ГЛАВНЫЙ ПРАЗДНИК
Не помню 9 мая 45-го года в Москве… Странно, потому что помню очень многое и куда как менее важное, что случалось гораздо раньше, а вот самого Дня Победы не помню. Аэростаты в небе помню. Колонны серых немцев у нас на Новинском - помню. Круглые тонкие американские шоколадки с узенькими, ýже апельсиновых, дольками в оранжевых плоских коробочках - мой первый в жизни шоколад (Мура привозил, о нем еще расскажу) - и тот помню. А День Победы - нет. Только - как за неделю до того все, вся наша семья - нет, папу не помню там, но бабушка, мама, ее сестра - любимая моя Инна, дедушкина сестра Клара и ее дочка Веруля (они у нас тогда жили), все тихо-тихо, не переговариваясь - очень это было странно для нашего дома, стояли у черной тарелки, которая висела на стене, и ждали, когда же Левитан объявит наконец о капитуляции Германии. У такой, вот уж не чаяла найти, оказалась экспонатом Ярославского музея: 
Ожидание отчетливо запомнила. Но это было ночью 2 мая. А дальше - ничего. Так что представляю себе все только по фильмам. Особенно - по одному из самых любимых: «Летят журавли»…
Может быть, болела, скорее всего, так, но ужасно обидно. Самый главный день, самый главный Праздник мимо меня прошел.
Вообще от войны у меня осталось мало впечатлений. Тогда я еще умела завидовать - и меня одолевала просто страшная зависть к тем, у кого отец был на фронте. В семейную легенду вошла моя дурацкая фраза: «Как хорошо Вите, у него два папы: один на войне, другой дома, тот, который на войне, ему фонарик с цветными стеклами привез, красным и синим, а тот, который дома…» Нет, не помню, что делал тот папа, который дома… И завидовала вовсе не фонарику, думаю, что тут даже и зависти-то не было, больше удивления: у ребят из моего детского сада, а потом школы чаще отцов не было вовсе, а тут целых два. Но чудовищно острое, до боли, чувство неполноценности от того, что мой папа не пошел на фронт, хотя никаких таких ни болезней, ни причин по работе, чтобы оставаться в тылу, у него не было, помню. Да если хотите, до сих пор это не ушло… Потому что и сейчас не понимаю, как можно было не поехать хотя бы с писательской бригадой, ездили же все другие… Думала: он струсил, потому и не пошел воевать, пионеры воевали, а он не пошел! Может быть, и тут причина моих позднейших расхождений с отцом. Может быть, потому и не сильно люблю его песню «Прощание» («Иди, любимый мой родной, суровый враг принес разлуку…») на музыку Хренникова, которую поют до сих пор. Сейчас поискала в сети, нашла сразу два исполнения: Зыкина и Пахоменко, - но не умею выложить тут. Только все равно мне казалось и кажется, что папа не имел права ее писать. Наверное, не права. Если людям она нужна…
С биологическим, как сейчас говорят, отцом отношения не складывались, но у меня был «как папа», с которым мы дружили до последнего дня его жизни, которого нежно люблю до сих пор, про которого помню так ясно, как он приезжал с фронта - красавец, весь в ремнях, в каких-то казавшихся мне сверкающими, словно зеркала, сапогах, веселый, похожий на героев фильмов-про-войну, которые мы ходили смотреть с бабушкой - так ясно, будто это было вчера. Мы очень дружили, мало сказать - дружили, и Мура Белаковский был мне действительно больше чем отец. Я помню много буден и праздников, связанных с его присутствием, но расскажу сейчас только об одном, разумеется, о 9 мая - о том, когда праздновали десятилетие Победы.
