Приключения И. Ф. Мануйлова. Глава 6 часть 2.
Продолжение предыдущего поста
div style="padding-left: 60px; padding-right: 100px;" align=justify>
Вести об обыске у Мануйлова взволновали и французскую тайную полицию - Sûreté Générale. Заведовавший нашей заграничной агентурой А. А. Красильников «лично» и «совершенно доверительно» доносил директору Департамента полиции:
Имею честь доложить вашему превосходительству, что, по полученным совершенно конфиденциально сведениям, парижская Sûreté Générale крайне озабочена имеющимися у нее указаниями на сношения Мануйлова с Бурцевым. Получив известие об обыске, произведенном у Мануйлова, Sûreté Générale опасается, не продал ли он уже Бурцеву некоторые документы, относящееся к русско-японской войне и сообщенные ему французской Sureté Générate.
Мануйлов был представлен д. с. с. Рачковским г-ну Кавар (mr. Cavard), бывшему тогда директором Sûreté Générale, после чего, в течете двух лет в распоряжение Мануйлова представляли все, что он только желал: перехваченные телеграммы, письма, донесения французских чинов и т. п. Некоторые официальные бумаги были в подлинниках доверены Мануйлову, который так их никогда и не возвратил и, вообще, как выражаются в Sûreté Générale, «недостойным образом обманул оказанное ему французскими властями доверие».
В министерстве внутренних дел очень боятся, не попали ли уже или не попадут ли в руки Бурцева некоторые из этих документов, предъявление которых в Палате депутатов, как несомненное доказательство содействия, оказанного русской полиции во время японской войны со стороны полиции французской, вызвало бы небывалый, по сенсационности, скандал.
Докладывая об изложенном, имею честь присовокупить, что в Sûreté Générale очень желали бы получить сведения о результатах произведенного у Мануйлова обыска».
По приказанию генерала Курлова Sûreté Générale была ознакомлена с протоколом обыска у Мануйлова.
Обыск у Мануйлова не дал никаких серьезных политических результатов; Департамента полиции решил дать ход скопившимся в Департаменте и охранном отделении материалам, изобличавшим Мануйлова в шантажах, вымогательствах и т. д. Против Мануйлова было наряжено следствие, которое вел судебный следователь по важнейшим делам П. А. Александров. Следствие, как полагается, велось медленно. Мануйлов пустил в ход все ресурсы. Он двинул вперед связи, стал сам забегать к Департаментскому начальству.
Не имея возможности обращаться непосредственно к П. А. Столыпину, Мануйлов изготовил обширное письмо-исповедь на имя В. А. Чумикова, заведовавшего прессой, для передачи П. А. Столыпину. Мы уже цитировали из того письма части, относившиеся к службе Мануйлова; приводим теперь конец этого письма. Рассказав о работе с полк. Невражиным, сообщив о том, что он «поставил» ему двух сотрудников, Мануйлов пишет:
«Некоторое время спустя, без всякой причины, мне было объявлено, что я не нужен. За время моей работы с Невражиным, я был командирован в Париж и там устроил издание книги «Правда о кадетах», напечатав ее в «Nouvelle Revue». Мне пришлось снова остаться без места и без всякой материальной поддержки. Я не сделал ни одного некорректного шага; зная всю деятельность Невражина и его агентов, мне не могло придти и в голову сделать какую-либо неловкость. Невражин продолжал меня уверять, что вся организация прекращена, а люди, мною введенные в дело, говорили мне противное. Я смирился и с этим пассажем. Мои давнишние отношения с «Новым Временем» дали мне возможность обратиться к Сувориным, которые приняли меня хорошо, не взирая на травлю всех левых газет, которые продолжали помещать враждебные мне заметки и считать меня деятелем Департамента полиции. До поступления в «Новое Время» мне приходилось очень тяжело в материальном отношении, так как все было почти перезаложено, и я жил надеждой получить какое-либо место. Долги, сделанные мною под мое наследство (отец оставил мне более 100 тысяч рублей на срок по достижении 35-летнtго возраста) докучали мне и отравляли мне существование. Я принялся за газетную работу, видя в ней одно спасение, как нравственное, так и материальное; я был свободный человек; мне думалось заработать как-либо необходимую сумму на жизнь (мне тогда приходилось жить на две семьи). В это время ко мне обращались многие лица, прося хлопотать по их делам. Будучи честным человеком, я счел возможным принять на себя некоторые хлопоты. Среди таких лиц были двое евреев Шапиро и Минц. Первый хлопотал об открыли типографии, второй - о разрешении ему права жительства. Первое дело увенчалось успехом, и я получил от него несколько сот рублей; второе дело не устроилось, и я был принужден войти в соглашение на предмет уплаты взятого аванса (я выплачиваю и теперь по 100 рублей, уплатив уже 600 руб.; остается еще 900 р.). Служба в «Новом Времени» пошла хорошо и я, конечно, бросил вести дела, которые брал из нужды, выброшенный на улицу Департаментом, которому я отдал лучшие годы моей жизни, не щадя себя и подставляя все время мою голову под удары революции.
