Убийство генерал-лейтенанта Селиверстова в Париже в 1890 году
Уф, долго же я мусолил эту детективную историю! Но наконец-то я готов выложить ее на ЖЖ.
К весне 1890 года борьба между двумя основными линиями французской внешней политики - немедленным военным реваншем за оккупацию Германией во время франко-прусской войны 1870 года Эльзаса и Лотарингии, воплощенным в буланжизме, и постепенным наращиванием мощи Франции для будущего военного столкновения с Германией, - закончилась победой последней, сам генерал Буланже еще в прошлом году бежал в Лондон, однако потребность в России как могучем союзнике, испытываемая обеими боровшимися сторонами, осталась. Усилия дипломатов, финансовых и военных кругов постепенно подвигали обе страны к заключению союза, были осуществлены первые крупные русские займы во Франции, однако ряд препятствий все еще стоял на его пути. Среди них немалое значение имело недоверие императорского правительства и лично Александра III к властям Французской республики, на территории которой и прежде, и теперь укрывалось множество революционно настроенных эмигрантов из России. В середине мая (все даты по новому стилю) русский посол барон Моренгейм прибыл прямо на Лионский вокзал к поезду, на котором министр внутренних дел Констан отбывал на юг, и потребовал ареста группы русских бомбистов, которые, по сведениям посольства, занимались изготовлением и испытанием в окрестностях Парижа взрывчатых веществ и снарядов. Воспользовавшись этим поводом, французская полиция произвела обыски у более чем 20 человек, а восемь из них, взятые с поличным, предстали в начале июля перед судом и были приговорены к различным срокам заключения. Во время процесса, правда, вскрылась неприглядная роль провокатора Ландезена, организовавшего, профинансировавшего и выдавшего потом группу бомбистов властям, а левая пресса подняла шум против действий русской тайной полиции на территории Франции, но главное было сделано - лед недоверия между республикой и империей был растоплен - франко-русский альянс стал лишь вопросом времени. Министр Констан получил от царя орден Св. Анны 1 степени, русские участники этой провокации тоже не остались обделенными царскими милостями.
Постепенно процесс над бомбистами в Париже стал забываться, как вдруг 18 ноября вскоре после полудня «Гранд-Отель де Бад», располагавшийся на Итальянском бульваре, 30 и 32, рядом с театром «Нуво», был переполошен известием, что в номере на втором этаже в глубине двора был убит русский генерал. Об этом управляющему гостиницей сообщил насмерть перепуганный камердинер убитого, который застал своего хозяина опрокинувшемся в кресле в своем кабинете с раной в левом виске. Управляющий известил состоявшего при отеле доктора Портелье. Генерала раздели и положили на кровать. Он все еще дышал, но не мог говорить. Несмотря на все признаки насильственных действий доктор Портелье объявил, что генерал получил удар паралича, и что кровь, которая текла с его лица и запачкала лежавшее на столе письмо, происходит от раны, полученной от удара об острый край стола во время падения. И только через три часа доктор решил, что это все-таки огнестрельная рана, и позволил послать за мсье Полем Гюененом, комиссаром полиции, который в свою очередь уведомил о произошедшем начальство.
Раненым был генерал-лейтенант Николай Дмитриевич Селиверстов, в течении многих лет приезжавший в Париж на 2-4 месяца для лечения и всегда снимавший номер из 5 комнат на втором этаже в «Отеле де Бад»: с прихожей, маленькой гостиной, двумя спальнями (одна была занята генералом, а другая его слугой), и, наконец, кабинетом, выходившим на бульвар. Официально генерал Селиверстов находился в отставке уже двенадцать лет. Родился он в 1830 году в богатой симбирской дворянской семье, образование получил в школе гвардейских подпрапорщиков и юнкеров, откуда был выпущен в 1847 году с правом 1-го разряда корнетом в лейб-гвардии гусарский полк. В 1849 году он участвовал в Венгерской кампании и в 1854 назначен адъютантом к генерал-адъютанту Ф. В. Ридигеру. Во время Крымской войны капитан Селиверстов начал свою карьеру в политической полиции и в 1855-58 годах часто бывал в длительных заграничных отпусках, исполняя служебные поручения от Третьего отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии. В 1859 году Селиверстов был назначен адъютантом к шефу жандармов князю В.А. Долгорукову, в 1859 стал полковником, в 1861 году состоял для особых поручений при министре внутренних дел. С 1864 года Н.Д. Селиверстов исполнял обязанности начальника штаба в войсках, расположенных в Симбирской, Саратовской, Самарской и Казанской губерниях. В 1867 году он временно оставил деятельность на стезе политического сыска, был произведен в генерал-майоры с назначением в Пензенскую губернию губернатором. Собственный корреспондент лондонской «Таймс» в Париже Анри де Бловиц со слов неких «нигилистов» утверждал, что Селиверстов был изгнан из лейб-гвардии гусар за то, что ссуживал офицерам-однополчанам деньги под большие проценты, перешел в пехоту, но возобновил свое ростовщичество, чем вызвал недовольство в полку и был вынужден оставить службу вовсе, отправившись в Пензу губернаторствовать в качестве своего рода наказания. Ниже я еще несколько раз буду обращаться к заметке Бловица о Селиверстове, используя ее как иллюстрацию к тому, какую репутацию имел генерал в Париже, и ни в коем случае не утверждая подлинность приводимых в ней сведений.
