ФУНДАМЕНТАЛЬНЫЙ МЕХАНИЗМ И ЗАКОНЫ НЕКЛАССИЧЕСКОЙ ВОЙНЫ. Часть II
Продолжение статьи "ФУНДАМЕНТАЛЬНЫЙ МЕХАНИЗМ И ЗАКОНЫ НЕКЛАССИЧЕСКОЙ ВОЙНЫ"
Часть первая: - https://strigunov-ks.livejournal.com/683815.html
***
Новый тип угроз возник в условиях глобализации и усложнения между- народных процессов, роста их взаимосвязанности в политической, экономической, финансовой, информационной, технологической, производственной и иных сферах. Взаимозависимость достигла такой степени, что кризис в одной части света приводил к негативным последствиям в другой, а сама интеграция дала новые возможности для реализации своих интересов теми или иными акторами. Особенно это касается стран, являющихся ядром капиталистической системы, на базе которой и проходит глобализация. После распада СССР данный процесс достиг планетарного масштаба: наиболее развитые капиталистические страны получили серьезное преимущество над его периферией и полупериферией. Соответственно, для решения различных задач, которые ранее были неразрешимы без прямой военно-силовой интервенции, потребовались новые подходы, поскольку в условиях сильной взаимосвязанности риски от прямой интервенции часто неприемлемо возрастали.
Другим ограничителем на прямую военную агрессию являлось наличие у ряда ключевых стран-антагонистов оружия массового поражения (ОМП), включая ядерное оружие (ЯО), термоядерное оружие (ТЯО), боевые отравляющие вещества (БОВ) и т.д., массированное применение которых могло привести к омнициду, то есть к тотальному уничтожению всего живого. Следовательно, выстроенный в рамках гарантированного взаимоуничтожения стратегический баланс сил был еще одним типом сдерживания и препятствовал прямой интервенции. Во времена «холодной» войны даже опосредованный конфликт в странах т.н. «третьего мира» при определенных условиях грозил перейти в прямую масштабную войну между сверхдержавами.
Еще одним фактором можно считать удорожание вооружения и содержания военнослужащих. На текущий момент стоимость самих вооружений и их обслуживания часто существенно дороже отработанных с их помощью целей. Например, стоимость каждой из закупленных ВМС США в конце 2017 года крылатых ракет «Tomahawk» составила 1,32 млн долларов (здесь и далее затраты обозначаются в долларах США). Всего было выделено 260 млн долларов за 196 единиц ракет (Fergus K. US Navy to procure 196 Tomahawk cruise missiles from Raytheon for $260 million. The Defense Post. [online]. 2017. November 3. URL: thedefensepost.com/2017/11/03/tomahawk- cruise-missiles-us-navy-raytheon/ (дата обращения: 29.04.2019). Таким образом, стоимость одного залпа из 59 ракет «Tomahawk» по сирийским объектам после бездоказательных обвинений Дамаска в использовании БОВ в апреле 2018 года составила 77,9 млн долларов. Согласно данным министерства обороны США по состоянию на 30 июня 2017 года т.н. кинетические операции против ИГИЛ (организации, запрещенной на территории Российской Федерации), начиная с 8 августа 2014 года, обошлись в 14,3 млрд долларов. Среднесуточная стоимость операции при общей длительности в 1058 дней составила 13,5 млн долларов (7 U.S. Department of Defense. Operation Inherent Resolve. Cost of Operations, 2017. [online]. 30 June. URL: https://dod.defense.gov/OIR/ (дата обращения: 29.04.2019). При этом по отдельным оценкам только в 2017 году число погибших мирных жителей в результате авиаударов превысило шесть тысяч человек.
Другой пример - использованная в Афганистане бомба GbU-43/b mOAb (тяжелый боеприпас фугасного действия) против игиловцев (ИГИЛ, ИГ («Исламское государство Ирака и Леванта» или «Исламское государство») - организация, запрещенная на территории Российской Федерации.). Это одна из самых мощных неядерных бомб в мире, стоимостью в 16 млн долларов за единицу (Beaumont P. moab attack on Isis was a baffling choice in cold-blooded terms of cost. The Guardian. [online]. 2017. 14 April. URL: www.theguardian.com/us-news/2017/apr/14/moab-attack-isis- baffling-choice-cold-blooded-terms-cost-afghanistan (дата обращения: 30.04.2019). Во всех случаях эффективность применения авиации и боезарядов особой мощности довольно сомнительна, так как целями выступали формирования иррегулярного типа, неспособные сбить летательные аппараты противника.
В Сирии квазигосударство игиловцев удалось уничтожить совместными усилиями сразу нескольких коалиций, а одну из главных ро- лей в этом, наряду с российскими Воздушно-космическими силами России (ВКС), играли наземные проиранские «прокси»-силы, Сирийской арабской армии (САА), подразделения, подготовленные российскими Силами специальных операций (ССО), и курды. В Афганистане запрещенные на территории Российской Федерации «Исламское государство» и «Талибан» не только не разгромлены, но и за последние годы увеличили свое влияние. Другой пример - программы создания самолетов F-22 и F-35, стоимость которых превышала ВВП некоторых стран, а целей, достойных их применения, так и не было найдено. Таким образом, в современных войнах использование высокотехнологичных вооружений и военной техники (ВиВТ) часто дает низкое соотношение по критерию «эффективность/затраты».
В результате, к концу XX - началу XXI века сложилась ситуация, когда технологически развитый актор в ходе развязывания агрессии рисковал получить ответный неприемлемый урон от достаточно развитого противника, также обладавшего современным оружием огромной разрушительной силы. С другой стороны, применение с низким коэффициентом полезного действия ультрасовременных ВиВТ против технологически менее продвинутого противника вызывало сомнения в целесообразности такого подхода. Оставляя в стороне вопрос об узковедомственных интересах в лоббировании разработок и производства новых дорогостоящих вооружений, заметим, что риски, связанные с неприемлемым ответным уроном и сомнительной экономической обоснованностью применения новых типов вооружения, стали серьезным ограничителем на прямую интервенцию. Если к ней и прибегали, то в весьма ограниченном формате для минимизации рисков и издержек.