И вдруг - обыск, грубый, как у революционера-бомбиста. Обыск ничего не дал, ибо у меня ничего не было. Я узнал, что был донос некоего Рабиновича, изгнанного агента, шантажиста, торговавшего здесь, в Петербурге, своей женой. Но это не все. Я узнал о том, что следователь по важнейшим делам Александров ведет против меня дело, которое возбуждено охр. отделением. Я узнал, что еврей Минц был вызываем в охр. отд., где ему, под давлением жандармского офицера, было приказано рассказать невероятную историю; то же самое проделали с Шапиро, которому грозили новым закрытием типографии и т. д., если он не покажет против меня. Все это делалось Комиссаровым, который настоял на посылке дела следователю. Я знаю о том, что П. А. Александров допрашивал многих, и думаю, что ни один честный человек не мог показать против меня. Но создается дело, желают скандала. Кому он нужен? Я не сделал ничего дурного: будучи честным человеком, я хлопотал по делам; это не возбраняется законом. Я не выдавал государственных тайн, не был в сношениях с кадетами и не изменял своей родине. Ложно выгнать человека, можно его лишить материальной поддержки, но, я думаю, не к чему его преследовать ради преследования. Если бы я был прохвостом, я взял бы деньги, предложенные мне от кадетов, а ведь они мне предлагали в то время, когда кадеты были в моде и многие сановники надеялись видеть их министрами. Всего не расскажешь. Происходит вопиющая несправедливость. Я вам всего рассказать не могу. Пусть меня позовут, и я все расскажу. Если будет неправда в моих словах, пусть карают, но нельзя же, в угоду Комиссаровых, создавать дела и подставлять голову и есть человека за то, что он всю жизнь оставался верным слугою того дела, которое ему было поручено. Вы хотели услышать от меня правду - я вам ее сказал. Делайте с моим письмом, то хотите. Я считаю вас честным человеком».
«Его превосходительству г. директору Департамента полиции.
В дополнение к моему личному докладу о явке ко мне Мануйлова, по-видимому, несколько встревоженного делом Меньшикова, честь имею доложить, что Мануйлов, явившись сегодня в Департамент и доложив заранее курьеру Андрееву, что он имеет срочное, важное от редакции дело, сообщил: 1) что возвратившийся из заграницы сотрудник «Нов. Вр.», бывший, в последние дни, во время заседаний сейма, корреспондентом «Нов. Вр.» в Финляндии, заявил, что третьего дня в Гельсингфорс приезжал В. Савинков, вместе с Конни Цильякус, пробыл один день и сейчас же уехал, получив значительную денежную поддержку. Редакция «Нового Времени» хотела было поместить об этом заметку, но затем, в интересах сознания обязанности, уполномочила Мануйлова заявить об этом в дт. 2) При этом Мануйлов добавил, что родная сестра Савинкова замужем за сотрудником «Нового Времени» Краковым и очень дружна с Савинковым и он имеет основание думать, что ей известно постоянное местопребывание Савинкова, с которым она, бесспорно, состоит в переписке.
Вместе с тем тот же Мануйлов представил письмо доктора Поли, проживающего на Казан. ул., д. № 1, заявляющего себя сотрудником иностр. газет, хотя редакция «Нового Времени» ему не доверяет, считая его австр. шпоном. Он предлагал ему, Мануйлову, явившемуся к нему на свидание по письму в Европ. гост., 10.000 р. за участие в трудах, могущих осветить перед иностранной прессой, в связи с предстоящим, при начале открытия сессии Госуд. Думы, печатанием разоблачений Меньшикова, в первую очередь статьи о краже шифров, деятельности Департамента последней эпохи, путем издания особой книги.
Этим обстоятельством Мануйлов, несколько прикосновенный к этой эпохе, видимо встревожен, что я могу судить из заявленной им готовности использовать «Новое Время» для целей д-та, путем помещения необходимых о Меньшикове в интересах д-та статей, раньше, чем появятся инсинуации Меньшикова.
Ничего ему на это не ответив, я сказал, что все, им мне сообщенное, я представлю вашему превосходительству, что и исполняю».
О своей угодливости и желании послужить родному Департаменту, Мануйлов имел случай еще раз заявить в любопытнейшем письме на имя генерала Курлова от 24 декабря 1910 года:
«Ваше превосходительство, корреспондент «Русского Слова» (от 16-го сего декабря) сообщаете, что в непродолжительном времени предстоять разоблачения Бурцева по вопросам разведочной агентуры (наблюдения за посольствами и т. д.), по поводу коей Бурцев получил сведения от бывшего агента Леруа, находившегося на нашей службе. В виду того, что эти разоблачения могут вызвать значительные осложнения и газетную полемику против России, я позволяю себе доложить вашему превосходительству, что, если бы вашему превосходительству благоугодно было, я мог бы представить данные, который могли бы, до известной степени, парализовать гнусную выходку Бурцева и подкупленных им агентов. Может быть, ваше превосходительство сочтет полезным приказать кому-либо из ваших подчиненных войти со мною по сему поводу в переговоры. Вашего превосходительства преданный слуга И. Мануйлов».
