"Главная мысль
спектакля «Сочи. Некурортный роман» «что такое женское»? Без феминизма и анти-феминизма. Снова третья парадигма. Так как тема абсолютная, ответа нет и не может быть, но важно -- как задан вопрос. Возможно, именно это меня и заинтересовало больше всего, ведь я работаю над редакцией учебника по «Социологии гендера», на основе прочитанного мной несколько лет назад в МГУ одноименного курса.
При этом не просто женское, а женское «здесь и сейчас» -- в том обществе, где мы находимся («живем» было бы слишком громко сказано). Так вот по мере развертывания театрального нарратива о «сочинских женах, приглашенных на телепрограмму, посвященную счастливым бракам», выясняется, что у большинства либо нет мужей, либо никогда и не было, либо их брак есть что-то кошмарное. И отсюда вывод: мы пребываем в обществе, где мужчин нет. Вот это-то и интересно: мужчин нет, они выродились, растворились, куда-то ушли, а женщины..." Александр Дугин.
"Был в Сочи на Зимнем фестивале Башмета. Прочитал курс лекций «Театр Света и Тьмы: бытие, возвышенность и забвение. (К онтологии театра)». Решил сверить теоретические построения с тем, что есть (точнее, с тем, что кажется, что есть - reality check это, скорее, социологическое исследование глубины доминирующих заблуждений). Оказался на спектакле Эдуарда Боякова с актрисами МХАТа «Сочи. Некурортный роман». Как иронично заметил сам Эдуард Бояков, «спектакль не имел ни единого шанса вызвать мой интерес в силу темы, стиля (приближенного к разговорной речи южно-русских провинций), который был прямым отражением главной мысли спектакля, основанного на документальной записи глубинных интервью с жительницами города Сочи, и всего остального». Но… вопреки всем предпосылкам, спектакль меня заинтересовал. И своей документальностью, и легкостью постановки, и отличной игрой актрис, и режиссерским - очень деликатным -подходом к материалу, и, пожалуй главное, основной мыслью. Поэтому поделюсь соображениями.
Спектакль сделан в третьей парадигме: это не либеральное "постмодернистское" хихиканье (агрессивный русофобский нигилизм), но и не безнадежная тоска позднесоветской псевдоклассики. Только таким и должен быть современный русский театр, хотя примеров такого подхода раз два и обчелся. То, что я видел, именно к этому и относится. Это еще не образец и едва ли полноценный шедевр, но направление выбрано точно. И особенно важно: за всем читается любовь к народу - с недоумением, сочувствием, острым ощущением его нелепости и ненавязчивым желанием для него какого-то давно назревшего исторического и культурного шага. Иными словами, это и не заказная апология статус кво, и не циничная насмешка. Тут важен именно тон: именно так надо говорить о русских и с русскими - без фальшивой идеализации и высокомерного презрения.
При этом подача материала вполне контемпорари - экраны, цитаты, незамысловатые гэги, то есть все то, что призвано облегчить восприятие незатейливой обывательской публике - но она и есть главный зритель, общество. Какое уж есть…
Игра актрис в целом отличная. Они очень точно возводят бытовое (документальное) к архетипическому. От того, что сценарий это компоновка глубинных интервью, огромная опасность скатиться в быт или бытовой гротеск. Но МХАТовские актрисы не делают ни того, ни другого. Напротив, почти каждая «сочинская жена» оказывается носительницей какого-то принципиального начала, постепенно возводимого к возвышенному. Если это применять ко всему, можно дойти до чего-то по-настоящему важного.
Главная мысль спектакля «что такое женское»? Без феминизма и анти-феминизма. Снова третья парадигма. Так как тема абсолютная, ответа нет и не может быть, но важно -- как задан вопрос. Возможно, именно это меня и заинтересовало больше всего, ведь я работаю над редакцией учебника по «Социологии гендера», на основе прочитанного мной несколько лет назад в МГУ одноименного курса.
