Анти-Левиафан, Шаг в сторону
Предисловие:
Этот текст сочинялся долго и, не побоюсь этого слова, мучительно. Был он задуман, потом отложен на время праздников, потом меня свалил вирус, за вирусом последовали неприятные осложнения... Словом, на данный момент смотреть на него мне довольно-таки противно. Я бы его и бросила вообще, если бы не знала, что от этого буду чувствовать себя еще хуже: терперь не могу незавершенки и долгостроя. Однако, сегодня я получила стимул, наконец, собрать себя в кучку, и, несмотря на нудную, неотвязную головную боль, домучать, этот пост и вывесить его на всеобщее обозрение.
Что случилось? И зачем так срочно вывешивать?
Да вот, читая в блоге А.Илларионова (вот здесь: http://aillarionov.livejournal.com/494264.html поправки к проекту Программного заявления КС, предложенные М.Кацем (и приходя от этих поправок во все большее изумление), наткнулась я на пункт, который на мою больную голову подействовал как удар молотком, а именно (далее - цитата из М.Каца с сохранением орфографии и пунктуации): "Некоторые из утверждений вообще не поддаются документальному подтверждению, и лежат в плоскости ощущений авторов, например ответственность государстве перед народом". Конец цитаты.
Посидев пару минут и побормотав себе под нос несколько раз что-то вроде: "То есть, как - в области ощущений? Каких, нафиг, ощущений? Как - не поддаются документальному?..О чем это все?.." - я вспомнила, что лежит же у меня несчастный текст-сирота, позабыт-позаброшен, нелюбим и недоделан. Как раз на эту тему.
Вот тут я и решила, что голова - головой, а назвался груздем - не говори, что не дюж. И была - не была, повидаться надо. Как-нибудь допишу текст. Пусть кто-нибудь передаст М.Кацу для его сведения. А другим членам КС - в качестве моего вклада с поддержку "республиканского" проекта Программного заявления.
Итак:
"Hands of a king are the hands of a healer"
(J.R.Tolkien, "The Return of the King")
Чем дальше я продолжаю обдумывать проект "Левиафан", тем больше я сама себе напоминаю персонаж из давнего, наивного (но совершенно очаровательного) мультика про Паровозик из Ромашкова. Был там такой паровозик, который совершенно не мог ехать прямо по проложенным для него рельсам, а все норовил отползти в сторону и посмотреть на бабочек, послушать соловья или - уж совсем из рук вон - встретить рассвет в романтическом месте. В одном этот паровозик был, конечно прав: если ехать исключительно по рельсам, то нечего рассчитывать на что бы то ни было кроме хорошо известных и привычных пейзажей. Если же отползти немного в сторону...
Вот, например, в прошлый раз мы остановились на том, что с появлением "Публичного" государства начинает широко распространяться и укореняться идея о том, что в обязанности государства входят не только функции принуждения и насилия, но и забота о своих гражданах, особенно о тех из них, кто не в состоянии себе помочь сам. Постепенно становится как бы само собой разумеющимся, что государство должно выступать в роли "опекуна" наименее привилигерованных и наиболее социально беззащитных слоев населения. Эта идея воспринимается с энтузиазмом, если не сказать - с восторгом и получает свое развитие в популярных политических доктринах самого широкого спектра - от консервативных до радикальных. Скажем, к концу XIX в. в большинстве европейских стран никто уже не сомневался в том, что именно государство должно обеспечивать всеобщую грамотность населения, и различия были только в том, как именно этого достичь. Именно на этой плодородной почве и выросла современная концепция "социального государства" со всеми вытекающими из этого последствиями. Впрочем, о последствиях чуть позже. Сейчас, мне кажется, самое время отползти немного в сторону и посмотреть, как же зародилось само представление о том, что аппарат насилия, каковым, несомненно, государство являлось с самого своего начала, может (и должен почему-то) выполнять еще и функции опеки населения и заботы о нем. С чего бы?