Между тем, предварительное следствие приходило к концу, и предстояло решить вопрос: ставить ли дело на суд? Вопрос этот должен был по закону быть решен... в департаменте полиции. Генерал Курлов, так храбро действовавший вначале против Мануйлова, теперь приутих остановился перед конфузом судебного разбирательства дела Мануйлова. Он поручил С. Е. Виссарионову, исправлявшему в то время обязанности вице-директора, рассмотреть предварительное следствие и дать свое заключение. С. Е. Виссарионов добросовестно исполнил свою работу, и 20 апреля 1911 года доставил Курлову секретное представление, из коего мы извлекаем самое существенное.
«Вследствие личного приказания от 15 сего апреля, имею честь представить вашему превосходительству краткие сведения о колл. асс. Манасевиче-Мануйлове.
6 марта 1910 года Департамента полиции за № 90.038, возвратив начальнику с.-петербургского охранного отделения переписку о Манасевиче-Мануйлове, произведенную им в январе 1910 года, предложил направить ее к прокурору с.-петербургского окружного суда, в виду падающего на Мануйлова обвинения в целом ряде получений денежных сумм с разных лиц, обманным путем, т. е., в преступлении, предусмотренном 1666-1667 ст. ст. улож. о наказ.
Ранее, по тому же поводу, в 1908-1909 г.г. с.-петербургским охранным отделением производилось по тому же поводу расследование о том же Манасевиче-Мануйлове и, несмотря на полученные в то время подтверждения его преступных деяний, дальнейшего хода переписке не было дано.
В настоящее время предварительным следствием добыты данные, не только подтверждающие сообщения Департамента полиции, но и в достаточной степени изобличающие Манасевича-Мануйлова в обманном получении денежных сумм.
Необходимо отметить, что, как видно из формулярного списка о службе коллежского ассессора Ивана Федоровича Манасевича-Мануйлова, он имеет от роду 40 лет, лютеранского вероисповедания, окончил курс в реальном училище Гуревича, состоял на службе по императорскому человеколюбивому обществу и 12 июля 1897 года переведен на службу в министерство внутренних дел, был откомандирован для занятий в Департамент духовных дел, а 20 августа 1902 года был назначен чиновником особых поручений при министре внутренних дел VIII класса и командирован к исполнению обязанностей агента по римско-католическим духовным делам в Риме, а 19 ноября 1905 года был откомандирован в распоряжение председателя совета министров статс-секретаря графа Витте и приказом от 13 апреля 1906 года за № 11 уволен от службы, согласно прошению.
Вся преступная деятельность Манасевича-Мануйлова, согласно данных предварительного следствия, охватывает период времени, начиная с 1907 года, т. е., по увольнении его с государственной службы. Для приобретения агентуры, Манасевич-Мануйлов пользовался услугами особых агентов, из коих вполне выяснен некто Рейхер . Последний распространял о Манасевиче-Мануйлове сведения как о человеке, занимающем высокое служебное положение, который, пользуясь своим влиянием и связями, может проводить различные сложные дела.
Желая произвести впечатление на обращавшихся к нему лиц, Мануйлов принимал последних в прекрасно обставленной приемной, где нередко, в присутствии просителей, очевидно, для внушения большего к себе их доверия, подходил к телефону и делал вид, что говорит с тем из сановников, который ему нужен по делу в данное время, после чего тут же объявлял просителю, с кем он вел беседу, и что ему уже обещано таким то высокопоставленным лицом устроить дело просителя.
Просители верили этому и уходили в полном убеждении в успехе своего ходатайства.
Обставляя таким образом дело, Мануйлов принимал на себя ведение, по отзыву свидетеля Родионова, «всевозможных шантажных дел», с целью подобным путем «выманивать деньги» у доверчивых людей, склоняя их «к разным денежным операциям, при которых взятка играет видную роль».
Таким образом, оказывается, что Манасевич-Мануйлов в период времени от 1907-1908 г.г., заведомо ложно уверив обращавшихся к нему лиц в своем, якобы, высоком положении, коего на самом деле не имел, старался внушить этим лицам, что имеет возможность исхлопотать для них удовлетворение самых сложных ходатайств, благодаря своему личному знакомству с различными влиятельными сановниками, с целью получения денег путем таких обманных заверений:
во-1-х) у мещанина Федора Ермолаева Антонова выманил 400 рублей, обещая устроить право жительства в столице еврею Шефтелю, какового обещания не исполнил;
во-2-х) у еврея Вениамина Самойлова Якобсона взманил разновременно 500 рублей, уверив Якобсона, что он, Мануйлов, по взятому на себя поручению об организации петербургского телеграфного агентства, устроит отделения этого агентства в провинции, чего, в действительности, не сделал, а затем, у того же Якобсона взял обманным путем 200 рублей, якобы за хлопоты по освобождение от воинской повинности приказчика Безпрозваннаго, чего, в действительности, не исполнил;
в-3-х) у купца 2-й гильдии Меера Вениаминова Минц выманил 500 рублей, ложно уверив Минца, что он исхлопочет ему возвращение отнятого у его покойного отца имения в Новогрудском уезде, какового разрешения Минцу не исхлопотал, а затем, у того же Минца, под видом ведения других дел, выманил, якобы за хлопоты, еще 1400 рублей, и
в-4-х) у купца 1-й гильдии Манеля Нахумова Шапиро выманил 350 рублей, приняв от него на себя поручение исхлопотать открытие принадлежавшей Шапиро типографии, закрытой по распоряжению административных властей, чего также не исполнил и денег всем помянутым выше лицам не возвратил.
