И снова о дедушке - часть 2
В Николаев мы приехали в середине октября 1956 года. Наша квартира оказалась на втором этаже бывшего барского особняка. Всё было непривычно в облике города и дома для меня, приехавшей из Восточной Сибири.
Первое, что меня поразило - это отсутствие деревянных тротуаров, которые стучали и хлюпали под ногами в Иркутске. Зимой они делались скользкими, и их посыпали песочком. Тротуары были со стенками и с козырьками над головой.
А в Николаеве тротуары тогда были из мраморных плиток! Местами потрескавшиеся, местами разъехавшиеся, они были прекрасны! Я их знала все напамять, особенно по дороге в школу. Я очень горевала, когда эти плитки заменили на серенький скучный асфальт. Новые тротуары отличались от прежних, мощеных мрамором, точно так, как князь Потёмкин от председателя горсовета.
Николаев стал моей любовью на всю жизнь.
В 1957 году мой неугомонный папа организовал при военкомате комитет по проведению военно-патриотической работы среди допризывников.
Бегая по делам своего комитета (экскурсии, лекции, беседы, занятия), наладил отношения с областным спорткомитетом. Конечно, там долго отбивались от его предложений. В те годы в Николаеве развивался парусный и гребной спорт. На лошадях никто не прыгал, и даже мыслей таких не возникало. Тогда папа зашел со стороны, которая показалась местным спортивным чиновниками разумной. В области была группа пятиборцев, которые регулярно проигрывали состязания, потому что в пятиборье входит конный кросс, а учиться им было негде. Вот под это дело и была создана областная федерация конного спорта с папой во главе.
Пришла пора закупать лошадей! Это был большой шаг! Решено было выделить новоиспеченной федерации денег на закупку пяти лошадей. Я не ошиблась. Спортивные начальники мыслили стандартно - надо купить пять лошадей на конезаводе.
Но папа потому и стал выдающимся тренером, потому что помимо мастерства и таланта педагога Бог дал ему умение мыслить нестандартно. Он решил, что покупать лошадей на конезаводе дорого, а главное, пока рано. Ведь конь и всадник должны подходить друг другу, как кинжал и ножны, как два гребца в байдарке, как спарринг-партнеры. То, что у каждого всадника свой характер, понимали все, а то, что у каждой лошади тоже свой характер, понимал тогда только папа. Вообще его понимание животных и любовь к ним носила какой-то особый характер. Как-то я приводила в порядок семейный альбом и достала группу фронтовых фотографий, где были изображены какие-то солдаты с лошадьми. Папа потянулся посмотреть их и вдруг расплылся в самой нежной улыбке. Все лицо распустилось, усы разъехались в стороны, и глаза блеснули как будто даже предательски. Я решила, что он умиляется видом однополчан, и спросила
«Па, это кто?»
А он вдруг стал называть имена - Бутон, Василек, Букет, Ландыш, и глазами ласкал каждую запечатлённую лошадиную морду.
Интересная история случилась и с имевшимися у него в запасе седлом и конной сбруей. Собственно, это было первое, что он немедленно уволок в «свою» школу.
Так вот про седло. У нас в доме до сих пор водится льняная занавеска с вышитыми на ней шелком павлинами и цветами. Так как она непарная, я её на кухне вешаю поперек окна. Правда, птицы при этом расположены горизонально и кисти только с одной стороны, но никто на это не обращает внимания. И вот, стоя на столе и подвешивая занавеску, я вдруг догадалась спросить у папы, который был как раз дома:
«Па, эта шторка трофейная? Ты её привёз из Германии?»
Он кивнул.
«А почему, если вы всё равно ее сняли с окна, взяли только одну?»
Папа страшно удивился вопросу и ответил очень просто:
«Так в ней же седло было».
Тоже оказалась пара - седло и шторка с ручной вышивкой.
Итак, первые лошади были куплены в колхозе «Коммунист» Баштанского района. Было такое хорошее хозяйство, гда работал грамотный зоотехник и разводились лошади чистокровные и буденновской породы.
Вот имена первых лошадей: Жакир, Жребий, Дефикс, Эстон, Экран и Атлас.
Мне кажется, что особо выделялись среди них своими талантами Жакир и Экран.
Ну, те, кто помнит лучше меня, поправит, если надо.
Теперь надо было решить вторую проблему - комфортно разместить лошадей.
Так как мы жили на Большой Морской, пристанище для своих питомцев папа стал искать в Варваровке. Конюшня в в совхозе «Искра» стала их первым домом. К сожалению, в совхозе постояльцам очень не обрадовались и стали немедленно их выживать и морить. Папа пропадал на конюшне с утра до вечера, без единого выходного, и это спасло лошадей от вымирания.
Но не только это. С появлением чистокровных лошадей на окраине Варваровки начали совершаться некоторые чудеса, которые продолжались всё время папиного служения, а может быть, и по сию пору.
Одним из таких чудес стало появление на конюшне стайки деревенских мальчишек 10 - 11 лет, которые готовы были делать всю работу, только бы их допустили покататься и попрыгать на таких красавцах. Лошади были тоже совсем молодые, трёх- четырёх лет, и им тоже очень хотелось побегать и попрыгать.
Мальчиков звали Витя Погановский, Коля Датий, Жора Кучеренко, Витя Яровой и другие. Я помню из них только Витю и Колю.
Витя был маленький, молчаливый и какой-то очень деревенский.
Коля больше походил на кузнечика. У него были красивые глаза, яркий взгляд и неверятно длинные ноги. Папа подшучивал, что он может завязать ноги узлом под брюхом у лошади.
Папа видел спортивные задатки с полувзгляда, как выдающийся врач ставит диагноз не задумываясь, часто только взглянув на человека. Помню, у нас в классе учился Толя Каменев, маленький, крепкий мальчик. Он был чубатый, чернобровый, с озорными, раскосыми разбойничими глазами. Папа случайно попал к нам в спортзал (наверно, зашел за мной по какому-то делу) и мгновенно восхитился его спортивной одаренностью. И правда, Толька единственный их всех в шестом классе лазил по шесту, держа ноги под прямым углом к телу, и выделывал много акробатических штучек, неподсильных другим.
Папины добровольные помощники оказались настырными и постоянными. Увидев их преданность лошадям, папа предложил мальчикам начать тренироваться по-настоящему. Папа рассказал им, что они смогут стать настоящими спортсменами, чемпионами, мастерами спорта. Мальчики слушали и не очень даже понимали, о чем это он говорит, но возможность каждый день ездить на лошади им ужасно понравилась. С этого взаимного решения и началась жизнь и слава николаевских конников.
Полезно это было и лошадям. Спортивная лошадь должна иметь равномерную ежедневную нагрузку, а пятибрцы тренировались только 2 -3 раза в неделю.
Казалось бы, дело стало налаживаться, но возник ожесточенный конфликт с руководством совхоза. Начальство с гневом обнаружило, что папины лошади обаяли не только пацанят из-за забора конюшни, но и пятиборцев, и обычных совхозных конюхов. Теперь уже совхозные рабочие лошади оказались недосмотренными. Все работники и посетители откочевали на спортивную половину. Стало понятно, что надо немедленно уносить «копыта» на другое место.
Спасти новое дело помог начальник областной ветеринарной службы М.М Райцис. Он позволил занять пустующую на тот момент конюшню.
Я называю имя, и должность, потому что человек это заслужил, а во-вторых, мне хочется напомнить, что очень важно, чтобы у тебя появлялись друзья и единомышленники. Думаю, папины энтузиазм и самоотверженность помогали ему завоевывать сердца людей.
