Третья часть
Предыдущие части
Часть 1 (1)
Часть 1 (2)
Часть 2
Возвращение в Москву
Итак, в1939 году папа был принят в академию имени Фрунзе, и началась совершенно новая жизнь. Сейчас модно ругать нашу прошлую жизь так же оголтело, как раньше хвалили. Самое примечательное, что делают это обычно одни и те же люди. Мне хотелось бы спросить у них, при каких обстоятельствах их родители, в подавляющим большинстве случаев дети крепостных крестьян, получили бы такое образование или такое место в социальной жизни, как после революции. В её ходе было совершено много безумств, принесено много чудовищных жертв. Но две очень важные цели, несомнено, были достигнуты- низы получили право на образование, а также заработали социальные лифты.
Вот на такой лифт и вскочил на ходу мой папа. Тем, кто не знает или уже забыл, хочу напомнить, что академия им. Фрунзе была и остается лучшим военным учебным заведением страны, нашим Вест Пойнтом. Можно сказать и так - это Гарвард для военных.
Мама с детьми приехала немного позже. Перед отъездом Света заболела токсической диспепсией. Так называлась тогда злостная разновидность дизентерии у детей. Ребенок довольно быстро превратился в дистрофичного заморыша, который целыми днями плакал и целыми днями поносил. Каково везти такого ребенка в плацкартном вагоне, легко себе вообразить. Трудно понять, где мама стирала пеленки. Зато я знаю, где она варила рисовый отвар, которым кормила живой скелетик. 8 раз в сутки через весь состав она ходила к машинистам и на паровозной топке варила кашу. Поезд шел тогда почти двое суток. К концу поездки мама сама уже падала от переутомления.
Поселили их в общежитии академии на Ярославском шоссе. Здание стоит до сих пор. Мы как-то проезжали мимо. Большая комната в 48 кв. метров была разделена двумя перегородками на три пенала - для трех семей. Так как папа заселялся последним, то им досталась середина. В правой части поселилась семья, с которой мы дружим по сей день. Это Бакый (Борис) Назиров и его жена, лучшая мамина подруга тетя Ксеня - Ксения Завгородняя. Она была старше мамы на год, значит ей было 20 лет, и у нее тоже были две девочки - ровесницы Жанночки и Светланы. С левой стороны жила семья с двумя мальчиками того же возраста. Перегородки не доходили до потолка, фактически все жили вместе. Была как-то курьезная история, как мама залетела в комнату и решив, что дома никого нет, села на детский горшок пописать. Но когда подняла голову, увидела, что Борис в своей части стоит на стремянке и вкручивает лампочку. Ну, это наша жизнь!
Несколько слов о Борисе. Так его называли на русский лад. Вообще он башкир, и его имя в переводе значит бессмертный. Его мама знала, что делала, когда называла сына. В 1942 году подполковник Назиров был тяжело ранен в боях на Волховском направлении и попал в плен в бессознательном состоянии. До весны 1945 года он был в Бухенвальде. Два раза он совершал побег, его ловили с помощью собак. Его тело было всё в рваных шрамах. Я очень горжусь тем, что он был один из советских офицеров, входивших в комитет освобождения лагеря. Я обязана напомнить, что Бухенвальд был единственным лагерем, который сумел организовать стойкое сопротивление, вооружиться, сам себя освободить и таким образом спастись от обязательного уничтожения.
А тогда это был очень способный, подающий блестящие надежды офицер. О его послевоенной судьбе я расскажу потом. Что касается тёти Ксени, она жива до сих пор.У них с мамой были похожие светлые глаза и совершенно одинаковые буйные кудри. именно эти две «штучки» завели в Москве моду на локоны дудочками. Тогда было принято волосы закручивать на ленточку, завязанную вокруг головы. Таким образом, сзади образовывался валик. Как-то они помыли голову, стали укладывать волосы, а потом поленились закручивать. Да и жалко стало такую красоту убирать, и они на палец намотали волосы, пока мокрые, и сделали штук 8 локонов. Через неделю вся Москва крутила волосы на папильотки, чтобы сделать такие дудочки.