Главным свидетелем, изобличающим Манасевича-Мануйлова, является свидетель Родионов, бывший его письмоводитель, впоследствии арестованный охранным отделением и принятый туда же на службу. Как указания на лиц, потерпевших от обманных действий Манасевича-Мануйлова, так и инкриминируемый материал впервые дан Родионовым после его поступления в охранное отделение. Остальные свидетели являются в то же время лицами, понесшими материальный ущерб от Манасевича-Мануйлова: Шапиро, Якобсон, Безпрозванный, Минц, Свердлов, Шефтель, Гуревич - евреи, Плоткин, Антонов и Глухарев - все подтверждают объяснение Родионова и воспроизводят, наряду с собственным легкомыслием, картину ловкого обирания не столько доверчивых людей, сколько стремившихся к достижению собственных интересов обходным путем. Претензии некоторых из них в настоящее время Манасевич-Мануйлов уже удовлетворил. Кроме свидетельских показаний, к делу приобщены, в качестве вещественных доказательств, расписки и письма Манасевича-Мануйлова, из коих некоторые указывают что получение денежных сумм Манасевич-Мануйлов облекал в форму займа. Характерна отметка его на одном из писем Минца, хлопотавшего о всеподданнейшем докладе по его земельному делу: «Доклад был 19, составлена записка для государя, барон Будберг доложит дело в начале февраля, причем будет дана цена несколько меньшая; дело Цукермана идет; у министра все бумаги». Между тем, в действительности, ничего подобного не было.
Затем, записка его от 8 февраля 1908 года: «Три дня занят службой и никакими делами заниматься не может». Такого рода объяснения и ответы Манасевич-Мануйлов давал наиболее докучливым клиентам, уплатившим уже ему гонорар и не имевшим от него сведений о движении дел.
Далее свидетель Шапиро показал (л. д. 30-32), что Манасевич-Мануйлов выманил у него 350 рублей, обещая открытие типографии; при нем просил соединить себя по телефону с товарищем министра внутренних дел, сенатором Макаровым.
Свидетель Антонов объяснил (л. д. 33 -34), что Манасевич-Мануйлов уверил его, что государь император поручил ему составить записку о кадетской партии, что по воскресениям днем он обедает у государя императора и, обещая устроить в 1908 году право жительства в С-Петербурге некоему еврею Шефтелю, запросил 4.000 рублей, сказав, что ему, будто бы, надо поделиться с начальником охранного отделения, генералом Герасимовым; сошлись на 1.000 руб.
Свидетель Якобсон заявил (л. д. 35-37), что Манасевич-Мануйлов уверил его, что у него большие связи с министрами и выманил у него 500 рублей.
Свидетель Безпрозванный показал, что Манасевич-Мануйлов утверждал, что он знаком с военным министром, будет у него обедать, звонил ему по телефону и таким образом выманил у него денежную сумму за освобождение брата свидетеля от отбывания воинской повинности, чего, в действительности, не сделал. Чтобы поселить в Безпрозванном большую уверенность, Манасевич-Мануйлов вертел перед ним бумагой, говоря: «Вот уже бумага от военного министра идет к полковому командиру».
Свидетель Плоткин объяснил судебному следователю, что Манасевич-Мануйлов обещал дать ему место в охранном отделении при Царскосельском дворце на жалование в 250 рублей и за это взял 500 рублей, выдав расписку о получении этих денег заимообразно. Затем, при свидании Манасевич-Мануйлов сказал Плоткину, что он устроит его на 170 рублей, а в следующий раз ответил, что он уже и жалование за него получил, и дал ему чек на Лионский кредит, но там денег не оказалось. После этого Плоткин написал письмо в газету «Русь». Тогда уже Манасевич-Мануйлов возвратил ему деньги, кроме 40 рублей.
Генерал Курлов ознакомил П. А. Столыпина с представлением Виссарионова, и 23 мая 1911 года, за подписью ген. Курлова, прокурору петербургской палаты В. Е. Корсаку было отправлено совершенно секретное письмо следующего содержания:
«Милостивый государь, Владимир Евстафьевич. Возвращая при сем, по рассмотрении, предварительное следствие о коллежском ассессоре Манасевиче-Мануйлове, обвиняемом в мошенничестве, имею честь просить ваше превосходительство уведомить меня, не представится ли возможным, в виду нецелесообразности постановки настоящего дела на судебное разбирательство, дать ему направление в порядке 277 ст. уст. угол. суд.»
Нечего и добавлять, что прокурору Корсаку «представилось возможным» прекратить дело о Мануйлове.