Пензенский историк С.Л. Шишлов считает Селиверстова самым выдающимся губернатором Пензы за всю ее историю. В качестве подтверждения своему тезису он приводит следующие данные: во время губернаторства Селиверстова в 1870 году была организована Пензенская городская управа - исполнительный орган городской Думы, открыто несколько образовательных учреждений: в 1867 году - земская фельдшерская школа (ныне 1-е медицинское училище), в 1870 году - 1-ая женская гимназия, в 1871 году - мужская прогимназия ( впоследствии 2-я гимназия), а также начал действовать механический завод Крюгера и другие предприятия, была учреждена ссудно-сберегательная касса при казенной палате и казначействе. В 1870 году Селиверстов был удостоен звания почетного гражданина Чембара, Нижнего Ломова, Керенска, Городища, а в 1871 году - Пензы. Кроме того, в Кузнецком и Нижне-Ломовском уездах ему присвоили звание почетного мирового судьи. Не берусь давать комментарии.
В марте 1872 году по расстроенному здоровью Селиверстов был зачислен в запас в чине генерал-лейтенанта и выехал за границу, позднее подвизался почетным опекуном сперва в Московском, а потом в Петербургском опекунстве ведомства императрицы Марии. Все тот же Бловиц связывал с этим периодом вступление Селиверстова на тропу политического сыска, когда он «совал нос в дела своих сослуживцев и знакомых как шпион-любитель и так преуспел в этом, что заслужил уважение Третьего отделения и, когда генерал Мезенцов стал его главноначальствующим, он пригласил Селиверстова к себе в адъютанты». Действительно, в 1875 году Селиверстов вернулся на государственную службу, в 1878 году был назначен товарищем (заместителем) шефа жандармов, а после того как народоволец Кравчинский посреди белого дня заколол кинжалом Мезенцова, исполнял в августе-сентябре обязанности начальника Третьего отделения и шефа корпуса жандармов. Валуев в своем дневнике ехидно назвал его «временным, как бы случайно из почетных опекунов вылупившемся шефом жандармов». «Он не долго продержался на этом месте: он не сумел найти убийц Мезенцева и сам все время опасался быть убитым, - писал Бловиц. - В этих условиях произошел случай, сделавший генерала объектом насмешек и заставивший его покинуть этот пост. Генерал Селиверстов сидел в своем кабинете, когда он услышал звяканье палаша у своих дверей. Это был офицер, пришедший, чтобы получить распоряжения или принесший послание, но начальник Третьего отделения распознал лязг холодной стали, вообразив, что его сейчас убьют. Пораженный ужасом, он спрятался под стол, и был вытащен из этого унизительного положения тем самым офицером. История быстро распространилась в петербургском обществе, и по этой и другим причинам генерал Селиверстов отбыл за границу.» В сохранившихся за этот период донесениях генерал-лейтенанта Селиверстова Александру II проскальзывает временами панический ужас, когда он пишет о заговоре, якобы составленном в Швейцарии с целью лишить его жизни. Его «беспредельная неспособность» на важном посту шефа жандармов была видна невооруженным взглядом, так что неудивительно, что от него поспешили избавиться, назначив на это место генерала Дрентельна. Бловиц утверждал также, что еще одной причиной, вынудившей Селиверстова выйти в отставку, было открытие факта, что на принадлежавшей Селиверстову суконной фабрике в его имении Румянцево Карсунского уезда Симбирской губернии на изготовлявшиеся там ткани нашивали знаки известных английских торговых марок, позволявшие продавать сукно втридорога. Известен эпизод, когда во время своего шефствования над жандармами Селиверстов пытался доставить в Симбирск оборудование для фабрики за казенный счет, но упрямство и исполнительность железнодорожного жандарма испортили ему все дело.
Тем не менее после отставки из Третьего Отделения он был удостоен ордена Св.Владимира 2 степени за отличную службу и продолжал, судя по всему, исполнять отдельные правительственные поручения в сфере политического розыска, вновь числясь почетным опекуном ведомства императрицы Марии.
В личной жизни он тоже не был образцом добродетели. Женился он на девице Ковальковой, приходившейся через свою мать племянницей графу Владимиру Федоровичу Адлербергу, министру Двора и уделов в 1852-1872 и лицу, весьма приближенному к Александру II. Однако вскоре супруги разошлись и о причинах этого события рассказывались самые скандальные истории. Селиверстов оказался неисправимым бабником и даже ради собственной карьеры - а родство с Адлербергом открывало блестящие возможности - не смог укротить себя. До самой своей смерти он славился тем, что в любом обществе любил пускаться в рассказы «гривуазного свойства». Ему еще повезло, что жена его не оказалась мстительной натурой, более того, полагали, что она продолжала использовать свое влияние в его пользу, так как генерал больше не страдал, когда открывались новые его прегрешения. Бловиц писал, что в Париже также ходили неприятные слухи о моральном состоянии генерала Селиверстова, и убийство несколько лет назад его слуги приписывали какой-то интриге. В которой за грехи хозяина пострадал слуга.
Получив от комиссара полиции известия о произошедшем в «Отель де Бад» убийстве, в гостинцу прибыли для дознания прокурор Французской республики Банастон, судебный следователь Гийо и знаменитый шеф Сюртэ Гюстав Горон. С ними также приехал доктор Бруардель. Чуть позднее к расследованию подключились префект полиции Лозе и помощник прокурора Лефель, а с русской стороны при осмотре сцены убийства присутствовал консул Карцов.
