ВЕСНА. Часть Первая. СУМЕРКИ
А на Паску Ванька Зеленухин пришёл домой и помер. Лёг, как обычно, около стола на пол, положил под голову чугунок и - привет!
Пашка Коростелёв вошёл без стука, сел на порог, почесался и сказал покойнику:
- Завтра дверь тебе воровать пойдём. Я на том краю приглядел одну.
Почесался и добавил:
- С тебя бутылка.
Зеленухинская башка свалилась с чугунка и грюкнулась об пол. Пашка удивился:
- А я, по-твоему, за так на тот край полезу? Во даёт!
Зеленухин лежал возле чугунка.
- Закурить дай... - сказал Пашка.
Зеленухин не дал.
Пашка вышел из хаты и увидел Ванькину жену. Жена матюкалась, безрезультатно пытаясь загнать Пашкиного хряка на свою свинью.
- Не будет с его никакого толку! - огорченно сказала Зеленухина и посмотрела на Пашку. - Бутылку ж взял - вот сам её и покрывай давай.
- С меня тоже толку не будет, - сообщил Пашка, глядя на свинью. - И с Ваньки твоего не будет: помер Ванька-то... Вот те и Паска...
...Пулемёт Шкалик нашёл, как и все, на Сенчурах. Пулемёт был в смазке. Шкалик всю осень искал патроны. С того края приходили делегаты и тихо вели переговоры. Шкалик послушно пил их самогонку, но пулемёта не сменял даже на предложенную корову. Шкалик готовился к танцам и поэтому продолжал искать патроны.
«Пулемёт даётся человеку только раз», - сказал Шкалик делегатам. В 41-ом армия отступала со стороны Хутора. В 43-ем армия на Хутор вернулась. А после этого Хутор сорок лет не пускал тот край к Сенчурам. Коровы на хуторе были и свои...
***
Хряк со свиньей без никакой любви мирно жрали бульбу, в хате убивалась Зеленухина, а Пашка шагал к председателю уличного комитета, чтоб позвонить ментам и в больницу. По улице ехала баба на велосипеде. Метров за пять до Пашки она слезла с велосипеда и молча уставилась на Пашку.
«Гадюка!» - устало буркнул Коростелёв и прошёл мимо, не поворачивая головы. Баба вздохнула и медленно поехала дальше, внимательно глядя по сторонам...
...Шкалик закончил забивать патроны во второй диск и поставил пулемёт на стол. Звякнув подойником, с улицы вошла мать. Шкалик налил водки, выпил и закурил.
- Серёга! - подозрительно спросила мать. - Это не пулемёт?
- Не, - сказал Шкалик и снова выпил, - это от велосипеда.
***
В милиции сказали: «Ладно!»
- Чего - ладно?! - возмутился Пашка. - Можно подумать, вы его на пятнадцать суток посодите! На что он там похожий станет?! Может, его еще вылечить можно. Может, у его сон такой, ну... надолго... Врача б надо...
В милиции положили трубку.
- Ну и шо делать-то? - спросил Коростелёв у председателя.
Председатель стриг ногти на ногах и складывал их в миску.
- Я так понимаю - хоронить, - сказал председатель. - С такого перепою он и через двадцать годов не встанет... Съешь мочёное яблоко.
В окне замаячила баба на велосипеде. Председателева нога дернулась и сшибла миску.
- Твою мать! - сказал председатель, собирая ногти. - Шоб ты сгорела!
...Шкалик давно собрался и уже два раза выглядывал на улицу, оба раза возвращаясь в хату. По скрипу он догадывался, что велосипед сужает круги. Шкалик придирчиво осмотрел штаны. Они должны были чуть нависать над скатанными болотными сапогами.
Шкалик подумал, что пулемёта может оказаться мало и, свинтив гирьку с ходиков, сунул её в карман. Время в доме Шкалика остановилось...
***
Милиция привезла фотографа.
- За шо, интересно, людям деньги плотют? - пробурчал Пашка. Председатель фотографа тоже не любил.
В том феврале фотограф поехал на делянку за дровами и взял с собой трехлитровку самогона. Самогон они с мужиками не допили, а банку поставили под берёзу и сделали карточку. Ушлый фотограф потом в районе напечатал карточку в газете. Называлось - «Весенний этюд». Вроде как берёзовик в банке.