Не пришло время сократиться Рокамболю. Рокамболь, совсем было погибший, воскрес. Но о дальнейших приключениях кавалера орденов св. Владимира и Изабеллы католической поговорим в другой раз.
div style="padding-left: 60px; padding-right: 100px;" align=justify>
Вести об обыске у Мануйлова взволновали и французскую тайную полицию - Sûreté Générale. Заведовавший нашей заграничной агентурой А. А. Красильников «лично» и «совершенно доверительно» доносил директору Департамента полиции:
Имею честь доложить вашему превосходительству, что, по полученным совершенно конфиденциально сведениям, парижская Sûreté Générale крайне озабочена имеющимися у нее указаниями на сношения Мануйлова с Бурцевым. Получив известие об обыске, произведенном у Мануйлова, Sûreté Générale опасается, не продал ли он уже Бурцеву некоторые документы, относящееся к русско-японской войне и сообщенные ему французской Sureté Générate.
Мануйлов был представлен д. с. с. Рачковским г-ну Кавар (mr. Cavard), бывшему тогда директором Sûreté Générale, после чего, в течете двух лет в распоряжение Мануйлова представляли все, что он только желал: перехваченные телеграммы, письма, донесения французских чинов и т. п. Некоторые официальные бумаги были в подлинниках доверены Мануйлову, который так их никогда и не возвратил и, вообще, как выражаются в Sûreté Générale, «недостойным образом обманул оказанное ему французскими властями доверие».
В министерстве внутренних дел очень боятся, не попали ли уже или не попадут ли в руки Бурцева некоторые из этих документов, предъявление которых в Палате депутатов, как несомненное доказательство содействия, оказанного русской полиции во время японской войны со стороны полиции французской, вызвало бы небывалый, по сенсационности, скандал.
Докладывая об изложенном, имею честь присовокупить, что в Sûreté Générale очень желали бы получить сведения о результатах произведенного у Мануйлова обыска».
По приказанию генерала Курлова Sûreté Générale была ознакомлена с протоколом обыска у Мануйлова.
Обыск у Мануйлова не дал никаких серьезных политических результатов; Департамента полиции решил дать ход скопившимся в Департаменте и охранном отделении материалам, изобличавшим Мануйлова в шантажах, вымогательствах и т. д. Против Мануйлова было наряжено следствие, которое вел судебный следователь по важнейшим делам П. А. Александров. Следствие, как полагается, велось медленно. Мануйлов пустил в ход все ресурсы. Он двинул вперед связи, стал сам забегать к Департаментскому начальству.
Не имея возможности обращаться непосредственно к П. А. Столыпину, Мануйлов изготовил обширное письмо-исповедь на имя В. А. Чумикова, заведовавшего прессой, для передачи П. А. Столыпину. Мы уже цитировали из того письма части, относившиеся к службе Мануйлова; приводим теперь конец этого письма. Рассказав о работе с полк. Невражиным, сообщив о том, что он «поставил» ему двух сотрудников, Мануйлов пишет:
«Некоторое время спустя, без всякой причины, мне было объявлено, что я не нужен. За время моей работы с Невражиным, я был командирован в Париж и там устроил издание книги «Правда о кадетах», напечатав ее в «Nouvelle Revue». Мне пришлось снова остаться без места и без всякой материальной поддержки. Я не сделал ни одного некорректного шага; зная всю деятельность Невражина и его агентов, мне не могло придти и в голову сделать какую-либо неловкость. Невражин продолжал меня уверять, что вся организация прекращена, а люди, мною введенные в дело, говорили мне противное. Я смирился и с этим пассажем. Мои давнишние отношения с «Новым Временем» дали мне возможность обратиться к Сувориным, которые приняли меня хорошо, не взирая на травлю всех левых газет, которые продолжали помещать враждебные мне заметки и считать меня деятелем Департамента полиции. До поступления в «Новое Время» мне приходилось очень тяжело в материальном отношении, так как все было почти перезаложено, и я жил надеждой получить какое-либо место. Долги, сделанные мною под мое наследство (отец оставил мне более 100 тысяч рублей на срок по достижении 35-летнtго возраста) докучали мне и отравляли мне существование. Я принялся за газетную работу, видя в ней одно спасение, как нравственное, так и материальное; я был свободный человек; мне думалось заработать как-либо необходимую сумму на жизнь (мне тогда приходилось жить на две семьи). В это время ко мне обращались многие лица, прося хлопотать по их делам. Будучи честным человеком, я счел возможным принять на себя некоторые хлопоты. Среди таких лиц были двое евреев Шапиро и Минц. Первый хлопотал об открыли типографии, второй - о разрешении ему права жительства. Первое дело увенчалось успехом, и я получил от него несколько сот рублей; второе дело не устроилось, и я был принужден войти в соглашение на предмет уплаты взятого аванса (я выплачиваю и теперь по 100 рублей, уплатив уже 600 руб.; остается еще 900 р.). Служба в «Новом Времени» пошла хорошо и я, конечно, бросил вести дела, которые брал из нужды, выброшенный на улицу Департаментом, которому я отдал лучшие годы моей жизни, не щадя себя и подставляя все время мою голову под удары революции.
