БУЙ
Стокилометровая дорога от Костромы до Буя существует, конечно, на картах, прописана в сметах на ежегодный ремонт и ежемесячных ведомостях на зарплату дорожных рабочих и бригадиров, для нее исправно выделяется щебенка, асфальт и краска для разметки, но… Колесо, которое, если б случилось, с легкостью доехало бы до Москвы и даже до Казани успело отъехать лишь десяток или полтора километров по направлению к Бую… Бритый молодой человек, который заклеивал пробитое колесо на костромском шиномонтаже, после того, как пришлось вернуться, сказал: ― «До Буя сначала сорок километров плохой дороги, а потом шестьдесят настоящей жопы». Правду сказал ― настоящее не бывает.
Единственное украшение дороги на Буй - огромное количество зябликов в кустах у обочин и в ямах на асфальте посреди дороги. Зяблики ищут в ямах… понятия не имею, что они там ищут, но не всякий водитель, не говоря о пассажирах, может сохранить самообладание, когда буквально из-под земли, из ниоткуда перед лобовым стеклом появляются два или три зяблика.
Впрочем, и кроме зябликов есть достопримечательности. В райцентре Сусанино, на полпути до Буя, стоит Воскресенская церковь - с детства знакомая каждому по картине Саврасова «Грачи прилетели». Говорят, что в краеведческом музее, который теперь в ней расположен, до последнего времени хранилось чучело одного из тех самых грачей, которых писал Саврасов. Этого грача крестьянские мальчишки поймали еще грачонком, научили разным нехитрым деревенским словам и подарили художнику на память за фунт мятных пряников. Он потом долго жил у Саврасова под именем Пашка и даже научился произносить разные живописные слова вроде «охры», «палитры» и даже целые фразы «Колер не тот», «Сурику подбавь!» или «Дешево покупаешь, Михалыч!» В Петербург Пашка ехать отказался и остался дома, в своем небе. Не захотел менять синее на свинцовое. Жил на вольных хлебах у того самого деда, у которого Саврасов снимал комнату в избе на время написания этюдов к картине. Уж как пашкино чучело оказалось в местном музее - мне неведомо. Только сейчас его там и нет. Недавно пошел слух, что музей из церкви в скором времени выселят. Приехал человек из самой Третьяковской галереи, предъявил бумагу с большой синей печатью и увез этот бесценный экспонат в Москву. Даже в Кострому не разрешили взять. Теперь пылится, поди, где-нибудь в запасниках Третьяковки.
В пятнадцати километрах от Буя находится еще одна достопримечательность - село Борок, в котором на улице Колхозной стоит с конца четырнадцатого века Свято-Предтеченский Иаково-Железноборовский монастырь. В этом самом монастыре был пострижен в монахи дьяк московского Чудова монастыря и уроженец здешних мест Юрий Богданович Отрепьев, в те поры, когда пришлось ему срочно бежать из столицы. Здесь он стал Гришкой. Здесь он безуспешно пытался свести две бородавки на щеке и на лбу, здесь перекрашивал свои рыжие волосы в радикально черный цвет, чтобы его не узнали ищейки Годунова. Теперь в монастыре восстановительные работы, штабеля новеньких кирпичей, бетономешалка, ослепительной белизны свеча колокольни, храм с красивыми золотыми звездами на куполах, семь монахов и… такое же унылое захолустье, как и во времена Самозванца.
