Страх и ужас
"Хайдеггер противопоставляет ужас (Angst, anxiety) и страх (Furcht, fear). Страх заставляет нас бежать, ужас - замереть как вкопанные. В психиатрии различие между anxiety disorder и fear несколько иное, но дополняющее хайдеггеровский дуализм. Ужас возникает изнутри и перед чем-то неопределенным и невыразимым. Страх всегда приходит извне и имеет - пусть как фантазм - причину, форму и объяснение.
Angst прекрасно передают фильмы Дэвида Линча. Но это совсем не то, что horror.
Интенсивный внутренний ужас делает человека бесстрашным. И наоборот - погружение в мелкий трясущийся страх защищает от удара ужаса изнутри. Ужас ближе к вечности. Страх присущ времени." Александр Дугин.
"Юджин Такер в «Ужасе философии» в духе критического реализма (ООО) объясняет ужас через три типа «мира».
1. Мир-с-нами, то есть мир как экзистенциал Хайдеггера (in-der-Welt-sein). Эту тему развивает друг Хайдеггера и ученик Гуссерля Ойген Финк - kosmologische Differenz - различие между вещами мира и миром как целым Финк трактует в духе различия между сущим и бытием Хайдеггера (Игра как образ мира).
2. Мир-сам-по-себе. Материалистическая теория объекта.
3. Мир без нас. Он-то по Такеру и внушает ужас, так как лежит между миром-с-нами и миром-самом-по-себе. Это промежуточное измерение есть опыт контакта нас с тем, что активно и конкретно упраздняет саму нашу природу. Это и есть зона чистого ужаса. Не страха. Контакт с миром-без-нас намного острее личной смерти. Когда мы гибнем, наш вид остается. Но опыт гибели вида есть нечто по-настоящему ужасное.
Эта тема появляется у других спекулятивных реалистов - Мейясу и Хармана в сходном контексте. Строя онтологию объектов, они моделируют конец субъекта (и любого корреляционизма) и приходят к гипотезе бытия обратной стороны вещей, где концентрируется абсолютный ужас. Иллюстрируют они это мотивами и сюжетами Лавкрафта, вводя его образы и идеи о богах-идиотах и подводных цивилизациях в философию.
У самого Хайдеггера есть намеки на это, поскольку ужас (Angst) у него выступает как опыт ничто или чистого бытия («Что такое метафизика?»). Но критические реалисты адаптируют Хайдеггера к своей обсессии объектами и демонтажом жизни, субъекта и Dasein’а, тогда как у Хайдеггера Dasein - главное.
Конечно общую теорию ужаса надо начинать с природы сакрального и со Страха Божьего (здесь явно речь идет об ужасе, Angst - Бог не пугает, он именно ужасает). Далее Бёме, Паскаль, Гегель, Киркьегор.
И лишь потом Хайдеггер и пост-хайдеггерианство - от Сартра и Камю до Делеза и ООО.
Кстати, у Паскаля и Киркьегора ужас вызывает именно самостоятельная Вселенная, открытая физикой Нового времени - холодная и бесконечная. Возможно, именно она и ответственна за гротескные описания темной природы в Боге в теософии Бёме.
Плотина и Дионисия Ареопагита мысль о пред-бытийном Едином, об апофатике настраивала на иной - преображающий, возвышающий, обожающий - тип ужаса.
Страх Господень - вертикальная ось бытия.
На первый взгляд русский не знает ужаса перед миром, потому что мир для нас органичное продолжение себя - основа слов «мир» и «милый», по Колесову, одна. Милое ужаса не внушает. Мир как община тоже.
Поэтому русский не знает природы как таковой (самой по себе, объекта). Русские норовят оживить и одухотворить ее (отсюда техноанимизм Андрея Платонова, его магический большевизм). И конечно, Федоров, для которого материя есть танец частиц праха отцов. Познавшие сладость жизни атомы Циолковского.
Наша наука не материалистична, но пантеистична.
Русскому ужас внушает скорее не отсутствие и отчужденность жизни, а ее эксцессы и аберрации. Отсюда преимущественно славянская тематика упырей. Упырь - эксцесс жизни. Он должен был бы быть мертв, а он почему-то нет.
Упорное жизнелюбие русского человека, видимо, смещает ужас слишком глубоко вовнутрь - так что мы сами его не замечаем. Но вот другие замечают.
Ужас внушаем мы."