Ровно через год в школе тренировалось уже 20 мальчиков, и остро встал вопрос нехватки лошадей. Папа пошел на прием в зам.начальника треста И.А. Кругляку.
Разговор пошел о наших подростках- об их воспитании, об их возмужании, об их здоровье душевном и физическом. Когда по этому вопросу выявилось полное единодушие, папа сказал, что для всего это нужны «грОши». «Сколько?» «30 тысяч». Без паузы Кругляк позвал бухгалтера и сказал:
«Дай Зозуле 30 тысяч, пусть мальчики занимаются спортом».
Еще один друг и единомышленник, ура!
В этот раз папа уже поехал закупать лошадей на конезавод «Восход» - кузницу элитных лошадей Союза. Чистокровные лошади обладают выдающимися скаковыми качествами, одинаково хорошими в конкуре, выездке и конном кроссе.
Если меня будут читать люди, далекие от конного спорта, напоминаю, что чистокровные лошади - это лошади английской и арабской породы. Папа объяснял мне , что «арабы» маленькие, большеглазые, грациозные, курносые. Именно этих лошадей используют в цирке. «Англичане покрупнее, у них маленькие глазки и горбатый нос. Конники, не убивайте меня, пожалуйста, если что не так. Я так запомнила.»
После второй закупки лошадей возможность тренироваться получили уже 60 - 70 подростков. Школе передали сначала 5 гектаров, потом еще 5. А всё остальное еще предстояло создать. Не было даже препятствий. Мальчики прыгали через лодки, а когда папа отворачивался, то и через подводы. Радость движения и созидания царила в школе. Рабочая неделя продолжалась шесть дней, а в выходные они просто катались по Варваровке. Похоже, что и папа, и мальчики, и лошади этот день очень любили. Если погода позволяла, мальчики купали лошадей в реке.
За 22 года не было ни одного дня, чтобы отец не побывал на работе. В выходные и праздники он ездил в школу «просто так» - посмотреть, сыты ли кони и трезвы ли конюхи.
Как-то 1-го января папа вышел на кухню и стал разглядывать новый настенный календарь, который Света только что прикрепила на место старого. Смотрел-смотрел и говорит:
«Какой чудный год начинается!».
Света, хмурая с недосыпу после новогодней ночи, хриплым голосом спрашивает:
«Что же такого славного в Новом году?»
«А все выходные приходятся на праздники», - ответил простодушный папа.
Тут у Светы немедлено прорезался голос, и она стала звать нас в свидетели.
Следующая зима была совершенно экстремальной. Деньги кончились, и нечем было кормить лошадей. Папа бегал по николаевским чиновникам с утра до ночи, и все отказывали. Потом один из них предложил:
«А вы продайте половину кОнэй та й купыть сiна».
«А когда съедят?»
В ответ была торжествующая усмешка. Всё-таки очень многим местным умникам он своими успехами был как кость в горле. А потом не только местным. Я хорошо знаю и ненавижу этот тип мужчин с энергичной повадкой и выражением победительной хитрости районного масштаба.
Папа всё-таки получил финансирование - сначала на пару месяцев, потом ещё на один год. Ужасы с финансироваием продолжались несколько лет, пока школу не поставили на постоянное содержание. Всё-таки были в Николаеве и нормальные мужчины, которые отвечали за себя, свой город и своих и наших детей. За наше общее будущее, короче.
Папа смог решить эту невероятную задачу, потому что его «хлопчики» с первого же года стали показывать невероятные результаты.
Уже в 1961 году папа повез свою «детсадовскую» группу на какие-то украинские соревнования в Харькове. Там увидели цыплячий выводок и умилились. Все хотели погладить их по головке и нежно покузюкать. Но когда эти цыплятки показали, что они умеют, поднялась страшная буря. Все конно-спортивное сообщество озадачилось, как воспрепятствовать их выступлениям. Первое соображение было стандартным - они слишком легкие и благодаря этому имеют фору. Папа немедленно предложил добавить им груз до нижней весовой нормы, как это делается в подобных случаях. (Больше всего папа любил подшучивать над Колей Датием, которому приходилось добавлять половину его собственного веса). Добавили. Цыплятки все равно побеждали. Тогда достали правила, по которым в соревнованиях могут принимать участие всадники не моложе ..... лет. К сожалению, точно не помню, вроде четырнадцати. Долго торговались, и в конце концов мальчики прыгали вне конкурса, но все равно выступили блестяще, а Кучеренко даже фактически победил в конкуре, но по малолетству и неопытности забыл маршрут и некоторые препятствия преодолевал два раза. Когда он это узнал, то по-мальчишески чуть не заплакал.
Ребята обучались невероятно быстро - папа просто пёк мастеров, как пирожки. На следующий год Датий стал мастером спорта в троеборье, а Витя Погановский - в конкуре, а перворазрядников понаделалось громадное количество.
Тогда же в Николаеве появился и Володя Сорока. Мне кажется, что он уже был мастером спорта (или кандидатом в мастера?) по конному спорту. Родом он из Молдавии и тогда служил в армии в Николаеве. Папа немедленно привел его к нам домой - для кормежки и дружбы. Володя был постарше меня на несколько лет. Он был небольшой, ловкий, сбитый, весь как будто сделанный из тугой резины, с хитрым скуластым лицом и солдатской повадкой. После демобилизации он остался у папы тренером, и вся его жизнь уже была связана с Николаевом, где он достиг выдающихся результатов. Ну, об это после, когда будем говорить о следующих победах. Кстати, для того, чтобы можно было принимать на работу тренеров, удалось построить домик, и люди сразу получали квартиры. Всё это надо было организовать, профинансировать, а главное, делать все одновременно.Строились спортивные сооружения, прокладывались трассы, без которых не было бы никаких успехов, сооружались препятствия. Первый манеж был маленький, но оборудован по всем правилам.
Тогда же папа стал озеленять территорию. Ему хотелось, чтобы вокруг школы росли грецкие орехи. Ну, закупили, высадили, стали ждать красоты и тени. Но если бы деревья высадили где-нибудь на Марсе, они были бы сохраннее, а в Варваровке их немедленно разокрали. Это была, что называется, «информация к размышлению». Папа действительно подумал и вновь закупил и высадил саженцы. Эти тоже разокрали. Состязание с аборигенами продолжалось несколько лет, пока внутренний рынок не насытился. И теперь вся Варваровка, в том числе и конно-спортивная школа, представляет из себя сплошную ореховую рощу.
А я поняла, что надо сажать свой сад, несмотря ни на что.
Наша семейная жизнь тоже стала выстраиваться вокруг папиной школы. Во-первых, перераспределились обязанности. Когда мы только приехали в Николаев, папа купил для воды самое большое ведро из всех, какие только были на рынке - на 12 литров. Выбирал ведро он по себе, а носить довольно часто пришлось нам со Светой. Когда мы по очереди волокли его на второй этаж по винтовой лестнице, Света регулярно обещала пробить гвоздем дырку где-нибудь на середине стенки. Но так и не пробила.
Самая свободная в семье оказалась я, потому что приходила из школы раньше всех остальных обитателей дома. Это означало, что мне следовало почистить печь от золы, вынести ее на помойку и принести из сарая уголь. Папа приходил и растапливал. Сколько себя помню, я ходила в школу с черными ногтями. Правда, другие были точно такие же. Квартиры с удобствами были только у нескольких человек в классе.
Была у нас одна очень серьезная проблема. Никто из нас не смог научиться растапливать печку. Даже мама, которая обучалась практическим вещам с невероятной легкостью, оказалась совершенно беспомощной в таком деле. Ни дрова, ни щепочки, ни смятые газеты нам не помогали. Стоило папе уехать в командировку, мы немедленно начинали вымерзать. В конце концов мама придумала мазать листы газеты смальцем, складывала из таких газет подобие бутерброда, закладывала в печку и поджигала. Если печь растапливалась, это был праздник.