Ну, вот и Буй. Поселившись в гостинице под загадочным названием «Вариант-С» я раздобыл у администратора несколько номеров местных газет «Буй сегодня» и «Буйская правда» и стал их внимательно читать. Нет ничего приятнее и успокоительнее для жителя столицы, чем чтение провинциальных уездных газет. Точно в детстве берешь каплю воды из пруда и рассматриваешь под микроскопом чудесный и никому, кроме тебя, невидимый мир в котором переливаются волшебными красками полупрозрачные инфузории-туфельки, трубачи, зеленые жгутиковые эвглены, два родных брата отмечавших Пасху с такой неистовой силою, что один другого пырнул кухонным ножом, детский садик открытый во время визита в Буй костромского губернатора, старые деревянные дома, которые давно нужно было снести, но вместо того, их пропитывают огнеупорным составом, конец отопительного сезона, смотр-конкурс патриотической песни «России верные сыны», обустройство детского парка с комплексом «Кораблик», реклама натурального свиного шашлыка по цене ниже рыночной и юбилей председателя буйского Женсовета. В «Буйской правде» среди объявлений о продаже гусят и поросят попалось мне трогательное о безвременной продаже автомобиля ВАЗ 1999 года рождения, в отличном состоянии с ухоженным салоном и гаражным хранением. На ней ездили только летом! Пятнадцать лет она верой и правдой стояла в гараже. На майские праздники, не раньше, хозяин медленно и торжественно вел ее в поводу по городу, аккуратно переставляя колеса, обходя ямы и рытвины на буйских мостовых, потом возвращался в теплый кирпичный гараж, уставленный по стенам банками с солеными огурцами и помидорами, открывал пиво и блаженствовал слушая кассетную автомобильную магнитолу… В какой столичной газете вы найдете благодарность продавцу-консультанту мебельного магазина за помощь в оформлении выгодной рассрочки при покупке дивана и трехстворчатого шкафа?
Но я отвлекся. Вернемся в Буй, жители которого, между прочим, называются буевлянами. Тот, кто назовет их буйками… Само название города произошло от татарского «буй» - место открытое всем ветрам. Местных жителей скучное «место открытое всем ветрам» не устраивает и потому они придумали свою версию по которой Буй, издавна известный, как место ссылки разбойников и государственных преступников, назван так именно потому, что был населен людьми буйными. Историки и краеведы не мешают пользоваться местным жителям этой легендой, а местные жители не мешают историкам и краеведам рассказывать о своей.
Без малого пятьсот лет Буй открыт всем ветрам. Основала его по челобитной жителей близлежащих волостей и по указу собственного сына мать Ивана Грозного - Елена Глинская. Строился Буй при слиянии рек Кострома и Вёкса как крепость для защиты от татарских набегов. Через двадцать лет после его основания Иван Васильевич взял Казань и военное значение Буй утратил навсегда.
Потянулись мирные сонные будни. Поползли. Один раз, правда, в Смутное время, приходили поляки и разорили город, но потом их прогнали и Буевляне снова заснули лет на полтораста или больше, за которые Буй успел украситься винным складом, соляным амбаром, питейным домом, казначейством, магистратом, острогом и прочими зданиями без которых не бывает уездного города. К тому времени, как Екатерина Великая пожаловала городу герб с якорем и буйком, в Буе проживало едва-едва две тысячи душ. Из двухсот шестидесяти пяти домов лишь один был каменный. Несмотря на то, что все остальные дома были деревянными, пожарной команды в городе не было, как не было школ, фабрик, заводов и больниц. Немного сплавляли лес, немного ремесленничали, немного пахали землю, немного уходили каменщиками в Петербург и много пили в одном питейном доме, одном рейнском погребе и трех трактирах. Павел Первый перевел Буй из уездного города в заштатный, но через три года после его смерти при добром его сыне Буй, не приходя в сознание, снова стал уездным. Прошло еще полсотни лет беспробудного сна. К началу второй половины девятнадцатого века домов стало больше ровно на пять, а жителей на сто тридцать две души. Буй понемногу покрывался мхом, но через десять лет ни с того ни с сего какие-то шестеренки внутри города хоть и со скрежетом, но повернулись на первые полоборота - открыли первую земскую больницу на десяток коек, но врача не нашли и ограничились лекарем, оспопрививателем и повивальной бабкой. Наконец в восьмидесятом году, буйский мещанин и почетный гражданин Александр Федотович Кудрявцев открыл первое промышленное предприятие. Какое, какое… Известно какое - винокуренное. Какое же еще. Почти семьсот тысяч ведер спирта в год. Рабочие могли получить зарплату деньгами, а могли и продукцией. Кто же польстится в такой ситуации на деньги… Теперь этот завод называется химическим и на нем производят удобрения, стиральные порошки и всякую химическую всячину вроде содержимого автомобильных огнетушителей. На самом деле завод теперь не завод, а несколько мелких самостоятельных предприятий, на которые он распался (кое-кто утверждает, что разложился) после второго пришествия капитализма в Россию.
