полной потери сил, ощущая, что силы отданы любимому делу, - непревзойдённая радость жизни. Работал я обычно по двое суток и сутки отсыпался.
Первая часть этой книги посвящена мне как человеку, в мозгах которого созрела гипотеза, которая не могла созреть ни в одном из других мозгов, и которую я подробно обсуждаю в четвёртом разделе этой книги. Меня очень волнует то, как отреагируют профессионалы и любители на описание гипотезы, но меня, честно говоря, абсолютно не волнует, как читатель отреагирует на первый раздел этой книги, который я считаю весьма полезным чтением. У меня нет ни малейшего желания кокетничать или приукрашать описание своей жизни. Эту часть книги я пишу, главным образом, для себя. И разбирая все по полочкам, я узнаю уйму нового не только о себе, но и о жизни вообще. Я по возможности всегда старался быть честным не только с самим собою, но и с окружавшими меня людьми. Поэтому, если разделы первой части книги и покажутся кому-то претензией на литературную композицию, то на самом деле это не так. Это всего лишь репортаж о том, что было в реальности.
Описанное в этом разделе явно выдаёт во мне перфекциониста. Профессии танкиста, металловеда, филолога, химика были мне интересны, выглядели увлекательными, но это не было любовью, которая захватывает тебя всего, от которой сердце постоянно трепыхается не там, где ему положено функционировать, когда вдруг в любом месте от кончиков пальцев до затылка выползают мурашки, которые как новый орган чувств проявляются в качестве реакции на ощущение чуда. Любовь - это самая яркая иллюстрация концепции холизма, прокламирующей, что целое - больше суммы его частей, и одновременно демонстрация философской идеи агностицизма, указывающей на принципиальную неточность любого знания и на невозможность познать мир полностью. Любовь нередуцируема, непознаваема и является ипостасью перфекционизма, соединена с перфекционизмом линией прямой связи. Чтобы полюбить что-то самозабвенно, чтобы отдаться полностью какому-то делу, нужно обладать некоторыми нетрививльными способностями.
На тему перфекционизма много написано, много высказано интересных мыслей. Но я бы не стал писать эту посвящённую перфекционизму главу только для того, чтобы процитировать то, что любой может прочесть в интернете, в сочинениях по психологии и философии. Это - не мой стиль. Практически везде перфекционизм рассматривается с позиций субъект-объектного вектора взаимодействий. Так, с точки зрения философской, перфекционизм - это убеждённость в том, что совершенствование, как собственное, так и совершенствование других людей, является той целью, к которой человек должен стремиться. В психологии перфекционизм - это постоянное самоцензурирование и стремление к совершенству, завышенные требования к окружающим, которые могут принять форму невротического психического отклонения. В патологической интерпретации перфекционизм - это убеждённость в том, что несовершенный результат работы непреемлем.
И это выше перечисленное часто приводит к тяжёлой нагрузке на психику человека, поскольку в подавляющем числе случаев невозможно сформулировать, что такое есть совершенный результат. Классически перфекционизм описывается как бессознательная внутренняя установка всё делать или в мифически полном совершенстве, или вообще не делать. Постоянно подчёркивается, что несовершенство в действиях других людей перфекциониста раздражает, часто он пытается скрыть даже от самого себя это раздражение. Стыд за возможную неудачу вызывает у перфекциониста тревогу, которая часто парализует его волю и способность к активной деятельности. В итоге легко проглядывает уверенность в том, что перфекционизм опасен не только для самого носителя этого психофизиологического качества, но и для людей, окружающих перфекциониста. Перфекционист постоянно жизнедеятельствует вблизи границы, за которой немедленно начинается зона тотального идиотизма.