Илья Крамник. В свое время родилась хорошая аналогия, что текущая задача России - всадить лом в механизм машины глобализации и провернуть его там до результата раньше, чем машина пережует Россию.
Ну в общем лом засажен и проворачивается, а уж что раньше получится - вопрос отдельный.
С.Н. Дурылин. «Я этим летом ездил по Олонецкому краю, по монастырям, деревням, захолустьям, - и я испытывал до жуткости, что если Россия стои́т и живет, то живет от святого и за счет святого. Можно учетверить русские грехи и гной умножить, можно ее счесть разбойником, - но может и разбойник в грехе жить святым от святого, и праведник - в правде своей жить, от холодной моральной исправности своей, - и я, грешник, лучше желал бы, чтобы грехи родины моей удвоились, но чтоб продолжала она жить «от святого», чем если б пахнул на нее холод моральной исправности - на манер немецкой, или вернее вообще протестантской».
Вячеслав Океанский. У Канта рассудочность подразумевает субъективную иллюзию движения в личном восприятии. Эта умозрительность отрывается от духовной традиции. Логически обусловленные этапы развития немецкого трансиндивидуализма на практике проявляются лишь в сфере рассудка.
Хомяков отмечает, что его идеи носят характер полной автономии мышления, лишённого влияния мистицизма, хотя и Шеллинговский мистицизм у него присутствует, но проявляется лишь в рассудочной сфере.
az118: Уже давно стало очевидным - картезианство это ловушка.
в самом деле, непосредственной очевидностью для меня
является не cogito, но sentio - sentio ego sum, ибо
ego без sentio не узнает что оно ego и cogito.
более того, cogito есть заторможенное actum sentio или
чувство, пролагающее себе путь для отложенного действия
которое может никогда не осуществиться как действительность,
но оказаться действенным как cogito. И cogito не возможно
без проницательного взора, коий есть также sentio, но не
reflexio, иногда даже в состоянии созерцания -
воспринимать, проницая.
Теперь становиться ясно, что sum потому и sum, или ex-sistentia,
что нечто, выходя из себя, входит в не-себя
В меня входят вещи как чувственные образы и я вхожу в них,
проницая вещи. и без непосредственного чувства самого этого
вхождения-из-хождения меня нет.
Но это и есть вот-бытие и основание несокрытости истины - синергия
Здесь конечно скрытая отсылка к Беркли - существовать значит восприниматься.
Но это не англосаксонский эмпирико-сенсуализм как формальная оппозиция
дуализму Декарта, ибо сама категория чувства не совпадает с ощущениями
Локка-Юма-Канта.
Тем более это не теория рефлексов.
sh-e-k: Еще про ум. Ум это свойство психики, то есть строится на физиологии. Если на ум сложно смотреть, то можно посмотреть на физическую силу. В подавляющем большинстве люди рождаются с физическим строением которое в достаточной степени позволяет вести активный образ жизни. Тоже самое относится и к психике и к уму - обеспечит активный образ жизни в социальной среде. Что человек натренировывает в процессе жизни то и развивается. Понятно, что бывают сбои физиологии и рождаются инвалиды, как в физическом так и психическом плане. Но в среднем люди примерно одинаковы. И разброс между натренированным и атрофированным огромный. Хлюпик, которому сейчас не поднять 10кг над головой вполне сможет поднимать штангу в 100кг через несколько месяцев тренировок, так же и с умом. Просто хлюпику поднимать штангу на данный момент не надо, как и тупице на данный момент не надо решать головоломки.
Ум это, да, инструмент, но это также и интерфейс с миром. Исток ума физиология и поэтому ум устроен выполнять только ограниченные функции определенные физиологией. Ум умеет отделять движущееся от неподвижного, но не умеет отделять живое от неживого. Тут спасает только память. Ум не умеет воспринимать и анализировать непрерывное. Он расчленяет непрерывное на «до» и «после» и работает с этими дискретными состояниями, которых на самом деле нет. И этих ограничений очень много. Ум спасается тем, что строит модели и опирается на них, так как мир, как он есть, уму недоступен. Это всё удовлетворительно работает с неживой частью мира, но с живой ум вообще не умеет работать. А то, что раньше в человеке работало с живой частью теперь атрофировалось, так как тренируется только ум. Исчезли сказки, песни, танцы, прибаутки воспроизводя которые тренировалось сознание, то что единственное умеет работать с живым в человеке. И умом это не заменить. Как не заменить слухом зрения.