Вернемся во времена винокурения. Шестеренки скрипеть уже перестали, но вращались еще мучительно медленно. В самом конце девятнадцатого века в Буе двумя помещиками был открыт завод производящий сосновый экстракт для принятия ванн. Вот тут уж никто из рабочих не хотел брать зарплату продукцией. Хвойный экстракт был такого высокого качества, что получил гран-при на Парижской выставке восемьдесят девятого года. Немного погодя открылся магазин по продаже швейных машин «Зингер», которые собирали в Буе по отверточной технологии из готовых узлов, получаемых из Петербурга, десять человек. Одна такая машинка богато инкрустированная перламутром и стоящая на чугунных звериных лапах украшает собой один из залов местного краеведческого музея.
После хвои и швейных машинок шестеренки стали вращаться все быстрее, быстрее и в первом десятилетии прошлого века в Буе и уезде было уже двадцать пять кирпичных заводов, водяные и шатровые мельницы, салотопенный завод, дегтярни, красильни, сорок восемь сыроваренных заводов и девятнадцать маслодельных.
Про буйское масло и сыр надо рассказать отдельно. По правде говоря, технологию их производства принесли в город и уезд выходцы из Ярославской губернии. С помощью этой технологии получали в Буе не ярославский, как можно было бы подумать, а первосортный голландский сыр. Уже после семнадцатого года местные сыродельни были объединены государством в Буйсырпром, который стал делать такой сыр, что его поставляли к кремлевскому столу. Да что Кремль! Буйский сыр приезжали покупать из Ярославской и Вологодской губерний, где своего сыра столько, что можно еще две луны усыпанных кратерами из него сделать. Старожилы утверждают, что буйский сыр при разрезании плакал просто крокодиловыми слезами. Даже рыдал. А уж дырки в нем были такие, что просто таяли на языке. Говорят, что Сталин очень любил резать Буйский сыр. Только ради его слез. Так-то он, кроме сулугуни в рот ничего брал, но Буйский сыр мог часами резать. Пригласит какого-нибудь товарища по партии к обеду и давай перед ним сыр резать до слез этого самого товарища. Теперь от Буйского сыра одни слезы и остались. То есть, он существует и даже завод по его производству работает. Когда все начало перестраиваться и рухнуло - завод каким-то образом сумел выкупить у государства нынешний мэр города. (Каким-то образом многие нынешние мэры сумели тогда что-то выкупить у государства.) Надо сказать, что мэр на своем заводе провел полную реконструкцию и модернизацию. Теперь там работают машины самого что ни на есть европейского качества, но… Что-то потерялось в технологии. Почему-то советский Буйский сыр, производимый в ручном, а не в автоматическом режиме был со слезой и вкусными дырками, а в российском дырок вообще нет и плакать его может заставить только пытка.
Вообще буйское купечество, крестьянство и мещанство в начале прошлого века развило бурную деятельность. Все лихорадочно что-то производили, устраивали ярмарки, торговали красным товаром, лошадьми, сыром, маслом, кожами, хлебом и лесом. К примеру, купцы Зырины и Сытины имели свой пароход «Буевлянка» и баржи, которые они каждый год отправляли по реке Костроме до Волги, а по Волге до Астрахани за икрой, красной и белой рыбой. Только их оборот составлял полтора миллиона рублей.
