Прошлой ночью я плохо спал. Обильные потоки нефильтруемой информации перегрузили мою оперативную память: загадочная смерть Хита Леджера, нестабильность котировок акций, победа Шараповой, американские выборы…
Взбивая перину и готовясь ко сну, заплутав в случайных мыслях, я вдруг вспомнил о девушке, которая много лет назад учила меня целоваться.
Я был болтливым цыпленком, не испытавшим сладости чужого языка своими вкусовыми рецепторами, и она, моя гуру-ровесница, проявила смелость (бестактность?): прощупала ситуацию и взяла инициативу в свои руки. Смею предположить - будь она уверена, что эта история найдет своих слушателей, она бы обставила все намного ярче. Но мы сидели на мраморной плите в тени высоких елок, смотрели перед собой, мне было неловко, ей было скучно. Выплюнув фразу “Короче, это делается так”, она отточенным движением развернула мою голову к себе и вонзила язык мне в горло с такой скоростью, что я едва не поперхнулся. Мне было не до чувственности, не до удовольствия: меня бил озноб, и, стараясь повторять за ней, я работал языком, как отбойным молотом. “Полегче”, - сдерживала она мой энтузиазм.
Паузы между поцелуями затягивались, говорить было не о чем. Она протянула пальцы к елке, отщипнула несколько иголок, ловко забросила их себе в рот и посоветовала мне сделать то же самое. “Когда много целуешься, - открыла она мне закон мироздания, - дыхание умирает”.
Я до сих пор не понимаю, зачем надо было жевать хвойные иглы, что это был за пир во время чумы, но с того момента ужасно люблю целоваться.
Остальные признания в любви - в нашей теме номера.
Андрей Съедин,
главный редактор