Мистические тайны Гурджиева Часть четвёртая: Интимные тайны Гурджиева ( ч.1 )
Начало: ссылки на 1,2 и 3-ю части https://svetan-56.livejournal.com/973153.html
Благодарю автора книги Сергея Фролова за предоставленную для публикации в блоге 4-ю часть книги "Мистические тайны Гурджиева".
16 марта 1901 года
«Всё на том же извозчике Глеб Бокий доставил меня на Карельский перешеек, в Куоккала, и конспиративной дачей оказалась двухэтажная вилла, расположившаяся почти на самом берегу Финского залива, среди высоких сосен, валунов, выступивших огромными серыми пятнами из покрывала девственного снега. На стук вышла высокая седовласая женщина с аристократическим, надменным, как мне показалось, лицом; кутаясь в норковую накидку без рукавов, внимательно посмотрела на нас с Глебом и сказала, слегка поджав узкие губы:
- Здравствуйте, господа! - Доброе утро, Анна Карловна! - Голос Бокия был полон почтения.- Вот привёз вам нового жильца - Арсений Николаевич Болотов, студент-географ, сейчас в академическом отпуске, интеллигент, пожалуй, замкнут, основное пристрастие - книги. Поживёт у вас месяц, может быть, полтора.- Незаметным жестом был погашен мой недоумённый взгляд.- Не сомневаюсь: вы понравитесь друг другу. Глеб сделал паузу, очевидно ожидая реакции хозяйки, но Анна Карловна молчала. - Словом, - заспешил Глеб Бокий, - прошу любить и жаловать!
- Проходите! - только и сказала «мадам» (так всё время, проведённое на «даче», про себя я называл Анну Карловну Миллер, вдову отставного генерала Г. И. Миллера. «Мадам» очень ей подходило).- Все комнаты свободны, выбирайте любую.
- Пожалуй, каминную,- сказал Бокий.- Уж больно там уютно.
- Пожалуйста! Я распоряжусь, чтобы Даша принесла бельё. Через полчаса прошу в гостиную на завтрак.
«Чудеса какие-то,- даже несколько подавленно думал я - Ничего себе конспиративная дача революционной подпольной организации, касса которой «пуста»!..» Каминной оказалась небольшая мансардная комната на втором этаже с видом на Финский залив - нагромождение льдин у самого берега, среди них и дальше, на белой ледяной поверхности,- всё те же тёмные, даже чёрные валуны, и уходящая к серому туманному горизонту, густо-чёрная водная необъятность залива. Я стоял у окна, не в силах оторвать взгляда от сурового пейзажа, моря, идеально ровных стволов сосен.
- Нравится тебе сия келья? - ревниво спросил за моей спиной Глеб Бокий.
Я повернулся к «келье»: небольшой камин, у глухой стены напротив него - широкий диван, у второго окна - письменный стол с настольной лампой, стул перед ним на вращающейся ножке (как стул для рояля), два кресла по углам; на полу - ковёр с ярким замысловатым рисунком, в котором при желании можно было разглядеть каббалистические знаки. Ещё в одном углу на изящной этажерке с гнутыми ножками стоял гипсовый бюст Александра Сергеевича Пушкина, отличная копия с какой-то знаменитой скульптуры, автора которой я не знал.
- Очень нравится,- сказал я.- И что, такие камины во всех комнатах?
- Ну и пустяки тебя интересуют! - усмехнулся Глеб.- Нет. В остальных комнатах голландские печи. Только здесь это английское изобретение. Потому и «каминная». Это кабинет покойного хозяина. Есть ещё вопросы?
- Есть. Почему два месяца? Что я здесь буду делать?
- Отдыхать. Набираться сил. И вот что, Арсений Николаевич,- на моём новом имени и отчестве был сделан акцент.- Привыкай, дорогой товарищ, к этому прозвищу, только на него и откликайся. Под ним будешь работать в «деле Бадмаева».- Глеб в некотором раздумье прошёлся по комнате.- Но ломать голову о предстоящем не следует. Твоё время настанет. Над тем, что предстоит, мы работаем...