Между учителем пения, певцом и слушателем пения существует большая разница. Поскольку в практическом плане в науке я "всё, что мог, спел давным-давно", в этой книге я выступаю не певцом, а слушателем и ценителем тех арий, которые я в своё время исполнял, и в некоторой степени - учителем пения, который с интересом смотрит, на что способен его бывший ученик, т.е. я. С точки зрения ценителя пения классические взгляды на перфекционизм мне кажутся ужасным фактом подмены главных форм этого естественного качества человека, вульгаризацией этого качества. Мне перфекционизм понятен и интересен в совершенно иной интерпретации. Для меня перфекционизм субъектно-объективен. Это означает, что феномен перфекционизма прежде всего заключается и - не исключено - исчерпывается умением видеть настоящую красоту, не обращая ни малейшего внимания на устоявшиеся взгляды и привычки, видеть своими собственными глазами то, что могут увидеть только эти самые и никакие иные глаза. Т.е. перфекционизм состоит в целостном отношении человека к субъектам миросозерцания и не может наличествовать в человеке, не имеющем выраженную индивидуальность.
Как сказал Станислав Ежи Лец, "Безграмотные вынуждены диктовать". Неперфекционисты не обладают уникальной способностью перфекционистов мгновенно сортировать увиденное и услышанное на "всё" или "ничего". И в этом, только в этом и заключёна природа перфекционизма, а общепринятое философское и психологическое описание этого феномена имеет третьестепенную значимость. Второй ипостасью настоящего перфекционизма, кроме способности по-особому видеть, выделять и идентифицировать красоту, является пожизненная преданность этой красоте. Перфекционист никогда не изменит своему идеалу, который внезапно ему открылся во всём своём блеске и совершенстве. Да, перфекционист, нашедший свой идеал, это - в какой-то степени маньяк, который теряет жизненные силы, отдаляясь от своего идеала. Но такие маньяки - обычно дилетанты по своей природе - в науке, особенно в фундаментальной науке, представляют собой фундаментальную ценность.
В истории науки имеется великое множество примеров, когда по всем параметрам хорошо устроенные люди или же люди, для которых по-человечески понятной и важно целью было бы достижение материального или иных форм благополучия, вдруг начинали предпринимать шаги в освоении областей науки, технологии или искусства, в которых имели нулевой вес и, на первый взгляд, не имели даже малейших шансов добиться успехов. Здесь не может быть ни малейших сомнений: эти "ненормальные" были перфекционистами. Ординарный человек смолоду выбирает себе профессию на всю жизнь. Перфекционист же бессилен сделать правильный выбор, не приобретя опыт "тёртого калача", не живя весьма насыщенной жизнью. Перфекционисту, фигурально выражаясь, нельзя спать, чтобы не проспать главное в жизни.
(Что такое жизнь и как она возникла)
После окончания школы я серьёзно нацелился на поступление в Академию бронетанковых войск. Незадолго до окончания школы мой отец стал активно агитировать меня в этом направлении, видимо потому что хорошо знал начальника Академии, под непосредственным началом которого воевал. Война была ещё на памяти, и я представлял себе, как мужественно буду выглядеть в танковом комбинезоне и шлеме ("Девушки молча глядели им вслед, шли они дальше дорогой побед!.."). Уже по ходу подготовки в танкисты я вдруг внезапно почувствовал острую необходимость остановиться, замереть и тщательно проанализировать свои способности и свой характер. Такие приступы критической оценки пространственных, весовых и кибернетических характеристик моего "Я" у меня возникали всего несколько раз в моей жизни.
Тщательно всё взвесив, я пришёл к выводу, что глупее этой задумки придумать было просто невозможно. Впервые в своей жизни я ясно для себя сформулировал и твёрдо запомнил на всю оставшуюся жизнь, что способен выполнять лишь свои собственные приказы или же в крайнем случае ласково нашёптываемые мне теми, кого я люблю. Я ясно представил себе, что немедленно застрелю из любого доступного мне оружия командира, который позволит себе орать на меня и заставлять меня делать то, что с моей точки зрения выглядит крайне нелогичным. Таким образом, я решительно похоронил своё танкистское будущее в частности и военную карьеру вообще. От всех видов армейской практики я отлынивал всю жизнь и делал это, как мне кажется, очень талантливо.