И вдруг - обыск, грубый, как у революционера-бомбиста. Обыск ничего не дал, ибо у меня ничего не было. Я узнал, что был донос некоего Рабиновича, изгнанного агента, шантажиста, торговавшего здесь, в Петербурге, своей женой. Но это не все. Я узнал о том, что следователь по важнейшим делам Александров ведет против меня дело, которое возбуждено охр. отделением. Я узнал, что еврей Минц был вызываем в охр. отд., где ему, под давлением жандармского офицера, было приказано рассказать невероятную историю; то же самое проделали с Шапиро, которому грозили новым закрытием типографии и т. д., если он не покажет против меня. Все это делалось Комиссаровым, который настоял на посылке дела следователю. Я знаю о том, что П. А. Александров допрашивал многих, и думаю, что ни один честный человек не мог показать против меня. Но создается дело, желают скандала. Кому он нужен? Я не сделал ничего дурного: будучи честным человеком, я хлопотал по делам; это не возбраняется законом. Я не выдавал государственных тайн, не был в сношениях с кадетами и не изменял своей родине. Ложно выгнать человека, можно его лишить материальной поддержки, но, я думаю, не к чему его преследовать ради преследования. Если бы я был прохвостом, я взял бы деньги, предложенные мне от кадетов, а ведь они мне предлагали в то время, когда кадеты были в моде и многие сановники надеялись видеть их министрами. Всего не расскажешь. Происходит вопиющая несправедливость. Я вам всего рассказать не могу. Пусть меня позовут, и я все расскажу. Если будет неправда в моих словах, пусть карают, но нельзя же, в угоду Комиссаровых, создавать дела и подставлять голову и есть человека за то, что он всю жизнь оставался верным слугою того дела, которое ему было поручено. Вы хотели услышать от меня правду - я вам ее сказал. Делайте с моим письмом, то хотите. Я считаю вас честным человеком».
«Его превосходительству г. директору Департамента полиции.
В дополнение к моему личному докладу о явке ко мне Мануйлова, по-видимому, несколько встревоженного делом Меньшикова, честь имею доложить, что Мануйлов, явившись сегодня в Департамент и доложив заранее курьеру Андрееву, что он имеет срочное, важное от редакции дело, сообщил: 1) что возвратившийся из заграницы сотрудник «Нов. Вр.», бывший, в последние дни, во время заседаний сейма, корреспондентом «Нов. Вр.» в Финляндии, заявил, что третьего дня в Гельсингфорс приезжал В. Савинков, вместе с Конни Цильякус, пробыл один день и сейчас же уехал, получив значительную денежную поддержку. Редакция «Нового Времени» хотела было поместить об этом заметку, но затем, в интересах сознания обязанности, уполномочила Мануйлова заявить об этом в дт. 2) При этом Мануйлов добавил, что родная сестра Савинкова замужем за сотрудником «Нового Времени» Краковым и очень дружна с Савинковым и он имеет основание думать, что ей известно постоянное местопребывание Савинкова, с которым она, бесспорно, состоит в переписке.
Вместе с тем тот же Мануйлов представил письмо доктора Поли, проживающего на Казан. ул., д. № 1, заявляющего себя сотрудником иностр. газет, хотя редакция «Нового Времени» ему не доверяет, считая его австр. шпоном. Он предлагал ему, Мануйлову, явившемуся к нему на свидание по письму в Европ. гост., 10.000 р. за участие в трудах, могущих осветить перед иностранной прессой, в связи с предстоящим, при начале открытия сессии Госуд. Думы, печатанием разоблачений Меньшикова, в первую очередь статьи о краже шифров, деятельности Департамента последней эпохи, путем издания особой книги.
Этим обстоятельством Мануйлов, несколько прикосновенный к этой эпохе, видимо встревожен, что я могу судить из заявленной им готовности использовать «Новое Время» для целей д-та, путем помещения необходимых о Меньшикове в интересах д-та статей, раньше, чем появятся инсинуации Меньшикова.
Ничего ему на это не ответив, я сказал, что все, им мне сообщенное, я представлю вашему превосходительству, что и исполняю».
О своей угодливости и желании послужить родному Департаменту, Мануйлов имел случай еще раз заявить в любопытнейшем письме на имя генерала Курлова от 24 декабря 1910 года:
«Ваше превосходительство, корреспондент «Русского Слова» (от 16-го сего декабря) сообщаете, что в непродолжительном времени предстоять разоблачения Бурцева по вопросам разведочной агентуры (наблюдения за посольствами и т. д.), по поводу коей Бурцев получил сведения от бывшего агента Леруа, находившегося на нашей службе. В виду того, что эти разоблачения могут вызвать значительные осложнения и газетную полемику против России, я позволяю себе доложить вашему превосходительству, что, если бы вашему превосходительству благоугодно было, я мог бы представить данные, который могли бы, до известной степени, парализовать гнусную выходку Бурцева и подкупленных им агентов. Может быть, ваше превосходительство сочтет полезным приказать кому-либо из ваших подчиненных войти со мною по сему поводу в переговоры. Вашего превосходительства преданный слуга И. Мануйлов».