- Кто это «мы»? - перебил я.
- Мы! - жёстко сказал Бокий.- И тебе во всей этой питерской суете совсем не обязательно участвовать. Зря мелькать на людях не стоит. Появился один раз, представился товарищам - достаточно. Кругом полно полицейских ищеек и провокаторов. Теперь отдыхай, гуляй по окрестностям. Можешь, например, к Репиным наведаться.- Бокий вдруг остановил себя: - Впрочем, нет, не стоит! Не рекомендую! Хотя имей в виду: мы - некое студенческое общество, кружок, изучаем археологию, русскую историю. Для своих собраний и индивидуальных занятий снимаем эту дачу у генеральской вдовы Миллер. Она нас так и воспринимает. Анна Карловна особа вполне приемлемая: не любопытная, в душу не лезет, её любимое занятие - молчание. Всё думает о чём-то. Может быть, об умершем муже. Бывает же так! - В голосе Глеба прозвучало крайнее недоумение.- Ты в ней эту страсть к неразговорчивости поддерживай. Известно: молчание - золото.
В дверь деликатно постучали.
- Входите, Даша! - приветливо сказал Глеб. В комнате появилась девушка лет восемнадцати со стопкой чистого белья в руках, в белом переднике, темноволосая, крепенькая; о таких в России говорят: кровь с молоком. Она была олицетворением молодости, свежести, здоровой жизни.
Не совсем умело сделав книксен, Даша сказала:
- Доброе утро, господа! Анна Карловна кличут вас чай кушать.
- Спасибо, Даша, идём! А ты, если можно, растопи камин. Арсений Николаевич человек у нас южный, кавказский. Мёрзнет на финских ветрах, его согреть надо.
- Слушаюсь!
Я встретил быстрый, игривый взгляд горничной; в нём не было и капли смущения, скорее - призыв.
Положив бельё на диван, Даша бесшумно ушла.
- Кроме Даши,- сказал Бокий,- у Анны Карловны в услужении Данила, громадный мужик, похожий на медведя. Он и сторож, и дворник, словом, в хозяйстве по всем мужским делам. Тип довольно мрачный, но что преотлично - глухой от рождения. Так что у тебя с ним контактов не будет. Словом, исходи из того, что он есть, и вроде бы его нету. А теперь пошли в гостиную, Анна Карловна женщина по-немецки пунктуальная, опозданий не любит.
Когда мы спускались по крутой винтовой лестнице, Глеб, идя сзади, шепнул мне как бы между прочим:
- А на Дашу обрати внимание. Безотказна.
Может быть, последнее слово мне померещилось? Я быстро обернулся, лицо Глеба Бокия было бесстрастно, отрешённо-безразлично и как бы подтверждало: «Да, померещилось».
В гостиной с четырьмя большими окнами, заставленной старинной, потемневшей от времени мебелью, стоял длинный стол под белой, сильно накрахмаленной скатертью; он был уже сервирован на три персоны, хозяйка сидела во главе его в кресле с высокой спинкой, мы с Глебом расположились справа и слева. Перед Анной Карловной исходил паром самовар в форме желудя, мне показалось, что он из серебра. Блюда подавала Даша и, уже в середине трапезы, ставя предо мной тарелку, быстро, мимолётно коснулась крепкой грудью моего плеча, явно намеренно. Волна тёмного, туманящего разум желания мгновенно и жарко прокатилась по моему телу.
Завтрак был обилен, изыскан и проходил в полном молчании. Только один раз, когда я довольно долго рассматривал большой портрет в тяжёлой инкрустированной раме - на нём был изображён уже старый, убелённый сединами генерал в парадном мундире, с роскошными золотыми погонами (художник выписал их особенно тщательно: на погоны падали лучи солнца), при всех орденах и регалиях; у старца было породистое, сильное, волевое лицо,- проследив за моим взглядом, Анна Карловна сказала:
- Мой покойный супруг, генерал в отставке Генрих Иванович Миллер.- И, будто ей возражал кто-то, сурово добавила: - Достойнейший был человек. Ему «Святого Георгия» сам батюшка царь Александр Николаевич вручал. Так-то, господа!
