Мемуары Г.И. Гудкова (часть 3)
Ночью, когда танки были приведены в боевую готовность, пришел старший лейтенант. Не спрашивая о боеготовности танков, заявил: «Где моя рота?»
Я ему ответил, что от роты осталось 2 танка и указал на его танк. Он сказал, что получил боевое задание на роту и, сев в свой танк, приказал заводить. Я его и разглядеть не успел.
После обычного ночного марша, на рассвете, вступили в бой. Вернее, получив по рации от командира роты приказ поддержать пехоту, наступающую в направлении барской усадьбы, я увидел, как свой танк он ставит в укрытие. Выходя на линию огня, увидел, что из боя выходит, пятясь, танк из соседней роты. По рации спрашиваю: «Почему не в ту сторону наступаете?». Ответили: «Гляди пушку». Я взглянул и увидел, что полпушки как бритвой срезано.
Выйдя на линию огня, я окинул взглядом поле боя. Впереди и чуть левее ведет бой единственный танк, оставшийся от второй роты. По танку ведут огонь не только танки, но и артиллерия. Корректировщик, по-видимому, на крыше усадьбы. Из кирпичных построек усадьбы пулеметные очереди не дают подняться нашей пехоте. Делаем два выстрела из пушки по ближайшим постройкам. Вижу, как немцы из построек бегут к усадьбе.
Правее на линию огня выходит около 10 мелкокалиберных самоходных орудий (Их здесь называют «Прощай, родина»). Почти сразу в одну из них попадает снаряд. Оставшиеся в живых члены экипажа бегут в тыл. Стреляем из пушки по усадьбе и почти одновременно перед танком возникает огромный столб огня и дыма. Ударная волна такой силы, что танк откатывается назад на несколько траков. Меня с силой бросает грудью на пушку. Перехватило дыхание. Вижу, что заряжающий лежит на боеукладке, командир орудия держится за лоб, из-под пальцев капает кровь. Перевожу дух и по переговорному устройству спрашиваю, что произошло. Механик-водитель докладывает, что перед танком взорвался снаряд крупного калибра. Передаю командиру орудия индивидуальный пакет. Встающему с боеукладки заряжающему руками приказываю (есть специальная система управления экипажем руками) заряжать пушку осколочным снарядом. Быстро поменялся местами с командиром орудия и произвел два выстрела по усадьбе. Командую на максимальной скорости сменить позицию. Вижу, как заряжающий помог командиру орудия перевязать голову. Руками спрашиваю, может ли он управлять пушкой. Получив положительный ответ, быстро меняюсь с командиром орудия местами.
Оглядываю поле боя. Впереди горит усадьба. Справа три оставшиеся самоходки, отстреливаясь, пятятся к лесополосе. Обгоревшие скелеты остальных самоходок видны как черные пятна. Слева ведет огонь танк соседней роты. Встали за развалины, прикрыв корпус танка. В бинокль еще раз оглядываю поле боя. Вижу, как из-за дальней постройки медленно выползает немецкий танк.
Выстрелы из нашего и немецкого танков прогремели почти одновременно. На месте немецкого танка взметнулось сначала небольшое пламя, а потом огромный столб красно-черного огня. По-видимому, сдетонировал боекомплект.
Заряжающий докладывает, что остался один бронебойный и три осколочных снаряда. Начинает темнеть. Вижу, как наша пехота хозяйничает в усадьбе. Значит, правый фланг прикрыт.
Рядом с танком из соседней роты разорвался снаряд. Танк не двигается, но стреляет. Высовываюсь из танка и, смотря в бинокль, пытаюсь обнаружить батарею противника. Почти одновременно с командиром орудия кричим: «Есть вспышки выстрелов впереди 1300 м». Командую: «Двумя осколочными, первый без колпачка».
Вижу, как из соседнего танка выскакивают люди. Выскочили все четверо. Один из них - командир второго взвода второй роты старший лейтенант Зеленский. Только он носит не полевые, а парадные погоны. Из танка идет дым, а огня не видно. Производим два выстрела. Командир орудия радостно кричит: «Накрыли! Батарею накрыли!» На пульте рации загорелась кнопка командира полка. Переключаю рацию и слышу: «Гудков, где ты и что делаешь?». Доложил, что поддерживаю огнем наступление пехоты в направлении барской усадьбы.