Но вернемся в общежитие. В здании была коридорная система. Это значит, что все комнаты выходили в один коридор немыслимой длины. Комната нашей веселой команды была близко от входа, напротив мужского туалета. Женский туалет был на другом конце коридора, поэтому мама и решила присесть на детский горшок - боялась не добежать стометровку. В противоположном конце коридора находилась громадная общая кухня. Таскать оттуда кастрюли с едой, кипящий чайник и тарелки с кашей был испытанием силы и мужества. Один раз мама все-таки споткнулась и облилась кипятком, который оставил на бедре безобразный шрам размером с детскую ладонь.
Очень скоро стало ясно, что держать шестерых детей в одной комнате совершенно невыносимо, и детей сдали на шестидневку, организованную при академии. По субботам молодые отцы летели прямо в детский комбинат и возвращались оттуда, имея на каждом локте по ребенку. И начиналась веселая жизнь. Дети носились, три мамы торопились их накормить, обстирать, отмыть, обиходить, папы пытались нейтрализовать потомство от явного разбоя. Жанночка без умолку пела, танцевала, рассказывала стихи, которые выучила за неделю. За два года, что папа учился, они ни разу не сходили в кино. В будние дни оба были допоздна заняты, а в воскресенье, несмотря на то, что обе мамы жили в Москве, никто не торопился остаться с двумя детьми. А они не умели просить. Никогда. И ни о чем.
Но всё равно было весело. Как только дети были сданы на попечение государства, встал вопрос, чем заниматься молодым мамам, получившим неожиданную свободу. И они с тётей Ксеней решили пойти учиться, единственные на все громадное общежитие. Они даже не сразу признались мужьям, куда исчезают следом за ними по утрам . Остальные жены слушателей или работали, или просто сидели дома. Поступили они в фельдшерско- акушерское училище, и стали делать замечательные успехи. Конечно, это поприще совсем не подходило тогда моей впечатлительной, очень эмоционально подвижной маме. Как-то раз они видели в клинике больного, погибающего от столбняка. Мама не могла прийти в себя от этого зрелища, действительно чудовищного. И надо же было, что через пару дней Света упала и разбила коленку. Экая невидаль, скажете вы, и будете абсолютно правы. А мама сошла с ума от ужаса и понеслась с ребенком на руках делать прививку от столбняка. В медпункте не знали, кому помогать раньше. На ней лица на было, и она ничего не слышала, что ей пытались втолковать видавшие виды медсестры.
А папа был полностью погружен в занятия. Несмотря на продолжающиеся чистки в армии, в том числе и среди преподавателей, учиться было захватывающе интересно. У нас сохранилось два папиных учебника. В обоих вырезана вступительная статья. Пока книжку готовили к печати, автор оказывался врагом народа. Так что из учебников просто вырезали страницы, оказавшияся «вражеской пропагандой». Особенно папа увлекался военной историей. Ему довелось слушать лекции самогО знаменитого специалиста в области военной истории профессора Разина. Он даже сдавал Разину экзамен и судя по рассказу, оба при этом получили удовольствие.
Семья жила по-прежнему очень скудно, на одну папину стипендию. Денег было в обрез, поэтому очень часто еда состояла из картошки с ивасями. Пировали обычно вчетвером. Тетя Ксеня тоже рассказывала про эти застолья с упоением. Я слышала про эту рыбешку такие востоженные рассказы, что ожидала Бог знает чего. (Когда иваси решились опять пришвартоваться к нашим дальневосточным берегам, стало ясно, как отличается легенда от реальности. Мелкое создание с дряблой плотью вызвало недоумение и неприятие.)