Мы с Глебом молчали, занятые крепким чаем с шарлоткой.
Прощаясь со мной, маленький партийный вождь сказал:
- Я... и, может быть, другие товарищи... будем к тебе наведываться. А ты, ещё раз подчеркиваю, отдыхай, набирайся сил - тебе многое предстоит.
Проводив Глеба до экипажа, я поднялся в свою комнату. В камине жарко пылали берёзовые поленья, постель на диване была расстелена. Я, раздевшись, лёг на диван под одеяло (спал я на конспиративной квартире отвратительно - в том питерском диване, который мне предоставили, обитали несметные стада жирных, наглых клопов) - и мгновенно сладко и крепко заснул.
Я прожил в Куоккала, на даче мадам Миллер, почти два месяца, до 12 мая 1901 года - этот день я не забуду никогда.
Время, проведённое на берегу Финского залива в обществе мадам, Даши и бессловесного Данилы, было благостным и ленивым, я познал русскую сладость ничегонеделанья. Главным моим занятием в то время были действительно книги. В доме Анны Карловны оказалась небольшая, но единственная в своём роде библиотека, собранная её покойным супругом. Она занимала уютную овальную комнату с окнами на три стороны света - восток, запад и юг, а северная стена представляла собой сплошной книжный стеллаж до самого потолка, и, чтобы добраться к верхним полкам, надо было карабкаться по специальной лесенке, на самом верху которой было нечто вроде стульчика: вынул интересующую тебя книгу, присел, облокотившись спиной о прохладные книжные переплёты, и читай себе сколько угодно. Наслаждение!
Библиотека же была уникальна вот в каком смысле: это были собрания всевозможных сочинений по всем отраслям военного дела, притом в самых разных жанрах: научные исследования, специальные описания всех родов русских войск, начиная со времён Ивана Грозного; история артиллерийского дела, пехотного, морского и так далее; военные мемуары и воспоминания как российских, так и зарубежных военачальников (последние в основном на немецком языке); многотомная история «Войны с Наполеоном»; очевидно, всё, что издавалось в России о Петре Первом - полководце и его войнах... До сих пор книги подобного рода ко мне попадали случайно, и вот представилась возможность пополнить своё образование в этой области человеческих знаний.
Первый месяц моего вынужденного затворничества я буквально пропадал в уютной библиотеке с удобной мягкой мебелью и столом-конторкой. Я совершенно забыл, почему я здесь, с какой целью,- думаю, это черта моей натуры: полностью уходить в чтение, в мир предмета, который изучаешь, и вся окружающая тебя повседневность как бы перестаёт существовать. А то, во что я погрузился... Войны, стратегические разработки сражений, различные виды вооружения, которые совершенствуются с каждым годом, расчёты стратегов сражений и создателей смертоносного оружия с единственной целью: как победить врага, как уничтожить максимально больше его «живой силы»... Неужели это вечный удел человечества: решать спорные вопросы войной и кровью армий? И может быть, впервые в жизни меня терзали подобные вопросы, на которые, пожалуй, у человечества нет ответов. Или имеется один и на все времена: так было, так есть, так будет...
Я заметил, что мадам прониклась ко мне уважением, наблюдая мою неуёмную страсть к библиотеке покойного мужа. Иногда она тихо входила в овальную комнату, говорила:
- Простите, господин Болотов, я вам не помешаю?
- Помилуйте, Анна Карловна! Когда я погружён в чтение, для меня вокруг всё отсутствует!
- И прекрасно,- в саркастической улыбке поджимала губы мадам.- Я тоже буду отсутствовать.- Я понимал, что сморозил глупость, бестактность, но было поздно: слово, как известно, не воробей...- Совсем недолго. Принесли «Женский журнал», а я привыкла читать здесь, в кресле... Его очень любил Генрих Иванович.
- Простите меня, Анна Карловна...