Опять же, если посмотреть на эту проблему с другой стороны, то возникает и встречный вопрос: а было ли в истории человечества время, когда государство (в любой своей форме) НЕ несло ответственности за благосостояние своих подданных? В конце-то концов, как правило, все смены правителей (с глубокой древности и до наших дней) объяснялись именно тем, что старый режим пренебрегал своими обязанностями по отношению к народу и в результате довел этот самый народ до крайностей - как в бедствиях, так и в мерах, необходимых для их преодоления. Да что там революции: фараоны египетские, священные и абсолютные повелители Двух Земель не имели права проспать восход солнца! Фараон нес личную отвественность за то, чтобы Солнце каждое утро восходило над его страной, и обязан был приветствовать своего Небесного Отца согласно древнему ритуалу. Не говоря уж о разливах Нила, качество и своевременность которых тоже были в прямом ведении фараона и зависели от того, насколько точно он придерживался всех необходимых предписаний.
Словом, опять мы вернулись к истокам государственной власти, к моим любимым "царям-жрецам" и к тому моменту, когда государство только (в исторической перспективе - действительно "только-только") оформилось как институт и как идеологическая концепция. Некоторые коллеги (особенно те из них, кто не имел опыта антропологической работы) скептически отнеслись к утверждению, что именно идея "божественного происхождения" власти "царя-жреца"/вождя стала той почвой, на которой выросло впоследствии все развесистое древо государственности. Действительно, выглядит это несколько непривычно (подробности здесь http://susel2.livejournal.com/16714.htm ). Практически настроенным историкам, экономистам и политикам представляется гораздо более убедительной картина мира, предполагающая все-таки примат материи над духом: сначала возникает необходимость в структуре насилия (экономическая, геополитическая или иная), а затем эта структура вырабатывает соответствующую идеологию для своего поддержания и укрепления. Дебаты по этому поводу могут быть совершенно захватывающими и практически бесконечными, подобно знаменитой загадке о курице и яйце. Есть и несколько аргументов в пользу "идеалистической" концепции: эти аргументы предлагаются антропологией и фольклористикой. Не буду, однако, повторяться - ссылка выше предлагает их всем любознательным достаточно развернуто.
Однако, независимо от того, что все-таки появилось первым - яйцо или курица понятие о божественном происхождении власти или аппарат насилия, получается, что идея того, что власти предержащие имеют перед своим народом некие вполне конкретные обязательства, была заложена в концепцию государства с самого начала. Примитивная ситуация, подобная "рейдерскому захвату", вряд ли может быть применима к возникновению прото-государства в общинах, где все взрослые мужчины были охотниками/воинами и, следовательно, в любой момент могли выразить свое недовольство вполне решительным образом c оружием в руках. Должна была существовать (и существовала, см. в указанной выше ссылке) причина, по которой насилие, чинимое вождями, казалось стОящим того. Существовала идея полезности вождя и его, в конечном счете, необходимости для выживания вверенного ему населения. Собственно, именно в этом с самого начала и заключалась коренная ответственность прото- (а впоследствии - и реального) государства. В обеспечении выживания населения
Функция выживания, надо сказать, тоже имела вполне сакральный характер, т.к. у очень многих народов миф о творении описывает людей как детей богов (т.е. потомков перво-вождей/перво-царей). Следовательно, выстраивался некий замкнутый круг ответственности: народ принимал власть вождя, вождь обеспечивал народу благосклонность богов, боги проявляли свою волю в явлениях природы, а также - и это важно! - через традицию, т.е. установления предков. Согласно же этим установлениям конечной инстанцией, решавшей, насколько вождь соответствует занимаемой должности, было, опять же, решение народа. Выражение "Vox populi - vox dei" отнюдь не было метафорой. Идея ответственности прото-государства перед народом, как выразителем воли богов, просматривается здесь совершенно отчетливо. Правда, за время существования государственных структур эта идея претерпела довольно значительные изменения. Посмотрим на эту эволюцию поближе.