Было у барышень еще одно захватывающее совместное воспоминание, на сей раз сомнительного толка. Как-то в жаркий летний день, пока мужья были в лагерях, они взяли всех четверых дочек и вместе с бабушкой Малкой поехали купаться в Серебряный Бор. Русалки полезли в воду, а бабушка в тенечке выпасала молодняк. Появление двух кудрявых точеных куколок вызвало немедленное брожение среди публики. Сразу нарисовались кавалеры, и молодые мамы пустились кокетничать, используя весь нерастраченный из-за раннего замужества запас вертихвоства и обольщения. И так все замечательно складывалось, что уже договорились до похода в кино, и легкомыслие вытеснило из головок все тяжелые как камни рассуждения о долге, обязательствах и прочих атрибутах брака, даже самого счастливого. Бабушка, которая давно с неудовольствием наблюдала за своими бездумными взрослыми девочками, приняла гениальное решение: в тот момент, когда кавалеры от нежданной удачи уже совсем залоснились. К живописной группе с криками «мама, мама» прибежали или приползли, у кого как получилось, четыре крошечные девочки. Что случилось с кавалерами, у мамы с Ксеней, вызывало приступ истерического хохота до последних дней.
Враз осунувшиеся, они с ужасом спросили:
«Это ваши дети??!!»
Мама говорит, что они с Ксеней стали глупо хихикать и сказали, что наверно, наши, раз зовут мамами.
Короче, из-за бабушки история оказалась с немедленным разоблачением. По дороге домой они им еще больше испортила настроение, рассказав, что она думает по поводу их поведения.
Начало войны
В 1941 году папа заканчивал академию, и на преддипломную практику их решили отправить не куда-нибудь, а в Закарпатье. Последнее время развертывается дискуссия, собирался Сталин нападать на Германию или нет. То, что весь выпуск отправили на самый-самый запад, наводит на определенные размышления.
Утром 22 июня лагерь проснулся от канонады. Сначала все решили, что это учения, но очень быстро поняли, что случилось худшее. Очевидно, что в первые часы войны начальство действовало без паники. Наоборот, очень четко и организованно . Весь курс посадили в вагоны и отправили в Москву. Ужас начался в дороге. На всем пути следования эшелона уже не было ни одного целого вокзала. Все станции вплоть до Москвы лежали в руинах. Я как-то очень поздно догадалась спросить, было ли страшно в первые месяцы войны. И папа неожиданно ответил с таким порывом, будто заново пережил. Он даже обхватил голову руками и стал раскачиваться. Я поняла, чего им стоило осознать, что за два месяца немцы оказались под Москвой на расстоянии нескольких километров. И как велико было мужество этих людей, не сдавшихся, не прогнувшихся, а ставших насмерть и победивших невиданного врага.
Выпускные экзамены отменили. Свои экзамены офицеры этого выпуска сдавали следующие четыре года. В штабе кавалерии папе с мамой дали билеты на дневной спектакль в Театр Советской Армии. Он расположен в специально построенном громадном здании пятиугольной формы, как звезда. Строил его известный архитектор Алабян.
Когда они подошли к площади, оказалось, что театр тщательно закамуфлирован, а обманная картинка здания нарисована на площади, прилегающей к комплексу. Москву уже бомбили. Это было неслыханно и не укладывалось в сознании. Зал был заполнен офицерами и их женами. По ходу действия открывались двери в зал, и какой-то человек начинал, не обращая внимания на сцену, выкликать фамилии. Названные молча поднимались и выходили из зала. В середине второго действия выкликнули Зозулю, и он пошел между рядами, из тьмы на свет, навстречу судьбе.
Так случайно получилось, что на календаре моей памяти сегодня июнь 1941 года, а пишу я эту страницу 8 мая 2008 года. У нас ночь, телевизор гонит утреннюю программу из Москвы. Все вспоминают своих родных, воевавших на фронтах Второй Мировой. Захотелось и мне написать маленький перечень тех членов своей семьи, которых я знала или про которых я слышала.