Вышеозначенные причины показывают, что к последней четверти XX века у потенциального агрессора резко сократились возможности для прямой военной интервенции, что, впрочем, не отменяло его геополитические, экономические и прочие интересы. Возникла парадоксальная ситуация, которая могла быть разрешена только одним способом - через достижение результата, сопоставимого с результатом от интервенции, но без использования прямой военной силы. Выход был найден, однако для этого потребовалось кардинально пересмотреть взгляды на вопросы национальной стратегии и управления.
***
Пути к новым подходам насильственного контроля шли параллельно друг другу и только в 70-80-х годов прошлого столетия они пересеклись. К ним относились создание соответствующей теоретической базы и практические наработки, но конкретного момента их интеграции, по всей видимости, нельзя выделить. Отметим лишь, что различные составляющие постепенно стали рассматриваться как часть одной системы взглядов, методов и технологий, конечная цель которых заключалась в теоретическом обосновании и практическом применении новых подходов в деле достижения насильственного контроля над объектом-мишенью международных отношений без применения прямой интервенции. Одним из важнейших этапов здесь можно выделить кардинальный пересмотр стратегического мышления в США - стране, чье руководство впервые перешло от классических подходов к принципиально новым (отчасти объяснение этому можно найти в книге З. Бжезинского «Великая шахматная доска» [9], где он отметил, что американское доминирование после 1991 года представляло собой «обширную и сложную систему, не являвшуюся иерархической пирамидой»*).
*«Напротив, - далее пишет З. Бжезинский, - Америка стоит в центре взаимозависимой вселен- ной, такой, в которой власть осуществляется через постоянное маневрирование, диалог, диффузию и стремление к формальному консенсусу, хотя эта власть происходит, в конце концов, из единого источника, а именно: Вашингтон, округ Колумбия». Прогнозы геостратега оказались во многом ошибочны, но суть неиерархической формы американского гегемонизма в первые 10-15 лет после распада СССР он подметил верно. Не исключено, что квазисетевой характер завершающегося периода Pax Americana лежал в основе сдвига в стратегическом мышлении и пересмотра устоявшихся взглядов на мировые процессы.
Его суть впервые в публичном пространстве сформулировал сотрудник Госдепартамента Стивен Манн в нашумевшей статье «Теория хаоса и стратегическое мышление» [10]. По его утверждению, возникла необходимость перейти от старых, линейно-детерменированных парадигм к новым, базирующимся на теории хаоса парадигмам. В соответствии с мнением американского специалиста под «хаосом» имелась в виду нелинейная динамика или «динамический хаос», в основе которого лежит принцип самоорганизующейся критичности (СОК) [11]. Смысл данного принципа в том, что международная среда рассматривается как пример нелинейной динамической (хаотической) системы, где ее акторы (по сути, ее подсистемы) взаимодействуют между собой, достигая лишь временных критических состояний, когда даже небольшое событие способно запустить цепную реакцию других событий вплоть до явлений катастрофических масштабов. Старые взгляды, по мнению С. Манна, механицистские и линейные, неадекватны для описания международных процессов. Линейная парадигма закрепилась в эпоху биполярного мироустройства, когда в течение многих лет существовал баланс сил и сложилась иллюзия стабильности. Переход к использованию теории хаоса позволил радикально изменить взгляд на геостратегию.
В рамках новой парадигмы совершенно по-новому смотрится все взаимодействие на международной арене, но в данной статье мы затронем только его важнейшую составляющую - насильственный контроль. Примечательно, что в своей работе С. Манн предположил, что боевые действия выпадают из теории хаоса, так как в них принимает участие ограниченное число акторов, а в вооруженных силах доминирует иерархия и линейность в применении. Однако на момент публикации статьи (1992 г.) С. Манн в полной мере не мог знать о возможностях, которые открыли информационно-коммуникационные технологии (ИКТ) в последующие 10-15 лет. Именно благодаря экспоненциальному увеличению объема информации, передаваемому в единицу времени, удалось совершить громадный шаг вперед, а сама революция в области информационно-коммуникационных технологий (ИКТ) шла параллельно с поиском способов обойти существовавшие ограничения. Без интервенции основную роль неизбежно должны были играть неинтервенциональные элементы насильственного контроля. Разумеется, они применялись и ранее, поэтому возникает вопрос: в чем отличие? Полагаем, что ответ состоит в следующем: если ранее свергнуть тот или иной строй получалось в ходе прямой интервенции, то достигнуть того же результата без интервенции можно было только за счет кардинального роста эффективности от использования всех неинтервенциональных элементов насильственного контроля. Помимо теории хаоса и революции в ИКТ важнейшую роль в этом сыграли разработки в области организационного поведения, а также сетевые технологии. Эта интеграция неслучайна.
«Сетевизация» позволила контролировать децентрализованные составляющие в неинтервенциональных элементах насильственного контроля (особенно, в сетевых группах), увеличить точность воздействия на них вплоть до индивидуума, тем самым обеспечить большую управляемость процессом и радикально повысить точность желаемого результата. При этом, если для проведения экономического давления не требуется радикального повышения его согласованности с другими неинтервенциональными элементами насильственного контроля, достаточно дозировано усиливать его по мере нарастания нужного эффекта, то, когда дело касалось давления сетевых групп (при том, что сам агрессор участвует в этом процессе опосредованно), без сетевой организации уже нельзя было обойтись. Тогда при помощи ИКТ была достигнута большая скорость и емкость при передаче информации, за счет этого взаимосвязь пространственно-разрозненных сетевых групп резко возросла.
Фактически субъекту управления (стратегическому центру) удалось радикально повысить число управляющих команд на управляемый объект (сетевые группы, т.е. главную составляющую в неклассической войне), без которых последний увеличил бы разнообразие своих состояний до неприемлемого значения, а, следовательно, потерял управляемость. В результате управление сложной динамической системой в виде сетевых группа перестало бы соответствовать ключевому закону кибернетики - закону необходимого разнообразия.
Отсюда следует важнейший вывод: до применения подхода на основе теории хаоса вместе с использованием ИКТ и сетевой формы организации управления нельзя было добиться сопоставимого с интервенцией результата. Отсутствие теоретической базы (рассмотрения пространства между- народных процессов как операционной среды в виде сложной нелинейной динамической системы) и средств ее практического воплощения (ИКТ, сетевая организация, манипуляция массами) исключало оказание такого воздействия на среду при помощи неинтервенциональных элементов насильственного контроля, которое было бы сопоставимо по результату с прямой интервенцией.