- Где командир роты?
Я ответил, что последний раз его видел в районе отдельной башни.
- Немедленно выходите в пункт 100-А …
Когда мы уже кончили заправку танка горючим, подъехал второй танк нашей роты. Ко мне подбежал командир танка и доложил, что танк в полной боеготовности. И без остановки сообщил, что сам тому назад к танку подъехал командир полка и вызвал командира роты. Как он ругался! Краска на танке полопалась. А в заключение несколько раз огрел его костылем и вслед убегающему ротному крикнул: «Вон из моего полка, трус поганый! Появишься - прикажу расстрелять!!!» (Еще при рекогносцировке вислинских укреплений немцы, заметив скопление офицеров, обстреляли нас. Командир полка гвардии подполковник Руденко получил легкое ранение ноги и с тех пор ходил с костылем).
Следующей ночью пришел новый командир роты. Гвардии старшего лейтенанта Хижняка я знал по десанту за Вислу. Опытный и храбрый офицер …
На рассвете наш полк занял населенный пункт, который мы условно назвали университетским городком. При попытке продвинуться дальше встретили такой плотный артиллерийский огонь, что вынуждены были занять оборону. Наступило затишье.
Убедившись в правильности выбранной позиции и достаточной маскировке танка, я прилег на брезент за башней танка и мгновенно уснул.
Чувствую, что меня трясут, Вскакиваю и сквозь грохот разрывов слышу, как «комендант» кричит: «Скорей под танк! Минометный налет!». Мгновенно оказываюсь под танком…
Кличка «комендант» к командиру автоматчиков старшему сержанту Рихальскому очень подошла. При выходе из боя, даже если не привозили еду, он находил трофейную пищу для автоматчиков и танкистов, а в непогоду находил укрытие для автоматчиков. Не пропускал и спиртное. …
Минометный налет как начался, так и кончился неожиданно. Заглянул в танк. На металлических ящиках боеукладки крепко спали члены экипажа.
Убедившись, что второй экипаж во главе с ротным тоже спит, проверил, надежно ли боевое охранение. Только прилег отдохнуть, как между нами и тылом разорвались четыре снаряда. Ну, сейчас начнется! Однако снова наступила тишина. Тишина на фронте обманчива, Взяв бинокль, очень тщательно осматриваю спереди лежащую местность. Вполне мирный пейзаж. Но ведь несколько часов назад этот «мирный пейзаж» изрыгал тучу снарядов и пуль.
Немецкая авиация нас не тревожит. Она бомбит нас на дорогах и на линии огня, стараясь сохранять свои населенные пункты.
Успокоившись, решил поспать, пока есть возможность. Только заснул - опять разорвались четыре снаряда. Вскакиваю. Снова тишина.
За домами иду вдоль обороны. Вижу, как танк вводят на линию огня под маскировочную сеть. Из танка вылез механик-водитель гвардии младший лейтенант Раздайбеда. Я его спросил о странных разрывах снарядов. Он ответил: «Да это по мне стреляли. Во время минометного налета осколками ранило командира моего танка. Он говорит: «Мы вместе прошли и голод, и холод, делили пополам опасность. Неужели ты дашь мне умереть у тебя на глазах от потери крови?».
Думаю, была - не была! Если попаду под трибунал за то, что оставил позицию, будет совесть чиста - спасал боевого товарища. Разогнал танк за домами и выскочил на чистое поле на полной скорости. Вот немцы и положили все снаряды позади. Подъехал я к госпиталю, сдал его врачам. Обещали, что выходят. Смотрю - кухня подъехала. Я к ней. Только мне котелок налили, а тут командир полка. Ни слова не говоря как огреет меня костылем. Я ему кричу: «И так кровь льем ведрами, а вы еще деретесь!» А он: «Сукин ты сын! Без приказа позицию оставил! Своих товарищей бросил!» Да как еще огреет меня костылем. Я как рвану к танку. Люк захлопнул и на максимальной скорости проскочил открытое место. Вот по мне и стреляли».
Ночью подошла пехота и сменила нас. Приказ получили выходить не к пункту заправки, а к тылам. В штабе полка нам объявили, что прибыло пополнение и на установление контакта и обкатку с пополнением дается 24 часа.