Конечно же, я не могла не прийти в этот день к Белаковским, в их дом «гостиничного типа» на Покровке (тогда Чернышевского), где на кухне было штук двадцать керосинок и примусов и где по коридору можно было от конца до конца ой как долго бежать, если в салки. Нас, детей - а к Белаковским все всегда приходили к детьми - никогда никто не ругал тут, когда мы шумели. Нас любили и нас понимании. Так, конечно же, я не могла не привести именно в этот дом, наверное, один из самых теплых и гостеприимных в Москве, свою первую любовь, Мишку Маслова, ну а с нами заявился и лучший его друг, Коля Васильков - никому тогда и в голову не могло прийти, что мы с Колей всего через пять лет поженимся… Понимаю, что странное, немножко даже идиотское воспоминание о Празднике Победы - ТАКОМ дне, но…
В тот день Мура налил нам водки и сказал: «Вот что, ребята, так вы этот день запомните еще лучше. Пусть это будут ваши первые фронтовые сто грамм. Давайте-ка пробуйте со мной и у меня, а не где-то в подворотне, потому что вы должны знать, что такое правильная водка, это раз, и сколько - ваша норма, это два». Мы были ужасно горды, что пьем! водку! с победителем! И, забегая вперед, скажу: не знаю, урок ли был Муркин или организм у меня такой, но что такое опьянение, что такое похмелье - а ведь позволяла себе в жизни много и в разных смесях - так и не знаю…
А если вспоминать еще про «фронтовые», то это будет старый Дом кино, куда мы (после Парка культуры) каждый год приходили с Колей 9 мая. Там - прямо у входа, под лестницей, стояли стаканы, налитые до половины и накрытые кусочком черного хлеба. Такой был пригласительный билет. Приходили на - с тех пор, как Леонид Быков сделал этот фильм - всегда одно и то же, такое любимое: «В бой идут одни старики». И мы смотрели - со слезами на глазах. И поздравляли киношников-фронтовиков. И все всех любили. И это было прекрасно.
Очень много прошло времени - из «моих» фронтовиков в живых осталось всего трое. Нет рядом тех людей, близких людей, которых я всегда благодарила за то, что сохранили мне жизнь, с которыми праздновала Победу раньше. Нет Муры, Моисея Львовича Белаковского, боевого офицера - сегодня буду звонить в Гамбург его жене, милой моей Мурочке, которую люблю с четырех моих, тридцати ее лет. Нет моей тети Фриды, которая прошла всю войну хирургом в фронтовом госпитале. Нет Сережи Вронского, дорогого нашего Сережки, крестного Коли в кинематографе и чудесного друга. Нет Анатолия Юрьевича Никича, незабываемого моего АЮ. Нет… Нет… Нет… Вечная им память.
Но ведь вот - почти что рядом, а душой совсем рядом - мои любимые друзья Виктор Васильевич Филатов, Федор Савельевич Хитрук, Иосиф Яковлевич Боярский… Каждый из них был на войне от звонка до звонка. И, ребята, фантастика - они ведь, все трое, до сих пор работают, до сих пор учат студентов, пишут книги. Им - благодарность за всех. Им - низкий поклон. Спасибо, мои дорогие, какое счастье, что вы с нами! Живите долго!!!
Ожидание отчетливо запомнила. Но это было ночью 2 мая. А дальше - ничего. Так что представляю себе все только по фильмам. Особенно - по одному из самых любимых: «Летят журавли»…
Может быть, болела, скорее всего, так, но ужасно обидно. Самый главный день, самый главный Праздник мимо меня прошел.
Вообще от войны у меня осталось мало впечатлений. Тогда я еще умела завидовать - и меня одолевала просто страшная зависть к тем, у кого отец был на фронте. В семейную легенду вошла моя дурацкая фраза: «Как хорошо Вите, у него два папы: один на войне, другой дома, тот, который на войне, ему фонарик с цветными стеклами привез, красным и синим, а тот, который дома…» Нет, не помню, что делал тот папа, который дома… И завидовала вовсе не фонарику, думаю, что тут даже и зависти-то не было, больше удивления: у ребят из моего детского сада, а потом школы чаще отцов не было вовсе, а тут целых два. Но чудовищно острое, до боли, чувство неполноценности от того, что мой папа не пошел на фронт, хотя никаких таких ни болезней, ни причин по работе, чтобы оставаться в тылу, у него не было, помню. Да если хотите, до сих пор это не ушло… Потому что и сейчас не понимаю, как можно было не поехать хотя бы с писательской бригадой, ездили же все другие… Думала: он струсил, потому и не пошел воевать, пионеры воевали, а он не пошел! Может быть, и тут причина моих позднейших расхождений с отцом. Может быть, потому и не сильно люблю его песню «Прощание» («Иди, любимый мой родной, суровый враг принес разлуку…») на музыку Хренникова, которую поют до сих пор. Сейчас поискала в сети, нашла сразу два исполнения: Зыкина и Пахоменко, - но не умею выложить тут. Только все равно мне казалось и кажется, что папа не имел права ее писать. Наверное, не права. Если людям она нужна…
С биологическим, как сейчас говорят, отцом отношения не складывались, но у меня был «как папа», с которым мы дружили до последнего дня его жизни, которого нежно люблю до сих пор, про которого помню так ясно, как он приезжал с фронта - красавец, весь в ремнях, в каких-то казавшихся мне сверкающими, словно зеркала, сапогах, веселый, похожий на героев фильмов-про-войну, которые мы ходили смотреть с бабушкой - так ясно, будто это было вчера. Мы очень дружили, мало сказать - дружили, и Мура Белаковский был мне действительно больше чем отец. Я помню много буден и праздников, связанных с его присутствием, но расскажу сейчас только об одном, разумеется, о 9 мая - о том, когда праздновали десятилетие Победы.