Между тем, предварительное следствие приходило к концу, и предстояло решить вопрос: ставить ли дело на суд? Вопрос этот должен был по закону быть решен... в департаменте полиции. Генерал Курлов, так храбро действовавший вначале против Мануйлова, теперь приутих остановился перед конфузом судебного разбирательства дела Мануйлова. Он поручил С. Е. Виссарионову, исправлявшему в то время обязанности вице-директора, рассмотреть предварительное следствие и дать свое заключение. С. Е. Виссарионов добросовестно исполнил свою работу, и 20 апреля 1911 года доставил Курлову секретное представление, из коего мы извлекаем самое существенное.
«Вследствие личного приказания от 15 сего апреля, имею честь представить вашему превосходительству краткие сведения о колл. асс. Манасевиче-Мануйлове.
6 марта 1910 года Департамента полиции за № 90.038, возвратив начальнику с.-петербургского охранного отделения переписку о Манасевиче-Мануйлове, произведенную им в январе 1910 года, предложил направить ее к прокурору с.-петербургского окружного суда, в виду падающего на Мануйлова обвинения в целом ряде получений денежных сумм с разных лиц, обманным путем, т. е., в преступлении, предусмотренном 1666-1667 ст. ст. улож. о наказ.
Ранее, по тому же поводу, в 1908-1909 г.г. с.-петербургским охранным отделением производилось по тому же поводу расследование о том же Манасевиче-Мануйлове и, несмотря на полученные в то время подтверждения его преступных деяний, дальнейшего хода переписке не было дано.
В настоящее время предварительным следствием добыты данные, не только подтверждающие сообщения Департамента полиции, но и в достаточной степени изобличающие Манасевича-Мануйлова в обманном получении денежных сумм.
Необходимо отметить, что, как видно из формулярного списка о службе коллежского ассессора Ивана Федоровича Манасевича-Мануйлова, он имеет от роду 40 лет, лютеранского вероисповедания, окончил курс в реальном училище Гуревича, состоял на службе по императорскому человеколюбивому обществу и 12 июля 1897 года переведен на службу в министерство внутренних дел, был откомандирован для занятий в Департамент духовных дел, а 20 августа 1902 года был назначен чиновником особых поручений при министре внутренних дел VIII класса и командирован к исполнению обязанностей агента по римско-католическим духовным делам в Риме, а 19 ноября 1905 года был откомандирован в распоряжение председателя совета министров статс-секретаря графа Витте и приказом от 13 апреля 1906 года за № 11 уволен от службы, согласно прошению.
Вся преступная деятельность Манасевича-Мануйлова, согласно данных предварительного следствия, охватывает период времени, начиная с 1907 года, т. е., по увольнении его с государственной службы. Для приобретения агентуры, Манасевич-Мануйлов пользовался услугами особых агентов, из коих вполне выяснен некто Рейхер . Последний распространял о Манасевиче-Мануйлове сведения как о человеке, занимающем высокое служебное положение, который, пользуясь своим влиянием и связями, может проводить различные сложные дела.
Желая произвести впечатление на обращавшихся к нему лиц, Мануйлов принимал последних в прекрасно обставленной приемной, где нередко, в присутствии просителей, очевидно, для внушения большего к себе их доверия, подходил к телефону и делал вид, что говорит с тем из сановников, который ему нужен по делу в данное время, после чего тут же объявлял просителю, с кем он вел беседу, и что ему уже обещано таким то высокопоставленным лицом устроить дело просителя.
Просители верили этому и уходили в полном убеждении в успехе своего ходатайства.
Обставляя таким образом дело, Мануйлов принимал на себя ведение, по отзыву свидетеля Родионова, «всевозможных шантажных дел», с целью подобным путем «выманивать деньги» у доверчивых людей, склоняя их «к разным денежным операциям, при которых взятка играет видную роль».
Таким образом, оказывается, что Манасевич-Мануйлов в период времени от 1907-1908 г.г., заведомо ложно уверив обращавшихся к нему лиц в своем, якобы, высоком положении, коего на самом деле не имел, старался внушить этим лицам, что имеет возможность исхлопотать для них удовлетворение самых сложных ходатайств, благодаря своему личному знакомству с различными влиятельными сановниками, с целью получения денег путем таких обманных заверений:
во-1-х) у мещанина Федора Ермолаева Антонова выманил 400 рублей, обещая устроить право жительства в столице еврею Шефтелю, какового обещания не исполнил;
во-2-х) у еврея Вениамина Самойлова Якобсона взманил разновременно 500 рублей, уверив Якобсона, что он, Мануйлов, по взятому на себя поручению об организации петербургского телеграфного агентства, устроит отделения этого агентства в провинции, чего, в действительности, не сделал, а затем, у того же Якобсона взял обманным путем 200 рублей, якобы за хлопоты по освобождение от воинской повинности приказчика Безпрозваннаго, чего, в действительности, не исполнил;
в-3-х) у купца 2-й гильдии Меера Вениаминова Минц выманил 500 рублей, ложно уверив Минца, что он исхлопочет ему возвращение отнятого у его покойного отца имения в Новогрудском уезде, какового разрешения Минцу не исхлопотал, а затем, у того же Минца, под видом ведения других дел, выманил, якобы за хлопоты, еще 1400 рублей, и
в-4-х) у купца 1-й гильдии Манеля Нахумова Шапиро выманил 350 рублей, приняв от него на себя поручение исхлопотать открытие принадлежавшей Шапиро типографии, закрытой по распоряжению административных властей, чего также не исполнил и денег всем помянутым выше лицам не возвратил.