Впервые за много дней мы три раза поели горячую пищу и даже обмылись и сменили белье.
Пополнение - комсомольцы. Очень старательные, но в бою не бывали, поэтому пришлось проводить инструктаж с практическим показом, а в бою опекать.
Получили НЗ (неприкосновенный запас) круглую буханку хлеба и кусок сала…
Ночью марш на другой участок фронта. На рассвете, прорвав неглубокую оборону немцев, мы двинулись не к населенным пунктам, а в лес.
Полк занял лес на возвышенности, а нашей роте было приказано занять лесок, находящийся в четырех километрах в долине за песчаным увалом. Приказано хорошо замаскироваться и огонь открывать в самом крайнем случае. Смотря в бинокль, впереди я увидел только более крупный лес и ни одного населенного пункта. В лесу немцев не было, и мы немедленно приступили к выбору позиций и маскировке. Скоро в небе появился «костыль» (самолет-разведчик).
В течение дня немецкие бомбардировщики три раза бомбили центральную часть леса. Наши позиции расположены на опушках, поэтому потерь мы не понесли. По-видимому, немцы решили, что мы ушли во впереди лежащий большой лес, т.к. больше не появлялись.
Чтобы размяться, я вылез из танка и выбежал на восточную опушку леса. Там стоял мой приятель гвардии мл.лейтенант Бугдаев Василий Бугдаевич, которого я называл Васильком или Бугдаичем. Закурили. На гребне увала показались наши средние танки - 34-ки. Одна из них на большой скорости стала спускаться к нам в долину. Я говорю Бугдаичу: «Вот бы нам такую скорость». Не успел я договорить, как на месте танка образовался огромный огненный шар, из которого вылетали отдельные части танка. По-видимому, танк наехал на фугас и детонировали не только боеукладка, но и горючее. Остальные 34-ки, пятясь, вернулись за увал. Увиденное оставило тяжелое впечатление. Не хотелось даже говорить. Я пошел к своему танку…
Прошло двое суток. Такое впечатление, что про нас забыли. Ночи холодные. Есть очень хочется, а приказа есть НЗ не поступало. Я вылез из танка, чтобы размяться, и почуял запах жареной свинины. Вызвал «коменданта».
- Кто трогает НЗ?
- Да нет, никто не трогает.
- Я сейчас пойду и по запаху найду, где вы жарите сало!
- Товарищ командир, в любую минуту пойдем в бой. Убьют, а сало-то останется. Жалко.
Этот аргумент мне показался настолько убедительным, что я махнул рукой и сказал: «Ну, черт с ним, с НЗ».
- Так Вам тоже поджарено.
Через минуту «комендант» принес мне ломоть хлеба, на котором лежал ломтик поджаренной свинины. За всю жизнь я не ел ничего вкуснее.
Придя к командиру роты, я сказал, что необходимо разрешить съесть хотя бы часть НЗ. Он ответил, что только что отдал приказ, разрешающий съесть 50 % НЗ. Я спросил, зачем нас загнали в лес и забыли. Ротный вынул карту местности и сказал: «Смотри, в 10 км левее леса проходит стратегическое шоссе, а правее нашего леса в 8-9 км проходит крупная асфальтированная дорога. Сейчас наша армия готовится в новому наступлению. Думаю, что в момент наступления нам будет дан приказ оседлать обе эти дороги…».
Через сутки получили приказ перекрыть обе дороги. Наша рота без боя овладела дорогой, которая оказалась не асфальтированной, а аккуратно выложена кубиками фабричной обработки.
Выехав на дорогу, мы увидели, как в обоих направлениях на максимальной скорости от нас удирают автомашины. Едва успели мы занять огневые позиции, как нас атаковали средние и легкие немецкие танки. Получив отпор и оставив на поле боя три горящих танка, немцы ушли в свой тыл.
