У меня есть подруга юности. Красотка и умница, нежная женщина с чувственным ртом. Она поет романсы таким грудным волнительным голосом, что даже я, которая романсы терпеть не может, быстро-быстро хлопаю ресницами, как кукла, чтобы прогнать слезы. (Правду сказать, в отношении слез я как Горький, рыдаю почем зря и от огней большого города, и от котяток, и от желтого листа в осенней голубой луже). Мужчины же просто валятся к ее стройным ногам.
Еще она печет пироги и кулебяки, для друзей отдаст последнюю вышитую гладью рубашку, дети, собаки, кошки и чужие мужья - все к ней ластятся, подставляя холки. Потому что от нее веет нежностью и добротой.
И как-то, несколько лет назад я впервые заехала к ней на работу - мы то ли в театр шли, то ли в филармонию. Она задерживалась и сказала, ну ты подожди меня в холле.
И тут я увидела…
В общем, секретарша, узнав, что я подруга Ирины Владимировны, пошла пятнами - сдавленным голосом предлагала мне кофе, чай, минералку, сок и конфеты. А подчиненные, выходя из ее кабинета, выходили со сложными лицами и заикаясь. Когда Ирка выпорхнула из своего кабинета, как всегда нежная и трепетная, сотрудники словно уменьшились в размерах - прошла такая волна на периферии моего зрения - вот просто все скукожились в мгновение за своими столами.
- Не скучала? - спросила меня подруга. -Тебя угостили кофе?
- Я предлагала, - вскочила секретарша, - но они отказались.
- Мне предлагали, - подтвердила я.
И мы пошли в филармонию, а потом щебетали в кафе, и она была нежная, нежная. И трудно было поверить, что люди начинают заикаться, идя к ней на прием.
Я одно время по работе много общалась с коллегой - директором другой турфирмы. Он был душа-человек. К нему всегда можно было обратиться с любой проблемой - горящим блоком мест на Хургаду, сложным визовым случаем или карантином, он легко и безвозмездно сводил между собой всяких нужных людей, знакомил их и дружил, не пряча в рукаве козырей, а на туристических междусобойчиках был душой компании, весельчаком и всеобщим объединителем и примирителем. Говорят, легко ссужал деньгами без процентов и залога. Девочки в фирме его обожали, и он входил в обстоятельства каждой из них, отпускал к больному ребенку и вытирал сопли, когда кого-то бросили. Как -то он купил новую квартиру и пригласил коллег на новоселье. Я впервые попала к нему в дом. Сидела за щедрым столом, пила бордо и не верила своим глазам.
Добрейшей души человек оказался домашним тираном. Его жена шага не делала без его разрешающего взгляда. В этой красивой женщине была повадка привыкшей к окрикам и тапку кошки. Голос ее был робок и неуверен. Пудря нос в ванной,я услышала, как он говорит ей на кухне - ты хоть что-нибудь можешь взять в руки, не уронив?
- Юра. Ну я, - услышала я робкий голос и тут же раздался звон разбитого стекла.
- Не можешь, - удовлетворенно прошипел мой приятель, - Росомаха.
- Юрка, что там разбилось? - крикнул кто-то из комнаты.
- Ерунда! На счастье! - прокричал он в ответ.
Я вышла из ванной.
Жена, втянув голову в плечи, неуклюже сметала осколки в совок.
- Помочь? - улыбнулась я.
- Что вы, что вы, - испуганно сказала Юрина красивая жена и покраснела.
Как-то я имела продолжительный и напряженный разговор с партнером по телефону. Когда я наконец положила трубку, в кабинет зашел мой любимый мужчина, который заехал за мной вечером.
- Нда, Анна, - сказал он, глядя на меня каким-то новым взглядом. - Теперь я понимаю, почему твои девочки так произносят в трубку - Анна Валерьевна занята, у нее переговоры.
- Почему?
- Крута, мать, я слушал под дверью и радовался, что все это ты не мне говоришь.
- Ерунда, - сказала я - я голоса не повысила и была леденяще вежлива.
- Вот именно, - сказал он.- Не знаю, как тебя теперь и целовать. Страшно.
- А девочек я своих не обижала ни разу, - сказала я.
- Ну да, я помню, как ты отчитывала бедняжку Алису.
- Ну так то за дело, сказала я.
- Еще и справедлива, - сказал он. -Ужас.
И мы поцеловались