Произошедшее было чрезвычайно неприятно для французских властей, и ставило их в щекотливое положение. С одной стороны, чтобы не испортить наладившихся отношений с русскими, им следовало в кратчайший срок отыскать покушавшегося и выдать его русским. Однако дело подлежало суду присяжных, а уверенности в парижских присяжных у властей не было. Селиверстов охотно общался после приезда в Париж с прессой касательно сурового приговора, вынесенного русским бомбистам в июне, а газеты прямо указывали, что генерал приехал во Францию не для того, чтобы получить совет врача и подлечиться, а с каким-то особым поручением от императорского правительства. Это означало, что покушение на генерала Селиверстова могло быть расценено как политическое, и тогда единственное, что грозило бы Падлевскому - высылка из Франции. Кроме того, процесс над убийцей наверняка вскрыл бы многие утаивавшиеся факты о настоящей деятельности в Париже генерала Селиверстова в частности и всей русской тайной полиции в целом, а это вызвало бы настоящую бурю среди оппозиции, падение кабинета и другие мало предсказуемые, но очень неприятные последствия.
Первым допросили камердинера. Им был финн по фамилии Миллер, который знал только по-русски и по-фински, служил у генерала около десяти лет и был очень предан своему хозяину, за что в свою очередь пользовался безграничным доверием генерала. Генерал был очень подозрителен, и Миллер пускал к нему визитеров только по личному приказанию Селиверстова.
После приезда в Париж генерал успел прожить в гостинице только 12 дней. Утром генерал встал по обыкновению в 8 часов утра и отправился на прогулку пешком. Возвратился он без четверти одиннадцать и велел подать завтрак в спальню. Спустя три четверти часа, закончив трапезу, Селиверстов собрался уходить опять, но тут явился плохо одетый человек, назвавшийся Падлевским, и пожелал передать письмо генералу в собственные руки. На вид посетителю было лет тридцать с небольшим, он был среднего роста брюнетом, дурно сложенным, со всклокоченными волосами и болезненным цветом лица. Миллер долго не пускал его, потом все-таки доложил.
- Автор ли это письма или только рассыльный? - спросил Селиверстов.
Финн забрал у посетителя письмо и принес генералу. Тот сел в большое кресло и стал читать его, сперва взглянув на подпись. Подпись была ему, видимо, хорошо знакома, так как по прочтении письма Селиверстов велел камердинеру привести Падлевского к нему в кабинет. Камердинер впустил визитера, а сам удалился к себе. Когда через 25 минут Миллер вернулся за распоряжениями, он обнаружил генерала опрокинувшимся в кресле без движения, из раны стекала тонкая струйка крови.
По приказу Горона полиция произвела обыск в номере. Подозрения о политической подоплеке покушения подтверждались - в карманах сюртука генерала Селиверстова нашли 1300 рублей и в бюро еще 40000 рублей наличными. Это означало, что грабеж не был целью убийцы. Письмо, доставленное Падлевским, лежало на столе и содержало предложение подписаться на франко-русский праздник, бал, даваемый на следующий день кружком некоего Мишеля Бернова.
«Генерал, приезжайте в четверг в cercle-russe, во-первых - потому, что это очень интересно, а во-вторых - потому что будет много хорошеньких женщин, которые желают с Вами познакомиться. Прилагаю при сем программу и входной билет.
Примите и проч.
Мишель Бернов.»
Здесь же лежал лист бумаги, на котором генерал начал писать ответ: «23, rue Vignon. Monsieur, je viens de recevoir…» (Мсье, я получил…). На этом месте письмо оборвалось и перо поставило кляксу - видимо, как раз в этот момент Падлевский выстрелил Селиверстову в голову. Входя в кабинет, Падлевский прикрыл за собой дверь, и за шумом улицы выстрел был не слышен, что позволило ему беспрепятственно уйти. Допрошенная гостиничная прислуга в один голос утверждала, что также не слышала ничего, похожего на выстрел.
Генерал находился в коме, поэтому Горон приставил к нему полицейского агента, чтобы тот слушал все, что может сказать генерал, если очнется, а сам с полицейскими отправился по адресу, указанному генералом в ответном письме. По этому адресу проживал молодой русский дворянин Мишель Бернов, личность достаточно известная в русских и русофильских кругах Парижа. Всплыв во второй половине 1880-х на волне французского реваншизма и связанного с ним интереса во французском обществе ко всему русскому, он организовал франко-русский кружок, на вечера которого раз в неделю собиралось избранное общество. Официальной целью кружка была пропаганда художественных творений русского гения под девизом «За Бога, за царя». В середине октября, чуть больше чем за месяц до убийства, Бернов снял новое помещение в институте языков Рюди на рю Рояль, 7 близ площади Согласия, открыв здесь «Theatre et Cercle Franco-Russe». «Франко-русский театр и кружок» располагал двумя залами: одной зрительной - белой, лепной работы, - другой зеленой, гостиной и фойе, с читальней и двумя уборными. В гостиной у Бернова устраивался буфет а ля рюс, с русским чаем, квасом и закусками. Чтобы гостям было не скучно, Бернов, как делал это и прежде, приглашал туда красивых женщин. Там бывали вполне именитые гости, например, камергер Селиверстов был лично знаком с Берновым по своим предыдущим посещениям Парижа, возможно, именно на этой почве.