Остановимся подробней на этом ключевом моменте. Среда, рассматриваемая как нелинейная динамическая система, требует адекватной парадигмы (отвечает на вопросы: почему среду следует рассматривать именно таким образом и чего этим можно добиться) и соответствующего инструментария (отвечает на вопрос о том, как этого добиться). В линейном подходе среда требует существенно меньшего количества управляющих команд, а для ее преобразования (в нашем случае - для осуществления насильственного контроля над объектом-мишенью) используется прямая интервенция на основе платформ [12].
Линейно-платформенный подход применим к прямой военной агрессии, но не пригоден при агрессии, где основная ставка сделана на неинтервенциональные элементы. Чтобы они по своей эффективности сравнились с прямой интервенцией, требовалось следующее. Так как агрессор не использовал свои ВС, то их роль должны выполнять неинтервенциональные элементы насильственного контроля, в особенности сетевые группы, действующие в его интересах, хотя и часто не осознавая этого. Однако управление над ними не может осуществляться по линейной модели, по аналогии с ВС, где имеет место иерархическая структура и директивное управление. В новом подходе управление должно быть опосредованным, в прокси-режиме и в существенной степени рефлективным. Однако основной недостаток данного подхода состоит в том, что в отличие от иерархического типа организации, свойственного ВС, добиться аналогичного уровня управляемости в отношении сетевых групп намного сложней. Более того, т.к. их организация по иерархическому принципу ВС невозможна или крайне затруднена (например, по политическим причинам: агрессор чаще всего старается скрыть свое участие в демонтаже неугодного режима), то управление осуществляется опосредованно над децентрализованными группами и индивидуумами.
При столь высокой степени детализации элементов воздействия на объект-мишень (вплоть до одного человека, единицы военной техники и пр.) произошел сдвиг от платформ к сети. По всей видимости, на этом основан принцип сетецентрической войны (военных действий) и сетецентрических операций (подробней см. [13]). Следовательно, тип их организации должен быть сетевой. Переход от иерархического типа организации к сетевому автоматически ужесточает требования к управлению. Число управляющих команд должно быть радикально увеличено, а их воздействие на сетевые структуры не должно быть беспорядочным, иначе управляемость процессом будет утеряна и необходимый результат окажется недостижимым. Для реализации эффективного управления над сетевыми группами требуется увеличение объема и скорости информационного обмена с ними и между ними, обеспечение обратной связью со стратегическим управляющим центром (агрессором), чтобы он имел представление о том, как проходит процесс и обладал возможностями для оперативной коррекции действий.
Однако важно не только увеличение числа управляющих команд, но и изменение их свойств. Очевидно, мотивация сетевых групп людей, которых опосредованно контролирует агрессор, кардинально отличается от мотивации его ВС. Здесь и требуются исследования организационного поведения, технологии рефлективного управления массами и т.п. Значительных успехов в этом направлении достиг Тавистокский институт человеческих отношений (Великобритания)[14]. Кроме того, особое положение здесь занимают методы спецслужб, например, использование отдельных лиц или целые группы без их ведома («втемную»). Как следствие, важно не только количественное изменение управляющих команд в сторону их кардинального увеличения, но и их качества (через рефлективное управление).
Подробно этот вопрос уже был освещен отечественными специалистами (Овчинский В.С., Сундиев И.Ю. Организационное оружие: функциональный генезис и система технологий XXI века. [Электронный ресурс] // Доклад Изборскому клубу.2013. 26 июля. URL: www.dynacon.ru/content/articles/1466/#1 (дата обращения: 02.05.2019). При этом для агрессора несущественны побочные эффекты по типу гибели протестующих/мятежников, экономического паралича, гуманитарной катастрофы и пр. - главное достижение заключается в конечной цели, т.е. в перехвате управления над объектом-мишенью в целом. Как следствие, удается добиться гибкости применения сетевых групп и их высокой адаптивности к изменяющимся условиям. Поэтому применение теории хаоса оптимально накладывается на сетевой подход. Эффективное воздействие на хаотизированную среду в линейной парадигме и иерархической форме управления практически неосуществимо.
Ситуация коренным образом меняется, когда среда рассматривается как множество децентрализованных элементов сети, необходимое воздействие на которые агрессором осуществляется сообразно его стратегическому плану за счет радикального увеличения числа управляющих команд и их качественного изменения. Без сетевых технологий и рефлективного управления, а, следовательно, нужного количества и качества управляющих воздействий, сетевые прокси-структуры оказались бы дезорганизованными, т.е. бесполезными в деле демонтажа режима. Переход от иерархии и линейности к сети и контролируемой нестабильности позволил преобразовать массы людей так, чтобы они стали инструментом внешнего агрессора. В рамках предыдущих парадигм и технологий и без революции в области рефлективного управления добиться столь высокой управляемости сетевыми группами людей в координации с другими неинтервенциональными элементами насильственного контроля было невозможно.
В итоге, на базе новых принципов удалось достичь такой согласованности внутри и между сетевыми группами в совокупности с другими неинтервенциональными элементами насильственного контроля, когда наибольшим образом усиливается эффективность от их применения, при которой возникают синергия и, как следствие, синергетический эффект. ИКТ, манипуляции элитами и народными массами на основе исследований организационного поведения и рефлективного управления, а также сетевой принцип организации привели к кардинальному росту согласованности всех составляющих нового типа насильственного контроля. В совокупности все это создает синергетическую эффективность осуществления демонтажа неугодного политического режима без использования прямой военной силы, но по результату сопоставимому с ее применением. Это принципиально новый уровень синергии воздействия неинтервенциональных элементов насильственного контроля. Здесь и заключена причина и механизм эволюционного скачка в деле осуществления насильственного контроля по сравнению с предыдущими подходами.