Мадам не отвечала, уже погружённая в чтение. Однако за обедом или ужином она, милостиво, но скупо улыбнувшись, спрашивала:
- И что же сегодня вы изучали в нашей библиотеке?
Я отвечал, и некоторое время - недолго - мы беседовали о книге, которая в тот день была предметом моего изучения.
- Напрасно вы, Арсений Николаевич, избрали географию,- говорила мадам.- Вы явно рождены для ратных подвигов. Вам бы учиться в Академии Генерального штаба.- Анна Карловна вздыхала.- Там Генрих Иванович заведовал кафедрой.
Глеб Бокий оказался прав: мы с хозяйкой «конспиративной дачи» прониклись симпатией друг к другу. Кстати, маленький партийный вождь (не знаю почему, но мне нравилось называть так Глеба Бокия про себя) приезжал два или три раза; пустяковые, ничего не значащие вопросы, разговоры ни о чём. Я понимал, что ему надо убедиться: я на месте, не сбежал. Он спешил, посматривая на часы, я рвался в своё уединение в овальную комнату, к своим книгам. Оба мы тяготились свиданием.
Последний раз Бокий появился в начале мая. На Карельском перешейке вступала в силу робкая северная весна: снег уже почти сошёл и лежал бело-серыми ноздреватыми пятнами с северной стороны деревьев и валунов. Цвели нежными красками цветы эфемеры (век их почти мгновенен), вот-вот лопнут почки на деревьях, возбуждённо, радостно кричали чайки. Мы с Бокием прогуливались по пешеходной дорожке, которая петляла между соснами, повторяя зигзаги Приморского шоссе, по которому вслед за нами медленно катился уже знакомый мне экипаж,- я вышел проводить своего опекуна. Остановившись, напряжённо посмотрев мне в глаза, Глеб сказал:
- Скоро.
Я не спросил: «Что - скоро?», хотя видел, что он ждет этого вопроса. Маленький партийный вождь повелительно махнул вознице рукой, тот сразу же подъехал.
- Жди! - раздражённо сказал Глеб Бокий и, не взглянув на меня, укатил.
продолжение https://svetan-56.livejournal.com/982094.html
Благодарю автора книги Сергея Фролова за предоставленную для публикации в блоге 4-ю часть книги "Мистические тайны Гурджиева".
16 марта 1901 года
«Всё на том же извозчике Глеб Бокий доставил меня на Карельский перешеек, в Куоккала, и конспиративной дачей оказалась двухэтажная вилла, расположившаяся почти на самом берегу Финского залива, среди высоких сосен, валунов, выступивших огромными серыми пятнами из покрывала девственного снега. На стук вышла высокая седовласая женщина с аристократическим, надменным, как мне показалось, лицом; кутаясь в норковую накидку без рукавов, внимательно посмотрела на нас с Глебом и сказала, слегка поджав узкие губы:
- Здравствуйте, господа! - Доброе утро, Анна Карловна! - Голос Бокия был полон почтения.- Вот привёз вам нового жильца - Арсений Николаевич Болотов, студент-географ, сейчас в академическом отпуске, интеллигент, пожалуй, замкнут, основное пристрастие - книги. Поживёт у вас месяц, может быть, полтора.- Незаметным жестом был погашен мой недоумённый взгляд.- Не сомневаюсь: вы понравитесь друг другу. Глеб сделал паузу, очевидно ожидая реакции хозяйки, но Анна Карловна молчала. - Словом, - заспешил Глеб Бокий, - прошу любить и жаловать!
- Проходите! - только и сказала «мадам» (так всё время, проведённое на «даче», про себя я называл Анну Карловну Миллер, вдову отставного генерала Г. И. Миллера. «Мадам» очень ей подходило).- Все комнаты свободны, выбирайте любую.
- Пожалуй, каминную,- сказал Бокий.- Уж больно там уютно.
- Пожалуйста! Я распоряжусь, чтобы Даша принесла бельё. Через полчаса прошу в гостиную на завтрак.