На рю Виньон, 23, хозяина не оказалось. Его арестовали на рю Рояль выходящим из своего салона. Бернов страшно перепугался и с готовностью сообщил адрес Падлевского: рю Симир, 41. Полицейские посетили убогое жилище Падлевского, но того тоже не оказалось дома. Зато были найдены революционные брошюры и вскрытая пачка с девятнадцатью 9-мм патронами для револьвера, на которой был указан адрес производителя. Это позволило полиции выяснить, что 5 ноября, в день приезда Селиверстова или, скорее, накануне (точную дату приезда генерала трудно установить), Падлевский купил там же револьвер за 18 франков, предъявив для оплаты стофранковую банкноту.
По показаниям Бернова выходило, что Падлевский устроился к нему в салон недели за две до убийства по рекомендации поляка-обойщика Квятковского. За свою службу у Бернова рассыльным (он разносил приглашения и открывал гостям двери) Падлевский получал 2 франка в день, по четвергам - 5 франков.
В 3 часа ночи Селиверстов умер, так и не приходя в сознание. Доктор Бруардель осмотрел труп и позднее произвел вскрытие черепа для определения траектории пули. Падлевский с расстояния 15-20 см выстрелил генералу из 9-мм револьвера «бульдог» слева за ухо. Горон устроил повальные обыски в трущобах на авеню Гобеленов и авеню де ла Глюсье, где гнездились преимущественно русские революционеры. Был арестован польский социалист Станислав Мендельсон, находившийся в переписке с Падлевским, и передан для допроса судебному следователю Гийо. Был послан запрос в Вену и наведены справки в русском посольстве.
Постепенно стала вырисовываться личность убийцы и хронология его пребывания в Париже. Станислав Падлевский, по национальности поляк, родился в 1857 году на Украине, где недалеко от Киева его родителям принадлежали имения. Во время польского восстания 1863-1864 годов дядю и двоюродного брата Станислава расстреляли, а сам он был вывезен к тетке в Галицию. Падлевский добровольцем воевал в Сербии, потом жил в Швейцарии, сотрудничая с тамошними социалистическими изданиями, знал русский, польский, французский и английский языки. В Германии по требованию Австрии он был арестован как социалистический агитатор и в восемьдесят пятом году, отсидев по приговору в Познани больше двух лет, при вмешательстве Селиверстова был выдан России и сменил тюрьму на ссылку на Кавказе. Чтобы избежать высылки в Сибирь, Падлевский симулировал сумасшествие и почти три года находился на излечении в варшавском доме для умалишенных. В январе 1890 года он был выпущен и деятельно участвовал в организации первой в Варшаве маевки, затем (вскоре после ареста русских бомбистов) перебрался в Париж, где перебивался случайными заработками. Летом он предпринял поездку в Галицию и Кроацию, потом проживал в Вене под именем Виктора Дизека, но был выслан и вернулся в Париж только в сентябре. Здесь он месяц проживал в семье у некоего Вольского, жившего на рю Энен Сю, нанявшись обучать польскому языку его 9-летнюю дочку. Однако угрюмый вид и грязная одежда вызывали у девочки панический страх, и в октябре Вольский вынужден был отказать Падлевскому в месте. Падлевский снял себе убогую комнатенку на улице Симир, а вскоре по настоянию жены Вольский подыскал ему через Квятковского место у Бернова.
Тем временем из По прибыла племянница генерала Селиверстова и взялась организовывать похороны, которые состоялись 21 ноября. И здесь не обошлось без происшествий. Накануне в русском посольстве получили анонимное письмо с угрозами взорвать церковь. Оно было передано полиции, та обыскала все подвалы русской церкви на рю Дарю и всю ночь наблюдала за зданием. Хотя полиция не считала эту угрозу серьезной, отпевание началось на полтора часа раньше, чем было намечено, после чего тело было перевезено на Северный вокзал и отправлено в Россию.
Оставался вопрос о мотивах убийства. Мендельсон утверждал, что Падлевский наверняка мстил Селиверстову за свой арест в Германии и выдачу России благодаря вмешательству Селиверстова. Французские газеты, ссылаясь на заявления разных неназванных «нигилистов», утверждали, что содеянное является местью за приговор русским бомбистам. Так, «Матэн» заявил, что один из его сотрудников имел беседу с неким «нигилистом» и последний положительно утверждал, что «генерал Селиверстов на момент своей смерти все еще был директором русской полиции во Франции и что он играл важную роль во время недавних арестов нигилистов во Франции». Некоторые «нигилисты» характеризовали Падлевского как готового убить любого, кто только попробует арестовать его. Они добавляли, что «нигилисты» приговорили к смерти 10 человек, связанных с русской полицией, и восемь из них уже получили по заслугам. Бловиц тоже упоминает уверения «нигилистов» в том, что именно Селиверстов организовал арест русских бомбистов в мае этого года в Париже (черт, какая у них была память, просто диву даешься - два месяца человек исполнял обязанности начальника Третьего Отделения, никого не смог поймать, но припоминали ему это 12 лет!) Газета «Эхо» опубликовала заявление, сделанное, по ее утверждению, Падлевским за через несколько дней после убийства генерала Селиверстова. В этом заявлении Падлевский якобы сказал, что он убил Селиверстова потому, что тот находился в заговоре с русской полицией с целью захвата нигилистов. Генерал Селиверстов, якобы сказал Падлевский, убил своих собственных слуг, чтобы не позволить им выдать его собственные тайны. Высказывались предположения и о личных мотивах преступления. В том же «Матэн» была опубликована заметка о разговоре, который, возможно, имел место между неназванной личностью и Падлевским. Утверждалось, что встреча произошла в округе Сен-Мартен спустя два дня после убийства. Падлевский заявил, что он убил генерала за то, что он напакостил как его семье, так и самому ему (в последнем случае в его любовных делах), и он не раскаивается в содеянном.