Первым погиб тот самый Давыдка , младший папин брат - самый добрый, самый мягкий в семье. Младший лейтенант Давид Зозуля в 1941 году закончил пограничное училище и получил распределение на заставу под Брестом. Собственно, он не погиб, а пропал без вести. Мы пытаемся отыскать его следы до сих пор. Каждый раз, когда я слышу, как мучили советских военнопленных в немецких лагерях, я мысленно прошу, чтобы это был не он.
Нам всем казалось несправедливым, что память о нём исчезнет, как прах на дороге. Поэтому Сусаннин младший сын получил его имя. Растет у нас Давид Ашраф, хороший человек, черными глазами, ладной фигуркой, кипучей энергией и быстрыми движениями похожий на Зозуль.
Второй папин брат, Яков Зозуля, всю войну служил подвозчиком артиллерийских снарядов. Что такое четыре года ездить на подводе со взрывчаткой, воображааете? Когда папа стал командиром полка, дядя Яша попросил, чтобы папа забрал его к себе. Папа отказал. Он объяснил просто: посылать тебя на смерть я не смогу, а прятать тебя от опасности я тоже не смогу - это невозможно. Так и воевали на одном фронте, а увиделись уже после войны.
Папин зять Федор Скрынник закончил войну генерал-майором.
С маминой стороны муж старшей сестры, Яков Сегель, воевал в инженерных войсках.
Муж средней сесты, Петр Сопильняк, воевал на Ленинградском фронте. Красавец гренадерской стати, ростом за 180 см, весил после снятия блокады 48 килограмм. Закончил войну под Кенигсбернгом артиллерийским капитаном. Вернулся инвалидом с искалеченной рукой.
Мамин Брат, Абрам Майзлиш, рядовой, под Москвой был тяжело ранен, лечился по госпиталям почти год и опять ушел на фронт. Вернулся в начале 1945 года с туберкулезом. Выжил, долго работал парикмахером и был одним из лучших мужских мастеров в Москве.
Два маминых дяди погибли - один на фронте, другой на трудовом фронте - он был уже стар для передовой.
Зись Вайнштейн, мамин двоюродный брат, в 16 лет стал младшим лейтенантом и погиб с первом бою
Роман Вайнштейн, его брат, был рядовым. Как-то его забыли в течение 2-х суток сменить на посту, и он уснул стоя, за что попал в штрафбат. Был тяжело ранен, вернулся в обычные войска. Имеет боевые награды. После войны стал профессиональным военным, закончил академию бронетанковых войск, в отставку ушел подполковником.
Другой мамин кузен, Товий (Тевье, Анатолий) Шапирштейн служил на Дальнем Востоке, воевал с Японией.
Его жена, Роза Гулько, ушла на фронт в 18 лет, воевала 4 года в зенитной артиллерии. Слава Богу, жива до сих пор. И так же боится тараканов, как в детстве. Очень смешно пищит от ужаса. Как она воевала, ума не приложу.
Из всей нашей семьи не попал на фронт только папин брат Михаил. Он был мобилизован и работал на военном заводе в Новосибирске
А больше в семье мужчин не было. Вот такие «Ташкенты» были в нашей семье, господа антисемиты.
На этой патетической ноте я закончила свои писания в день великого праздника. А через две недели, сидя в ночном автобусе по дороге из Торонто в Нью- Йорк, в темноте и покое стала вспоминать, на чем закончила, и чуть не рассмеялась вслух, таким глупым показался мне весь этот пафос. Я вдруг поняла, что попыталась боднуть воздух. Я вдруг как-то так ясно, как в момент озарения, поняла, что люди, которые ненавидят каких-то других людей не за что-то конкретное, а просто за то, что они другие ( это могут быть евреи, кавказцы, татары, буддисты, коммунисты, велосипедисты, далее по списку) самые счастливые люди на свете. Им не нужны доказательства, и они не зависят от таких смешных вещей, как аргументы, факты и прочие мелочи. А я взялась распинаться и что-то доказывать.
Давайте так: ничего я никому не доказываю. Просто пишу правду и описываю события так, как услышала и увидела. Что называется «не любо - не слушай».