Поскольку в то время я увлекался приготовлением в домашних условиях легкоплавких сплавов (сплавы Вуда, Розе, Деварда и т.д.), то вакуум, образовавшийся после отказа от карьеры танкиста, быстро заполнился мечтой стать специалистом в области цветных металлов. И я начал очень серьёзно готовиться к поступлению в Институт стали и сплавов. Но в это время мои стихотворения вдруг напечатали в сборнике "Молодые поэты Азербайджана", а меня приняли в литературное объединение с тем же названием. Стихи я стал сочинять рано. Как раз перед окончанием школы я начал серьёзно штудировать теоретические работы Валерия Брюсова о русскоязычной поэзии и чётко ощущал в себе способность, если и не сочинять выдающиеся по красоте стихи, то уж по крайней мере однозначно воспринимать красоту стихотворчества. Желание поступать на филологический факультет Азербайджанского государственного университета очень быстро вытеснило из меня желание плавить металлы, и я стал серьёзно готовиться к профессии филолога.
Когда я говорю "стал серьёзно готовиться", то это вовсе не означает, что я начал штудировать литературу, просиживать зад в библиотеках и т.д. Увы, я на это просто не способен. Я не научился вызубривать домашние задания в школе, до сих пор я не умею читать книги от корки до корки: я их лишь просматриваю. Готовился к поступлению я в моральном плане, примеряясь мысленно к тому, как я буду выглядеть в ауре новой профессии. У меня была разработанная мною оригинальная методика подготовки к экзаменам, не требующая большого напряжения сил. Она заключалась в том, что при подготовке к любому экзамену я по двум-трём вопросам готовился капитально, на уровне университета и выше, читал всё, что мог найти оригинального и захватывающего, интересного и необычного. На всё это уходило не более 1-2-х дней. Всё искусство сдачи экзамена состояло в том, чтобы, вытащив билет на любую тему, быстро, но очень плавно и незаметно перевести разговор на одну из заранее отштудированных тем. Не помню случая, чтобы это не сработало запланированным образом. Экзаменаторы сначала слегка вздевали брови от неожиданности, но сразу же увлекались моим выступлением и, как правило, поражённые до глубины души такой нетривиальной элоквенцией, не просили отвечать по другим вопросам и ставили высший балл.
Гуляя со знакомой девушкой по вечернему бакинскому бульвару, я поделился с ней своими планами стать разносторонним специалистом в области филологии, изучать лингвистику и сочинять талантливые стихотворения. На это знакомая девушка скривилась, посмотрела на меня очень критически и сказала с расстановкой: "Слушай, филология - это не профессия!". Ни имени этой девушки, ни цвета её волос я не запомнил. Но её ремарка навела меня на мысль, что - действительно - стать филологом я могу совершенно самостоятельно, для сочинения стихов нет необходимости ходить на занятия в университет. Словом, грубоватое по форме замечание девушки оказалось весьма полезным по содержанию, и, придя домой после прогулки, я перед тем, как заснуть, окончательно решил стать химиком. Химическими опытами я увлекался с четвёртого класса школы. До сих пор я с большой теплотой вспоминаю эту девушку, которую совершенно не помню.
Не торопитесь обзывать меня шизофренником, хотя, конечно же, в моём поведении здравый смысл практически не проглядывается. В те годы смена пристрастий казалась мне совершенно естественной и мне не приходило в голову, что в глазах нормальных людей я должен бы выглядеть идиотом. Я успешно окончил университет, получив профессию химика по двум специальностям - физико-химии и нефтехимии. Но особой любви к химии я так и не приобрёл, хотя понял это лишь много лет спустя. Приведённая мною хронология смены потенциальных профессий свидетельствует лишь о том, что ничего по-серьёзному мне в то время не нравилось, хотя я этого и не понимал. Всё, чем я занимался в последующие 8 лет своей профессиональной деятельности, можно сравнить с регулярным питанием в заводской столовой, а не в ресторане с изысканно приготовленной едой: я, не осознавая этого, инстинктивно выбирал то, что было не самым невкусным и не самым противным.
