На то и баба, чтобы под мужиком лежать
- Маша, - сказал Егор без надрыва, потому, что денег на пузырь не дала, - устал я от тебя чёта. Извини, подруга, ничего личного, просто не любил я тебя никогда и всё. Не, не в обиду, просто у Евы… ладно, чего лишний раз объяснять, молодая она, щедрая, весёлая, вот и всё. У ей, понимаешь… сиськи как резиновые мячики, и там, там у ей, Машка, тебе не понять... Да ладно, не показывай своё вымя, я же не дояр.
- А квартира… а Ванька, сын, а я? Сдурел совсем?
- Не нагнетай, подруга, самому тошно. Квартиру разменяем, мебель вся моя. Или денег на шкалик давай.
- А Ванька?
- Чё ты со своим выродком привязалась, сама дитя хотела, я вообще не причём: сунул-вынул. Не наше мужское дело рожать, сиськи в рот пихать, ссанки стирать…
- На алименты подам, гадёныш!
- Жить надоело, да? Урою и на огороде закопаю.
Через три недели Егор вернулся.
Худой, голодный, грязный.
С гонореей, генитальным герпесом и воспалением желчного пузыря.
Спал на кухне. Лечился сразу от всего. Орал ночами.
Однако, каждый день цветы таскал и вкусности. Зарплату на стол клал без утайки.
Спустя время принёс справку о здоровье.
Простила.
Дальше незаметно затянула обыденность.
Как у всех.
Заботы, хлопоты.
Детский сад, работа, дача, ремонт, зарплата, кредит, холодильник, секс.
Постель, новая беременность…
Егор вроде за ум взялся.
Жизнь… нормальная, как у всех.
Не любит, значит, не любит, но не уходит ведь.
Кто знает, может брехал: сказал в сердцах, чтобы не приставала с расспросами.
Спит в обнимку, титьки мнёт, супружеские обязанности регулярно блюдёт, подарки дарит.
Даже целует изредка.
Как у всех, короче.
Сначала нервничала, переживала, ревела изредка. Наплачется и борщ готовить. Постирает, приберётся - в постель.
Егор ничего - ласковый, разве что иногда напьётся, начинает руками махать, вспоминает, какая у Евы… сиськи, вспоминает, у неё, как мячики, водки завались…
Бьёт, значит любит. Все так говорят. А сиськи… где же другие-то найти, если от мамки такие достались?
Любит - не любит. Мамка её в детстве тоже не любила. Даже из дома пару раз выгоняла. Совсем.
Мария тогда в подъезде спала.
Там её целомудренности и лишили. Но она не в обиде. Зато кормили бесплатно до самой осени, платья покупали.
Ничего. К мамке притерпелась, к Егору подавно.
Ладно. У всех так, ей ли не знать?
Главное, не спорить, не спрашивать ни о чём, не провоцировать.
Давать когда просит.
У мужиков на этот счёт пунктик: могут и в глаз засветить, покуда дурь не сбросят.
Мужик, одно слово: не поспоришь.
Дети, опять же. Без отца никак нельзя.
Так и живут.
А однажды Егор пришёл, расплакался, - люблю, - говорит, - пуще жизни люблю. Врал я тебе, врал, собака. Ева та пьяница, алкашка. И сисек у ей никаких не было. Совсем. Зато водка не переводилась. У ей мужиков тьма, все жидкой валютой волокли. Собой собака торговала. Всю жизнь только тебя одну люблю! А к ей ушёл потому, что дурак. Набрехал тебе сгоряча, потому, что на похмелку не дала, а обратно слова забрать не мог. Гордость, блин…
Мария, понятное дело, ничего не поняла. Где уж ей с бабьими куриными мозгами.
Только она его теперь точно не любила. Терпела и только.
Ради сына терпела.
Хозяйство общее. И вообще…
Главное, чтобы мир в доме, чтобы поесть-попить, чтобы…
Так-то она свыклась.
Что есть Егор, что нет его. Лишь бы не ругаться, не ссориться. Ноги раздвинуть, суп приготовить, портки постирать, родить иногда - ей не сложно.
Все ведь так живут.
Любит - не любит. Без разницы. На то и баба, чтобы под мужиком лежать.
Читайте в блоге:
Спасибо тебе, Лёлька! Часть 1 Спасибо тебе, Лёлька! Часть 2 Ну что, готов объявить нашу помолвку? Полные придурки