Изгнание из монастыря и желание уйти
Синодик +: Спаси, Господи рабу Твою Марину и неизвестного благодетеля, его же имя Ты сам веси. Блажены милостивии, яко тии помиловани будут.
Шмаковка - продолжение.
Вообще, изгнание из монастыря - вещь очень редкая. Практически исключительная. Насельник, нарушивший устав или совершивший проступок средней тяжести при наличии у него покаяния - прощался и все забывалось. Либо же давалась какая либо епитимия (как правило все те же поклоны).
Как правило, изгнание происходило при систематическом нарушении, или очень грубом нарушении.
Бывало, что у трудника накапливались недовольство, усталость, нервы, и при этом он не ходил на исповедь. То есть духовенство даже и не знало, что идет нестроение и есть проблемы. В результате накопленное выплескивалось порой в очень некрасивой форме или банально случался алкогольный срыв. Это к вопросу о ежедневной исповеди, её пользе. На ней можно было высказать ЛЮБОЕ недовольство в том числе и на игумена. Игумену. Однако отец Василий это воспринимал совершенно спокойно, даже приветствовал, чтобы убивать младенца о камень. И сам говорил, что бес очень любит направлять послушника именно на игумена. В большинстве случаем проблемы решались. Если их, повторюсь, обнаружить на исповеди, не доводя до предела. Кто-то считал, что игумен сам должен догадаться о проблемах брата, но на мой взгляд это глубочайшая прелесть.
Главное нарушение заключалось в дерзости игумену. И отсутствие покаяния.
Если у брата обнаруживали телефон - проблема решалась сдачей его на хранение благочинному.
Курение эпизодическое также исправлялось раскаянием и обещанием бороться с недугом.
За пьянку смотрелись обстоятельства случившегося, бузил ли провинившийся, покаялся ли потом...
За своеволие также в большинстве случаев достаточно было простого "простите". Примерно также решалось почти всё.
Приведу пример. Зима. Идет служба. В храме достаточно тепло. Брата Васю переклинило, ему вдруг показалось, что холодно. Он вышел, зашел самовольно в кочегарку и в топку пару лопат угля закинул. Батареи мгновенно отреагировали. В храме, особенно в алтаре стало жарко очень. Игумен зовет дежурного, тот говорит, что сам он ничего не подкидывал. Мгновенно находился виновник. Вообще, влезать не в свои послушания без разрешения категорически запрещалось по определению. А тут такое дело. И спрашивают брата-самочинника, по какому праву он это сделал. А тот, вместо "простите", начинает борзеть: "а чё надо - холодно ведь". Ему игумен и говорит: "ну, собирайся домой, дорогой". Что ему еще оставалось делать? Если попустить подобное своеволие - быть беде.
Если игумен выгнал брата, то решение теоретически окончательное. Но тут брат вдруг неожиданно осознает свою вину и, с запозданием, но как-бы кается: "а чё, мол, я не хочу уходить", и потом выдавливает из себя как одолжение "простите". Лично я удивлялся долготерпению игумена. Отец опять дает шанс - немедленно собирает собор из отцов и монахов (трудники и послушники не участвуют в нем) и говорит: "братья, я Васю выгнал, он просит его оставить. Решение за вами". Происходило голосование. Решалось большинством. За все время (два года) я был свидетелем трех соборов и только один раз, этого же Васю собор не оставил, с перевесом в один голос. Для Васи это был второй собор. То есть, как вы понимаете, чтобы вас выгнали из монастыря - надо было сильно постараться.
Обычно игумен, напротив, уговаривал желающего уйти остаться.
Но когда бес брался за брата - уже его было не удержать.
Расскажу в одном из постов в будущем, как одного брата игумен пытался удержать, потому что отец Наум не разрешал его выгонять.
Однажды я собрал вещи, упаковал сумки, пошел на кухню - было воскресение, последний день моей поварской смены, и говорю Вите: "Витя, я на исповеди буду у отца благословляться в мир". Вечером, Витя на кухне чистит картошку (он принимал смену и делал заготовки на завтра), ждет меня с результатом, я задержался после правил на исповеди. Говорил с отцом минут двадцать. Накрыл в конце он меня епитрахилью, прочитал молитву, перекрестил голову, я поцеловал крест и Евангелие, благословил меня. Захожу на кухню. Витя смотрит на меня. А у меня такая идиотская улыбка полуумного. "Ну что?" - жаждет результата Витя.
Я помолчал. Прошел к столу, налил соку и говорю, продолжая улыбаться: "отца Василия надо канонизировать при жизни".
Войдя в келью я стал распаковывать вещи. Благодать Божия пребывала на мне. Я ощущал Божественную любовь, мне хотелось кричать просто от счастья. Я парил над землей.