При этом не просто женское, а женское «здесь и сейчас» -- в том обществе, где мы находимся («живем» было бы слишком громко сказано). Так вот по мере развертывания театрального нарратива о «сочинских женах, приглашенных на телепрограмму, посвященную счастливым бракам», выясняется, что у большинства либо нет мужей, либо никогда и не было, либо их брак есть что-то кошмарное. И отсюда вывод: мы пребываем в обществе, где мужчин нет. Вот это-то и интересно: мужчин нет, они выродились, растворились, куда-то ушли, а женщины…. А женщины есть. Причем практически такие же, какими они были всегда - начиная с Евы. Мужчины прошли долгий путь вырождения и исчезли, а женщины все там же, где и всегда… Создается головокружительный контраст: ведь пол есть отношение между двумя полюсами, и если меняется один, должен меняться и второй. Но нет, не меняется. Вырождение человечества оказывается затрагивает лишь его половину - мужчин. И когда они испаряются, исчезают, становятся совершенно ничтожными, женщины оказываются в странном положении - они оказываются одни, фактически единственным полом… Мужья-вырожденцы, бизнесмены, либералы, перверты, самубийцы, наркоманы, паралитики не несут более ответственности за человечество. И отвечать за антропологию приходится женщинам. А они к этому, мягко говоря, вообще не готовы. Так складывается гротескная гендерная асимметрия - причем с учетом того, что русские женщины самые женские, это приобретает особое напряженное измерение.
Параллельно у меня возник философский вопрос: а есть ли у женщины Дазайн? Снова ответа нет, но тот факт, что вопрос есть, уже отлично.
Музыкальность постановки отлично соответствует по смыслу и форме всему остальному. Когда «простонародная полуармянка» начинает петь архаический русский фольклор (как гениальная Анжела Манукян из «Волги»), все приобретает особое - серьезное -- измерение. Дешевая эстрада же окрашивается в зловещие тона, но не разрывает полностью со смыслом.
Идея поставить спектакль в «Зимнем театре» в Сочи, пригласив туда тех женщин, у которых и брали интервью, вполне оправдана. Прямой урок, что даже самые маленькие люди в своей жизни проживают драму возвышенных архетипов: «nous vivons dans le sublime» -- этот закон Метерлинка и «театра души» действует всегда и для всех.
Некоторые темы нарративов главных героинь особенно хороши: про свисающие ноги трупа, пришедшего на первое свидание; про то, как бизнесмен столкнул жену с лестницы, а она переломала ноги; про паралич и разорение торговца и не справившегося с кредитом висельника, про работу на мясокомбинате в глубинке; про Чебурашку, подаренного ветряным отцом на первой встрече с дочерью, которой никогда не видел, так как куда-то отъехал лет на двадцать и т.д. Все это ясно иллюстрирует тезис: мужчины уходят, а на их месте какое-то сырое готовое разложиться на органы облако.
Конец мужчин. А женщины остались. Это странная и пока еще не осознанная до конца трагедия."
Дмитрий Самойлов "Стать никем"
Женщина в Великобритании
вышла замуж за дерево. И хочется сказать: «Одичали», а одновременно хочется сказать: «Так и надо». И вспомнить, что с каждым днём мы всё дальше от Бога. Зато ближе к земле, как и к деревьям.
Женщине этой 34 года, зовут её Кейт, а фамилию она хочет взять мужа. Нового мужа - дерева. Дерево это - бузина, по-английски elder.
Церемония была скромной, проходила в парке Rimrose Valley под Ливерпулем, из приглашённых были отец Кейт, её любовник, двое её детей.
Теперь, конечно, возникают вопросы: как её любовник будет ладить с её новым мужем? Придётся ли мужу усыновлять её детей? Сама Кейт говорит, что все её поддерживали, отец помогал готовить свадьбу. Жених предсказуемо никуда не убежал. Вроде бы женщина делала всё это, руководствуясь желанием помочь окружающей среде. Там собрались через парк прокладывать дорогу, а значит, что-то вырубить. Но рубить мужа подданной Её Королевского Величества, видимо, не полагается. Счастливая (по нынешним-то временам) романтическая история - женщина с любовником, двумя детьми и деревом.
Другая женщина - почему-то тоже из Великобритании - купила в интернет-магазине подсвечник, отреставрировала его и влюбилась. Объявила себя объектофилкой (или правильно писать «объектофилессой»?) и решила выйти замуж за этот отреставрированный канделябр. Я пока не знаю, чем там закончилось: совет ли молодым и любовь ли? Выкупали ли невесту, пил ли жених из её туфельки, бросали ли букет в толпу незамужних подруг - подруг, ещё не встретивших свой, тот самый канделябр?