К весне 1890 года борьба между двумя основными линиями французской внешней политики - немедленным военным реваншем за оккупацию Германией во время франко-прусской войны 1870 года Эльзаса и Лотарингии, воплощенным в буланжизме, и постепенным наращиванием мощи Франции для будущего военного столкновения с Германией, - закончилась победой последней, сам генерал Буланже еще в прошлом году бежал в Лондон, однако потребность в России как могучем союзнике, испытываемая обеими боровшимися сторонами, осталась. Усилия дипломатов, финансовых и военных кругов постепенно подвигали обе страны к заключению союза, были осуществлены первые крупные русские займы во Франции, однако ряд препятствий все еще стоял на его пути. Среди них немалое значение имело недоверие императорского правительства и лично Александра III к властям Французской республики, на территории которой и прежде, и теперь укрывалось множество революционно настроенных эмигрантов из России. В середине мая (все даты по новому стилю) русский посол барон Моренгейм прибыл прямо на Лионский вокзал к поезду, на котором министр внутренних дел Констан отбывал на юг, и потребовал ареста группы русских бомбистов, которые, по сведениям посольства, занимались изготовлением и испытанием в окрестностях Парижа взрывчатых веществ и снарядов. Воспользовавшись этим поводом, французская полиция произвела обыски у более чем 20 человек, а восемь из них, взятые с поличным, предстали в начале июля перед судом и были приговорены к различным срокам заключения. Во время процесса, правда, вскрылась неприглядная роль провокатора Ландезена, организовавшего, профинансировавшего и выдавшего потом группу бомбистов властям, а левая пресса подняла шум против действий русской тайной полиции на территории Франции, но главное было сделано - лед недоверия между республикой и империей был растоплен - франко-русский альянс стал лишь вопросом времени. Министр Констан получил от царя орден Св. Анны 1 степени, русские участники этой провокации тоже не остались обделенными царскими милостями.
Постепенно процесс над бомбистами в Париже стал забываться, как вдруг 18 ноября вскоре после полудня «Гранд-Отель де Бад», располагавшийся на Итальянском бульваре, 30 и 32, рядом с театром «Нуво», был переполошен известием, что в номере на втором этаже в глубине двора был убит русский генерал. Об этом управляющему гостиницей сообщил насмерть перепуганный камердинер убитого, который застал своего хозяина опрокинувшемся в кресле в своем кабинете с раной в левом виске. Управляющий известил состоявшего при отеле доктора Портелье. Генерала раздели и положили на кровать. Он все еще дышал, но не мог говорить. Несмотря на все признаки насильственных действий доктор Портелье объявил, что генерал получил удар паралича, и что кровь, которая текла с его лица и запачкала лежавшее на столе письмо, происходит от раны, полученной от удара об острый край стола во время падения. И только через три часа доктор решил, что это все-таки огнестрельная рана, и позволил послать за мсье Полем Гюененом, комиссаром полиции, который в свою очередь уведомил о произошедшем начальство.
Раненым был генерал-лейтенант Николай Дмитриевич Селиверстов, в течении многих лет приезжавший в Париж на 2-4 месяца для лечения и всегда снимавший номер из 5 комнат на втором этаже в «Отеле де Бад»: с прихожей, маленькой гостиной, двумя спальнями (одна была занята генералом, а другая его слугой), и, наконец, кабинетом, выходившим на бульвар. Официально генерал Селиверстов находился в отставке уже двенадцать лет. Родился он в 1830 году в богатой симбирской дворянской семье, образование получил в школе гвардейских подпрапорщиков и юнкеров, откуда был выпущен в 1847 году с правом 1-го разряда корнетом в лейб-гвардии гусарский полк. В 1849 году он участвовал в Венгерской кампании и в 1854 назначен адъютантом к генерал-адъютанту Ф. В. Ридигеру. Во время Крымской войны капитан Селиверстов начал свою карьеру в политической полиции и в 1855-58 годах часто бывал в длительных заграничных отпусках, исполняя служебные поручения от Третьего отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии. В 1859 году Селиверстов был назначен адъютантом к шефу жандармов князю В.А. Долгорукову, в 1859 стал полковником, в 1861 году состоял для особых поручений при министре внутренних дел. С 1864 года Н.Д. Селиверстов исполнял обязанности начальника штаба в войсках, расположенных в Симбирской, Саратовской, Самарской и Казанской губерниях. В 1867 году он временно оставил деятельность на стезе политического сыска, был произведен в генерал-майоры с назначением в Пензенскую губернию губернатором. Собственный корреспондент лондонской «Таймс» в Париже Анри де Бловиц со слов неких «нигилистов» утверждал, что Селиверстов был изгнан из лейб-гвардии гусар за то, что ссуживал офицерам-однополчанам деньги под большие проценты, перешел в пехоту, но возобновил свое ростовщичество, чем вызвал недовольство в полку и был вынужден оставить службу вовсе, отправившись в Пензу губернаторствовать в качестве своего рода наказания. Ниже я еще несколько раз буду обращаться к заметке Бловица о Селиверстове, используя ее как иллюстрацию к тому, какую репутацию имел генерал в Париже, и ни в коем случае не утверждая подлинность приводимых в ней сведений.