Более того, благодаря такой синергии средства нападения ушли в отрыв от средств защиты от них. Объяснение этому феномену состоит в том, что для достижения синергии нет необходимости в радикальной трансформации ведомств, институтов и т.д. со стороны агрессора, отвечающих за применение неинтервенциональных элементов насильственного контроля в отношении объекта-мишени. В свою очередь, нынешняя форма организации некоторых объектов-мишеней существенно устарела по сравнению с новым типом насильственного контроля, что обусловлено намного более высоким уровнем согласования его элементов по сравнению с системой защиты объектов-мишеней, где согласованность между институтами, отвечающими за безопасность (ВС, спецслужбы, полиция, политическое руководство и пр.), намного ниже. Разница между такой агрессией и защитой особенно усиливается, если агрессор ресурсами и технологически превосходит свою жертву. В результате, если неклассическая война оказывалась успешной, то для агрессора соотношение эффективность/цена радикально возрастало. В этом состоит его принципиальное отличие от прошлых войн.
Анализ терминов, описывающих соответствующие технологии и концепции, по типу «цветных революций» [15], «гибридных войн», «мятеже-война» [16], «системно-сетевая война» [17], «миграционное оружие» [18], «организационное оружие» (Овчинский В.С., Сундиев И.Ю. Организационное оружие: функциональный генезис и система технологий XXI века. [Электронный ресурс] // Доклад Изборскому клубу.2013. 26 июля. URL: www.dynacon.ru/content/articles/1466/#1 (дата обращения: 02.05.2019)) и некоторых других, показывает, что все явления, определяемые этими терминами, имеют единый генезис, в основе которых лежит синергетический эффект от применения неинтервенциональных элементов насильственного контроля над объектом-мишенью на основе ИКТ, сетевых технологий и рефлективного управления.
Неинтервенциональные элементы стали применяться в куда большей степени не как сумма, а как целое, с достижением синергетического роста эффективности. Данный признак - подлинно системный и фундаментальный, и он принципиально неустраним. Без него неинтервенциональная агрессия не удовлетворяет ключевому условию - достижению агрессором насильственного контроля над объектом-мишенью без полномасштабного применения им своих ВС по результату, сопоставимому с применением ВС.
В дальнейшем указанный признак понадобится для формулирования основы нового понятийного аппарата. Также отметим, что перечисленные термины следует отделять от «управляемого хаоса» и других сопряженных с ним терминов. Под «цветными революциями», «гибридными войнами»**
**Отметим, что в соответствии с доктринальными документами (например, Headquarters Department of the Army Washington, DC. Army Doctrine Reference Publication, 2012. № 3-37. [online]. 31 August. URL: fas.org/irp/doddir/army/adrp3_37.pdf (дата обращения 03.05.2019) гибридная война определяется как «разнообразная и динамичная комбинация регулярных войск, иррегулярных формирований, террористических сил и/или криминальных элементов, объединившихся для достижения взаимовыгодных целей». Однако в отечественной экспертной среде смысл, вкладываемый в этот термин, кардинально изменился и часто используется без адекватного понимания того, что под ним изначально имелось в виду. Также отметим, что в первые годы сирийской войны против Б. Асада не выступали регулярные войска, однако война считалась гибридной. Сама же «гибридность», как применение иррегулярных формирований вместе с регулярными войсками, фактически есть следствие описанного в настоящей статье механизма использования сетевых групп в качестве ключевого неинтервенционального элемента насильственного контроля над объектом-мишенью. Поскольку иррегулярные формирования (разновидность сетевых групп) имеют важнейшее значение для этой цели, то их использование может осуществляться без регулярных сил. Иными словами, если убрать регулярные силы, то на первый взгляд может показаться, что термин «гибридная война» лишается смысла, однако в действительности это не так, поскольку на иррегулярные формирования делается основная ставка, и отсутствие применения регулярных сил не изменит сути явления, обозначаемого этим термином. Следовательно, требование достичь агрессором насильственного контроля без прямой интервенции, т.е. регулярных войск, соблюдается. Как показали последние годы сирийской войны, агрессор может ограниченно задействовать свои ВС, что никак не противоречит сформулированному в настоящей статье условию достигать цели, главным образом, через неинтервенциональные элементы насильственного контроля.
и т.п. понимается оружие и технологии оперативного назначения, т.е. практического применения парадигм и концепций, обозначаемых «управляемым хаосом». Наконец, подчеркнем, что дестабилизированный указанным выше образом объект-мишень представляет собой нелинейную динамическую систему, на которую осуществляется воздействие по средствам сетевых групп и других неинтервенциональных элементов насильственного контроля, чье конечное состояние - аттрактор - должно соответствовать интересам агрессора. Это и есть боевое применение концепции «управляемого хаоса», возможность которой подверг сомнению С. Манн, не обладая на тот момент нынешними знаниями и не имея современного представления о возможностях ИКТ, сетевой организации и т.д.
Отметим, что благодаря достижению синергии оказалось возможным систематически безнаказанно игнорировать международное право, решения Совета безопасности ООН и другие запреты на развязывание войны. Этого удалось достичь за счет того, что существующее международное право и нормы практически не адаптированы к ситуации, когда использование неинтервенциональных элементов насильственного контроля достигает эффекта, сравнимого с прямой полномасштабной военной интервенцией. То есть, по факту имеет место война в таком виде, когда агрессора нельзя обвинить в ее развязывании и ответить на его действия путем прямой войны. С учетом того, что прямые и косвенные издержки от применения такого подхода в разы или на порядки меньше по сравнению с прямой интервенцией, то его преимущество становится неоспоримым.
Однако отметим важную деталь. Свержения правительств без прямой интервенции случались и до обсуждаемого эволюционного рывка и параллельно с ним, но только после него высокоорганизованный и высокотехнологичный агрессор сумел демонтировать режимы в таких странах, где государственные институты работали достаточно эффективно, а противодействие внешнему влиянию было мощным и системным***.
***Для обладавшего достаточными ресурсами актора осуществить переворот, например, в некоторых африканских странах было сравнительно просто. Для этого оказывалась военно-техническая, инструкторская и финансовая поддержка одному из местных военных кланов, вследствие чего менялся баланс сил, а свержение действовавшего лидера становилось делом времени. В странах, где институты власти и уровень организации намного сложней, примитивным подкупом и передачей некоторого количества ВиВТ одной или нескольким группам военных не обойтись. Возникла необходимость в более продвинутых технологиях, вскрывающих защитные рубежи объекта-мишени комплексно и системно, провоцируя раскол внутри власти и т.д.