Кстати, о лесоторговле. В уезде работало два лесозавода и в самом Буе была устроена специальная лесная пристань для сплава леса по реке Костроме. В год производилось более полутора сотен тысяч кубометров леса. В музее, на в тором этаже, выставлена шуба-ротонда самого богатого буйского лесопромышленника - купца первой гильдии Сипягина. Шуба крыта темно-синим бархатом, а на ее изготовление ушло семнадцать лис. Не десять, не пятнадцать, а ровно семнадцать. И каких лис! Мало кто помнит, что тогдашние лисы были хитрее нынешних раза в три, а то и в пять. Но не только этим интересна шуба Сипягина. Говорят, что застегивал он ее всего на одну, но очень большую золотую пуговицу. На пуговице этой Сипягин приказал, поскольку был заядлым охотником, гравировать в самых мельчайших подробностях сцену охоты на лису. Тяжелая золотая пуговица не раз и не два перетирала нитки, которыми она была пришита у шубе. Сипягин, чтобы не потерять драгоценную пуговицу, положил ее в сейф, а вместо нее заказал точно такую же, но костяную - из бивня мамонта. Обе этих пуговицы… так и не нашли. Вернее, нашли. Раз сто или даже двести. Дети во множестве находят пуговицы Сипягина, наслушавшись рассказов музейных экскурсоводов. Редкий год обходится без того, чтобы мальчик или девочка не принесли в музей костяную или золотую или обе вместе пуговицы старательно изготовленные собственными умелыми ручками. Уже и городские власти попросили экскурсоводов не рассказывать детям об этих пуговицах, чтобы не разжигать золотой пуговичной лихорадки, уже они и не рассказывают, а все равно…
Неподалеку от монументальной сипягинской шубы устроен уголок крестьянского быта. Стоит в нем макет печки. Печка самая обычная, но местный обычай с ней связанный, очень даже удивителен. В стародавние времена приходила сваха в дом, где была девка на выданье и начинала рассказывать о том, что есть у нее на примете жених, да у этого жениха достоинств столько и еще столько и еще полстолька. Крикнуть: «Все! Дальше можешь не говорить! Мне подходит, беру!», - девушка не имела права. Даже прошептать. Она могла только тихонько скрести ногтями угол печки, чтобы дать свахе понять - товар хочет именно этого купца и никакого другого. Говорят, что в семьях с большим количество девочек печные углы были расцарапаны до крови.
Рядом с печкой подвешена к потолку на веревочках, самая обычная крестьянская зыбка, в которой до эпохи исторического материализма и во время нее укачивали младенцев. Интересна она тем, что на ее наружной поверхности вырезаны имена всех детей, которые в этой люльке плакали, смеялись, пускали пузыри, пачкали пеленки и требовали их покормить. «Родился 1912 года декобря 10 дня Павлинъ Иванычъ Иванов. Родилась 1913 года июня 14 дня Манефiя Ивановна Иванова. Родилась 1917 года июня 8 дня Марiя Иванавна Иванова. Чистяков Сергей Юриевич родился 1962 года 14 мая». Такая вот сага об Ивановых. Вернее, о трех Ивановых и об одном Чистякове. Вот и гадай теперь, кого качали в этой зыбке между семнадцатым и шестьдесят вторым годом. Или не качали, а нашли в чулане, вытерли пыль и стали пользоваться.
Читал я все эти надписи и думал о том, что наши личные вещи умирают вместе с нами. Вернее, они мрут, как мухи. У них почти нет ни прежних ни будущих владельцев. Ни у мобильных телефонов, ни у компьютеров, ни у кроватей из древесно-стружечных плит. После нас не остается ничего, кроме фотографий, да и те представляют собой кучку ноликов и единиц на жестком диске компьютера. Нажал случайно на кнопку «удалить» - и… тут я перестал думать ерунду, поскольку экскурсовод стал рассказывать о железной дороге из Вятки в Вологду, которая прошла через Буй, хотя и должна была пройти через Кологрив. Она бы точно прошла через Кологрив, кабы не буйские купцы и промышленники во главе с Сипягиным в лисьей шубе, застегнутой на золотую пуговицу, не подмазали, где надо и не договорились с кем нужно было договориться. В результате, в Кологриве так и стоит с начала прошлого века здание железнодорожного вокзала, к которому не подходят рельсы. Теперь в нем художественно-краеведческий музей и кологривские экскурсоводы, которые ничего не забыли и ничего не простили, рассказывают о коварстве и интригах буйских купцов. Зато в буйском музее целый железнодорожный зал. Тут тебе и форменные шинели железнодорожников с красивыми пуговицами в два ряда, и фуражки с кокардами, и красивый станционный колокол, в который разрешают звонить посетителям музея.