Знаете, почему я пустилась болтать и балагурить? Я боюсь начать писать о войне. Чтобы просто написать, надо заново прожить. А там все так страшно, что уже падая в бездну этих воспоминаний, я все цепляюсь за траву на краю обрыва, ломаю ногти, осыпаю комья и стараюсь избежать или хотя бы замедлить свой путь ТУДА.
Тетя Зина и дядя Петя
Давайте я сейчас расскажу про своего любимого дядю Петю. Это был муж маминой средней сестры. Я не отвлекаюсь от папы. Но по ходу дела появляются всё новые персонажи, жизнь которых была тесно сплетена в узел со всеми нашими. А такой человек, как Петр Лукьянович Сопильняк, мог украсить любое собрание - и людей, и персонажей. Это был один из самых оригинальных и искрометных людей, которых я только видела.
Вот как он появился в нашей семье. Сначала несколько слов о тете Зине, его жене. Надо сказать, что редко бывает,чтобы дети в одной семье были так непохожи друг на друга характером, как мамины братья и сестры. Но сейчас о средней сестре. Если моя мама была ранимая, нежная, мнительная, чувствительная, то тетя Зина - настоящая веселая хулиганка. Ее бесшабашный нрав, энергия, острый язычок и склонность к спонтанным решениям причиняли бабушке бездну беспокойства с детства. Ну, что стоит исторя, что она решила, будто ей пора носить лифчик, стянула у бабушки кусок ткани и что-то такое себе смастерила. А потом оказалось, что она извела рукав от платья, которое бабушка шила из уникальной контрабандной ткани. Когда это выяснилось, тетка три дня вместе со своим лифчиком отсиживалась в огороде. А бабушка не знала, как усмирить заказчицу, обещала ей обязательно достать материю и закончить платье. А сделать это никак не получалось, потому что возили «оттуда» не рулонами, а кусками, и никак не удавалось подобрать что-то подходящее. Вернуть деньги за весь отрез тоже не получалось, потому что он стоил баснословных денег. Я уже забыла, как все закончилось, но в любом случае очень плохо для бабушки.
Сахар был недоступным деликатесом, поэтому бабушка выдавала всем детям по конфетке на весь день, чтобы пить с ней чай. Так мама говорила, что Зина, которая была старше её на 5 с половиной лет, быстро съедала свою конфетку, а потом молниеносно облизывала мамину. Малышка тихо плакала в уголочке, а десятилетняя обидчица пила чай со сладким и торжествующе поглядывала на плаксу.
Сама тетушка любила вспоминать, как они с девочками обманывали извозчиков. По вечерам они любили сбиться в стайку, всем вместе взять извозчика, а по дороге потихоньку вываливались в снег и исчезали, сопровождаемые бранью и криками обманутого бородатого мужика.
У бабушки оставались последние непроданные сережки, так тетя сдала их в пользу кого-то из побирушек вроде коминтерна.
В Москву семья перебиралась в несколько заходов. Первым уехал мамин брат - учиться на парикмахера. Он был подростком, работал подмастерьем у родственника и спал у него же в закутке на подоконнике. Потом туда перебралась старшая мамина сестра, которая уже была замужем. Бабушка с младшими сначала оставалась в Житомире. Но жизнь их так быстро менялась к худшему, что она оставила девочек 15 и девяти лет в надежде, что старшая присмотрит за младшей, и поехала готовить место для переезда - квартиру, работу. Через две недели она получила телеграмму - встречай тогда-то. Каков же был её ужас, когда на вокзале оказалась только тетя, и то проездом. Оказалось, она завербовалась на строительство Магнитогорского комбината и ехала дальше на Урал уже в группе комсомольцев. А девятилетняя мама осталась одна в их квартире.
Мама вспоминала, что путь в туалет был через какой-то коридор, и в его пол бились крысы толстыми спинами, поэтому она сидела ночами, поджав ноги, в углу постели, и была готова лопнуть, но не пойти пописать через этот коридор ужаса. Есть она ходила к какой-то тетке, которая не очень озаботилась, что ребенок остался один. Она спросила, хочешь жить у нас? Ну не хочешь, то и не надо. Сказать по правде, тогда ни у кого негде было жить - все ютились и выживали.