До последней трети XX века «взлом» подобных устойчивых политических строев был возможен только с помощью интервенции. Новые подходы в насильственном контроле изменили ситуацию коренным образом.
Продолжение следует...
Часть первая: - https://strigunov-ks.livejournal.com/683815.html
***
Новый тип угроз возник в условиях глобализации и усложнения между- народных процессов, роста их взаимосвязанности в политической, экономической, финансовой, информационной, технологической, производственной и иных сферах. Взаимозависимость достигла такой степени, что кризис в одной части света приводил к негативным последствиям в другой, а сама интеграция дала новые возможности для реализации своих интересов теми или иными акторами. Особенно это касается стран, являющихся ядром капиталистической системы, на базе которой и проходит глобализация. После распада СССР данный процесс достиг планетарного масштаба: наиболее развитые капиталистические страны получили серьезное преимущество над его периферией и полупериферией. Соответственно, для решения различных задач, которые ранее были неразрешимы без прямой военно-силовой интервенции, потребовались новые подходы, поскольку в условиях сильной взаимосвязанности риски от прямой интервенции часто неприемлемо возрастали.
Другим ограничителем на прямую военную агрессию являлось наличие у ряда ключевых стран-антагонистов оружия массового поражения (ОМП), включая ядерное оружие (ЯО), термоядерное оружие (ТЯО), боевые отравляющие вещества (БОВ) и т.д., массированное применение которых могло привести к омнициду, то есть к тотальному уничтожению всего живого. Следовательно, выстроенный в рамках гарантированного взаимоуничтожения стратегический баланс сил был еще одним типом сдерживания и препятствовал прямой интервенции. Во времена «холодной» войны даже опосредованный конфликт в странах т.н. «третьего мира» при определенных условиях грозил перейти в прямую масштабную войну между сверхдержавами.
Еще одним фактором можно считать удорожание вооружения и содержания военнослужащих. На текущий момент стоимость самих вооружений и их обслуживания часто существенно дороже отработанных с их помощью целей. Например, стоимость каждой из закупленных ВМС США в конце 2017 года крылатых ракет «Tomahawk» составила 1,32 млн долларов (здесь и далее затраты обозначаются в долларах США). Всего было выделено 260 млн долларов за 196 единиц ракет (Fergus K. US Navy to procure 196 Tomahawk cruise missiles from Raytheon for $260 million. The Defense Post. [online]. 2017. November 3. URL: thedefensepost.com/2017/11/03/tomahawk- cruise-missiles-us-navy-raytheon/ (дата обращения: 29.04.2019). Таким образом, стоимость одного залпа из 59 ракет «Tomahawk» по сирийским объектам после бездоказательных обвинений Дамаска в использовании БОВ в апреле 2018 года составила 77,9 млн долларов. Согласно данным министерства обороны США по состоянию на 30 июня 2017 года т.н. кинетические операции против ИГИЛ (организации, запрещенной на территории Российской Федерации), начиная с 8 августа 2014 года, обошлись в 14,3 млрд долларов. Среднесуточная стоимость операции при общей длительности в 1058 дней составила 13,5 млн долларов (7 U.S. Department of Defense. Operation Inherent Resolve. Cost of Operations, 2017. [online]. 30 June. URL: https://dod.defense.gov/OIR/ (дата обращения: 29.04.2019). При этом по отдельным оценкам только в 2017 году число погибших мирных жителей в результате авиаударов превысило шесть тысяч человек.
Другой пример - использованная в Афганистане бомба GbU-43/b mOAb (тяжелый боеприпас фугасного действия) против игиловцев (ИГИЛ, ИГ («Исламское государство Ирака и Леванта» или «Исламское государство») - организация, запрещенная на территории Российской Федерации.). Это одна из самых мощных неядерных бомб в мире, стоимостью в 16 млн долларов за единицу (Beaumont P. moab attack on Isis was a baffling choice in cold-blooded terms of cost. The Guardian. [online]. 2017. 14 April. URL: www.theguardian.com/us-news/2017/apr/14/moab-attack-isis- baffling-choice-cold-blooded-terms-cost-afghanistan (дата обращения: 30.04.2019). Во всех случаях эффективность применения авиации и боезарядов особой мощности довольно сомнительна, так как целями выступали формирования иррегулярного типа, неспособные сбить летательные аппараты противника.
В Сирии квазигосударство игиловцев удалось уничтожить совместными усилиями сразу нескольких коалиций, а одну из главных ро- лей в этом, наряду с российскими Воздушно-космическими силами России (ВКС), играли наземные проиранские «прокси»-силы, Сирийской арабской армии (САА), подразделения, подготовленные российскими Силами специальных операций (ССО), и курды. В Афганистане запрещенные на территории Российской Федерации «Исламское государство» и «Талибан» не только не разгромлены, но и за последние годы увеличили свое влияние. Другой пример - программы создания самолетов F-22 и F-35, стоимость которых превышала ВВП некоторых стран, а целей, достойных их применения, так и не было найдено. Таким образом, в современных войнах использование высокотехнологичных вооружений и военной техники (ВиВТ) часто дает низкое соотношение по критерию «эффективность/затраты».
В результате, к концу XX - началу XXI века сложилась ситуация, когда технологически развитый актор в ходе развязывания агрессии рисковал получить ответный неприемлемый урон от достаточно развитого противника, также обладавшего современным оружием огромной разрушительной силы. С другой стороны, применение с низким коэффициентом полезного действия ультрасовременных ВиВТ против технологически менее продвинутого противника вызывало сомнения в целесообразности такого подхода. Оставляя в стороне вопрос об узковедомственных интересах в лоббировании разработок и производства новых дорогостоящих вооружений, заметим, что риски, связанные с неприемлемым ответным уроном и сомнительной экономической обоснованностью применения новых типов вооружения, стали серьезным ограничителем на прямую интервенцию. Если к ней и прибегали, то в весьма ограниченном формате для минимизации рисков и издержек.
Вышеозначенные причины показывают, что к последней четверти XX века у потенциального агрессора резко сократились возможности для прямой военной интервенции, что, впрочем, не отменяло его геополитические, экономические и прочие интересы. Возникла парадоксальная ситуация, которая могла быть разрешена только одним способом - через достижение результата, сопоставимого с результатом от интервенции, но без использования прямой военной силы. Выход был найден, однако для этого потребовалось кардинально пересмотреть взгляды на вопросы национальной стратегии и управления.