«Чудеса какие-то,- даже несколько подавленно думал я - Ничего себе конспиративная дача революционной подпольной организации, касса которой «пуста»!..» Каминной оказалась небольшая мансардная комната на втором этаже с видом на Финский залив - нагромождение льдин у самого берега, среди них и дальше, на белой ледяной поверхности,- всё те же тёмные, даже чёрные валуны, и уходящая к серому туманному горизонту, густо-чёрная водная необъятность залива. Я стоял у окна, не в силах оторвать взгляда от сурового пейзажа, моря, идеально ровных стволов сосен.
- Нравится тебе сия келья? - ревниво спросил за моей спиной Глеб Бокий.
Я повернулся к «келье»: небольшой камин, у глухой стены напротив него - широкий диван, у второго окна - письменный стол с настольной лампой, стул перед ним на вращающейся ножке (как стул для рояля), два кресла по углам; на полу - ковёр с ярким замысловатым рисунком, в котором при желании можно было разглядеть каббалистические знаки. Ещё в одном углу на изящной этажерке с гнутыми ножками стоял гипсовый бюст Александра Сергеевича Пушкина, отличная копия с какой-то знаменитой скульптуры, автора которой я не знал.
- Очень нравится,- сказал я.- И что, такие камины во всех комнатах?
- Ну и пустяки тебя интересуют! - усмехнулся Глеб.- Нет. В остальных комнатах голландские печи. Только здесь это английское изобретение. Потому и «каминная». Это кабинет покойного хозяина. Есть ещё вопросы?
- Есть. Почему два месяца? Что я здесь буду делать?
- Отдыхать. Набираться сил. И вот что, Арсений Николаевич,- на моём новом имени и отчестве был сделан акцент.- Привыкай, дорогой товарищ, к этому прозвищу, только на него и откликайся. Под ним будешь работать в «деле Бадмаева».- Глеб в некотором раздумье прошёлся по комнате.- Но ломать голову о предстоящем не следует. Твоё время настанет. Над тем, что предстоит, мы работаем...
- Кто это «мы»? - перебил я.
- Мы! - жёстко сказал Бокий.- И тебе во всей этой питерской суете совсем не обязательно участвовать. Зря мелькать на людях не стоит. Появился один раз, представился товарищам - достаточно. Кругом полно полицейских ищеек и провокаторов. Теперь отдыхай, гуляй по окрестностям. Можешь, например, к Репиным наведаться.- Бокий вдруг остановил себя: - Впрочем, нет, не стоит! Не рекомендую! Хотя имей в виду: мы - некое студенческое общество, кружок, изучаем археологию, русскую историю. Для своих собраний и индивидуальных занятий снимаем эту дачу у генеральской вдовы Миллер. Она нас так и воспринимает. Анна Карловна особа вполне приемлемая: не любопытная, в душу не лезет, её любимое занятие - молчание. Всё думает о чём-то. Может быть, об умершем муже. Бывает же так! - В голосе Глеба прозвучало крайнее недоумение.- Ты в ней эту страсть к неразговорчивости поддерживай. Известно: молчание - золото.
В дверь деликатно постучали.
- Входите, Даша! - приветливо сказал Глеб. В комнате появилась девушка лет восемнадцати со стопкой чистого белья в руках, в белом переднике, темноволосая, крепенькая; о таких в России говорят: кровь с молоком. Она была олицетворением молодости, свежести, здоровой жизни.
Не совсем умело сделав книксен, Даша сказала:
- Доброе утро, господа! Анна Карловна кличут вас чай кушать.
- Спасибо, Даша, идём! А ты, если можно, растопи камин. Арсений Николаевич человек у нас южный, кавказский. Мёрзнет на финских ветрах, его согреть надо.
- Слушаюсь!
Я встретил быстрый, игривый взгляд горничной; в нём не было и капли смущения, скорее - призыв.
Положив бельё на диван, Даша бесшумно ушла.