Пензенский историк С.Л. Шишлов считает Селиверстова самым выдающимся губернатором Пензы за всю ее историю. В качестве подтверждения своему тезису он приводит следующие данные: во время губернаторства Селиверстова в 1870 году была организована Пензенская городская управа - исполнительный орган городской Думы, открыто несколько образовательных учреждений: в 1867 году - земская фельдшерская школа (ныне 1-е медицинское училище), в 1870 году - 1-ая женская гимназия, в 1871 году - мужская прогимназия ( впоследствии 2-я гимназия), а также начал действовать механический завод Крюгера и другие предприятия, была учреждена ссудно-сберегательная касса при казенной палате и казначействе. В 1870 году Селиверстов был удостоен звания почетного гражданина Чембара, Нижнего Ломова, Керенска, Городища, а в 1871 году - Пензы. Кроме того, в Кузнецком и Нижне-Ломовском уездах ему присвоили звание почетного мирового судьи. Не берусь давать комментарии.
В марте 1872 году по расстроенному здоровью Селиверстов был зачислен в запас в чине генерал-лейтенанта и выехал за границу, позднее подвизался почетным опекуном сперва в Московском, а потом в Петербургском опекунстве ведомства императрицы Марии. Все тот же Бловиц связывал с этим периодом вступление Селиверстова на тропу политического сыска, когда он «совал нос в дела своих сослуживцев и знакомых как шпион-любитель и так преуспел в этом, что заслужил уважение Третьего отделения и, когда генерал Мезенцов стал его главноначальствующим, он пригласил Селиверстова к себе в адъютанты». Действительно, в 1875 году Селиверстов вернулся на государственную службу, в 1878 году был назначен товарищем (заместителем) шефа жандармов, а после того как народоволец Кравчинский посреди белого дня заколол кинжалом Мезенцова, исполнял в августе-сентябре обязанности начальника Третьего отделения и шефа корпуса жандармов. Валуев в своем дневнике ехидно назвал его «временным, как бы случайно из почетных опекунов вылупившемся шефом жандармов». «Он не долго продержался на этом месте: он не сумел найти убийц Мезенцева и сам все время опасался быть убитым, - писал Бловиц. - В этих условиях произошел случай, сделавший генерала объектом насмешек и заставивший его покинуть этот пост. Генерал Селиверстов сидел в своем кабинете, когда он услышал звяканье палаша у своих дверей. Это был офицер, пришедший, чтобы получить распоряжения или принесший послание, но начальник Третьего отделения распознал лязг холодной стали, вообразив, что его сейчас убьют. Пораженный ужасом, он спрятался под стол, и был вытащен из этого унизительного положения тем самым офицером. История быстро распространилась в петербургском обществе, и по этой и другим причинам генерал Селиверстов отбыл за границу.» В сохранившихся за этот период донесениях генерал-лейтенанта Селиверстова Александру II проскальзывает временами панический ужас, когда он пишет о заговоре, якобы составленном в Швейцарии с целью лишить его жизни. Его «беспредельная неспособность» на важном посту шефа жандармов была видна невооруженным взглядом, так что неудивительно, что от него поспешили избавиться, назначив на это место генерала Дрентельна. Бловиц утверждал также, что еще одной причиной, вынудившей Селиверстова выйти в отставку, было открытие факта, что на принадлежавшей Селиверстову суконной фабрике в его имении Румянцево Карсунского уезда Симбирской губернии на изготовлявшиеся там ткани нашивали знаки известных английских торговых марок, позволявшие продавать сукно втридорога. Известен эпизод, когда во время своего шефствования над жандармами Селиверстов пытался доставить в Симбирск оборудование для фабрики за казенный счет, но упрямство и исполнительность железнодорожного жандарма испортили ему все дело.
Тем не менее после отставки из Третьего Отделения он был удостоен ордена Св.Владимира 2 степени за отличную службу и продолжал, судя по всему, исполнять отдельные правительственные поручения в сфере политического розыска, вновь числясь почетным опекуном ведомства императрицы Марии.
В личной жизни он тоже не был образцом добродетели. Женился он на девице Ковальковой, приходившейся через свою мать племянницей графу Владимиру Федоровичу Адлербергу, министру Двора и уделов в 1852-1872 и лицу, весьма приближенному к Александру II. Однако вскоре супруги разошлись и о причинах этого события рассказывались самые скандальные истории. Селиверстов оказался неисправимым бабником и даже ради собственной карьеры - а родство с Адлербергом открывало блестящие возможности - не смог укротить себя. До самой своей смерти он славился тем, что в любом обществе любил пускаться в рассказы «гривуазного свойства». Ему еще повезло, что жена его не оказалась мстительной натурой, более того, полагали, что она продолжала использовать свое влияние в его пользу, так как генерал больше не страдал, когда открывались новые его прегрешения. Бловиц писал, что в Париже также ходили неприятные слухи о моральном состоянии генерала Селиверстова, и убийство несколько лет назад его слуги приписывали какой-то интриге. В которой за грехи хозяина пострадал слуга.
Получив от комиссара полиции известия о произошедшем в «Отель де Бад» убийстве, в гостинцу прибыли для дознания прокурор Французской республики Банастон, судебный следователь Гийо и знаменитый шеф Сюртэ Гюстав Горон. С ними также приехал доктор Бруардель. Чуть позднее к расследованию подключились префект полиции Лозе и помощник прокурора Лефель, а с русской стороны при осмотре сцены убийства присутствовал консул Карцов.