Интересное дело! - а что ни желобка на берёзе, ни зарубки, то народ, значит, совсем на Хуторе тупой, ничего не понимает? А что берёзовик в феврале? Да в газете тоже дураки какие-то: за что зря деньги плотют!
***
... Немецких автоматов осталось два на весь Хутор. Правда, на том краю их и вовсе не было. Тот край вооружался ружьями и самопалами. Хуторские, собравшись по вечерам на брёвнышках, задумчиво свистели в стволы обрезов. Может, тот край и свистел в свои самопалы, но обрезов у них тоже не было: в 41-ом армия, как известно, отступала между Хутором и Сенчурами...
Соседи сидели по лавкам вдоль стен и перешёптывались. Ванька лежал на столе в новых штанах. От него по прежнему несло перегаром.
- Он у вас что - на столе, что ли, помер? - спросил фотограф.
- Под столом, - призналась Зеленухина. - На стол потом уже...
- Шо значит - потом? - спросил сержант. - Сперва помер, потом на стол залез? Ну-ка, положьте под стол, как было.
Пашка с председателем положили Ваньку на пол. Фотограф начал ладиться со своей техникой. Председатель смотрел на него с неприязнью. Пашка подложил под Ванькину голову чугунок.
- Так и было, - сказал Пашка, - да и на карточке так лучше выйдет.
Соседи, услышав про карточку, тоже стали ладиться к Зеленухину.
- Чегой-то вы? - испугался фотограф.
- На карточку, - сказал Пашка - не чужие же!
Было неудобно: Ванька лежал на полу, приходилось нагибаться и выворачивать голову, чтоб попасть в кадр.
«А если всем рядом лечь - дак чугунков не хватит...» - подумал Пашка о постановочном моменте.
Фотограф обозлился:
- Я для криминализьму снимаю! Карточек не будет!
Соседи засмеялись: дураков нашел - сам снимает, а сам говорит, карточек не будет.
- Дураков нашел! - крикнул Пашка. - За шо токо деньги плотют!
Соседи решительно сгрудились вокруг Зеленухина и повыворачивали шеи.
- Сымай давай! - натужно просипел председатель.
Фотограф плюнул и нажал кнопку. Бабки, хватаясь за бока, взялись разгибаться и разбредаться по лавкам. Председатель, выпучив глаза и кашляя, выправлял двумя руками шею.
- Весенний этюд! - сказал председатель, косясь на Зеленухина.
- Теперь врача! - крикнул сержант.
Обиженный на милицию врач проскрёбся к Ваньке сквозь бабок. Он пытливо посмотрел на чугунок и уверенно сообщил:
- Помер. Давай его на стол обратно...
...Шкалик шел на танцы с ясной головой, имея в ней светлую мысль: определиться наконец с пулеметом. Сзади скрипел велосипед. Шкалик шел на танцы конкретно получить по морде.
***
Выносили Пашка с председателем.
- А куда хоть? - спросил Пашка у врача.
Врач воровато оглянулся и присоветовал:
- А к ментам положьте. Они ж его первые осматривали, вот пускай теперь и разбираются, куда его. Хоть на химию.
- На мыло, что ли? - не понял председатель.
- Не! - тюрьма такая.
- Куда ж его в тюрьму-то? - задумался председатель.
Он дёрнул врача за рукав. Тот собрался что-то ответить, но вдруг посинел и крикнул поверх Пашкиной головы:
- Спасу на тебя нету! Глаза б мои тебя не видели!
За Пашкой печально заскрипел велосипед. Из-за председателя высунулся перепуганный фотограф:
- Уехала?
Председатель кивнул.
- Пошли к ментам, - сказал Пашка...
...Пели хуторские. Они пели и тыкали пальцами в какую-то приблуду, которую они уважительно называли «ёника». Шкалик на правах хуторского тоже пару раз ткнул в «ёнику».
Танцы тоже были на хуторской стороне. Вообще, место было стратегическое: вроде, на Хуторе, но сильно близко к тому краю. На том краю танцев не устаивали, так как «ёника» была только у хуторских, хотя никакая армия её, понятно, в 41-ом под Сенчурами не закапывала...