Конечно же, я не могла не прийти в этот день к Белаковским, в их дом «гостиничного типа» на Покровке (тогда Чернышевского), где на кухне было штук двадцать керосинок и примусов и где по коридору можно было от конца до конца ой как долго бежать, если в салки. Нас, детей - а к Белаковским все всегда приходили к детьми - никогда никто не ругал тут, когда мы шумели. Нас любили и нас понимании. Так, конечно же, я не могла не привести именно в этот дом, наверное, один из самых теплых и гостеприимных в Москве, свою первую любовь, Мишку Маслова, ну а с нами заявился и лучший его друг, Коля Васильков - никому тогда и в голову не могло прийти, что мы с Колей всего через пять лет поженимся… Понимаю, что странное, немножко даже идиотское воспоминание о Празднике Победы - ТАКОМ дне, но…
В тот день Мура налил нам водки и сказал: «Вот что, ребята, так вы этот день запомните еще лучше. Пусть это будут ваши первые фронтовые сто грамм. Давайте-ка пробуйте со мной и у меня, а не где-то в подворотне, потому что вы должны знать, что такое правильная водка, это раз, и сколько - ваша норма, это два». Мы были ужасно горды, что пьем! водку! с победителем! И, забегая вперед, скажу: не знаю, урок ли был Муркин или организм у меня такой, но что такое опьянение, что такое похмелье - а ведь позволяла себе в жизни много и в разных смесях - так и не знаю…
А если вспоминать еще про «фронтовые», то это будет старый Дом кино, куда мы (после Парка культуры) каждый год приходили с Колей 9 мая. Там - прямо у входа, под лестницей, стояли стаканы, налитые до половины и накрытые кусочком черного хлеба. Такой был пригласительный билет. Приходили на - с тех пор, как Леонид Быков сделал этот фильм - всегда одно и то же, такое любимое: «В бой идут одни старики». И мы смотрели - со слезами на глазах. И поздравляли киношников-фронтовиков. И все всех любили. И это было прекрасно.
Очень много прошло времени - из «моих» фронтовиков в живых осталось всего трое. Нет рядом тех людей, близких людей, которых я всегда благодарила за то, что сохранили мне жизнь, с которыми праздновала Победу раньше. Нет Муры, Моисея Львовича Белаковского, боевого офицера - сегодня буду звонить в Гамбург его жене, милой моей Мурочке, которую люблю с четырех моих, тридцати ее лет. Нет моей тети Фриды, которая прошла всю войну хирургом в фронтовом госпитале. Нет Сережи Вронского, дорогого нашего Сережки, крестного Коли в кинематографе и чудесного друга. Нет Анатолия Юрьевича Никича, незабываемого моего АЮ. Нет… Нет… Нет… Вечная им память.
Но ведь вот - почти что рядом, а душой совсем рядом - мои любимые друзья Виктор Васильевич Филатов, Федор Савельевич Хитрук, Иосиф Яковлевич Боярский… Каждый из них был на войне от звонка до звонка. И, ребята, фантастика - они ведь, все трое, до сих пор работают, до сих пор учат студентов, пишут книги. Им - благодарность за всех. Им - низкий поклон. Спасибо, мои дорогие, какое счастье, что вы с нами! Живите долго!!!