Главным свидетелем, изобличающим Манасевича-Мануйлова, является свидетель Родионов, бывший его письмоводитель, впоследствии арестованный охранным отделением и принятый туда же на службу. Как указания на лиц, потерпевших от обманных действий Манасевича-Мануйлова, так и инкриминируемый материал впервые дан Родионовым после его поступления в охранное отделение. Остальные свидетели являются в то же время лицами, понесшими материальный ущерб от Манасевича-Мануйлова: Шапиро, Якобсон, Безпрозванный, Минц, Свердлов, Шефтель, Гуревич - евреи, Плоткин, Антонов и Глухарев - все подтверждают объяснение Родионова и воспроизводят, наряду с собственным легкомыслием, картину ловкого обирания не столько доверчивых людей, сколько стремившихся к достижению собственных интересов обходным путем. Претензии некоторых из них в настоящее время Манасевич-Мануйлов уже удовлетворил. Кроме свидетельских показаний, к делу приобщены, в качестве вещественных доказательств, расписки и письма Манасевича-Мануйлова, из коих некоторые указывают что получение денежных сумм Манасевич-Мануйлов облекал в форму займа. Характерна отметка его на одном из писем Минца, хлопотавшего о всеподданнейшем докладе по его земельному делу: «Доклад был 19, составлена записка для государя, барон Будберг доложит дело в начале февраля, причем будет дана цена несколько меньшая; дело Цукермана идет; у министра все бумаги». Между тем, в действительности, ничего подобного не было.
Затем, записка его от 8 февраля 1908 года: «Три дня занят службой и никакими делами заниматься не может». Такого рода объяснения и ответы Манасевич-Мануйлов давал наиболее докучливым клиентам, уплатившим уже ему гонорар и не имевшим от него сведений о движении дел.
Далее свидетель Шапиро показал (л. д. 30-32), что Манасевич-Мануйлов выманил у него 350 рублей, обещая открытие типографии; при нем просил соединить себя по телефону с товарищем министра внутренних дел, сенатором Макаровым.
Свидетель Антонов объяснил (л. д. 33 -34), что Манасевич-Мануйлов уверил его, что государь император поручил ему составить записку о кадетской партии, что по воскресениям днем он обедает у государя императора и, обещая устроить в 1908 году право жительства в С-Петербурге некоему еврею Шефтелю, запросил 4.000 рублей, сказав, что ему, будто бы, надо поделиться с начальником охранного отделения, генералом Герасимовым; сошлись на 1.000 руб.
Свидетель Якобсон заявил (л. д. 35-37), что Манасевич-Мануйлов уверил его, что у него большие связи с министрами и выманил у него 500 рублей.
Свидетель Безпрозванный показал, что Манасевич-Мануйлов утверждал, что он знаком с военным министром, будет у него обедать, звонил ему по телефону и таким образом выманил у него денежную сумму за освобождение брата свидетеля от отбывания воинской повинности, чего, в действительности, не сделал. Чтобы поселить в Безпрозванном большую уверенность, Манасевич-Мануйлов вертел перед ним бумагой, говоря: «Вот уже бумага от военного министра идет к полковому командиру».
Свидетель Плоткин объяснил судебному следователю, что Манасевич-Мануйлов обещал дать ему место в охранном отделении при Царскосельском дворце на жалование в 250 рублей и за это взял 500 рублей, выдав расписку о получении этих денег заимообразно. Затем, при свидании Манасевич-Мануйлов сказал Плоткину, что он устроит его на 170 рублей, а в следующий раз ответил, что он уже и жалование за него получил, и дал ему чек на Лионский кредит, но там денег не оказалось. После этого Плоткин написал письмо в газету «Русь». Тогда уже Манасевич-Мануйлов возвратил ему деньги, кроме 40 рублей.
Генерал Курлов ознакомил П. А. Столыпина с представлением Виссарионова, и 23 мая 1911 года, за подписью ген. Курлова, прокурору петербургской палаты В. Е. Корсаку было отправлено совершенно секретное письмо следующего содержания:
«Милостивый государь, Владимир Евстафьевич. Возвращая при сем, по рассмотрении, предварительное следствие о коллежском ассессоре Манасевиче-Мануйлове, обвиняемом в мошенничестве, имею честь просить ваше превосходительство уведомить меня, не представится ли возможным, в виду нецелесообразности постановки настоящего дела на судебное разбирательство, дать ему направление в порядке 277 ст. уст. угол. суд.»
Нечего и добавлять, что прокурору Корсаку «представилось возможным» прекратить дело о Мануйлове.
Не пришло время сократиться Рокамболю. Рокамболь, совсем было погибший, воскрес. Но о дальнейших приключениях кавалера орденов св. Владимира и Изабеллы католической поговорим в другой раз.