Юра Зябрев.
Школа стремительно разрасталась., и стало совершенно очевидно, что нужны квалифицированные тренеры, Папа сумел убедить своих спонсоров, выбил ставку и стал искать подходящего специалиста. Дело это оказалось очень нелегким. Папа очень точно знал, чего он хотел, и угодить его требованиям было совсем непросто. Я знаю, некоторые склонны были трактовать его требовательность, как каприз, но что они сами смогли сделать в своей жизни, со своей нетребовательностью. У многих обиженных все окончилось нахождением собутыльников или партнеров по безделью.
Но возвращаемся к Юре Зябреву. Папа нашел его и его отца, если мне не изменяет память, где-то в Белоруссии. Отец был очень хорошим тренером, а Юра, несмотря на школьный возраст, мастером спорта. Сначала все было хорошо, но оказалось, что Юрин отец (я, к сожалению, не помню его имени) пьет горькую и в этом состоянии бывает очень часто. Казалось, было в его жизни что-то такое, что сломало его и ввергло в депрессию.
Года не прошло, как случилась большая беда. Старший Зябрев напился до чертиков и повесился в конюшне. Юра оказался на папином попечении. Это попечение принесло столько побед, что медали просто некуда было девать. Юра был парень с характером - дерзкий, резкий, самолюбивый. Мне казалось, что лицом он похож на древних викингов. Надо было видеть, как они с Гримом сливались в один стремительный комок воли.
Перелом случился, когда Юру взяли на Олимпиаду. Несколько слов об этом. Когда я сейчас читаю о празднике воровства, который учиняют спортивные чиновники при дележе олимпийских денег, я с грустью думаю, что всё изменилось и ничего не меняется в нашей жизни. И сейчас, и раньше чиновники использовали любую возможность, чтобы обогатиться. Конечно, размах нынче куда круче, но и тогда хозяева кормушки оформляли своих жен и дочерей конюхами при лошадях. В результате экономии Юра был включен в сборную как запасной всадник, но ни папу как тренера, ни его коня на олимпиаду не взяли. Юра был очень обижен, слонялся по олимпийской деревне как неприкаянный, в конце концов напился и высказал всё, что он думает по поводу его поездки. После этого он стал невыездным, и папины хлопоты в московских инстанциях не помогали.
Это стало началом конца. Плохую роль сыграли и некоторые чиновники из спорткомитета.
Стая мордастых бездельников и жуликов местного масштаба стали Юру откровенно спаивать, а когда он хмелел, настраивали его против папы и других спортсменов.. А Юра, как пьянел, делался буйным и на язык очень невоздержанным. В конце концов положение стало просто нетерпимым. Папа поступил так, как свойственно было ему - пошел вперед с открытым забралом.
Он собрал в школе всех спортсменов и сотрудников, пригласил чиновников из спорткомитета, позвал Юру и предложил ему открыто высказать свои претензии к нему как тренеру и начальнику школы. Растерянный и утративший кураж Юра все-таки повторил свои обиды, хотя уже без апломба. Тогда папа сделал невероятное. Он сказал следующее:
«Я сейчас выйду и подожду результатов разговора у себя у кабинете, а вы все, присутствующие на собрании, можете высказать все свои претензии ко мне и поддержать Зябреева, если согласны с ним. Если вы с ним не согласны, тоже имеете возможность высказаться. Тут присутствует руководство спорткомитета, так что можете адресоваться прямо к начальству». И ушел к себе в кабинетик.
Собрание длилось довольно долго. Высказаться смогли все, кто пожелал. Когда все кончилось, к нему в закуток пришел потрясенный деятель из спорткомитета и неожиданно для папы сказал:
«Знаете, Александр Львович! Вы даже вообразить не можете, какие слова они говорили Юре. Я в жизни не слышал, чтобы кого-нибудь так уважали и любили.».
Он немного помолчал и добавил:
« Я бы мечтал, чтобы обо мне тоже хоть кто-нибудь хоть когда-нибудь сказал такие слова».
Папа тоже вернулся домой потрясенным и растроганным.
Казалось, что инцидент исчерпан. Но уже ничего не налаживалось. Исчезли из отношений любовь и доверие, которым папа окутывал всех своих учеников. Да и добиться разрешения на участие в соревнованиях за границей никак не удавалось. А всесоюзный уровень Юра уже перерос. Ему было скучно, да и собутыльники не отставали. И случилось то, что и должно было произойти. Юра уволился и уехал работать в другой город. Следующий год он еще ездил на соревнования. А потом как в воду канул. Оказалось, что все-таки без отца и его непрестанной заботы он ничего показать не смог. Это и был самый честный ответ на все претензии, недовольство и жалобы уязвленного самолюбия. Был большой спортсмен, дерзкий задиристый парень, оригинальный человек. И весь сдулся, как воздушный шарик.
. Папа всегда огорчался, когда вспоминал. Он ему желал только добра и очень жалел, что так получилось.
На фото надпись папиной рукой: «Чемпион СССР по конкуру. Высший класс. Москва, 09.08.1970 год.»
Подготовка к олимпиаде.
Летом 1979 года во время спартакиады Союза у папы случился инсульт. Виной этому была наша с Сусанной летняя поездка на Кавказ.
Если вы еще помните те древним времена, получить парную путевку летом на себя и ребенка было очень трудно. Мне, в частности, ни разу не удалось. Папа тоже был в этом отношении совершенно беспомощный. Но ехать в отпуск все-таки надо было, и ребенка свозить на море тоже было желательно. Вот папа и договорился с членами грузинской сборной, что нас встретят в Сухуми и разместят у знакомых. Мы поехали, а нас в Сухуми никто не встретил. Мы добирались поездом, и я при сборах сделала жуткую ошибку. У нас было три чемодана. А Сусанне было пять лет, и она сам была вроде четвертого груза. Это означало, что двух рук не хватало ни при каком раскладе. Прождав час, я сделала маневр - поставила дочку к какому-то заборчику и по очереди отволокла вещи к тому же месту, разместив их вокруг ребенка маленькой крепостной стеной.. Надо сказать, Сусанна всегда была надежным товарищем в наших путешествиях и вообще во всех серьезных делах, которые с нами приключались. Я не знала, что такое детские истерики. В этом отношении я счастливая мама. Она сосредоточенно следила за чемоданами и не вступала в разговоры с окружающей пёстрой южной публикой.
У меня был адрес, папины знакомые жили в каком-то горном селе. Надо было выяснить, как к ним добраться. Пометавшись по привокзальной площади, я нашла автобус, который ходил к ним в деревню. Как мы добрались до остановки, не помню. Наверняка пришлось просить кого-то о помощи.
Короче, мы приехали. Дядька тренер по конному спорту был дома. Я так и не поняла, почему он не поехал встречать нас. Он бормотал что-то невнятное. А ночью у Сусанны случилась температура под сорок. Наверно, все-таки переволновалась. Или продуло в дороге. Чтобы позвонить, что у нас все в порядке, надо было поехать в соседнее село, а я не могла ее оставить ни на секунду еще два дня, пока температура не упала. Вот в эти дни у папы и случился инсульт. (Спустя пару лет папа сказал, что это из-за моей поездки.) Когда я дозвонилась, мне уже пришлось из этой кавказской дыры решать, куда его госпитализировать.. То, что это инсульт, стало ясно не сразу. Сначала пришел участковый врач, поставил диагноз «радикулит», велел пить анальгин. Потом папа с сестрой пошли к врачу, которая обслуживала спартакиаду. Это была старуха, которая сразу стала папу спрашивать о самом для неё интересном, зачем он такой старый, а еще работает. По папиному мнению, врачиха годилась ему как минимум в старшие сестры, и его подмывало спросить: «А вы, мадам?» .Но он сдержался.