Произошедшее было чрезвычайно неприятно для французских властей, и ставило их в щекотливое положение. С одной стороны, чтобы не испортить наладившихся отношений с русскими, им следовало в кратчайший срок отыскать покушавшегося и выдать его русским. Однако дело подлежало суду присяжных, а уверенности в парижских присяжных у властей не было. Селиверстов охотно общался после приезда в Париж с прессой касательно сурового приговора, вынесенного русским бомбистам в июне, а газеты прямо указывали, что генерал приехал во Францию не для того, чтобы получить совет врача и подлечиться, а с каким-то особым поручением от императорского правительства. Это означало, что покушение на генерала Селиверстова могло быть расценено как политическое, и тогда единственное, что грозило бы Падлевскому - высылка из Франции. Кроме того, процесс над убийцей наверняка вскрыл бы многие утаивавшиеся факты о настоящей деятельности в Париже генерала Селиверстова в частности и всей русской тайной полиции в целом, а это вызвало бы настоящую бурю среди оппозиции, падение кабинета и другие мало предсказуемые, но очень неприятные последствия.
Первым допросили камердинера. Им был финн по фамилии Миллер, который знал только по-русски и по-фински, служил у генерала около десяти лет и был очень предан своему хозяину, за что в свою очередь пользовался безграничным доверием генерала. Генерал был очень подозрителен, и Миллер пускал к нему визитеров только по личному приказанию Селиверстова.
После приезда в Париж генерал успел прожить в гостинице только 12 дней. Утром генерал встал по обыкновению в 8 часов утра и отправился на прогулку пешком. Возвратился он без четверти одиннадцать и велел подать завтрак в спальню. Спустя три четверти часа, закончив трапезу, Селиверстов собрался уходить опять, но тут явился плохо одетый человек, назвавшийся Падлевским, и пожелал передать письмо генералу в собственные руки. На вид посетителю было лет тридцать с небольшим, он был среднего роста брюнетом, дурно сложенным, со всклокоченными волосами и болезненным цветом лица. Миллер долго не пускал его, потом все-таки доложил.
- Автор ли это письма или только рассыльный? - спросил Селиверстов.
Финн забрал у посетителя письмо и принес генералу. Тот сел в большое кресло и стал читать его, сперва взглянув на подпись. Подпись была ему, видимо, хорошо знакома, так как по прочтении письма Селиверстов велел камердинеру привести Падлевского к нему в кабинет. Камердинер впустил визитера, а сам удалился к себе. Когда через 25 минут Миллер вернулся за распоряжениями, он обнаружил генерала опрокинувшимся в кресле без движения, из раны стекала тонкая струйка крови.
По приказу Горона полиция произвела обыск в номере. Подозрения о политической подоплеке покушения подтверждались - в карманах сюртука генерала Селиверстова нашли 1300 рублей и в бюро еще 40000 рублей наличными. Это означало, что грабеж не был целью убийцы. Письмо, доставленное Падлевским, лежало на столе и содержало предложение подписаться на франко-русский праздник, бал, даваемый на следующий день кружком некоего Мишеля Бернова.
«Генерал, приезжайте в четверг в cercle-russe, во-первых - потому, что это очень интересно, а во-вторых - потому что будет много хорошеньких женщин, которые желают с Вами познакомиться. Прилагаю при сем программу и входной билет.
Примите и проч.
Мишель Бернов.»
Здесь же лежал лист бумаги, на котором генерал начал писать ответ: «23, rue Vignon. Monsieur, je viens de recevoir…» (Мсье, я получил…). На этом месте письмо оборвалось и перо поставило кляксу - видимо, как раз в этот момент Падлевский выстрелил Селиверстову в голову. Входя в кабинет, Падлевский прикрыл за собой дверь, и за шумом улицы выстрел был не слышен, что позволило ему беспрепятственно уйти. Допрошенная гостиничная прислуга в один голос утверждала, что также не слышала ничего, похожего на выстрел.
Генерал находился в коме, поэтому Горон приставил к нему полицейского агента, чтобы тот слушал все, что может сказать генерал, если очнется, а сам с полицейскими отправился по адресу, указанному генералом в ответном письме. По этому адресу проживал молодой русский дворянин Мишель Бернов, личность достаточно известная в русских и русофильских кругах Парижа. Всплыв во второй половине 1880-х на волне французского реваншизма и связанного с ним интереса во французском обществе ко всему русскому, он организовал франко-русский кружок, на вечера которого раз в неделю собиралось избранное общество. Официальной целью кружка была пропаганда художественных творений русского гения под девизом «За Бога, за царя». В середине октября, чуть больше чем за месяц до убийства, Бернов снял новое помещение в институте языков Рюди на рю Рояль, 7 близ площади Согласия, открыв здесь «Theatre et Cercle Franco-Russe». «Франко-русский театр и кружок» располагал двумя залами: одной зрительной - белой, лепной работы, - другой зеленой, гостиной и фойе, с читальней и двумя уборными. В гостиной у Бернова устраивался буфет а ля рюс, с русским чаем, квасом и закусками. Чтобы гостям было не скучно, Бернов, как делал это и прежде, приглашал туда красивых женщин. Там бывали вполне именитые гости, например, камергер Селиверстов был лично знаком с Берновым по своим предыдущим посещениям Парижа, возможно, именно на этой почве.
На рю Виньон, 23, хозяина не оказалось. Его арестовали на рю Рояль выходящим из своего салона. Бернов страшно перепугался и с готовностью сообщил адрес Падлевского: рю Симир, 41. Полицейские посетили убогое жилище Падлевского, но того тоже не оказалось дома. Зато были найдены революционные брошюры и вскрытая пачка с девятнадцатью 9-мм патронами для револьвера, на которой был указан адрес производителя. Это позволило полиции выяснить, что 5 ноября, в день приезда Селиверстова или, скорее, накануне (точную дату приезда генерала трудно установить), Падлевский купил там же револьвер за 18 франков, предъявив для оплаты стофранковую банкноту.