***
Пути к новым подходам насильственного контроля шли параллельно друг другу и только в 70-80-х годов прошлого столетия они пересеклись. К ним относились создание соответствующей теоретической базы и практические наработки, но конкретного момента их интеграции, по всей видимости, нельзя выделить. Отметим лишь, что различные составляющие постепенно стали рассматриваться как часть одной системы взглядов, методов и технологий, конечная цель которых заключалась в теоретическом обосновании и практическом применении новых подходов в деле достижения насильственного контроля над объектом-мишенью международных отношений без применения прямой интервенции. Одним из важнейших этапов здесь можно выделить кардинальный пересмотр стратегического мышления в США - стране, чье руководство впервые перешло от классических подходов к принципиально новым (отчасти объяснение этому можно найти в книге З. Бжезинского «Великая шахматная доска» [9], где он отметил, что американское доминирование после 1991 года представляло собой «обширную и сложную систему, не являвшуюся иерархической пирамидой»*).
*«Напротив, - далее пишет З. Бжезинский, - Америка стоит в центре взаимозависимой вселен- ной, такой, в которой власть осуществляется через постоянное маневрирование, диалог, диффузию и стремление к формальному консенсусу, хотя эта власть происходит, в конце концов, из единого источника, а именно: Вашингтон, округ Колумбия». Прогнозы геостратега оказались во многом ошибочны, но суть неиерархической формы американского гегемонизма в первые 10-15 лет после распада СССР он подметил верно. Не исключено, что квазисетевой характер завершающегося периода Pax Americana лежал в основе сдвига в стратегическом мышлении и пересмотра устоявшихся взглядов на мировые процессы.
Его суть впервые в публичном пространстве сформулировал сотрудник Госдепартамента Стивен Манн в нашумевшей статье «Теория хаоса и стратегическое мышление» [10]. По его утверждению, возникла необходимость перейти от старых, линейно-детерменированных парадигм к новым, базирующимся на теории хаоса парадигмам. В соответствии с мнением американского специалиста под «хаосом» имелась в виду нелинейная динамика или «динамический хаос», в основе которого лежит принцип самоорганизующейся критичности (СОК) [11]. Смысл данного принципа в том, что международная среда рассматривается как пример нелинейной динамической (хаотической) системы, где ее акторы (по сути, ее подсистемы) взаимодействуют между собой, достигая лишь временных критических состояний, когда даже небольшое событие способно запустить цепную реакцию других событий вплоть до явлений катастрофических масштабов. Старые взгляды, по мнению С. Манна, механицистские и линейные, неадекватны для описания международных процессов. Линейная парадигма закрепилась в эпоху биполярного мироустройства, когда в течение многих лет существовал баланс сил и сложилась иллюзия стабильности. Переход к использованию теории хаоса позволил радикально изменить взгляд на геостратегию.
В рамках новой парадигмы совершенно по-новому смотрится все взаимодействие на международной арене, но в данной статье мы затронем только его важнейшую составляющую - насильственный контроль. Примечательно, что в своей работе С. Манн предположил, что боевые действия выпадают из теории хаоса, так как в них принимает участие ограниченное число акторов, а в вооруженных силах доминирует иерархия и линейность в применении. Однако на момент публикации статьи (1992 г.) С. Манн в полной мере не мог знать о возможностях, которые открыли информационно-коммуникационные технологии (ИКТ) в последующие 10-15 лет. Именно благодаря экспоненциальному увеличению объема информации, передаваемому в единицу времени, удалось совершить громадный шаг вперед, а сама революция в области информационно-коммуникационных технологий (ИКТ) шла параллельно с поиском способов обойти существовавшие ограничения. Без интервенции основную роль неизбежно должны были играть неинтервенциональные элементы насильственного контроля. Разумеется, они применялись и ранее, поэтому возникает вопрос: в чем отличие? Полагаем, что ответ состоит в следующем: если ранее свергнуть тот или иной строй получалось в ходе прямой интервенции, то достигнуть того же результата без интервенции можно было только за счет кардинального роста эффективности от использования всех неинтервенциональных элементов насильственного контроля. Помимо теории хаоса и революции в ИКТ важнейшую роль в этом сыграли разработки в области организационного поведения, а также сетевые технологии. Эта интеграция неслучайна.
«Сетевизация» позволила контролировать децентрализованные составляющие в неинтервенциональных элементах насильственного контроля (особенно, в сетевых группах), увеличить точность воздействия на них вплоть до индивидуума, тем самым обеспечить большую управляемость процессом и радикально повысить точность желаемого результата. При этом, если для проведения экономического давления не требуется радикального повышения его согласованности с другими неинтервенциональными элементами насильственного контроля, достаточно дозировано усиливать его по мере нарастания нужного эффекта, то, когда дело касалось давления сетевых групп (при том, что сам агрессор участвует в этом процессе опосредованно), без сетевой организации уже нельзя было обойтись. Тогда при помощи ИКТ была достигнута большая скорость и емкость при передаче информации, за счет этого взаимосвязь пространственно-разрозненных сетевых групп резко возросла.
Фактически субъекту управления (стратегическому центру) удалось радикально повысить число управляющих команд на управляемый объект (сетевые группы, т.е. главную составляющую в неклассической войне), без которых последний увеличил бы разнообразие своих состояний до неприемлемого значения, а, следовательно, потерял управляемость. В результате управление сложной динамической системой в виде сетевых группа перестало бы соответствовать ключевому закону кибернетики - закону необходимого разнообразия.
Отсюда следует важнейший вывод: до применения подхода на основе теории хаоса вместе с использованием ИКТ и сетевой формы организации управления нельзя было добиться сопоставимого с интервенцией результата. Отсутствие теоретической базы (рассмотрения пространства между- народных процессов как операционной среды в виде сложной нелинейной динамической системы) и средств ее практического воплощения (ИКТ, сетевая организация, манипуляция массами) исключало оказание такого воздействия на среду при помощи неинтервенциональных элементов насильственного контроля, которое было бы сопоставимо по результату с прямой интервенцией.