Владимир Варрава - Утопия темного будущего
Как только в политплоскости появляются заявления или действия, связанные с ядерной угрозой, сразу медийная апокалиптика взлетает в небеса. Ажиотаж невероятный. Большинство, конечно, боится последствий ядерной войны, создавая себе картину абсолютного конца наподобие той, которая так впечатляюще изображена Триером в «Меланхолии». Но в массовом сознании работают гораздо более примитивные схемы из бесчисленных фильмов-катастроф. Именно по ним и рисуется как правило темное будущее.
Но такой конец, рожденный в воображении талантливого режиссера, отразивший коллективную фобию, был бы действительно абсолютным концом, библейским апокалипсисом. И здесь фобия уже становится утопией: для одних страшной, а для кого-то то и весьма привлекательной. Все равно умирать, а умереть всем сразу и не страшно, и не обидно. Да и вообще справедливый исход для прогнившего человечества.
Но эти мечтатели-фобики или мечтатели-мизантропы почему-то думают, что именно им, на их поколение, на этот исторический период выпадет такая завидная участь - конец света. Никому не выпало, а им вдруг выпадет такой небесный подарок. Здесь нет понимания, что ядерная кнопка не в руках глав государств, а в руках Господа и называется она совсем по-другому.
Чтобы не рисовать себе излишние фантастические картины нужно не забывать святых евангелистов, в том числе говоривших: «О дне же том, или часе, никто не знает, ни Ангелы небесные, ни Сын, но только Отец» и «Потому и вы будьте готовы, ибо в который час не думаете, приидет Сын Человеческий».
Это значит, что все конечно умрут, и конец света обязательно будет. Можно не сомневаться. Но только не для всех разом, одновременно, а для каждого по очереди в своей день и час придет его личный конец света. Личную смерть как личную ответственность за свою жизнь, увы, не удастся перепоручить коллективу. И поэтому придется жить дальше, а это значит, что нужно так, «чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы». Из песни слов не выкинешь.
Максим Медоваров. Природная русская доброта и склонность ко всепрощению, которую ясно осознавали русские писатели, в 19 веке совпала с поворотом западной мысли после французской революции к сентиментальности и всеобщей расслабленности. Начинаются разговоры, что может быть не надо всех наказывать вечным огнем, может быть временным огнем и все грешники спасутся?
Уже у славянофилов и Владимира Соловьева мы видим это всеобщее поветрие эпохи. Идея апокатастасиса звучит и у Соловьева и у Достоевского, хотя и упоминается вскользь. Далее идея развивается в философии Флоренского.
Интересно, что совпадают идеи шотландского писателя и богослова Макдональда с идеями Флоренского. В романе Макдональда «Лилит» - показано как самые закоренелые грешники могут прийти к спасению.
Флоренский полагает, если существо само себя разрушает бесконечной злобой, то кто может сказать ему - иди, я себя прощаю, такой человек сам закрывает от себя двери в рай. Надо отличать самость и его онтологическое Бытие, Бытие создано Богом и не может быть злым, оно благообратимо, значит самость сотворенная Богом не может быть уничтожена в адском огне, самость спасается, имея благую природу. Что же тогда горит и наказывается - дела человека. Лилит зажала что-то в своей руке с начала времен, ключи от источников живых вод на земле, она зажала и не может разжать, за тысячи лет она так закостенела что не в силах разжать руки и она разрешает отрезать ей кисть, чтобы ключи могли достать. Человек должен позволить отсечь от себя то, что не может ликвидировать. Сущность самого человека спасается, навечно осуждены дела человека, и добровольно давая отсечь зло, человек может спастись.
В теории вопрос решен, а на практике мы сталкиваемся с множеством трудностей. Сознание человека начинает воспринимать ад, это внутренний мир и изжить надо это изнутри, если человек сам не изживет, никакой Спаситель не спасет извне.
Если грешник не раскаялся во времени, то он не может быть спасен даже в конце времен. Если злоба окончательно помутила разум человека, он сам надел на себя пелену ада и со стороны это может выглядеть даже смешно, но никто не может помочь человеку, который сам не хочет спастись.
Нельзя требовать прощения для всех, можно требовать для тех, кто сам к этому готов.