Насчет лечения, к сожалению, после визита яснее не стало. Короче, я сказала сестре позвонить моей подруге, и на следующий день папа уже лежал в Боткинской больнице, в очень хорошем отделении неврологии. Слава Богу, нас назавтра разместили в Очамчири, а там с телефоном проблемы не было. Надо ли говорить, что каждый день я звонила и пыталась что-то посоветовать, короче, как-то поучаствовать. Положение было серьезным, но не критическим, и я осталась на юге. Сестра бегала в больницу каждый день, да и подруга все контролировала. К моменту моего возвращения папа еще был в стационаре. Самое восхитительное, что он не потерял ни присутствия духа, ни своеволия. Как только я появилась, меня потребовала в ординаторскую его лечащий врач, славная молоденькая девочка. Она со слезами на глазах пожаловалась мне, что больной ее не слушается и постоянно курит в туалете. Это была правда. Папин младший брат поставлял ему папиросы, а отец смолил в свое удовольствие. Я обещала приструнить нарушителя.
«Папа», - говорю, - «из-за тебя ребенок плачет и сомневается в своем профессиональном будущем, а ты безобразничаешь!».
Он смутился и отвел глаза, но курить не перестал. Дядьку я тоже отругала, но с того как с гуся вода. У него был один ответ: «Брат попросил!». Им было весело дурить, как в детстве.
Короче, через неделю мне наше сокровище выдали на амбулаторное лечение.
Я должна напомнить, что в 1978-1979 году в Николаеве с едой было так плохо, что мы с сестрой отправили в Николаев с проводницами все имеющиеся в дома сумки, мешки, кошелки и так далее. Папа патологически не умел пристраиваться к областным кормушкам, вот мы и бегали, как ошпаренные. Когда его туда уже после олимпиады прикрепили, мы все почувствовали настоящее облегчение.
Папа восстанавливался довольно быстро. Буквально через несколько месяцев он начал работать в полную силу и вернулся в Москву на сборы. Приближалась Московская олимпиада. Это был его последний шанс. Алчным начальникам не надо было для выступления его спортсмена в Москве делиться с ними зарубежными радостями. Спортивные достижения волновали этих людей в последнюю очередь. Впрочем, ничего не меняется в наших палестинах. «Что было, то и будет, и нет ничего нового на свете»....
Перед олимпиадой ритм стал просто бешеным. Я старалась таскаться за ним хвостом, как только мне позволяла работа. Олимпийская деревня произвела на папу ошеломляющее впечатление. Папа вернулся домой с выражением детского восторга на лице. « Я увидел коммунизм», - сказал он.
К сожалению, все-таки нежелание чиновников делиться деньгами и местом у кормушки с неловкими провинциалами привело к тому, что ему не дали место в олимпийской деревне. Пришлось каждый день ездить через всю. Москву. Он ездил.
Очень тяжелым был день накануне выступления, когда из четырех всадников надо было сформировать команду. В основном составе предполагалось три спортсмена, и один должен был быть зачислен в запас. Никто не хотел принимать на себя тяжесть этого решения. Собрание проходило в конюшнях в Битцевском конно-спортивном комплексе. Тренерский коллектив сначала смотрел тренировку, потом сидели несколько часов, судили, рядили, но никак не решали. Уже начало темнеть.
Как на фронте, папа взял ответственность на себя. Он встал и сказал: «В основной состав - 1,2,3. 4- запасной. К сожалению, я не помню фамилий. Все вздохнули с облегчением, встали и вышли. Я все это время томилась под конюшней. Внутрь меня не пустили из соображений государственной безопасности, так что я успела протоптать вокруг конюшни свою тропку и уже еле держалась на ногах.
Назавтра стало ясно, что отец опять оказался прав. Команда взяла олимпийское золото.
Я была с отцом в этот день их с Виктором великой победы. Мы приехали в Битцу вместе, но как только мы прошли турникет, папа меня бросил и побежал к Вите. Я стала искать себе место самостоятельно, так как контрамарка дала мне возможность пройти на трибуны, но не более. Так как я была хорошенькая, меня приметил и стал обхаживать какой-то джентльмен, который удобно разместил меня и тут же для большего эффекта похвастался, что он из КГБ. «Все в сером - это наши», - самодовольно сказал мой кавалер. Я оглянулась - весь стадион был в сером, только я в красном. Впрочем, очень быстро стало не до того. Наши победили. Правда, мой новый знакомый успел похвастаться, что у них всё под контролем, даже коноводом при награждении команды состоял его полковник. Я пригляделась. Лицо у полковника была очень напряженным. Мне стало на секунду интересно, раньше он когда-нибудь лошадь под уздцы держал или нет. Но все это было мельком.
Я увидела отца и кинулась к нему. Он стоял в стороне от трибуны, где в это время проводилось награждение. Папа был радостен, но сохранял внешнее спокойствие. Кто меня потряс, это Витя. Я знала его уже много лет, много раз присутствовала при его триумфах. Витя всегда хорошо владел собой. Последнее время он очевидно от папы удалялся, следуя своей хорошо продуманной логике жизни. Витя ведь всегда был тихоня, как ласковый котёнок. Что было у него на уме, было видно совсем не сразу. Но в этот момент я увидела совершенно другого Виктора. Он был белый как полотно, до зелени. Я даже по-врачебному вздрогнула и насторожилась. Свою медаль он как-то неловко стянул с шеи и держал в сжатом опущенном кулаке. Подойдя к папе, он протянул к нему сжатый кулак, из которого свисала парадная лента, и стал совать ему свою медаль. Голос изменял ему, но все-таки стало ясно, что он сказал:
«Александр Львович! Возьмите эту медаль, она ваша. Это ваша медаль».
Папа растерялся и стал отнекиваться. Они обнялись и замерли. Какое счастье, что был такой момент в жизни.
Личное первенство по конкуру традиционно происходит в последний олимпийский день. Олимпиада уже вся отгремела и готовилась в закрытию. Дело происходило на той самой трибуне в Лужниках, ну, где Мишку отпускали с трибуны в вечность. Все помнят эти кадры.
Препятствия поставили на футбольном поле, и на Витино несчастье, система стала таким образом, что между препятствиями оказалась подновленная для футбольных матчей штрафная линия. Она резко выделялась фосфорическим белым цветом на фоне зеленого газона.
Папа уехал очень рано, один. В этот раз контрамарку ему не дали. Наверняка своим раздали. Было воскресенье. Мы все сидели дома перед телевизором и безотрывно смотрели конкур. Витя шел нулем с лучшим временем. Дело шло к победе. И вот в системе конь внезапно увидел яркую полосу и закинулся. У Вити был запас времени. Он развернулся и вновь зашел на прыжок. Но было совершенно очевидно, что Витя потерял контроль над ситуацией. Его нервозность передалась коню, и он закинулся второй раз. Стадион сопроводил неудачу протяжным воем. Мы дома тоже взвыли. И тут же пришли в ужас, что с папой В этот момент я прокляла спортивных чинуш раз и навсегда. И не жалею об этом. Надеюсь, что у них случились хоть какие-нибудь неприятности за украденную у старого тренера контрамарку.
Начался спектакль закрытия, а мы метались по квартире, не зная, что предпринять. Наконец папа появился. Это было лицо страдания. Надо было молчать. И мы молчали.