В вождествах идея ответственности воплощалась чрезвычайно прямолинейно и кристаллизировалась в личности вождя (и иногда - членов его семьи) . В качестве посредника между народом и богами вождь должен был регулярно объезжать свои территории, тем самым как бы освящая их. Он должен был (обязан был!) иметь множество жен и/или наложниц, и множество детей от них, тем самым символически обеспечивая плодовитость всех женщин своего народа. (Эта функция была особенно важна в аграрных обществах, т.к. это было впрямую связано с обеспечением хороших урожаев).Ну, и так далее. Как видим, ответственность колоссальная. Лишь царь, потомок богов (или герой, наподобие Геракла, Персея или Тезея, также сыновей богов) мог обеспечить своему народу благоволение вышних сил и процветание. А так же одерживать победы над врагом и отводить от полей стаи саранчи
Кстати! Закончив предыдущий абзац, я вдруг поняла, насколько антропологически точной оказалась формулировка русского перевода "Интернационала": "Никто не даст нам избавленья// Ни бог, ни царь и ни герой". Это фактически - формула отречения от архаических ценностей, основанных на связи с божеством. Именно эти фигуры - бог, царь и герой являлись на протяжении тысячелетий "гарантами" существования общества. Всю ответственность, какой бы огромной она ни была, "царь-жрец" нес - и это очень важно! - перед управляемым им народом, который, со своей стороны, являлся носителем воли богов, воплощенной в Традиции и Законе. Проще говоря, вождь выполнял свой долг не потому, что считал, что лично он был чем-то обязан своему народу, а потому, что его к этому вынуждало божественное происхождение: он был каналом прямой связи между Землей и Небом. Его успехи в чисто земной деятельности расценивались как доказательство успешности его сакральной миссии. Отсюда и берет свое начало понятие об особой природе царской власти, о священности царской крови (во всех смыслах этого слова). Казнь короля Карла I (уже в просвещенном 1649 году!) потрясла Европу, и продолжала ее потрясать еще долгое время главным образом именно фактом святотатства свершившегося: кровь короля была пролита на плахе рукой палача. Многие современники описывали страшный шок, который испытали все присутствовавшие при казни.
Если кому стало интересно, с какой стати я поместила в текст эту, вполне академичную и, потому, с исторической точки зрения, безответственную, картину, то ответ уведет нас еще немного в сторону. Однако, он, мне кажется, заслуживает внимания. На картине изображен норвежский конунг Хокон Добрый на том тинге, где он пытался предложить своему народу принять христианство где-то в середине Х в. Сам Хокон был крещен когда воспитывался при дворе английского (саксонского) короля Этельстана, а, став конунгом, решил обратить в свою веру и остальных норвежцев. Однако, эта идея не получила поддержки бондов. Они не желали поститься по пятницам и прекращать всякую полезную деятельность по воскресеньям. По крайней мере, таковы были их аргументы, предъявленные конунгу. Самому ему - так и быть - позволялось исповедовать христианство, но таким образом, чтобы это не бросалось в глаза и не гневило богов. (Разумеется, именно потенциальный гнев богов и был главной причиной того, почему бонды не пожелали отказаться от традиции предков). В конце концов, Хокон был вынужден исповедовать христианство так скрытно и так незаметно, что после его гибели придворный скальд сложил поэму о том, как мервый конунг, павший в битве (как положено вождю!) прибывает в Вальхаллу и вступает в чертоги Одина.
Разумеется у любого человека, знакомого с историей "крещения Руси" князем Владимиром, этот рассказ вызывет противоречивые чувства. Так и тянет провести параллели между тем, как смиренно покорился решению тинга Хокон и тем, как отреагировал на отказ киевлян креститься Владимир Святославич. Ответов на возникающие (в том числе и риторические) вопросы может быть много. Не будем совсем уж отползать в дебри. Главное тут, на самом деле, не в личностях. Пусть не при Хоконе, а позже, но крещение Норвегии (и Скандинавии в целом) сопровождалось не меньшими эксцессами, чем крещение Руси. Просто уж больно красочен эпизод с ликвидацией капища в Киеве, избиением волхвов и загоном населения в Днепр (кто выплыл - тот оказался крещеным, кто утонул - туда ему и дорога). В Скандинавии христианизация встречалась с неменьшим сопротивлением, и тоже в конечном счете проводилась "огнем и кровью". Эти примеры тем и ценны, что показывают, где проходил предел власти вождей, и в какой момент закладывались основы для превращения вождества в "Личное" государство. (Подробнее о концепции "Личного" и "Публичного" государства здесь: ttp://susel2.livejournal.com/22576.html причем необходимо отметить что концепция эта была выдвинута А.Н.Илларионовым).