Поступив работать в институт нефтехимических процессов АН Азербайджана, я сначала увлёкся расчётом химических реакторов, а потом занялся катализом с помощью ионообменных смол, синтезировал очень красивые соединения под названием спираны. Я был абсолютно свободен в выборе объектов исследования, быстро прослыл очень умным (чего добиться было, впрочем, совсем нетрудно), и поэтому мне никто не мешал усовершенствовать свой ум на практике. В Баку я начал заниматься хроматографией, продолжил эти занятия в другом институте, стал заведующим лабораторией хроматографии, опубликовал много статей, но всё это было флиртом, а не любовью. У меня были огромные потенции, но я их тратил в основном на убегание от скуки. Я порой по двое суток пропадал на работе, но это не было настоящим горением. Это было дозированным нагревом моей творческой натуры, не переносящей состояние мертвящей прохлады.
Настоящая любовь пришла ко мне поздно. Настоящей любовью стала для меня бактериология, вернее те разделы биохимии и физиологии бактерий, которыми я стал серьёзно заниматься. В дальнейшем я обо всём этом расскажу подробнее. От бактериологии я перешёл плавно к представлению о путях происхождения жизни на Земле и затем к теории самоорганизации. Со своим другом в течение многих лет разрабатывал компьютерную программу, рассчитанную на имитацию поведения самоорганизующихся систем. Вот это были области моей активности, от которых я получал истинное наслаждение, в которых я работал, никогда не чувствуя усталости. Валиться с ног от полной потери сил, ощущая, что силы отданы любимому делу, - непревзойдённая радость жизни. Работал я обычно по двое суток и сутки отсыпался.
Первая часть этой книги посвящена мне как человеку, в мозгах которого созрела гипотеза, которая не могла созреть ни в одном из других мозгов, и которую я подробно обсуждаю в четвёртом разделе этой книги. Меня очень волнует то, как отреагируют профессионалы и любители на описание гипотезы, но меня, честно говоря, абсолютно не волнует, как читатель отреагирует на первый раздел этой книги, который я считаю весьма полезным чтением. У меня нет ни малейшего желания кокетничать или приукрашать описание своей жизни. Эту часть книги я пишу, главным образом, для себя. И разбирая все по полочкам, я узнаю уйму нового не только о себе, но и о жизни вообще. Я по возможности всегда старался быть честным не только с самим собою, но и с окружавшими меня людьми. Поэтому, если разделы первой части книги и покажутся кому-то претензией на литературную композицию, то на самом деле это не так. Это всего лишь репортаж о том, что было в реальности.
Описанное в этом разделе явно выдаёт во мне перфекциониста. Профессии танкиста, металловеда, филолога, химика были мне интересны, выглядели увлекательными, но это не было любовью, которая захватывает тебя всего, от которой сердце постоянно трепыхается не там, где ему положено функционировать, когда вдруг в любом месте от кончиков пальцев до затылка выползают мурашки, которые как новый орган чувств проявляются в качестве реакции на ощущение чуда. Любовь - это самая яркая иллюстрация концепции холизма, прокламирующей, что целое - больше суммы его частей, и одновременно демонстрация философской идеи агностицизма, указывающей на принципиальную неточность любого знания и на невозможность познать мир полностью. Любовь нередуцируема, непознаваема и является ипостасью перфекционизма, соединена с перфекционизмом линией прямой связи. Чтобы полюбить что-то самозабвенно, чтобы отдаться полностью какому-то делу, нужно обладать некоторыми нетрививльными способностями.
На тему перфекционизма много написано, много высказано интересных мыслей. Но я бы не стал писать эту посвящённую перфекционизму главу только для того, чтобы процитировать то, что любой может прочесть в интернете, в сочинениях по психологии и философии. Это - не мой стиль. Практически везде перфекционизм рассматривается с позиций субъект-объектного вектора взаимодействий. Так, с точки зрения философской, перфекционизм - это убеждённость в том, что совершенствование, как собственное, так и совершенствование других людей, является той целью, к которой человек должен стремиться. В психологии перфекционизм - это постоянное самоцензурирование и стремление к совершенству, завышенные требования к окружающим, которые могут принять форму невротического психического отклонения. В патологической интерпретации перфекционизм - это убеждённость в том, что несовершенный результат работы непреемлем.