- Кроме Даши,- сказал Бокий,- у Анны Карловны в услужении Данила, громадный мужик, похожий на медведя. Он и сторож, и дворник, словом, в хозяйстве по всем мужским делам. Тип довольно мрачный, но что преотлично - глухой от рождения. Так что у тебя с ним контактов не будет. Словом, исходи из того, что он есть, и вроде бы его нету. А теперь пошли в гостиную, Анна Карловна женщина по-немецки пунктуальная, опозданий не любит.
Когда мы спускались по крутой винтовой лестнице, Глеб, идя сзади, шепнул мне как бы между прочим:
- А на Дашу обрати внимание. Безотказна.
Может быть, последнее слово мне померещилось? Я быстро обернулся, лицо Глеба Бокия было бесстрастно, отрешённо-безразлично и как бы подтверждало: «Да, померещилось».
В гостиной с четырьмя большими окнами, заставленной старинной, потемневшей от времени мебелью, стоял длинный стол под белой, сильно накрахмаленной скатертью; он был уже сервирован на три персоны, хозяйка сидела во главе его в кресле с высокой спинкой, мы с Глебом расположились справа и слева. Перед Анной Карловной исходил паром самовар в форме желудя, мне показалось, что он из серебра. Блюда подавала Даша и, уже в середине трапезы, ставя предо мной тарелку, быстро, мимолётно коснулась крепкой грудью моего плеча, явно намеренно. Волна тёмного, туманящего разум желания мгновенно и жарко прокатилась по моему телу.
Завтрак был обилен, изыскан и проходил в полном молчании. Только один раз, когда я довольно долго рассматривал большой портрет в тяжёлой инкрустированной раме - на нём был изображён уже старый, убелённый сединами генерал в парадном мундире, с роскошными золотыми погонами (художник выписал их особенно тщательно: на погоны падали лучи солнца), при всех орденах и регалиях; у старца было породистое, сильное, волевое лицо,- проследив за моим взглядом, Анна Карловна сказала:
- Мой покойный супруг, генерал в отставке Генрих Иванович Миллер.- И, будто ей возражал кто-то, сурово добавила: - Достойнейший был человек. Ему «Святого Георгия» сам батюшка царь Александр Николаевич вручал. Так-то, господа!
Мы с Глебом молчали, занятые крепким чаем с шарлоткой.
Прощаясь со мной, маленький партийный вождь сказал:
- Я... и, может быть, другие товарищи... будем к тебе наведываться. А ты, ещё раз подчеркиваю, отдыхай, набирайся сил - тебе многое предстоит.
Проводив Глеба до экипажа, я поднялся в свою комнату. В камине жарко пылали берёзовые поленья, постель на диване была расстелена. Я, раздевшись, лёг на диван под одеяло (спал я на конспиративной квартире отвратительно - в том питерском диване, который мне предоставили, обитали несметные стада жирных, наглых клопов) - и мгновенно сладко и крепко заснул.
Я прожил в Куоккала, на даче мадам Миллер, почти два месяца, до 12 мая 1901 года - этот день я не забуду никогда.
Время, проведённое на берегу Финского залива в обществе мадам, Даши и бессловесного Данилы, было благостным и ленивым, я познал русскую сладость ничегонеделанья. Главным моим занятием в то время были действительно книги. В доме Анны Карловны оказалась небольшая, но единственная в своём роде библиотека, собранная её покойным супругом. Она занимала уютную овальную комнату с окнами на три стороны света - восток, запад и юг, а северная стена представляла собой сплошной книжный стеллаж до самого потолка, и, чтобы добраться к верхним полкам, надо было карабкаться по специальной лесенке, на самом верху которой было нечто вроде стульчика: вынул интересующую тебя книгу, присел, облокотившись спиной о прохладные книжные переплёты, и читай себе сколько угодно. Наслаждение!
Библиотека же была уникальна вот в каком смысле: это были собрания всевозможных сочинений по всем отраслям военного дела, притом в самых разных жанрах: научные исследования, специальные описания всех родов русских войск, начиная со времён Ивана Грозного; история артиллерийского дела, пехотного, морского и так далее; военные мемуары и воспоминания как российских, так и зарубежных военачальников (последние в основном на немецком языке); многотомная история «Войны с Наполеоном»; очевидно, всё, что издавалось в России о Петре Первом - полководце и его войнах... До сих пор книги подобного рода ко мне попадали случайно, и вот представилась возможность пополнить своё образование в этой области человеческих знаний.