Церемонию закрытия я посмотрела спустя много лет, в какой-то кинохронике.
Первое, что меня поразило - это отсутствие деревянных тротуаров, которые стучали и хлюпали под ногами в Иркутске. Зимой они делались скользкими, и их посыпали песочком. Тротуары были со стенками и с козырьками над головой.
А в Николаеве тротуары тогда были из мраморных плиток! Местами потрескавшиеся, местами разъехавшиеся, они были прекрасны! Я их знала все напамять, особенно по дороге в школу. Я очень горевала, когда эти плитки заменили на серенький скучный асфальт. Новые тротуары отличались от прежних, мощеных мрамором, точно так, как князь Потёмкин от председателя горсовета.
Николаев стал моей любовью на всю жизнь.
В 1957 году мой неугомонный папа организовал при военкомате комитет по проведению военно-патриотической работы среди допризывников.
Бегая по делам своего комитета (экскурсии, лекции, беседы, занятия), наладил отношения с областным спорткомитетом. Конечно, там долго отбивались от его предложений. В те годы в Николаеве развивался парусный и гребной спорт. На лошадях никто не прыгал, и даже мыслей таких не возникало. Тогда папа зашел со стороны, которая показалась местным спортивным чиновниками разумной. В области была группа пятиборцев, которые регулярно проигрывали состязания, потому что в пятиборье входит конный кросс, а учиться им было негде. Вот под это дело и была создана областная федерация конного спорта с папой во главе.
Пришла пора закупать лошадей! Это был большой шаг! Решено было выделить новоиспеченной федерации денег на закупку пяти лошадей. Я не ошиблась. Спортивные начальники мыслили стандартно - надо купить пять лошадей на конезаводе.
Но папа потому и стал выдающимся тренером, потому что помимо мастерства и таланта педагога Бог дал ему умение мыслить нестандартно. Он решил, что покупать лошадей на конезаводе дорого, а главное, пока рано. Ведь конь и всадник должны подходить друг другу, как кинжал и ножны, как два гребца в байдарке, как спарринг-партнеры. То, что у каждого всадника свой характер, понимали все, а то, что у каждой лошади тоже свой характер, понимал тогда только папа. Вообще его понимание животных и любовь к ним носила какой-то особый характер. Как-то я приводила в порядок семейный альбом и достала группу фронтовых фотографий, где были изображены какие-то солдаты с лошадьми. Папа потянулся посмотреть их и вдруг расплылся в самой нежной улыбке. Все лицо распустилось, усы разъехались в стороны, и глаза блеснули как будто даже предательски. Я решила, что он умиляется видом однополчан, и спросила
«Па, это кто?»
А он вдруг стал называть имена - Бутон, Василек, Букет, Ландыш, и глазами ласкал каждую запечатлённую лошадиную морду.
Интересная история случилась и с имевшимися у него в запасе седлом и конной сбруей. Собственно, это было первое, что он немедленно уволок в «свою» школу.
Так вот про седло. У нас в доме до сих пор водится льняная занавеска с вышитыми на ней шелком павлинами и цветами. Так как она непарная, я её на кухне вешаю поперек окна. Правда, птицы при этом расположены горизонально и кисти только с одной стороны, но никто на это не обращает внимания. И вот, стоя на столе и подвешивая занавеску, я вдруг догадалась спросить у папы, который был как раз дома:
«Па, эта шторка трофейная? Ты её привёз из Германии?»
Он кивнул.
«А почему, если вы всё равно ее сняли с окна, взяли только одну?»
Папа страшно удивился вопросу и ответил очень просто:
«Так в ней же седло было».
Тоже оказалась пара - седло и шторка с ручной вышивкой.
Итак, первые лошади были куплены в колхозе «Коммунист» Баштанского района. Было такое хорошее хозяйство, гда работал грамотный зоотехник и разводились лошади чистокровные и буденновской породы.
Вот имена первых лошадей: Жакир, Жребий, Дефикс, Эстон, Экран и Атлас.
Мне кажется, что особо выделялись среди них своими талантами Жакир и Экран.
Ну, те, кто помнит лучше меня, поправит, если надо.
Теперь надо было решить вторую проблему - комфортно разместить лошадей.
Так как мы жили на Большой Морской, пристанище для своих питомцев папа стал искать в Варваровке. Конюшня в в совхозе «Искра» стала их первым домом. К сожалению, в совхозе постояльцам очень не обрадовались и стали немедленно их выживать и морить. Папа пропадал на конюшне с утра до вечера, без единого выходного, и это спасло лошадей от вымирания.
Но не только это. С появлением чистокровных лошадей на окраине Варваровки начали совершаться некоторые чудеса, которые продолжались всё время папиного служения, а может быть, и по сию пору.
Одним из таких чудес стало появление на конюшне стайки деревенских мальчишек 10 - 11 лет, которые готовы были делать всю работу, только бы их допустили покататься и попрыгать на таких красавцах. Лошади были тоже совсем молодые, трёх- четырёх лет, и им тоже очень хотелось побегать и попрыгать.
Мальчиков звали Витя Погановский, Коля Датий, Жора Кучеренко, Витя Яровой и другие. Я помню из них только Витю и Колю.
Витя был маленький, молчаливый и какой-то очень деревенский.
Коля больше походил на кузнечика. У него были красивые глаза, яркий взгляд и неверятно длинные ноги. Папа подшучивал, что он может завязать ноги узлом под брюхом у лошади.
Папа видел спортивные задатки с полувзгляда, как выдающийся врач ставит диагноз не задумываясь, часто только взглянув на человека. Помню, у нас в классе учился Толя Каменев, маленький, крепкий мальчик. Он был чубатый, чернобровый, с озорными, раскосыми разбойничими глазами. Папа случайно попал к нам в спортзал (наверно, зашел за мной по какому-то делу) и мгновенно восхитился его спортивной одаренностью. И правда, Толька единственный их всех в шестом классе лазил по шесту, держа ноги под прямым углом к телу, и выделывал много акробатических штучек, неподсильных другим.
Папины добровольные помощники оказались настырными и постоянными. Увидев их преданность лошадям, папа предложил мальчикам начать тренироваться по-настоящему. Папа рассказал им, что они смогут стать настоящими спортсменами, чемпионами, мастерами спорта. Мальчики слушали и не очень даже понимали, о чем это он говорит, но возможность каждый день ездить на лошади им ужасно понравилась. С этого взаимного решения и началась жизнь и слава николаевских конников.
Полезно это было и лошадям. Спортивная лошадь должна иметь равномерную ежедневную нагрузку, а пятибрцы тренировались только 2 -3 раза в неделю.
Казалось бы, дело стало налаживаться, но возник ожесточенный конфликт с руководством совхоза. Начальство с гневом обнаружило, что папины лошади обаяли не только пацанят из-за забора конюшни, но и пятиборцев, и обычных совхозных конюхов. Теперь уже совхозные рабочие лошади оказались недосмотренными. Все работники и посетители откочевали на спортивную половину. Стало понятно, что надо немедленно уносить «копыта» на другое место.
Спасти новое дело помог начальник областной ветеринарной службы М.М Райцис. Он позволил занять пустующую на тот момент конюшню.
Я называю имя, и должность, потому что человек это заслужил, а во-вторых, мне хочется напомнить, что очень важно, чтобы у тебя появлялись друзья и единомышленники. Думаю, папины энтузиазм и самоотверженность помогали ему завоевывать сердца людей.
Ровно через год в школе тренировалось уже 20 мальчиков, и остро встал вопрос нехватки лошадей. Папа пошел на прием в зам.начальника треста И.А. Кругляку.