По показаниям Бернова выходило, что Падлевский устроился к нему в салон недели за две до убийства по рекомендации поляка-обойщика Квятковского. За свою службу у Бернова рассыльным (он разносил приглашения и открывал гостям двери) Падлевский получал 2 франка в день, по четвергам - 5 франков.
В 3 часа ночи Селиверстов умер, так и не приходя в сознание. Доктор Бруардель осмотрел труп и позднее произвел вскрытие черепа для определения траектории пули. Падлевский с расстояния 15-20 см выстрелил генералу из 9-мм револьвера «бульдог» слева за ухо. Горон устроил повальные обыски в трущобах на авеню Гобеленов и авеню де ла Глюсье, где гнездились преимущественно русские революционеры. Был арестован польский социалист Станислав Мендельсон, находившийся в переписке с Падлевским, и передан для допроса судебному следователю Гийо. Был послан запрос в Вену и наведены справки в русском посольстве.
Постепенно стала вырисовываться личность убийцы и хронология его пребывания в Париже. Станислав Падлевский, по национальности поляк, родился в 1857 году на Украине, где недалеко от Киева его родителям принадлежали имения. Во время польского восстания 1863-1864 годов дядю и двоюродного брата Станислава расстреляли, а сам он был вывезен к тетке в Галицию. Падлевский добровольцем воевал в Сербии, потом жил в Швейцарии, сотрудничая с тамошними социалистическими изданиями, знал русский, польский, французский и английский языки. В Германии по требованию Австрии он был арестован как социалистический агитатор и в восемьдесят пятом году, отсидев по приговору в Познани больше двух лет, при вмешательстве Селиверстова был выдан России и сменил тюрьму на ссылку на Кавказе. Чтобы избежать высылки в Сибирь, Падлевский симулировал сумасшествие и почти три года находился на излечении в варшавском доме для умалишенных. В январе 1890 года он был выпущен и деятельно участвовал в организации первой в Варшаве маевки, затем (вскоре после ареста русских бомбистов) перебрался в Париж, где перебивался случайными заработками. Летом он предпринял поездку в Галицию и Кроацию, потом проживал в Вене под именем Виктора Дизека, но был выслан и вернулся в Париж только в сентябре. Здесь он месяц проживал в семье у некоего Вольского, жившего на рю Энен Сю, нанявшись обучать польскому языку его 9-летнюю дочку. Однако угрюмый вид и грязная одежда вызывали у девочки панический страх, и в октябре Вольский вынужден был отказать Падлевскому в месте. Падлевский снял себе убогую комнатенку на улице Симир, а вскоре по настоянию жены Вольский подыскал ему через Квятковского место у Бернова.
Тем временем из По прибыла племянница генерала Селиверстова и взялась организовывать похороны, которые состоялись 21 ноября. И здесь не обошлось без происшествий. Накануне в русском посольстве получили анонимное письмо с угрозами взорвать церковь. Оно было передано полиции, та обыскала все подвалы русской церкви на рю Дарю и всю ночь наблюдала за зданием. Хотя полиция не считала эту угрозу серьезной, отпевание началось на полтора часа раньше, чем было намечено, после чего тело было перевезено на Северный вокзал и отправлено в Россию.
Оставался вопрос о мотивах убийства. Мендельсон утверждал, что Падлевский наверняка мстил Селиверстову за свой арест в Германии и выдачу России благодаря вмешательству Селиверстова. Французские газеты, ссылаясь на заявления разных неназванных «нигилистов», утверждали, что содеянное является местью за приговор русским бомбистам. Так, «Матэн» заявил, что один из его сотрудников имел беседу с неким «нигилистом» и последний положительно утверждал, что «генерал Селиверстов на момент своей смерти все еще был директором русской полиции во Франции и что он играл важную роль во время недавних арестов нигилистов во Франции». Некоторые «нигилисты» характеризовали Падлевского как готового убить любого, кто только попробует арестовать его. Они добавляли, что «нигилисты» приговорили к смерти 10 человек, связанных с русской полицией, и восемь из них уже получили по заслугам. Бловиц тоже упоминает уверения «нигилистов» в том, что именно Селиверстов организовал арест русских бомбистов в мае этого года в Париже (черт, какая у них была память, просто диву даешься - два месяца человек исполнял обязанности начальника Третьего Отделения, никого не смог поймать, но припоминали ему это 12 лет!) Газета «Эхо» опубликовала заявление, сделанное, по ее утверждению, Падлевским за через несколько дней после убийства генерала Селиверстова. В этом заявлении Падлевский якобы сказал, что он убил Селиверстова потому, что тот находился в заговоре с русской полицией с целью захвата нигилистов. Генерал Селиверстов, якобы сказал Падлевский, убил своих собственных слуг, чтобы не позволить им выдать его собственные тайны. Высказывались предположения и о личных мотивах преступления. В том же «Матэн» была опубликована заметка о разговоре, который, возможно, имел место между неназванной личностью и Падлевским. Утверждалось, что встреча произошла в округе Сен-Мартен спустя два дня после убийства. Падлевский заявил, что он убил генерала за то, что он напакостил как его семье, так и самому ему (в последнем случае в его любовных делах), и он не раскаивается в содеянном.