Это происходило в при разрыве с традицией (родо-племенными религиями) и при переходе к организованным религиям иерерхического типа, особенно, разумеется, к монотеизму. В Европе почву для "Личного" государства создавала христианизация, в других регионах это были другие религии (иудаизм, буддизм, хотя и не только они. Впрочем, это - отдельная, очень интересная тема, углубляться в которую сейчас, пожалуй, не стОит). При разрыве с традицией правитель больше не мог претендовать на роль "потомка божества" в буквальном смысле, что запускало процесс постепенной секуляризации его функций. Подчеркиваю: это именно процесс, который длится чрезвычайно долго, столетиями, и четких границ здесь, разумеется, быть не может. Важна тенденция: роль "помазанника Божия" (в христианской традиции или ее аналог в других традициях) - это шаг в сторону концентрации чисто практических функций в руках короля, в то время, как духовное окормление народа отдавалось в ведение церковно-жреческой иерархии.
Именно в силу того, что в процессе перехода от вождества к "Личному" государству правитель постепенно утрачивает функцию "посредника" между народом и божеством, ответственность государя перед народом со временем тоже перестает быть опосредованной. Именно в "Личном" государстве монарх становится символом нации, воплощением неких светских общенациональных идей и чаяний. Это находит свое выражение в создании как бы персонифицированных, и в то же время общих связей между государем и народом. Так, "королева-девственница" Елизавета I заявляет, что она "обручена с Англией"(или даже выражается более сильно: "my husbands, my good people" - "супруг мой, мой добрый народ"). Практичный и приземленный Генрих IV Бурбон повторяет, что он хотел бы, чтобы у каждого французского крестьянина варилась в горшке курица на обед. В России, где за царем прочно закрепилось определение "батюшка", разделение светской и духовной властей вылилось в острейший конфликт церковного раскола XVII в., что привело в конечном счете к утрате церковью политического влияния. Петр I закрепил эту ситуацию, ликвидировав патриаршество и низведя духовные власти в стране до уровня одного из министерств. В "Личном" государстве идея "божественности" власти вообще (и царской власти в частности) получила чрезвычайно сильный удар, но все еще продолжала существовать: монарх рассматривался как последняя инстанция в поисках справедливости а - иногда - и исцеления от болезней или уродства (хотя эта последняя функция все более переходила к мощам святых, чудотворным иконам и т.п.).
В "Личном" государстве монарх становится одновременно символом и светским воплощением нации ("государство - это я"(с)), но, вместе с тем, и результаты его деятельности рассматриваются уже не через призму соответствия божественным установлениям, а как следствие его личных качеств. Короли оцениваются как политические деятели ("добрый государь Генрих", "мудрая королева Елизавета", "изменник Карл", "мотовка Мария-Антуанетта" и т.п.) Да хотя бы то, что говорили о царской семье в России накануне революций 1917 года может служить прекрасным примером подобных оценок. Одновременно с оценкой личности возникает и личная ответственность. Государь должен был лично печься о благополучии страны и действовать на благо своим подданным. Обязательства достаточно абстракные, но, тем не менее, достаточные для того, чтобы в наиболее политически развитых обществах того времени начали возникать идеи примата ответственности власти перед народом по отношению к функции насилия. Так, уже упоминавшийся Карл I Английский был осужден за государственную измену, что, собственно говоря, было бы нонсенсом, если бы государство заключалось в особе монарха или если бы, как в вождестве, правитель воплощал в себе божественное начало. Вождя можно было казнить (принести в жертву) за измену божественным установлениям и за нарушения обычаев, но никак не за измену "государству", ибо, по большому счету, государство и состояло из него самого.