Железнодорожная станция с вокзалом, станционным буфетом, сельтерской водой, шустовским коньяком, бутербродами с копченой осетриной и цейлонским чаем в мельхиоровых подстаканниках, усатыми кондукторами и путейскими инженерами способствовали много к украшенью Буя. Вокзал и теперь неплохо смотрелся бы, кабы его подкрасить, подштукатурить и вместо водки, фанты, чая «Липтон» в пакетиках и бутербродов с засохшим сыром, завезти в станционный буфет хороший коньяк… и далее по списку. Отчего-то пассажирских поездов стало проходить через Буй куда как меньше, чем в прежние годы, а те, что проходят и не думают останавливаться1. То ли какую-то стрелку внутри РЖД перевели не туда, то ли какой-нибудь новый Сипягин из другого города… Раньше через Буй проходили поезда на Владивосток, на Благовещенск и Иркутск. Именно в Буе проезжающие отчетливо понимали, что водки, которую они взяли с собой до Иркутска не хватит и выбегали с больной головой и деньгами в кулаке на перрон в трениках и шлепанцах. Теперь поезда в Сибирь и на Дальний Восток идут без остановки в Буе или вовсе через Нижний Новгород. Как, спрашивается, продавать проезжающим вареную картошку с укропом, огурцы, пирожки с капустой, копченых лещей и щук, вылавливаемых в Костроме и Вексе? В окна забрасывать? То-то и оно. Сплошные убытки. В скобках замечу, что копченые лещи в Буе очень хороши. Их там умеют коптить ровно на столько, сколько необходимо, чтобы захлебнуться слюной, пока вытаскиваешь мелкие косточки из нежного бело-розового… Нет, лучше вернемся в музей, в зал, где стоит неподъемный пулемет «Максим» времен гражданской войны. По словам экскурсовода возле него больше всего любят позировать школьницы. Натурально ложатся на пол, берутся за пулеметные ручки и изображают Анку-пулеметчицу, о которой они и слыхом не слыхивали. Кавалеры их в это время фотографируют на камеры мобильных телефонов.
Позировать в комиссарской кожанке, которая висит рядом с пулеметом или подержать в руках кулацкий обрез детям, к счастью, не разрешают.
Есть в музее зал, в котором представлены работы преподавателей и студентов Буйского областного колледжа искусств. Это не поделки. Это настоящие произведения искусства. Инкрустированные в технике маркетри письменные столы, буфеты, умопомрачительной красоты напольные часы, украшенные затейливой резьбой, шахматный столик, стоящий на четырех драконах, исполненная в натуральную величину копия трона Тутанхамона, которую богатым русским туристам в Египте продавали бы, как подлинник… Власти говорят, что колледж содержать невыгодно. Учеников в каждой группе всего ничего - меньше десятка. Кому теперь нужны все эти резчики по дереву, мебельщики, кукольных дел мастера и вышивальщицы? Кому они и не теперь нужны… Да и денег у города кот наплакал. Вода из кранов течет такого цвета и такого запаха… Центральная улица Октябрьской Революции вся в ухабах и рытвинах.
Тут надобно все же сказать, что разбитая улица Октябрьской Революции приходит на центральную площадь города, которая тоже носит имя Октябрьской Революции и вот эта последняя Октябрьская Революция, и все старинные дома, что на ней находятся, приведены в надлежащий порядок. В центре большой круглой2 площади устроен вместо памятника Ленину трехъярусный фонтан. Бывшего кумира не сдали в утиль, а просто перенесли на соседнюю улицу и поставили там во дворе. Фонтан, облицованный гранитом очень хорош. Правда, в тот день, когда я был в Буе, фонтан болел - работал в нем только один ярус. Ну, да это ничего, поскольку прохлады в этот майский день было в Буе хоть отбавляй - с неба падали хоть и редкие, но снежинки.