Первый месяц моего вынужденного затворничества я буквально пропадал в уютной библиотеке с удобной мягкой мебелью и столом-конторкой. Я совершенно забыл, почему я здесь, с какой целью,- думаю, это черта моей натуры: полностью уходить в чтение, в мир предмета, который изучаешь, и вся окружающая тебя повседневность как бы перестаёт существовать. А то, во что я погрузился... Войны, стратегические разработки сражений, различные виды вооружения, которые совершенствуются с каждым годом, расчёты стратегов сражений и создателей смертоносного оружия с единственной целью: как победить врага, как уничтожить максимально больше его «живой силы»... Неужели это вечный удел человечества: решать спорные вопросы войной и кровью армий? И может быть, впервые в жизни меня терзали подобные вопросы, на которые, пожалуй, у человечества нет ответов. Или имеется один и на все времена: так было, так есть, так будет...
Я заметил, что мадам прониклась ко мне уважением, наблюдая мою неуёмную страсть к библиотеке покойного мужа. Иногда она тихо входила в овальную комнату, говорила:
- Простите, господин Болотов, я вам не помешаю?
- Помилуйте, Анна Карловна! Когда я погружён в чтение, для меня вокруг всё отсутствует!
- И прекрасно,- в саркастической улыбке поджимала губы мадам.- Я тоже буду отсутствовать.- Я понимал, что сморозил глупость, бестактность, но было поздно: слово, как известно, не воробей...- Совсем недолго. Принесли «Женский журнал», а я привыкла читать здесь, в кресле... Его очень любил Генрих Иванович.
- Простите меня, Анна Карловна...
Мадам не отвечала, уже погружённая в чтение. Однако за обедом или ужином она, милостиво, но скупо улыбнувшись, спрашивала:
- И что же сегодня вы изучали в нашей библиотеке?
Я отвечал, и некоторое время - недолго - мы беседовали о книге, которая в тот день была предметом моего изучения.
- Напрасно вы, Арсений Николаевич, избрали географию,- говорила мадам.- Вы явно рождены для ратных подвигов. Вам бы учиться в Академии Генерального штаба.- Анна Карловна вздыхала.- Там Генрих Иванович заведовал кафедрой.
Глеб Бокий оказался прав: мы с хозяйкой «конспиративной дачи» прониклись симпатией друг к другу. Кстати, маленький партийный вождь (не знаю почему, но мне нравилось называть так Глеба Бокия про себя) приезжал два или три раза; пустяковые, ничего не значащие вопросы, разговоры ни о чём. Я понимал, что ему надо убедиться: я на месте, не сбежал. Он спешил, посматривая на часы, я рвался в своё уединение в овальную комнату, к своим книгам. Оба мы тяготились свиданием.
Последний раз Бокий появился в начале мая. На Карельском перешейке вступала в силу робкая северная весна: снег уже почти сошёл и лежал бело-серыми ноздреватыми пятнами с северной стороны деревьев и валунов. Цвели нежными красками цветы эфемеры (век их почти мгновенен), вот-вот лопнут почки на деревьях, возбуждённо, радостно кричали чайки. Мы с Бокием прогуливались по пешеходной дорожке, которая петляла между соснами, повторяя зигзаги Приморского шоссе, по которому вслед за нами медленно катился уже знакомый мне экипаж,- я вышел проводить своего опекуна. Остановившись, напряжённо посмотрев мне в глаза, Глеб сказал:
- Скоро.
Я не спросил: «Что - скоро?», хотя видел, что он ждет этого вопроса. Маленький партийный вождь повелительно махнул вознице рукой, тот сразу же подъехал.
- Жди! - раздражённо сказал Глеб Бокий и, не взглянув на меня, укатил.
продолжение https://svetan-56.livejournal.com/982094.html