Казнь Карла I, глубоко потрясшая европейское общество, стала первым шагом на пути от "Личного" государства к "Публичному". Это уже - феномен чисто европейский, поскольку формирование "Публичного" государства шло на почве северо-европейских демократических традиций и парламентских установлений в сочетании с возрожденными (в период Возрождения, пардон за тавтологию) античными принципами "публичного блага" (res publica). В эпоху Просвещения эти общие принципы, будучи переработаны и объединены в светскую идеологию, привели к переосмыслению концепции государства и к созданию идеи государства, принадлежащего "народу". (Разумеется, понятие "народ" здесь следует понимать очень ограниченно, скорее как противопоставление понятию "государь").С XVIII в., весь XIX в. и начало XX в. в Европе шел процесс перехода от "личного" государства к "публичному". Распространилось и укоренилось понятие "общественного договора", т.е. взаимных обязательств государства и населения, принятых ради обеспечения наиболее благоприятных условий существования людей. Ответственность государства при этом, разумеется, была серьенее, поскольку в его распоряжении находились средства насилия и способы принуждения.
Важнейшим критерием перехода к "Публичному" государству можно считать избирательное право. Его возникновение (в разных странах в разное время, но в среднем - в конце XVIII - XIX вв) и постепенное распространение на все более широкие слои населения приводит к тому, что возникает и приобретает все большую поддержку концепция того, что государство вообще "принадлежит" народу и является тем орудием, с помощью которого "народ" (т.е. избиратели, принимающие участие в голосовании) обеспечивают свои интересы и добиваются наилучших условий развития общества. (Повторяю, я сейчас говорю о теории: то, как все это выглядело на практике и к чему привело мы еще обсудим)
В результате всех этих процессов в "Публичном" государстве возникает представление о том, что функции "обязательств" государства перед населением (если хотите, функции "служения" государства его гражданам) более важны, чем функции насилия и подавления. Собственно, с этого времени и сами функции насилия и подавления стыдливо маскируются, и даже наиболее откровенным из них придается форма "служения интересам народа": налоги повышаются якобы "на образование и пенсии", воинская повинность вводится якобы исключительно для "защиты от агрессии", ну и так далее. Это все разъяснять не нужно, мы все в данный исторический момент находимся в "Публичном" государстве и видим, как оно работает. Воздержимся еще на какое-то время от оценочных суждений (хорошо или плохо, надо или не надо, кто виноват, что делать и куды крестьянину податься (последнее, кстати - совсем не такой пустой вопрос, как кажется!)). Отметим только, что до сих пор в общественной мысли существует консенсус (или практический консенсус) относительно того, что государство, несмотря на все свои недостатки, приносит больше пользы, чем вреда, и что пользу эту оно приносит постольку, поскольку несет ответственность за благоденствие (в пределах возможного) вверенного ему народа.
В заключение хочу отметить, что на протяжении всего этого текста (который может показаться многим запредельно идеалистическим) я сознательно воздерживалась от анализа каких бы то ни было "реальных" выгод, которые государство приносило населению с момента своего возникновения. Поскольку государство - установление социальное, то и существует оно ровно до тех пор, пока социум воспринимает его как необходимость (пусть даже в форме "неизбежного зла")
Обеспечивал ли фараон в действительности восход Солнца над Египтом? До тех пор, пока население Египта было в этом уверено, власть фараона была незыблема. Ну вообразите на мгновение, что завтра Солнце может действительно не взойти! Да ради того, чтобы этого избежать можно потерпеть и фараона, и всю его семью, и сборщиков налогов впридачу! Нет?
Точно так же современный человек убежден, что в отсутствие государства человеческое общество погрузится во мрак - не бессолнечный мрак вечной ночи, а во мрак бесконтрольного насилия, упадка культуры, ликвидации всех человеческих ценностей... То есть, еще более бесконтрольного насилия, я имею в виду. Еще большего упадка культуры, ну и так далее. До тех пор, пока эти убеждения существуют, государство никуда не денется. Ибо закреплена за ним функция ответственности перед обществом, и выполняет оно ее, по крайней мере теоретически, по мере возможности.
Есть ли альтернатива государству? Мы, собственно, и едем в ту сторону, только паровозик иногда увлекается, как я уже говорила...