У одного из наших танков была разбита гусеница, у другого вдребезги разнесен крупнокалиберный зенитный пулемет. Начали ремонт, и тут начался налет немецкой авиации. Три раза немецкие самолеты заходили на бомбежку и три раза мы их встречали огнем крупнокалиберных зенитных пулеметов. Потерь мы не понесли. До конца дня немцы атак не предпринимали. Вечером нам сообщили, что основные силы полка, оседлавшие стратегическое шоссе, подвергаются атакам и с запада, и с востока. Отступающие немецкие войска стремятся прорваться к своим. Приказано на рассвете во фланг атаковать немецкие части, пытающиеся прорваться на запад. Двигаться по пересеченной лесистой местности ночью на танках очень трудно. Пришлось идти впереди танка, чуть ли не на ощупь выбирая путь между крупными деревьями и оврагами. Включать фары или фонарики было категорически запрещено…
Один раз танк наехал на высокое дерево, которое, падая, придавило меня к земле, а танк продолжал двигаться по дереву, прижимая меня к земле все сильнее. В полутора метрах от меня танк остановился. Механик-водитель встревожился, не увидев моих сигналов, которые я подавал светящимися танковыми часами, указывая, куда ехать. Подбежали автоматчики, но вынуть меня из-под дерева смогли, только отогнав танк назад…
К рассвету мы приблизились к месту боя. Уничтожив заслон, состоявший из 3 пушек и двух легких танков, мы вышли на широко поле. Но там воевать было уже не с кем. Бросив обоз, артиллерию, два бронетранспортера, автомашины, немцы ночью ушли в обход наших позиций. Автоматчики выловили сорок обозников, которых под охраной автоматчиков отправили навстречу наступающей пехоте.
Мы присоединились к полку очень вовремя. Полк понес значительные потери, боеприпасы на исходе, а немцы усиливают давление.
День оказался довольно тяжелым. После авианалета и усиленной артподготовки немцы предприняли атаку. Пехота была поддержана танками. Пехоту мы встретили плотным пулеметным огнем и вынудили залечь. Танки же пришлось подпустить ближе. Из-за ограниченного числа снарядов мы стреляли только наверняка. После того, как большинство немецких танков загорелись, остальные на максимальной скорости покинули поле боя. Отошла и пехота. Только на нашем участке я насчитал восемь сгоревших немецких танков. У нас в роте подбит один танк. Такая разница в потерях из-за того, что мы стреляли из капониров (танковых окопов), из которых торчит только пушка, а нашей мишенью был весь немецкий танк. Атак немцы больше не предпринимали, но весь день артиллерийские налеты сменялись налетами авиации. Наша рота потеряла один танк и семь солдат и офицеров, а весь полк потерял более половины танков и личного состава…
Вечером подошла пехота и артиллерия. Передав им позицию, мы двинулись к пункту заправки. Приведя танки в боевую готовность и совершив марш на другой участок фронта мы, как обычно, на рассвете вступили в бой. Полку была поставлена задача поддержать наступление пехоты на крупный населенный пункт. После овладения им совершить бросок на северо-запад и перерезать железную дорогу, идущую с севера на юг.
На рассвете начали наступление, но встретили такой плотный артиллерийский и пулеметный огонь, что пехота наша залегла. Продвинувшись метров триста от залегшей пехоты, подавив часть артиллерии и пулеметных гнезд, мы подверглись массированному обстрелу фаустпатронами (противотанковыми минами). Потеряв четыре танка, наш полк вынужден был вернуться на исходные позиции. Весь день велась артиллерийская дуэль, а ночью, заправившись горючим, пополнив боеприпасы, полк двинулся в обход города, чтобы атаковать его с тыла. Нашей роте, как оставшейся наиболее боеспособной, отдан был приказ марш-броском, не ввязываясь в промежуточные бои, выйти к железной дороге и, перерезав ее, удержать до подхода основных сил.
Подавив артиллерийский заслон, рота вышла на дорогу, ведущую на запад, и на максимальной скорости устремилась в немецкий тыл. Буквально проскочили две деревни и перед рассветом, свернув на бездорожье, вышли к железнодорожному полотну. На большой скорости на юг двигался товарный состав. Первым же выстрелом был разбит паровоз, а вагоны, громоздясь друг на друга и падая, перегородили оба пути.
Выбрав подходящие позиции, организовали круговую оборону. Прибежал «комендант» и, схватив два ведра, убежал. Через некоторое время в танк посыпались круглые коробочки. В таких коробочках у нас продавался зубной порошок. Я раскрыл одну. Плиточки эрзац-шоколада имели приятный горьковатый вкус. Несколько коробочек провалилось под боеукладку, и в дальнейшем они создали нам неприятности, мешая переключению скоростей…
В танк посыпались газетные свертки. Разорвав газеты, увидел фольгу. Разорвав фольгу, был очень разочарован, увидев ломтики пшеничного хлеба. Позднее узнал, что этот хлеб может очень долго оставаться свежим, т.к. он с пектином…
Прилетел немецкий самолет-разведчик. Сделав несколько кругов, улетел. Мы не стали его обстреливать, чтобы не обнаружить себя.