Через два дня бабушка уже была в Житомире и забрала брошенного ребенка с собой.
В Магнитке тетка тоже не задержалась.Через 2 недели она уже была в Москве. Счастье было, что тогда режим еще не рассвирепел окончательно и её побег со стройки коммунизма сошел ей с рук.
Это была востроглазая девушка с пышной грудью, осиной талией, мелкими белыми зубками, веселая и неукротимая. Вся эта роскошь весила 42 килограмма и была украшена сверх того пушистыми кудрявыми волосиками и мгновенной словесной реакцией. Выскочила она замуж в 16 лет, но очень ненадолго. Ровно через год решительно вернулась к бабушке уже вместе с новорожденным сыном. Теремок пополнился любимым внуком. А еще через год она завербовалась на Камчатку и уехала, оставив сына на попечение бабушки и сестры.
Вот тогда и появился в нашей жизни дядя Петя. Что говорить, любовь, она и на Камчатке догонит. Дядя Петя был из тех украинских крестьян, которых искали для гренадерского полка - этакий кудрявый великан и красавец. Тётка им гордилась до невероятия. Кто бы с кем бы ни познакомился, она всегда дожидалась своей очереди и тихо спрашивала, а какого он роста, этот новый кавалер. И всегда удовлетворенно вздыхала. Редко бывают такие связанные навеки и одновременно смешные пары. За всю их жизнь я не помню дня, чтобы дядя не пошел встречать ее после работы, даже если болел, даже если валился с ног от усталости. Вообще тетя закончила финансовый техникум, но бухгалтерская работа была скучной для нее. Последние годы она сидела кассиром в булочной рядом с домом. У нее были два выдающихся качества - феноменальная способность к счету и абсолютная честность. Это делало её известной на всю округу фигурой. А ей нравилось, что она еще и общается с народом с утра до вечера. Дядя Петя очень любил ее бойкий нрав и серьезно объяснял мне, что он ходит встречать тетю, чтобы она никого не побила. Вот один из поводов для драки. Напротив её кассы в отделе по приему бутылок стоял тихий согбенный еврей с таким унылым носом, что пройти мимо него и не обидеть для местных пьяниц было очень зазорно. Так дядя говорил, что как только его обижают, Зина берет счеты, запирает кассу и идет бить обидчиков. Так надо помогать жене. Сказать по правде, тот, кто ее собрался бы обидеть, три дня бы не прожил. Но мужнина преданность и солидарность здорово ее поддерживали. Вот пример ее молниеносной схватки с каким-то полковником, жившим в соседнем подъезде. Зашел он как-то за хлебушком после работы, а тут этот стоит, носатый, тихий, и портит своим видом людям настроение. Ну, полковник зычным голосом и спрашивает, чего это он еще тут, а не убрался помогать своему племени. Унылый привычно промолчал, а тетка своим звонким голосом и акающим московским говорком спрашивает, а чего это ему надо туда ехать. У евреев, слава Богу, там все в порядке. Это вам надо туда ехать, товарищ полковник, это ваших там расколошматили так, что надо срочно откачивать. Булочная была полна народу. Все ржали так, что булки падали с полок.
Командир убрался весь красный, и я своими глазами видела, как вечером он по дороге домой заглядывал в витрину, и если видел тетку на ее троне, проходил мимо. Знай наших.
В 1940 году тетке наскучило сидеть на Камчатке, и бабушка в очередной раз получила телеграмму: «Встречай, целуем. Зина. Петя». Так страна узнала про Петю. Ну, мои были уже ученые, лишних вопросов не задавали. Сказано - Петя, значит, так тому и быть.