***
Сержант однозначно сказал грузить к врачам.
- Это санитарная машина, - гордо сказал врач.
- Ну!
- А он помер!
- Правильно сделал. И чего?
- А раз помер, машина специальная надо.
- Ну?
- Во ты умный! С откудова у нас такая машина? К ментам ложьте...
Пашка повернулся к председателю:
- Позови отца Игнатия.
***
...Шкалик спрятал пулемёт за «ёнику» и поцапал гирьку в кармане. Ему разрешили два раза матюкнуться в микрофон. Шкалик проверил, правильно ли нависают штаны над сапогами, матюкнулся в микрофон уже без спросу и пошел на площадку выбирать наощупь бабу...
***
Пашка с врачом сидели в «козле» на заднем сиденье. Иван сидел посерёдке и они держали его под руки.
Лысый врач оказался пьяный и теперь все время засыпал, выпуская Ваньку. Пашка злился и пинал врача ногой. Тогда лысый ненадолго просыпался и сонно бормоча «Больной, больной, шо ж это вы...» хватал Ваньку за другую руку.
...Весело насвистывающий сержант сел за руль. Пашка с врачом притихли. Только врач при этом опять выпустил Зеленухина и Ванька, словно любящая корова, тут же положил башку сержанту на погон.
***
Шкалик танцевал «медленный танец». Правда, музыка была не сильно медленная, а хуторские вообще могли на своей «ёнике» чего хочешь сыграть, все равно она только выла да гудела. Другое дело, что на танцах, как правило, было не до музыки: хуторские отслеживали действия того края, а тот край смотрел, чтоб хуторские не выбирали их баб: бабы на том краю наощупь были не в пример лучше хуторских.
...Стоя метрах в двадцати от «козла», сержант орал Пашке:
- Куда хочете, туда и девайте! Хоть в морг, хоть в профилакторий! Хоть студентам подарите! Они до этого дела лютые!
- Вислюга! - ругнулся Пашка. - На все Сенчуры - один студент, дак и то: во-первых, он токо на водку лютый, а во-вторых, его уже шесть годов, как с откуда-то выгнали...
Из-за угла вышли председатель с отцом Игнатием.
- Не ори, сукин кот! - сказал отец Игнатий сержанту. - А то я всех соборую!
- Тю! - горько сплюнул сержант.
Пашка с врачом под шумок поволокли Зеленухина к задней дверце «козла».
- Сиди, Иван! - сказал Пашка, усадив Зеленухина и подперев его лопатой. - Сиди. Глядишь, еще и обойдётся...
...Тот край напрягся моментально: Шкалик нагло мусолил Вальку. Валька была гордостью того края и кто зря её не мусолил. «Ёника» завыла еще быстрей, а танцы стали еще медленней: тот край явно готовил атаку. Шкалик демостративно поправил концы штанов над сапогами.
Валька томно прижалась к Шкаликову животу. Вальке нравилось: там было так твердо, как на их краю не бывало. А Шкалик, ожидая получить по морде, думал о том, что не зря он сунул в штаны гирьку от ходиков...
***
- Какого чёрта тебе нас соборовать, ты и так уже все отделение анафеме предал?!
- Не спорь с пастырем! - предупредил отец Игнатий. - Пастырь я вам или хрен верёвкин?! Особенно на Святую Паску...
Он повернулся и сообщил председателю:
- Бачишь, какой злой? Это чего? - А того, что сквернословил в храме божьем, дак я сзаду подкрался - ка-а-к перехерачу его кадилом по хребтине! А за дело: будет знать, что такое христианское смирение!
Он снова повернулся к сержанту:
- Молитесь, иродово семя!
- Нам больше делать не хрен... - огрызнулся сержант. - Знаешь что, дядька - вот нехай у тебя корову упрут, дак мы тогда на Троицу всем отделением за нее Дзержинскому и помолимся.
***
...Шкалика били как-то несильно. Дали раз по морде и задумались. Шкалик не успел обозлиться и поэтому подставил морду опять. Ему опять дали по носу. Шкалик даже гирьку не стал доставать: размазал сопли да пошел к Вальке...
to be continued