Почему-то считается хорошей практикой говорить детям, что они смогут добиться всего, чего захотят, что они смогут стать кем угодно, стоит только пожелать.
Во-первых, это неправда. Богатые богатеют, бедные беднеют. Помните стэнфордский зефирный эксперимент? В 1960 году учёные Уолтер Мишел и Эббе Б. Эббесен провели исследование, в котором приняли участие более 600 детей младшего школьного возраста. Детям предлагали зефир, конфетку, печенье за один цент и прямо сейчас или то же самое, но в двойном или десятикратном размере, но через некоторое время - через 15 минут, завтра, через неделю.
Дети поделились на две группы - на тех, кто съедал что-то небольшое и вкусное немедленно, и тех, кто готов был ждать, чтобы получить то же самое, но в большем количестве. Учёные следили за жизнью испытуемых на протяжении полутора десятков лет и выяснили, что те, кто проявлял терпение и выдержку в детстве, большего добились в жизни - открыли своё дело, грамотно распорядились инвестициями, сколотили капиталы. А те, кто соглашался на меньшее, но сразу, никаких успехов в жизни не добились.
Напрашивался вывод - так, значит, стоит только научиться ждать, стоит только заставить себя быть собранным, рассудительным и дисциплинированным, и добьёшься всего!
Но совсем недавно этот эксперимент разоблачили. Оказалось, учёные не сделали поправку на происхождение детей. Те, у кого были богатые родители, и добились наибольших успехов, потому что получили хорошее образование, имели доступ к ресурсам, общались с нужными людьми. И конечно, для детей из богатых семей конфетка не была чем-то вызывающим непреодолимое желание. А бедные детишки хватали конфетку, а потом возвращались в свои нищие квартирки, где родители радовались, что им заплатили $20 за участие в эксперименте.
Так вот: стать кем угодно, к сожалению, невозможно.
А во-вторых (если вы помните, пять абзацев назад было «во-первых») - оказывается, многие понимают обещание стать кем захочется не как мотивацию полететь в космос или заработать честным трудом первые $30 млн, а как возможность стать женой дерева, определить себя как небинарного трансгендера или просто быть тем, кто полностью выпадает из социального дискурса и постоянно ноет.
Скажем, британский артист Энтони Экундайо Леннон решил стать темнокожим. Сам он и вся его семья белые, происходят из Ирландии. Но вот именно Энтони необходимо было стать темнокожим. Причём не физически, а ментально. Он сказал, что отныне он определяет себя как темнокожий, и даже получил грант в £100 тыс. фунтов, предназначенный актёрам - представителям национальных меньшинств.
После этого белый снаружи, но чёрный душой артист заявил, что столкнулся с чудовищным давлением на расовой почве с обеих сторон. Белые говорят ему, что он подлец, который пытается заработать медийный и денежный капитал. Темнокожие просто обвиняют его в расизме, потому что ты не можешь быть чёрным, если ты белый. Казалось бы, мысль не то чтобы новая, но дошедшая ещё не до всех.
Я наблюдаю людей, которые думают, что могут оседлать жизнь, отказавшись от естественным образом возникших правил: они хотят отказаться от своего пола, хотят отказаться от своей национальности и цвета кожи, хотят отказаться от работы, которую они называют исключительно офисным рабством. Они говорят, что они чайлдфри, то есть они отказываются от всякой ответственности, полностью освобождают своё время, своё сознание и свою жизнь.
Но почему-то дальше они ищут бесплатных психотерапевтов, просят, чтобы им выписали антидепрессанты, а также выкладывают в социальных сетях реквизиты своих карт, чтобы им переводили по 100 рублей за их активизм.
Казалось бы, они сделали всё, чтобы избавить себя от факторов, которые мешают быть счастливыми - от семьи, рабства, ответственности, половой детерминации и места в обществе. Живи же в своё удовольствие! Почему же ты так несчастен? Почему ты не можешь стать счастливым? Почему нужно жениться на дереве, менять цвет кожи ментально или заниматься слезливым активизмом за 100 рублей? Потому что человек в принципе не может быть кем угодно, особенно если он отказывается быть человеком.