Разговор пошел о наших подростках- об их воспитании, об их возмужании, об их здоровье душевном и физическом. Когда по этому вопросу выявилось полное единодушие, папа сказал, что для всего это нужны «грОши». «Сколько?» «30 тысяч». Без паузы Кругляк позвал бухгалтера и сказал:
«Дай Зозуле 30 тысяч, пусть мальчики занимаются спортом».
Еще один друг и единомышленник, ура!
В этот раз папа уже поехал закупать лошадей на конезавод «Восход» - кузницу элитных лошадей Союза. Чистокровные лошади обладают выдающимися скаковыми качествами, одинаково хорошими в конкуре, выездке и конном кроссе.
Если меня будут читать люди, далекие от конного спорта, напоминаю, что чистокровные лошади - это лошади английской и арабской породы. Папа объяснял мне , что «арабы» маленькие, большеглазые, грациозные, курносые. Именно этих лошадей используют в цирке. «Англичане покрупнее, у них маленькие глазки и горбатый нос. Конники, не убивайте меня, пожалуйста, если что не так. Я так запомнила.»
После второй закупки лошадей возможность тренироваться получили уже 60 - 70 подростков. Школе передали сначала 5 гектаров, потом еще 5. А всё остальное еще предстояло создать. Не было даже препятствий. Мальчики прыгали через лодки, а когда папа отворачивался, то и через подводы. Радость движения и созидания царила в школе. Рабочая неделя продолжалась шесть дней, а в выходные они просто катались по Варваровке. Похоже, что и папа, и мальчики, и лошади этот день очень любили. Если погода позволяла, мальчики купали лошадей в реке.
За 22 года не было ни одного дня, чтобы отец не побывал на работе. В выходные и праздники он ездил в школу «просто так» - посмотреть, сыты ли кони и трезвы ли конюхи.
Как-то 1-го января папа вышел на кухню и стал разглядывать новый настенный календарь, который Света только что прикрепила на место старого. Смотрел-смотрел и говорит:
«Какой чудный год начинается!».
Света, хмурая с недосыпу после новогодней ночи, хриплым голосом спрашивает:
«Что же такого славного в Новом году?»
«А все выходные приходятся на праздники», - ответил простодушный папа.
Тут у Светы немедлено прорезался голос, и она стала звать нас в свидетели.
Следующая зима была совершенно экстремальной. Деньги кончились, и нечем было кормить лошадей. Папа бегал по николаевским чиновникам с утра до ночи, и все отказывали. Потом один из них предложил:
«А вы продайте половину кОнэй та й купыть сiна».
«А когда съедят?»
В ответ была торжествующая усмешка. Всё-таки очень многим местным умникам он своими успехами был как кость в горле. А потом не только местным. Я хорошо знаю и ненавижу этот тип мужчин с энергичной повадкой и выражением победительной хитрости районного масштаба.
Папа всё-таки получил финансирование - сначала на пару месяцев, потом ещё на один год. Ужасы с финансироваием продолжались несколько лет, пока школу не поставили на постоянное содержание. Всё-таки были в Николаеве и нормальные мужчины, которые отвечали за себя, свой город и своих и наших детей. За наше общее будущее, короче.
Папа смог решить эту невероятную задачу, потому что его «хлопчики» с первого же года стали показывать невероятные результаты.
Уже в 1961 году папа повез свою «детсадовскую» группу на какие-то украинские соревнования в Харькове. Там увидели цыплячий выводок и умилились. Все хотели погладить их по головке и нежно покузюкать. Но когда эти цыплятки показали, что они умеют, поднялась страшная буря. Все конно-спортивное сообщество озадачилось, как воспрепятствовать их выступлениям. Первое соображение было стандартным - они слишком легкие и благодаря этому имеют фору. Папа немедленно предложил добавить им груз до нижней весовой нормы, как это делается в подобных случаях. (Больше всего папа любил подшучивать над Колей Датием, которому приходилось добавлять половину его собственного веса). Добавили. Цыплятки все равно побеждали. Тогда достали правила, по которым в соревнованиях могут принимать участие всадники не моложе ..... лет. К сожалению, точно не помню, вроде четырнадцати. Долго торговались, и в конце концов мальчики прыгали вне конкурса, но все равно выступили блестяще, а Кучеренко даже фактически победил в конкуре, но по малолетству и неопытности забыл маршрут и некоторые препятствия преодолевал два раза. Когда он это узнал, то по-мальчишески чуть не заплакал.
Ребята обучались невероятно быстро - папа просто пёк мастеров, как пирожки. На следующий год Датий стал мастером спорта в троеборье, а Витя Погановский - в конкуре, а перворазрядников понаделалось громадное количество.
Тогда же в Николаеве появился и Володя Сорока. Мне кажется, что он уже был мастером спорта (или кандидатом в мастера?) по конному спорту. Родом он из Молдавии и тогда служил в армии в Николаеве. Папа немедленно привел его к нам домой - для кормежки и дружбы. Володя был постарше меня на несколько лет. Он был небольшой, ловкий, сбитый, весь как будто сделанный из тугой резины, с хитрым скуластым лицом и солдатской повадкой. После демобилизации он остался у папы тренером, и вся его жизнь уже была связана с Николаевом, где он достиг выдающихся результатов. Ну, об это после, когда будем говорить о следующих победах. Кстати, для того, чтобы можно было принимать на работу тренеров, удалось построить домик, и люди сразу получали квартиры. Всё это надо было организовать, профинансировать, а главное, делать все одновременно.Строились спортивные сооружения, прокладывались трассы, без которых не было бы никаких успехов, сооружались препятствия. Первый манеж был маленький, но оборудован по всем правилам.
Тогда же папа стал озеленять территорию. Ему хотелось, чтобы вокруг школы росли грецкие орехи. Ну, закупили, высадили, стали ждать красоты и тени. Но если бы деревья высадили где-нибудь на Марсе, они были бы сохраннее, а в Варваровке их немедленно разокрали. Это была, что называется, «информация к размышлению». Папа действительно подумал и вновь закупил и высадил саженцы. Эти тоже разокрали. Состязание с аборигенами продолжалось несколько лет, пока внутренний рынок не насытился. И теперь вся Варваровка, в том числе и конно-спортивная школа, представляет из себя сплошную ореховую рощу.
А я поняла, что надо сажать свой сад, несмотря ни на что.
Наша семейная жизнь тоже стала выстраиваться вокруг папиной школы. Во-первых, перераспределились обязанности. Когда мы только приехали в Николаев, папа купил для воды самое большое ведро из всех, какие только были на рынке - на 12 литров. Выбирал ведро он по себе, а носить довольно часто пришлось нам со Светой. Когда мы по очереди волокли его на второй этаж по винтовой лестнице, Света регулярно обещала пробить гвоздем дырку где-нибудь на середине стенки. Но так и не пробила.
Самая свободная в семье оказалась я, потому что приходила из школы раньше всех остальных обитателей дома. Это означало, что мне следовало почистить печь от золы, вынести ее на помойку и принести из сарая уголь. Папа приходил и растапливал. Сколько себя помню, я ходила в школу с черными ногтями. Правда, другие были точно такие же. Квартиры с удобствами были только у нескольких человек в классе.
Была у нас одна очень серьезная проблема. Никто из нас не смог научиться растапливать печку. Даже мама, которая обучалась практическим вещам с невероятной легкостью, оказалась совершенно беспомощной в таком деле. Ни дрова, ни щепочки, ни смятые газеты нам не помогали. Стоило папе уехать в командировку, мы немедленно начинали вымерзать. В конце концов мама придумала мазать листы газеты смальцем, складывала из таких газет подобие бутерброда, закладывала в печку и поджигала. Если печь растапливалась, это был праздник.