Остановимся подробней на этом ключевом моменте. Среда, рассматриваемая как нелинейная динамическая система, требует адекватной парадигмы (отвечает на вопросы: почему среду следует рассматривать именно таким образом и чего этим можно добиться) и соответствующего инструментария (отвечает на вопрос о том, как этого добиться). В линейном подходе среда требует существенно меньшего количества управляющих команд, а для ее преобразования (в нашем случае - для осуществления насильственного контроля над объектом-мишенью) используется прямая интервенция на основе платформ [12].
Линейно-платформенный подход применим к прямой военной агрессии, но не пригоден при агрессии, где основная ставка сделана на неинтервенциональные элементы. Чтобы они по своей эффективности сравнились с прямой интервенцией, требовалось следующее. Так как агрессор не использовал свои ВС, то их роль должны выполнять неинтервенциональные элементы насильственного контроля, в особенности сетевые группы, действующие в его интересах, хотя и часто не осознавая этого. Однако управление над ними не может осуществляться по линейной модели, по аналогии с ВС, где имеет место иерархическая структура и директивное управление. В новом подходе управление должно быть опосредованным, в прокси-режиме и в существенной степени рефлективным. Однако основной недостаток данного подхода состоит в том, что в отличие от иерархического типа организации, свойственного ВС, добиться аналогичного уровня управляемости в отношении сетевых групп намного сложней. Более того, т.к. их организация по иерархическому принципу ВС невозможна или крайне затруднена (например, по политическим причинам: агрессор чаще всего старается скрыть свое участие в демонтаже неугодного режима), то управление осуществляется опосредованно над децентрализованными группами и индивидуумами.
При столь высокой степени детализации элементов воздействия на объект-мишень (вплоть до одного человека, единицы военной техники и пр.) произошел сдвиг от платформ к сети. По всей видимости, на этом основан принцип сетецентрической войны (военных действий) и сетецентрических операций (подробней см. [13]). Следовательно, тип их организации должен быть сетевой. Переход от иерархического типа организации к сетевому автоматически ужесточает требования к управлению. Число управляющих команд должно быть радикально увеличено, а их воздействие на сетевые структуры не должно быть беспорядочным, иначе управляемость процессом будет утеряна и необходимый результат окажется недостижимым. Для реализации эффективного управления над сетевыми группами требуется увеличение объема и скорости информационного обмена с ними и между ними, обеспечение обратной связью со стратегическим управляющим центром (агрессором), чтобы он имел представление о том, как проходит процесс и обладал возможностями для оперативной коррекции действий.
Однако важно не только увеличение числа управляющих команд, но и изменение их свойств. Очевидно, мотивация сетевых групп людей, которых опосредованно контролирует агрессор, кардинально отличается от мотивации его ВС. Здесь и требуются исследования организационного поведения, технологии рефлективного управления массами и т.п. Значительных успехов в этом направлении достиг Тавистокский институт человеческих отношений (Великобритания)[14]. Кроме того, особое положение здесь занимают методы спецслужб, например, использование отдельных лиц или целые группы без их ведома («втемную»). Как следствие, важно не только количественное изменение управляющих команд в сторону их кардинального увеличения, но и их качества (через рефлективное управление).
Подробно этот вопрос уже был освещен отечественными специалистами (Овчинский В.С., Сундиев И.Ю. Организационное оружие: функциональный генезис и система технологий XXI века. [Электронный ресурс] // Доклад Изборскому клубу.2013. 26 июля. URL: www.dynacon.ru/content/articles/1466/#1 (дата обращения: 02.05.2019). При этом для агрессора несущественны побочные эффекты по типу гибели протестующих/мятежников, экономического паралича, гуманитарной катастрофы и пр. - главное достижение заключается в конечной цели, т.е. в перехвате управления над объектом-мишенью в целом. Как следствие, удается добиться гибкости применения сетевых групп и их высокой адаптивности к изменяющимся условиям. Поэтому применение теории хаоса оптимально накладывается на сетевой подход. Эффективное воздействие на хаотизированную среду в линейной парадигме и иерархической форме управления практически неосуществимо.
Ситуация коренным образом меняется, когда среда рассматривается как множество децентрализованных элементов сети, необходимое воздействие на которые агрессором осуществляется сообразно его стратегическому плану за счет радикального увеличения числа управляющих команд и их качественного изменения. Без сетевых технологий и рефлективного управления, а, следовательно, нужного количества и качества управляющих воздействий, сетевые прокси-структуры оказались бы дезорганизованными, т.е. бесполезными в деле демонтажа режима. Переход от иерархии и линейности к сети и контролируемой нестабильности позволил преобразовать массы людей так, чтобы они стали инструментом внешнего агрессора. В рамках предыдущих парадигм и технологий и без революции в области рефлективного управления добиться столь высокой управляемости сетевыми группами людей в координации с другими неинтервенциональными элементами насильственного контроля было невозможно.
В итоге, на базе новых принципов удалось достичь такой согласованности внутри и между сетевыми группами в совокупности с другими неинтервенциональными элементами насильственного контроля, когда наибольшим образом усиливается эффективность от их применения, при которой возникают синергия и, как следствие, синергетический эффект. ИКТ, манипуляции элитами и народными массами на основе исследований организационного поведения и рефлективного управления, а также сетевой принцип организации привели к кардинальному росту согласованности всех составляющих нового типа насильственного контроля. В совокупности все это создает синергетическую эффективность осуществления демонтажа неугодного политического режима без использования прямой военной силы, но по результату сопоставимому с ее применением. Это принципиально новый уровень синергии воздействия неинтервенциональных элементов насильственного контроля. Здесь и заключена причина и механизм эволюционного скачка в деле осуществления насильственного контроля по сравнению с предыдущими подходами.
Более того, благодаря такой синергии средства нападения ушли в отрыв от средств защиты от них. Объяснение этому феномену состоит в том, что для достижения синергии нет необходимости в радикальной трансформации ведомств, институтов и т.д. со стороны агрессора, отвечающих за применение неинтервенциональных элементов насильственного контроля в отношении объекта-мишени. В свою очередь, нынешняя форма организации некоторых объектов-мишеней существенно устарела по сравнению с новым типом насильственного контроля, что обусловлено намного более высоким уровнем согласования его элементов по сравнению с системой защиты объектов-мишеней, где согласованность между институтами, отвечающими за безопасность (ВС, спецслужбы, полиция, политическое руководство и пр.), намного ниже. Разница между такой агрессией и защитой особенно усиливается, если агрессор ресурсами и технологически превосходит свою жертву. В результате, если неклассическая война оказывалась успешной, то для агрессора соотношение эффективность/цена радикально возрастало. В этом состоит его принципиальное отличие от прошлых войн.