От станции показались три мотоцикла с пулеметчиками и жиденькой цепочкой пехоты. С хода они открыли огонь. Мы подпустили их поближе и уничтожили два мотоцикла. Поредевшая цепочка пехоты и мотоцикл отступили в низину, откуда периодами вели по нам неприцельный огонь.
В полдень прибежал автоматчик и доложил, что с севера движутся три танка и до роты пехоты.
До конца дня шел тяжелый бой. Мы сожгли два немецких танка, нанесли урон пехоте, но и сами понесли потери. Один танк сначала был подбит, а потом и сожжен. Четыре автоматчика убиты и три серьезно ранены. Из оставшихся в строю автоматчиков несколько легко раненых. К ночи положение еще больше осложнилось Немцы рассредоточились и, не решаясь на штурм, стали со всех сторон подползать и стрелять противотанковыми фаустпатронами и забрасывать ручными гранатами. Прямых попаданий не было, но на моем танке и танке командира роты фауст-патрон, попав по касательной, оставил глубокие следы.
Перед рассветом со стороны немцев взвились две зеленые ракеты. Мы приготовились отражать штурм. Наступила тишина. Сначала тихо, а потом все громче стал слышен лязг гусениц и шум танковых моторов.
По рации запросили пароль. Наши!
В полдень на трех трофейных грузовиках прибыла пехота. Сдав ей позиции, мы устремились на запад. Четкой линии фронта уже не было. Немцы стремительно отступали за Одер и там возводили укрепления. Выйдя на шоссе, мы были атакованы немецкой авиацией. Одна бомба упала около третьего танка нашей роты и вывела из строя ходовую часть. Опять наша рота состоит из танка командира роты и моего танка.
Рота получила приказ срочно выдвинуться к отдельному хутору и организовать охрану расположившегося там госпиталя. Приблизившись к хутору ночью, мы с ротным решили, что сначала надо выбрать позиции для танков, а уж потом ставить их. На выбранное место. Не прошли мы и тридцати шагов, как перед нами пролетел целый рой трассирующих пуль. Пришлось по-пластунски преодолеть это место. В госпитале очень обрадовались нашему прибытию, т.к. пехота ушла, не оставив прикрытия. Выбрав место для танков, мы пошли назад.
Я почувствовал, как в 1-2 см от моей груди пролетела пуля. Командир роты охнул и привалился к стене сарая. Раненого в руку ротного я привел в госпиталь. Там сначала спросили, кто приведет танки, а потом занялись раненым…
Поставив оба танка в намеченных местах и проверив маскировку, я по рации доложил командиру полка сложившуюся обстановку. Всю ночь немцы обстреливали хутор из пулеметов. К рассвету обстрел прекратился. Днем прибыли автомашины и приказ о перебазировании госпиталя. Под нашей охраной госпитальные машины были выведены на шоссе, и скоро мы догнали наши тылы. Оторвавшись от тыловиков, мы вскоре догнали свой полк и поместились в хвосте колонны…
Два раза нас атаковали немецкие самолеты, но мы потерь не понесли. Впрочем, и наш огонь по ним из крупнокалиберных зенитных пулеметов эффекта не дал. К вечеру мы вышли к реке Одер, в район г. Кюстрин и обосновались в небольшом лесу. Тут только я понял, какие потери понес полк. В строю осталось семь танков - менее трети.
Командир полка созвал офицеров и сообщил, что в ближайшем населенном пункте находится польская делегация, которая желает встретиться в экипажем танка, который первым вошел в Варшаву. Я посмотрел на свой танк. Крылья над гусеницей вырваны «с мясом». Весь танк в оспинах и канавках от снарядов и осколков. Обгорелая краска вздулась и местами висит лохмотьями. Второй танк с одним крылом и вздувшейся краской выглядел не лучше…
Все молчали. Тогда я высказал мнение, что на встречу надо послать танк, сохранивший наиболее боевой вид. Все согласились. Таким танком оказался танк командира полка. Экипаж этого танка и поехал на встречу.