Между площадью и местом слияния Костромы и Вексы есть крошечный холм на котором полтысячелетия назад поставили Буй-городок. Еще видны остатки рва, который окружал крепость со стороны суши. Если перейти Кострому по мосту, то можно с того берега понаделать отличных фотографий с видами старого Буя, городского собора, белой ротонды поставленной у места слияния Костромы и Вексы, деревянной крепостной стены, построенной недавно для красоты и туристов, которые когда-нибудь как понаедут в Буй… А можно и не фотографировать, а просто смотреть, как солнце прячется за огромную соборную колокольню, как гуляют мамаши с детьми по высокому берегу Костромы, как начинают светиться в сумерках окна кафе «На набережной»… передернуть плечами от холода и побежать туда пить горячий чай с баранками.
1Как бы там ни было, а хорошо оплачиваемую работу в Буе можно найти только на железнодорожной станции, да еще и на заводе «Экохиммаш». Хорошо оплачиваемая - это тысяч двадцать или двадцать пять на станции, а на химии и того меньше. Про музей и говорить нечего. Если музейный экскурсовод, к примеру, мужчина или незамужняя женщина, то он может спокойно класть зубы на полку. Все, кто не железнодорожники, не химики и не работники государственных учреждений едут на заработки в Москву охранниками и строителями.
2 Буевляне называют свою главную площадь «костромской сковородкой». Может быть потому, что главную площадь губернской Костромы, тоже круглую, костромичи называют «сковородкой».
Церковь «Грачи прилетели» в селе Сусанино.
Колокольня в Свято-Предтеченском Иаково-Железноборовском монастыре, на которую недавно повесили колокол.
Такими матрешками мужескаго полу уставлена часть площади Октябрьской Революции. Еще в восьмидесятых годах стали строить в Костромской области АЭС. Строили, строили… и тут Чернобыль. Стройку бросили. Городок строителей бросили, детский садик, который построили для детей бросили. И начали брошенное растаскивать. Бую достались матрешки…
Буйская неоготика.
Здание бывшей швейной фабрики. От нее на фронтоне остались ножницы. Теперь здесь кафе «Гурман», в котором вам сошьют любое блюдо.
Старинный купеческий дом. И сейчас в строю. На первом этаже лавка, как и должно быть.
Вот такое простое решение. Экономно и ничего переименовывать не надо.
Буйский сельскохозяйственный техникум. По толщине колонн - так и вовсе академия.
Краеведческий музей. Какие там колонны… Нечего и говорить про колонны. Дали бы денег на ремонт.
Обычная коробочка из-под сладостей каких сотни в провинциальных музеях. Мне понравилось название «С. Петербургская электрическая фабрика шоколада и конфектъ». Из Петербурга, а не из Москвы, поскольку на заработки подавались в столицу.
Швейная машинка «Зингер» собранная в Буе.
Плохо музею, плохо. Денег на ремонт не дает никто - ни область, ни город.
Управляющий заводом по производству хвойного экстракта для ванн. Капитан лейб-гвардии. К нему очередь стояла из уездных дам за этим экстрактом. Даже из губернии приезжали. Сама супруга их превосходительства костромского губернатора интересовалась.
Железнодорожная пуговица начала прошлого века. С якорем и топором. Потому, что министерство путей сообщения, а не РЖД.
Случись какому фараону приехать в Буй, а для него уж и трон готов.
Шуба лесопромышленника Сипягина.
Таких деревянных скульптур на улицах Буя не одна. Их делают ученики Буйского областного колледжа искусств.
Привокзальная церковь. Я ее сфотографировал потому, что на двери написано «Полиция».