Так вот, воевал дядя на Ленинградском фронте, и голодали они не так, как сами ленинградцы, но тоже до полного безумия. Например, он рассказывал, что если к ним какой-нибудь начальник с инспекцией являлся на лошади, в нее палили со всех сторон, независимо от того, сидит ли еще на ней всадник или уже хватило ума выметнуться из седла. Кого-то действительно так застрелили. Лошадь обдирали, пока она еще по инерции бежала.
Немцы, со слов дяди, тоже голодали, но не так, как наши. Я спрашиваю, откуда он это знает. Он говорит, потому что у них паслась корова с теленком, а наши бы теленка давно с голодухи съели. Так наши многие часы и бездну смекалки потратили на то, чтобы заманить дурачка к своим окопам. Но не вышло. Немцы тоже были не промах, караулили крепче, чем оружие.
Они сидели в окопах напротив друг друга, и многие знали друг друга в лицо. Немцев все-таки кормили получше. Им бросали продовольственные посылки. Если посылки падали на нейтральную полосу, то никто не стрелял, а с двух сторон из окопов выпрыгивали солдаты и пулей неслись к посылке - кто первый успеет. Иногда дрались, но никогда не применяли оружие - установилось своего рода «водяное перемирие».
Как-то раз дядин взвод раздобыл мешок пшеницы. Вообще-то под угрозой расстрела всю еду полагалось сдавать на кухню, но все пытались как-то добычу припрятать. А как съесть пшеницу? Она же не разваривается! Сначала они её пытались втихомолку раздолбить на камнях, потом терли. Как ни мучились, сварить до каши не удалось. Они съели то, что получилось, и всех немедленно прохватил понос. Так их и вычислили, потому что они, извините, ходили непереваренными зернами. Еле отбились от трибунала. Но зерно пришдось отдать все, до пыли.
Наши войска на Ленинградском фронте были почему-то в большой степени укомплектованы узбеками, которым это двухлетнее сидение в болоте было еще мучительнее, чем другим. Так вот, сидят они как-то в окопах, делать нечего, есть нечего, холодно, мокро, а немцы с утра до ночи талдычат по репродуктору: «Русские, сдавайтесь. Русские, сдавайтесь. Мы вам..», ну и все такое прочее. ПередохнУт немного и опять за свое. И вот в очередную паузу робкий голос с сильным акцентом: «Русский нет. Узбек нада?». Тут же политруки метнулись, но слава Богу, не вычислили.
А вот как дядя рассказывал, какие плакаты висели у немцев в блиндажах. Это они смогли увидеть, когда вышибли сидельцев из насиженных землянок. Вообще дядя говорил на восхитительной смеси русского и украинского, отчего далалось еще смешнее.
Так вот, говорит он, что на картинке нарисован самолет У-2. В кабине сидит летчик «у шапци, у кожуси», а на земле стоит дедок в ватнике и с бородёнкой. Летчик кричит сверху: «Дед! Нимцы у сэли е?» Дед отвечает: «Е». Тогда летчик достает большой тесак, перегибается и начинает пилить веревку, на которой под самолетом привязана бомба - готовится бомбить позиции.
Хочется рассказать, что он часто подшучивал, как какие-то соседские евреи ходили гуськом один за другим. Впереди старый Шлема, за ним Черня с ребенком, следом Соломон и Рувим, следом Ривка с кастрюлей. Я не сразу поняла, что он так подшучивает над подвигом своей семьи. В погромы они прятали соседей у себя в подполе, и таким строем соседи сначала шли прятаться, а потом им стучали в крышку, они выбирались из подпола и отправлялись восвояси.
Когда я стала совершенно взрослой и у меня завязывались с кем-то отношения, похожие на дружбу, я спрашивала у себя: «Интересно, а они меня спрячут, если что». И ответ почти всегда был отрицательный. Попробуйте, советую, очень хорошая тест-система. В такой стране, как наша, никто не знает, чья завтра очередь сидеть в подвале - не то у соседа, не то на Лубянке, или как там это теперь зовется...8 августа оказалась очередь осетин в Цхинвали. Так что быть готовым никогда не помешает.
Продолжение