Никакой внешней жестокости и суровости по отношению к творящим зло нет, они сами начинают воспринимать свет и тепло от Бога как адский огонь и огонь подающий.
Серединный царский путь - между двумя крайностями. В таком смысле Святой Григорий Нисский применял апокатастасис именно так, тогда можно его применить.
Angst прекрасно передают фильмы Дэвида Линча. Но это совсем не то, что horror.
Интенсивный внутренний ужас делает человека бесстрашным. И наоборот - погружение в мелкий трясущийся страх защищает от удара ужаса изнутри. Ужас ближе к вечности. Страх присущ времени." Александр Дугин.
"Юджин Такер в «Ужасе философии» в духе критического реализма (ООО) объясняет ужас через три типа «мира».
1. Мир-с-нами, то есть мир как экзистенциал Хайдеггера (in-der-Welt-sein). Эту тему развивает друг Хайдеггера и ученик Гуссерля Ойген Финк - kosmologische Differenz - различие между вещами мира и миром как целым Финк трактует в духе различия между сущим и бытием Хайдеггера (Игра как образ мира).
2. Мир-сам-по-себе. Материалистическая теория объекта.
3. Мир без нас. Он-то по Такеру и внушает ужас, так как лежит между миром-с-нами и миром-самом-по-себе. Это промежуточное измерение есть опыт контакта нас с тем, что активно и конкретно упраздняет саму нашу природу. Это и есть зона чистого ужаса. Не страха. Контакт с миром-без-нас намного острее личной смерти. Когда мы гибнем, наш вид остается. Но опыт гибели вида есть нечто по-настоящему ужасное.
Эта тема появляется у других спекулятивных реалистов - Мейясу и Хармана в сходном контексте. Строя онтологию объектов, они моделируют конец субъекта (и любого корреляционизма) и приходят к гипотезе бытия обратной стороны вещей, где концентрируется абсолютный ужас. Иллюстрируют они это мотивами и сюжетами Лавкрафта, вводя его образы и идеи о богах-идиотах и подводных цивилизациях в философию.
У самого Хайдеггера есть намеки на это, поскольку ужас (Angst) у него выступает как опыт ничто или чистого бытия («Что такое метафизика?»). Но критические реалисты адаптируют Хайдеггера к своей обсессии объектами и демонтажом жизни, субъекта и Dasein’а, тогда как у Хайдеггера Dasein - главное.
Конечно общую теорию ужаса надо начинать с природы сакрального и со Страха Божьего (здесь явно речь идет об ужасе, Angst - Бог не пугает, он именно ужасает). Далее Бёме, Паскаль, Гегель, Киркьегор.
И лишь потом Хайдеггер и пост-хайдеггерианство - от Сартра и Камю до Делеза и ООО.
Кстати, у Паскаля и Киркьегора ужас вызывает именно самостоятельная Вселенная, открытая физикой Нового времени - холодная и бесконечная. Возможно, именно она и ответственна за гротескные описания темной природы в Боге в теософии Бёме.
Плотина и Дионисия Ареопагита мысль о пред-бытийном Едином, об апофатике настраивала на иной - преображающий, возвышающий, обожающий - тип ужаса.
Страх Господень - вертикальная ось бытия.
На первый взгляд русский не знает ужаса перед миром, потому что мир для нас органичное продолжение себя - основа слов «мир» и «милый», по Колесову, одна. Милое ужаса не внушает. Мир как община тоже.
Поэтому русский не знает природы как таковой (самой по себе, объекта). Русские норовят оживить и одухотворить ее (отсюда техноанимизм Андрея Платонова, его магический большевизм). И конечно, Федоров, для которого материя есть танец частиц праха отцов. Познавшие сладость жизни атомы Циолковского.
Наша наука не материалистична, но пантеистична.
Русскому ужас внушает скорее не отсутствие и отчужденность жизни, а ее эксцессы и аберрации. Отсюда преимущественно славянская тематика упырей. Упырь - эксцесс жизни. Он должен был бы быть мертв, а он почему-то нет.
Упорное жизнелюбие русского человека, видимо, смещает ужас слишком глубоко вовнутрь - так что мы сами его не замечаем. Но вот другие замечают.
Ужас внушаем мы."
Илья Крамник. В свое время родилась хорошая аналогия, что текущая задача России - всадить лом в механизм машины глобализации и провернуть его там до результата раньше, чем машина пережует Россию.