И это выше перечисленное часто приводит к тяжёлой нагрузке на психику человека, поскольку в подавляющем числе случаев невозможно сформулировать, что такое есть совершенный результат. Классически перфекционизм описывается как бессознательная внутренняя установка всё делать или в мифически полном совершенстве, или вообще не делать. Постоянно подчёркивается, что несовершенство в действиях других людей перфекциониста раздражает, часто он пытается скрыть даже от самого себя это раздражение. Стыд за возможную неудачу вызывает у перфекциониста тревогу, которая часто парализует его волю и способность к активной деятельности. В итоге легко проглядывает уверенность в том, что перфекционизм опасен не только для самого носителя этого психофизиологического качества, но и для людей, окружающих перфекциониста. Перфекционист постоянно жизнедеятельствует вблизи границы, за которой немедленно начинается зона тотального идиотизма.
Между учителем пения, певцом и слушателем пения существует большая разница. Поскольку в практическом плане в науке я "всё, что мог, спел давным-давно", в этой книге я выступаю не певцом, а слушателем и ценителем тех арий, которые я в своё время исполнял, и в некоторой степени - учителем пения, который с интересом смотрит, на что способен его бывший ученик, т.е. я. С точки зрения ценителя пения классические взгляды на перфекционизм мне кажутся ужасным фактом подмены главных форм этого естественного качества человека, вульгаризацией этого качества. Мне перфекционизм понятен и интересен в совершенно иной интерпретации. Для меня перфекционизм субъектно-объективен. Это означает, что феномен перфекционизма прежде всего заключается и - не исключено - исчерпывается умением видеть настоящую красоту, не обращая ни малейшего внимания на устоявшиеся взгляды и привычки, видеть своими собственными глазами то, что могут увидеть только эти самые и никакие иные глаза. Т.е. перфекционизм состоит в целостном отношении человека к субъектам миросозерцания и не может наличествовать в человеке, не имеющем выраженную индивидуальность.
Как сказал Станислав Ежи Лец, "Безграмотные вынуждены диктовать". Неперфекционисты не обладают уникальной способностью перфекционистов мгновенно сортировать увиденное и услышанное на "всё" или "ничего". И в этом, только в этом и заключёна природа перфекционизма, а общепринятое философское и психологическое описание этого феномена имеет третьестепенную значимость. Второй ипостасью настоящего перфекционизма, кроме способности по-особому видеть, выделять и идентифицировать красоту, является пожизненная преданность этой красоте. Перфекционист никогда не изменит своему идеалу, который внезапно ему открылся во всём своём блеске и совершенстве. Да, перфекционист, нашедший свой идеал, это - в какой-то степени маньяк, который теряет жизненные силы, отдаляясь от своего идеала. Но такие маньяки - обычно дилетанты по своей природе - в науке, особенно в фундаментальной науке, представляют собой фундаментальную ценность.
В истории науки имеется великое множество примеров, когда по всем параметрам хорошо устроенные люди или же люди, для которых по-человечески понятной и важно целью было бы достижение материального или иных форм благополучия, вдруг начинали предпринимать шаги в освоении областей науки, технологии или искусства, в которых имели нулевой вес и, на первый взгляд, не имели даже малейших шансов добиться успехов. Здесь не может быть ни малейших сомнений: эти "ненормальные" были перфекционистами. Ординарный человек смолоду выбирает себе профессию на всю жизнь. Перфекционист же бессилен сделать правильный выбор, не приобретя опыт "тёртого калача", не живя весьма насыщенной жизнью. Перфекционисту, фигурально выражаясь, нельзя спать, чтобы не проспать главное в жизни.