Господи, спаси и помилуй игумена Василия, и святыми его молитвами прости моя согрешения.
Шмаковка - продолжение.
Вообще, изгнание из монастыря - вещь очень редкая. Практически исключительная. Насельник, нарушивший устав или совершивший проступок средней тяжести при наличии у него покаяния - прощался и все забывалось. Либо же давалась какая либо епитимия (как правило все те же поклоны).
Как правило, изгнание происходило при систематическом нарушении, или очень грубом нарушении.
Бывало, что у трудника накапливались недовольство, усталость, нервы, и при этом он не ходил на исповедь. То есть духовенство даже и не знало, что идет нестроение и есть проблемы. В результате накопленное выплескивалось порой в очень некрасивой форме или банально случался алкогольный срыв. Это к вопросу о ежедневной исповеди, её пользе. На ней можно было высказать ЛЮБОЕ недовольство в том числе и на игумена. Игумену. Однако отец Василий это воспринимал совершенно спокойно, даже приветствовал, чтобы убивать младенца о камень. И сам говорил, что бес очень любит направлять послушника именно на игумена. В большинстве случаем проблемы решались. Если их, повторюсь, обнаружить на исповеди, не доводя до предела. Кто-то считал, что игумен сам должен догадаться о проблемах брата, но на мой взгляд это глубочайшая прелесть.
Главное нарушение заключалось в дерзости игумену. И отсутствие покаяния.
Если у брата обнаруживали телефон - проблема решалась сдачей его на хранение благочинному.
Курение эпизодическое также исправлялось раскаянием и обещанием бороться с недугом.
За пьянку смотрелись обстоятельства случившегося, бузил ли провинившийся, покаялся ли потом...
За своеволие также в большинстве случаев достаточно было простого "простите". Примерно также решалось почти всё.
Приведу пример. Зима. Идет служба. В храме достаточно тепло. Брата Васю переклинило, ему вдруг показалось, что холодно. Он вышел, зашел самовольно в кочегарку и в топку пару лопат угля закинул. Батареи мгновенно отреагировали. В храме, особенно в алтаре стало жарко очень. Игумен зовет дежурного, тот говорит, что сам он ничего не подкидывал. Мгновенно находился виновник. Вообще, влезать не в свои послушания без разрешения категорически запрещалось по определению. А тут такое дело. И спрашивают брата-самочинника, по какому праву он это сделал. А тот, вместо "простите", начинает борзеть: "а чё надо - холодно ведь". Ему игумен и говорит: "ну, собирайся домой, дорогой". Что ему еще оставалось делать? Если попустить подобное своеволие - быть беде.
Если игумен выгнал брата, то решение теоретически окончательное. Но тут брат вдруг неожиданно осознает свою вину и, с запозданием, но как-бы кается: "а чё, мол, я не хочу уходить", и потом выдавливает из себя как одолжение "простите". Лично я удивлялся долготерпению игумена. Отец опять дает шанс - немедленно собирает собор из отцов и монахов (трудники и послушники не участвуют в нем) и говорит: "братья, я Васю выгнал, он просит его оставить. Решение за вами". Происходило голосование. Решалось большинством. За все время (два года) я был свидетелем трех соборов и только один раз, этого же Васю собор не оставил, с перевесом в один голос. Для Васи это был второй собор. То есть, как вы понимаете, чтобы вас выгнали из монастыря - надо было сильно постараться.
Обычно игумен, напротив, уговаривал желающего уйти остаться.
Но когда бес брался за брата - уже его было не удержать.
Расскажу в одном из постов в будущем, как одного брата игумен пытался удержать, потому что отец Наум не разрешал его выгонять.
Однажды я собрал вещи, упаковал сумки, пошел на кухню - было воскресение, последний день моей поварской смены, и говорю Вите: "Витя, я на исповеди буду у отца благословляться в мир". Вечером, Витя на кухне чистит картошку (он принимал смену и делал заготовки на завтра), ждет меня с результатом, я задержался после правил на исповеди. Говорил с отцом минут двадцать. Накрыл в конце он меня епитрахилью, прочитал молитву, перекрестил голову, я поцеловал крест и Евангелие, благословил меня. Захожу на кухню. Витя смотрит на меня. А у меня такая идиотская улыбка полуумного. "Ну что?" - жаждет результата Витя.
Я помолчал. Прошел к столу, налил соку и говорю, продолжая улыбаться: "отца Василия надо канонизировать при жизни".
Войдя в келью я стал распаковывать вещи. Благодать Божия пребывала на мне. Я ощущал Божественную любовь, мне хотелось кричать просто от счастья. Я парил над землей.
Господи, спаси и помилуй игумена Василия, и святыми его молитвами прости моя согрешения.