Ну в общем лом засажен и проворачивается, а уж что раньше получится - вопрос отдельный.
С.Н. Дурылин. «Я этим летом ездил по Олонецкому краю, по монастырям, деревням, захолустьям, - и я испытывал до жуткости, что если Россия стои́т и живет, то живет от святого и за счет святого. Можно учетверить русские грехи и гной умножить, можно ее счесть разбойником, - но может и разбойник в грехе жить святым от святого, и праведник - в правде своей жить, от холодной моральной исправности своей, - и я, грешник, лучше желал бы, чтобы грехи родины моей удвоились, но чтоб продолжала она жить «от святого», чем если б пахнул на нее холод моральной исправности - на манер немецкой, или вернее вообще протестантской».
Вячеслав Океанский. У Канта рассудочность подразумевает субъективную иллюзию движения в личном восприятии. Эта умозрительность отрывается от духовной традиции. Логически обусловленные этапы развития немецкого трансиндивидуализма на практике проявляются лишь в сфере рассудка.
Хомяков отмечает, что его идеи носят характер полной автономии мышления, лишённого влияния мистицизма, хотя и Шеллинговский мистицизм у него присутствует, но проявляется лишь в рассудочной сфере.
az118: Уже давно стало очевидным - картезианство это ловушка.
в самом деле, непосредственной очевидностью для меня
является не cogito, но sentio - sentio ego sum, ибо
ego без sentio не узнает что оно ego и cogito.
более того, cogito есть заторможенное actum sentio или
чувство, пролагающее себе путь для отложенного действия
которое может никогда не осуществиться как действительность,
но оказаться действенным как cogito. И cogito не возможно
без проницательного взора, коий есть также sentio, но не
reflexio, иногда даже в состоянии созерцания -
воспринимать, проницая.
Теперь становиться ясно, что sum потому и sum, или ex-sistentia,
что нечто, выходя из себя, входит в не-себя
В меня входят вещи как чувственные образы и я вхожу в них,
проницая вещи. и без непосредственного чувства самого этого
вхождения-из-хождения меня нет.
Но это и есть вот-бытие и основание несокрытости истины - синергия
Здесь конечно скрытая отсылка к Беркли - существовать значит восприниматься.
Но это не англосаксонский эмпирико-сенсуализм как формальная оппозиция
дуализму Декарта, ибо сама категория чувства не совпадает с ощущениями
Локка-Юма-Канта.
Тем более это не теория рефлексов.
sh-e-k: Еще про ум. Ум это свойство психики, то есть строится на физиологии. Если на ум сложно смотреть, то можно посмотреть на физическую силу. В подавляющем большинстве люди рождаются с физическим строением которое в достаточной степени позволяет вести активный образ жизни. Тоже самое относится и к психике и к уму - обеспечит активный образ жизни в социальной среде. Что человек натренировывает в процессе жизни то и развивается. Понятно, что бывают сбои физиологии и рождаются инвалиды, как в физическом так и психическом плане. Но в среднем люди примерно одинаковы. И разброс между натренированным и атрофированным огромный. Хлюпик, которому сейчас не поднять 10кг над головой вполне сможет поднимать штангу в 100кг через несколько месяцев тренировок, так же и с умом. Просто хлюпику поднимать штангу на данный момент не надо, как и тупице на данный момент не надо решать головоломки.
Ум это, да, инструмент, но это также и интерфейс с миром. Исток ума физиология и поэтому ум устроен выполнять только ограниченные функции определенные физиологией. Ум умеет отделять движущееся от неподвижного, но не умеет отделять живое от неживого. Тут спасает только память. Ум не умеет воспринимать и анализировать непрерывное. Он расчленяет непрерывное на «до» и «после» и работает с этими дискретными состояниями, которых на самом деле нет. И этих ограничений очень много. Ум спасается тем, что строит модели и опирается на них, так как мир, как он есть, уму недоступен. Это всё удовлетворительно работает с неживой частью мира, но с живой ум вообще не умеет работать. А то, что раньше в человеке работало с живой частью теперь атрофировалось, так как тренируется только ум. Исчезли сказки, песни, танцы, прибаутки воспроизводя которые тренировалось сознание, то что единственное умеет работать с живым в человеке. И умом это не заменить. Как не заменить слухом зрения.