Анализ терминов, описывающих соответствующие технологии и концепции, по типу «цветных революций» [15], «гибридных войн», «мятеже-война» [16], «системно-сетевая война» [17], «миграционное оружие» [18], «организационное оружие» (Овчинский В.С., Сундиев И.Ю. Организационное оружие: функциональный генезис и система технологий XXI века. [Электронный ресурс] // Доклад Изборскому клубу.2013. 26 июля. URL: www.dynacon.ru/content/articles/1466/#1 (дата обращения: 02.05.2019)) и некоторых других, показывает, что все явления, определяемые этими терминами, имеют единый генезис, в основе которых лежит синергетический эффект от применения неинтервенциональных элементов насильственного контроля над объектом-мишенью на основе ИКТ, сетевых технологий и рефлективного управления.
Неинтервенциональные элементы стали применяться в куда большей степени не как сумма, а как целое, с достижением синергетического роста эффективности. Данный признак - подлинно системный и фундаментальный, и он принципиально неустраним. Без него неинтервенциональная агрессия не удовлетворяет ключевому условию - достижению агрессором насильственного контроля над объектом-мишенью без полномасштабного применения им своих ВС по результату, сопоставимому с применением ВС.
В дальнейшем указанный признак понадобится для формулирования основы нового понятийного аппарата. Также отметим, что перечисленные термины следует отделять от «управляемого хаоса» и других сопряженных с ним терминов. Под «цветными революциями», «гибридными войнами»**
**Отметим, что в соответствии с доктринальными документами (например, Headquarters Department of the Army Washington, DC. Army Doctrine Reference Publication, 2012. № 3-37. [online]. 31 August. URL: fas.org/irp/doddir/army/adrp3_37.pdf (дата обращения 03.05.2019) гибридная война определяется как «разнообразная и динамичная комбинация регулярных войск, иррегулярных формирований, террористических сил и/или криминальных элементов, объединившихся для достижения взаимовыгодных целей». Однако в отечественной экспертной среде смысл, вкладываемый в этот термин, кардинально изменился и часто используется без адекватного понимания того, что под ним изначально имелось в виду. Также отметим, что в первые годы сирийской войны против Б. Асада не выступали регулярные войска, однако война считалась гибридной. Сама же «гибридность», как применение иррегулярных формирований вместе с регулярными войсками, фактически есть следствие описанного в настоящей статье механизма использования сетевых групп в качестве ключевого неинтервенционального элемента насильственного контроля над объектом-мишенью. Поскольку иррегулярные формирования (разновидность сетевых групп) имеют важнейшее значение для этой цели, то их использование может осуществляться без регулярных сил. Иными словами, если убрать регулярные силы, то на первый взгляд может показаться, что термин «гибридная война» лишается смысла, однако в действительности это не так, поскольку на иррегулярные формирования делается основная ставка, и отсутствие применения регулярных сил не изменит сути явления, обозначаемого этим термином. Следовательно, требование достичь агрессором насильственного контроля без прямой интервенции, т.е. регулярных войск, соблюдается. Как показали последние годы сирийской войны, агрессор может ограниченно задействовать свои ВС, что никак не противоречит сформулированному в настоящей статье условию достигать цели, главным образом, через неинтервенциональные элементы насильственного контроля.
и т.п. понимается оружие и технологии оперативного назначения, т.е. практического применения парадигм и концепций, обозначаемых «управляемым хаосом». Наконец, подчеркнем, что дестабилизированный указанным выше образом объект-мишень представляет собой нелинейную динамическую систему, на которую осуществляется воздействие по средствам сетевых групп и других неинтервенциональных элементов насильственного контроля, чье конечное состояние - аттрактор - должно соответствовать интересам агрессора. Это и есть боевое применение концепции «управляемого хаоса», возможность которой подверг сомнению С. Манн, не обладая на тот момент нынешними знаниями и не имея современного представления о возможностях ИКТ, сетевой организации и т.д.
Отметим, что благодаря достижению синергии оказалось возможным систематически безнаказанно игнорировать международное право, решения Совета безопасности ООН и другие запреты на развязывание войны. Этого удалось достичь за счет того, что существующее международное право и нормы практически не адаптированы к ситуации, когда использование неинтервенциональных элементов насильственного контроля достигает эффекта, сравнимого с прямой полномасштабной военной интервенцией. То есть, по факту имеет место война в таком виде, когда агрессора нельзя обвинить в ее развязывании и ответить на его действия путем прямой войны. С учетом того, что прямые и косвенные издержки от применения такого подхода в разы или на порядки меньше по сравнению с прямой интервенцией, то его преимущество становится неоспоримым.
Однако отметим важную деталь. Свержения правительств без прямой интервенции случались и до обсуждаемого эволюционного рывка и параллельно с ним, но только после него высокоорганизованный и высокотехнологичный агрессор сумел демонтировать режимы в таких странах, где государственные институты работали достаточно эффективно, а противодействие внешнему влиянию было мощным и системным***.
***Для обладавшего достаточными ресурсами актора осуществить переворот, например, в некоторых африканских странах было сравнительно просто. Для этого оказывалась военно-техническая, инструкторская и финансовая поддержка одному из местных военных кланов, вследствие чего менялся баланс сил, а свержение действовавшего лидера становилось делом времени. В странах, где институты власти и уровень организации намного сложней, примитивным подкупом и передачей некоторого количества ВиВТ одной или нескольким группам военных не обойтись. Возникла необходимость в более продвинутых технологиях, вскрывающих защитные рубежи объекта-мишени комплексно и системно, провоцируя раскол внутри власти и т.д.
До последней трети XX века «взлом» подобных устойчивых политических строев был возможен только с помощью интервенции. Новые подходы в насильственном контроле изменили ситуацию коренным образом.
Продолжение следует...