Юра Зябрев.
Школа стремительно разрасталась., и стало совершенно очевидно, что нужны квалифицированные тренеры, Папа сумел убедить своих спонсоров, выбил ставку и стал искать подходящего специалиста. Дело это оказалось очень нелегким. Папа очень точно знал, чего он хотел, и угодить его требованиям было совсем непросто. Я знаю, некоторые склонны были трактовать его требовательность, как каприз, но что они сами смогли сделать в своей жизни, со своей нетребовательностью. У многих обиженных все окончилось нахождением собутыльников или партнеров по безделью.
Но возвращаемся к Юре Зябреву. Папа нашел его и его отца, если мне не изменяет память, где-то в Белоруссии. Отец был очень хорошим тренером, а Юра, несмотря на школьный возраст, мастером спорта. Сначала все было хорошо, но оказалось, что Юрин отец (я, к сожалению, не помню его имени) пьет горькую и в этом состоянии бывает очень часто. Казалось, было в его жизни что-то такое, что сломало его и ввергло в депрессию.
Года не прошло, как случилась большая беда. Старший Зябрев напился до чертиков и повесился в конюшне. Юра оказался на папином попечении. Это попечение принесло столько побед, что медали просто некуда было девать. Юра был парень с характером - дерзкий, резкий, самолюбивый. Мне казалось, что лицом он похож на древних викингов. Надо было видеть, как они с Гримом сливались в один стремительный комок воли.
Перелом случился, когда Юру взяли на Олимпиаду. Несколько слов об этом. Когда я сейчас читаю о празднике воровства, который учиняют спортивные чиновники при дележе олимпийских денег, я с грустью думаю, что всё изменилось и ничего не меняется в нашей жизни. И сейчас, и раньше чиновники использовали любую возможность, чтобы обогатиться. Конечно, размах нынче куда круче, но и тогда хозяева кормушки оформляли своих жен и дочерей конюхами при лошадях. В результате экономии Юра был включен в сборную как запасной всадник, но ни папу как тренера, ни его коня на олимпиаду не взяли. Юра был очень обижен, слонялся по олимпийской деревне как неприкаянный, в конце концов напился и высказал всё, что он думает по поводу его поездки. После этого он стал невыездным, и папины хлопоты в московских инстанциях не помогали.
Это стало началом конца. Плохую роль сыграли и некоторые чиновники из спорткомитета.
Стая мордастых бездельников и жуликов местного масштаба стали Юру откровенно спаивать, а когда он хмелел, настраивали его против папы и других спортсменов.. А Юра, как пьянел, делался буйным и на язык очень невоздержанным. В конце концов положение стало просто нетерпимым. Папа поступил так, как свойственно было ему - пошел вперед с открытым забралом.
Он собрал в школе всех спортсменов и сотрудников, пригласил чиновников из спорткомитета, позвал Юру и предложил ему открыто высказать свои претензии к нему как тренеру и начальнику школы. Растерянный и утративший кураж Юра все-таки повторил свои обиды, хотя уже без апломба. Тогда папа сделал невероятное. Он сказал следующее:
«Я сейчас выйду и подожду результатов разговора у себя у кабинете, а вы все, присутствующие на собрании, можете высказать все свои претензии ко мне и поддержать Зябреева, если согласны с ним. Если вы с ним не согласны, тоже имеете возможность высказаться. Тут присутствует руководство спорткомитета, так что можете адресоваться прямо к начальству». И ушел к себе в кабинетик.
Собрание длилось довольно долго. Высказаться смогли все, кто пожелал. Когда все кончилось, к нему в закуток пришел потрясенный деятель из спорткомитета и неожиданно для папы сказал:
«Знаете, Александр Львович! Вы даже вообразить не можете, какие слова они говорили Юре. Я в жизни не слышал, чтобы кого-нибудь так уважали и любили.».
Он немного помолчал и добавил:
« Я бы мечтал, чтобы обо мне тоже хоть кто-нибудь хоть когда-нибудь сказал такие слова».
Папа тоже вернулся домой потрясенным и растроганным.
Казалось, что инцидент исчерпан. Но уже ничего не налаживалось. Исчезли из отношений любовь и доверие, которым папа окутывал всех своих учеников. Да и добиться разрешения на участие в соревнованиях за границей никак не удавалось. А всесоюзный уровень Юра уже перерос. Ему было скучно, да и собутыльники не отставали. И случилось то, что и должно было произойти. Юра уволился и уехал работать в другой город. Следующий год он еще ездил на соревнования. А потом как в воду канул. Оказалось, что все-таки без отца и его непрестанной заботы он ничего показать не смог. Это и был самый честный ответ на все претензии, недовольство и жалобы уязвленного самолюбия. Был большой спортсмен, дерзкий задиристый парень, оригинальный человек. И весь сдулся, как воздушный шарик.
. Папа всегда огорчался, когда вспоминал. Он ему желал только добра и очень жалел, что так получилось.
На фото надпись папиной рукой: «Чемпион СССР по конкуру. Высший класс. Москва, 09.08.1970 год.»
Подготовка к олимпиаде.
Летом 1979 года во время спартакиады Союза у папы случился инсульт. Виной этому была наша с Сусанной летняя поездка на Кавказ.
Если вы еще помните те древним времена, получить парную путевку летом на себя и ребенка было очень трудно. Мне, в частности, ни разу не удалось. Папа тоже был в этом отношении совершенно беспомощный. Но ехать в отпуск все-таки надо было, и ребенка свозить на море тоже было желательно. Вот папа и договорился с членами грузинской сборной, что нас встретят в Сухуми и разместят у знакомых. Мы поехали, а нас в Сухуми никто не встретил. Мы добирались поездом, и я при сборах сделала жуткую ошибку. У нас было три чемодана. А Сусанне было пять лет, и она сам была вроде четвертого груза. Это означало, что двух рук не хватало ни при каком раскладе. Прождав час, я сделала маневр - поставила дочку к какому-то заборчику и по очереди отволокла вещи к тому же месту, разместив их вокруг ребенка маленькой крепостной стеной.. Надо сказать, Сусанна всегда была надежным товарищем в наших путешествиях и вообще во всех серьезных делах, которые с нами приключались. Я не знала, что такое детские истерики. В этом отношении я счастливая мама. Она сосредоточенно следила за чемоданами и не вступала в разговоры с окружающей пёстрой южной публикой.
У меня был адрес, папины знакомые жили в каком-то горном селе. Надо было выяснить, как к ним добраться. Пометавшись по привокзальной площади, я нашла автобус, который ходил к ним в деревню. Как мы добрались до остановки, не помню. Наверняка пришлось просить кого-то о помощи.
Короче, мы приехали. Дядька тренер по конному спорту был дома. Я так и не поняла, почему он не поехал встречать нас. Он бормотал что-то невнятное. А ночью у Сусанны случилась температура под сорок. Наверно, все-таки переволновалась. Или продуло в дороге. Чтобы позвонить, что у нас все в порядке, надо было поехать в соседнее село, а я не могла ее оставить ни на секунду еще два дня, пока температура не упала. Вот в эти дни у папы и случился инсульт. (Спустя пару лет папа сказал, что это из-за моей поездки.) Когда я дозвонилась, мне уже пришлось из этой кавказской дыры решать, куда его госпитализировать.. То, что это инсульт, стало ясно не сразу. Сначала пришел участковый врач, поставил диагноз «радикулит», велел пить анальгин. Потом папа с сестрой пошли к врачу, которая обслуживала спартакиаду. Это была старуха, которая сразу стала папу спрашивать о самом для неё интересном, зачем он такой старый, а еще работает. По папиному мнению, врачиха годилась ему как минимум в старшие сестры, и его подмывало спросить: «А вы, мадам?» .Но он сдержался.