Владимир Варрава - Утопия темного будущего
Как только в политплоскости появляются заявления или действия, связанные с ядерной угрозой, сразу медийная апокалиптика взлетает в небеса. Ажиотаж невероятный. Большинство, конечно, боится последствий ядерной войны, создавая себе картину абсолютного конца наподобие той, которая так впечатляюще изображена Триером в «Меланхолии». Но в массовом сознании работают гораздо более примитивные схемы из бесчисленных фильмов-катастроф. Именно по ним и рисуется как правило темное будущее.
Но такой конец, рожденный в воображении талантливого режиссера, отразивший коллективную фобию, был бы действительно абсолютным концом, библейским апокалипсисом. И здесь фобия уже становится утопией: для одних страшной, а для кого-то то и весьма привлекательной. Все равно умирать, а умереть всем сразу и не страшно, и не обидно. Да и вообще справедливый исход для прогнившего человечества.
Но эти мечтатели-фобики или мечтатели-мизантропы почему-то думают, что именно им, на их поколение, на этот исторический период выпадет такая завидная участь - конец света. Никому не выпало, а им вдруг выпадет такой небесный подарок. Здесь нет понимания, что ядерная кнопка не в руках глав государств, а в руках Господа и называется она совсем по-другому.
Чтобы не рисовать себе излишние фантастические картины нужно не забывать святых евангелистов, в том числе говоривших: «О дне же том, или часе, никто не знает, ни Ангелы небесные, ни Сын, но только Отец» и «Потому и вы будьте готовы, ибо в который час не думаете, приидет Сын Человеческий».
Это значит, что все конечно умрут, и конец света обязательно будет. Можно не сомневаться. Но только не для всех разом, одновременно, а для каждого по очереди в своей день и час придет его личный конец света. Личную смерть как личную ответственность за свою жизнь, увы, не удастся перепоручить коллективу. И поэтому придется жить дальше, а это значит, что нужно так, «чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы». Из песни слов не выкинешь.
Максим Медоваров. Природная русская доброта и склонность ко всепрощению, которую ясно осознавали русские писатели, в 19 веке совпала с поворотом западной мысли после французской революции к сентиментальности и всеобщей расслабленности. Начинаются разговоры, что может быть не надо всех наказывать вечным огнем, может быть временным огнем и все грешники спасутся?
Уже у славянофилов и Владимира Соловьева мы видим это всеобщее поветрие эпохи. Идея апокатастасиса звучит и у Соловьева и у Достоевского, хотя и упоминается вскользь. Далее идея развивается в философии Флоренского.
Интересно, что совпадают идеи шотландского писателя и богослова Макдональда с идеями Флоренского. В романе Макдональда «Лилит» - показано как самые закоренелые грешники могут прийти к спасению.
Флоренский полагает, если существо само себя разрушает бесконечной злобой, то кто может сказать ему - иди, я себя прощаю, такой человек сам закрывает от себя двери в рай. Надо отличать самость и его онтологическое Бытие, Бытие создано Богом и не может быть злым, оно благообратимо, значит самость сотворенная Богом не может быть уничтожена в адском огне, самость спасается, имея благую природу. Что же тогда горит и наказывается - дела человека. Лилит зажала что-то в своей руке с начала времен, ключи от источников живых вод на земле, она зажала и не может разжать, за тысячи лет она так закостенела что не в силах разжать руки и она разрешает отрезать ей кисть, чтобы ключи могли достать. Человек должен позволить отсечь от себя то, что не может ликвидировать. Сущность самого человека спасается, навечно осуждены дела человека, и добровольно давая отсечь зло, человек может спастись.
В теории вопрос решен, а на практике мы сталкиваемся с множеством трудностей. Сознание человека начинает воспринимать ад, это внутренний мир и изжить надо это изнутри, если человек сам не изживет, никакой Спаситель не спасет извне.
Если грешник не раскаялся во времени, то он не может быть спасен даже в конце времен. Если злоба окончательно помутила разум человека, он сам надел на себя пелену ада и со стороны это может выглядеть даже смешно, но никто не может помочь человеку, который сам не хочет спастись.
Нельзя требовать прощения для всех, можно требовать для тех, кто сам к этому готов.
Никакой внешней жестокости и суровости по отношению к творящим зло нет, они сами начинают воспринимать свет и тепло от Бога как адский огонь и огонь подающий.
Серединный царский путь - между двумя крайностями. В таком смысле Святой Григорий Нисский применял апокатастасис именно так, тогда можно его применить.