По возвращении «именинники» рассказывали, как торжественно их встречали, какими блюдами их угощали, как детально поляки осматривали танк и как восхищались им. Как поляки просили завести танк и как они бросились от танка, испугавшись грохота мотора. В конце встречи весь экипаж был награжден орденами - польскими медными крестами.
На следующий день к нам прибыли тылы и мы узнали, что соседняя армия нашего Белорусского фронта не только вышла к Одеру, но и сумела с хода форсировать Одер в двух местах и организовать там плацдармы. Значит, нам не придется форсировать Одер под огнем противника.
Ночью прибыли танки пополнения и, к моей радости, мой командир роты, гвардии старший лейтенант Хижняк. На приведение в боевую готовность полку дали два дня. Мы с ротным очень интенсивно использовали эти дни, т.к. пополнение состояло из зеленой молодежи.
В конце второго дня построили танкистов бригады на поляне и объявили, что перед нами выступит генерал-лейтенант Берзарин (позднее первый комендант Берлина). На бугорок вышел солидный мужчина в генеральских погонах. Увидев, что танкистов не так много (порядка трехсот человек), он скомандовал: «А ну давай сюда поближе!» Я оказался метрах в четырех от генерала и хорошо слышал каждое слово, им произнесенное.
Он сообщил, что командующий Белорусским фронтом Георгий Константинович Жуков своим приказом создал Пятую ударную армию: «В армию входят самые боеспособные части фронта. Армии придано три тысячи танков. Задача армии - фронтальным наступлением прорвать все линии обороны противника и взять Берлин. Задача не легкая. До Берлина 80 км. На этом пространстве немцы возвели семь линий обороны. Сам Берлин имеет оборонительный обвод и поделен на оборонительные узлы.
Как командующий ударной армией, ввиду узости плацдармов, наступление планирую в виде стрелы, направленной на Берлин. В острие стрелы ставлю вашу бригаду. Учитывая ваши предыдущие боевые успехи, я надеюсь, что и в предстоящих боях вы будете умножать славу Советской Армии. Конкретные задачи вы получите у командиров полков и командиров рот». Командир бригады скомандовал: «Командиры полков, ко мне! Остальные по машинам! Включить рации!» По радио передавали (всегда перед крупными сражениями) песню «Вставай, страна огромная!». Все всегда внимательно ее слушали. Ни одна другая песня так не вдохновляла нас, не вызывала готовность пожертвовать жизнью ради победы. Для пришедших к танкам автоматчиков песню повторили.
Пришедший от командира полка ротный собрал офицеров и сообщил, что ночью, с наступлением темноты наша артиллерия откроет «беспокоящий» огонь по противнику. Под этот шум мы должны переправиться на плацдарм и занять подготовленные нам капониры. По данным разведки и показаниям пленных немцев, при жесткой обороне на Висле, понесли большие потери в живой силе и технике от артподготовки, совмещенной с залпами РС («Катюши») и ударами авиации.
Учитывая это, они изменили тактику защиты на Одере. Предположительно, с первыми залпами артподготовки они по ходам сообщения выведут основные силы в глубокие блиндажи, расположенные примерно в 150 - 180 метрах от Одера. На передовых позициях останутся только дежурные команды в виде артиллерийских и пулеметных заслонов.
Учитывая все это, наше наступление будет организовано так:
Артподготовка будет длиться 10 минут;
С первым выстрелом артподготовки начинаем атаку.
С нашего плацдарма в первом эшелоне идет наша 1 рота, во втором эшелоне вторая рота. Третья и четвертая роты одновременно начнут наступление со второго плацдарма. За нами, в случае нашего успеха, двинутся средние танки. Девяносто второй и девяносто третий полки бригады после нашего успеха начнут форсировать Одер в других местах.
Наша задача - подавить заслоны и не дать возможности основным силам немцев вернуться в укрепления и идти вперед, чтобы дать возможность нашей армии развернуть свои силы на широком фронте. Отступление не предусмотрено. Только вперед!
С наступлением сумерек «костыли» (немецкие самолеты-разведчики) улетели, и мы стали готовиться к маршу.
Марш и постановка танков в капониры прошла удачно, и мы стали ждать сигнала к атаке.