Насчет лечения, к сожалению, после визита яснее не стало. Короче, я сказала сестре позвонить моей подруге, и на следующий день папа уже лежал в Боткинской больнице, в очень хорошем отделении неврологии. Слава Богу, нас назавтра разместили в Очамчири, а там с телефоном проблемы не было. Надо ли говорить, что каждый день я звонила и пыталась что-то посоветовать, короче, как-то поучаствовать. Положение было серьезным, но не критическим, и я осталась на юге. Сестра бегала в больницу каждый день, да и подруга все контролировала. К моменту моего возвращения папа еще был в стационаре. Самое восхитительное, что он не потерял ни присутствия духа, ни своеволия. Как только я появилась, меня потребовала в ординаторскую его лечащий врач, славная молоденькая девочка. Она со слезами на глазах пожаловалась мне, что больной ее не слушается и постоянно курит в туалете. Это была правда. Папин младший брат поставлял ему папиросы, а отец смолил в свое удовольствие. Я обещала приструнить нарушителя.
«Папа», - говорю, - «из-за тебя ребенок плачет и сомневается в своем профессиональном будущем, а ты безобразничаешь!».
Он смутился и отвел глаза, но курить не перестал. Дядьку я тоже отругала, но с того как с гуся вода. У него был один ответ: «Брат попросил!». Им было весело дурить, как в детстве.
Короче, через неделю мне наше сокровище выдали на амбулаторное лечение.
Я должна напомнить, что в 1978-1979 году в Николаеве с едой было так плохо, что мы с сестрой отправили в Николаев с проводницами все имеющиеся в дома сумки, мешки, кошелки и так далее. Папа патологически не умел пристраиваться к областным кормушкам, вот мы и бегали, как ошпаренные. Когда его туда уже после олимпиады прикрепили, мы все почувствовали настоящее облегчение.
Папа восстанавливался довольно быстро. Буквально через несколько месяцев он начал работать в полную силу и вернулся в Москву на сборы. Приближалась Московская олимпиада. Это был его последний шанс. Алчным начальникам не надо было для выступления его спортсмена в Москве делиться с ними зарубежными радостями. Спортивные достижения волновали этих людей в последнюю очередь. Впрочем, ничего не меняется в наших палестинах. «Что было, то и будет, и нет ничего нового на свете»....
Перед олимпиадой ритм стал просто бешеным. Я старалась таскаться за ним хвостом, как только мне позволяла работа. Олимпийская деревня произвела на папу ошеломляющее впечатление. Папа вернулся домой с выражением детского восторга на лице. « Я увидел коммунизм», - сказал он.
К сожалению, все-таки нежелание чиновников делиться деньгами и местом у кормушки с неловкими провинциалами привело к тому, что ему не дали место в олимпийской деревне. Пришлось каждый день ездить через всю. Москву. Он ездил.
Очень тяжелым был день накануне выступления, когда из четырех всадников надо было сформировать команду. В основном составе предполагалось три спортсмена, и один должен был быть зачислен в запас. Никто не хотел принимать на себя тяжесть этого решения. Собрание проходило в конюшнях в Битцевском конно-спортивном комплексе. Тренерский коллектив сначала смотрел тренировку, потом сидели несколько часов, судили, рядили, но никак не решали. Уже начало темнеть.
Как на фронте, папа взял ответственность на себя. Он встал и сказал: «В основной состав - 1,2,3. 4- запасной. К сожалению, я не помню фамилий. Все вздохнули с облегчением, встали и вышли. Я все это время томилась под конюшней. Внутрь меня не пустили из соображений государственной безопасности, так что я успела протоптать вокруг конюшни свою тропку и уже еле держалась на ногах.
Назавтра стало ясно, что отец опять оказался прав. Команда взяла олимпийское золото.
Я была с отцом в этот день их с Виктором великой победы. Мы приехали в Битцу вместе, но как только мы прошли турникет, папа меня бросил и побежал к Вите. Я стала искать себе место самостоятельно, так как контрамарка дала мне возможность пройти на трибуны, но не более. Так как я была хорошенькая, меня приметил и стал обхаживать какой-то джентльмен, который удобно разместил меня и тут же для большего эффекта похвастался, что он из КГБ. «Все в сером - это наши», - самодовольно сказал мой кавалер. Я оглянулась - весь стадион был в сером, только я в красном. Впрочем, очень быстро стало не до того. Наши победили. Правда, мой новый знакомый успел похвастаться, что у них всё под контролем, даже коноводом при награждении команды состоял его полковник. Я пригляделась. Лицо у полковника была очень напряженным. Мне стало на секунду интересно, раньше он когда-нибудь лошадь под уздцы держал или нет. Но все это было мельком.
Я увидела отца и кинулась к нему. Он стоял в стороне от трибуны, где в это время проводилось награждение. Папа был радостен, но сохранял внешнее спокойствие. Кто меня потряс, это Витя. Я знала его уже много лет, много раз присутствовала при его триумфах. Витя всегда хорошо владел собой. Последнее время он очевидно от папы удалялся, следуя своей хорошо продуманной логике жизни. Витя ведь всегда был тихоня, как ласковый котёнок. Что было у него на уме, было видно совсем не сразу. Но в этот момент я увидела совершенно другого Виктора. Он был белый как полотно, до зелени. Я даже по-врачебному вздрогнула и насторожилась. Свою медаль он как-то неловко стянул с шеи и держал в сжатом опущенном кулаке. Подойдя к папе, он протянул к нему сжатый кулак, из которого свисала парадная лента, и стал совать ему свою медаль. Голос изменял ему, но все-таки стало ясно, что он сказал:
«Александр Львович! Возьмите эту медаль, она ваша. Это ваша медаль».
Папа растерялся и стал отнекиваться. Они обнялись и замерли. Какое счастье, что был такой момент в жизни.
Личное первенство по конкуру традиционно происходит в последний олимпийский день. Олимпиада уже вся отгремела и готовилась в закрытию. Дело происходило на той самой трибуне в Лужниках, ну, где Мишку отпускали с трибуны в вечность. Все помнят эти кадры.
Препятствия поставили на футбольном поле, и на Витино несчастье, система стала таким образом, что между препятствиями оказалась подновленная для футбольных матчей штрафная линия. Она резко выделялась фосфорическим белым цветом на фоне зеленого газона.
Папа уехал очень рано, один. В этот раз контрамарку ему не дали. Наверняка своим раздали. Было воскресенье. Мы все сидели дома перед телевизором и безотрывно смотрели конкур. Витя шел нулем с лучшим временем. Дело шло к победе. И вот в системе конь внезапно увидел яркую полосу и закинулся. У Вити был запас времени. Он развернулся и вновь зашел на прыжок. Но было совершенно очевидно, что Витя потерял контроль над ситуацией. Его нервозность передалась коню, и он закинулся второй раз. Стадион сопроводил неудачу протяжным воем. Мы дома тоже взвыли. И тут же пришли в ужас, что с папой В этот момент я прокляла спортивных чинуш раз и навсегда. И не жалею об этом. Надеюсь, что у них случились хоть какие-нибудь неприятности за украденную у старого тренера контрамарку.
Начался спектакль закрытия, а мы метались по квартире, не зная, что предпринять. Наконец папа появился. Это было лицо страдания. Надо было молчать. И мы молчали.
Церемонию закрытия я посмотрела спустя много лет, в какой-то кинохронике.