ЗАТО
Делали мы фильм про одного великого человека и ехали на съемку к его вдове Лидии Ивановне.
По дороге вышел у меня с оператором спор о репрессиях. Оператор мой - закостенелый сталинист и даже член КПРФ (но как оператор он вполне хорош, врать не стану). Вообще меня очень умиляет, когда тридцатилетние ребятки, которые даже СССР не очень-то застали, с пеной у рта доказывают прикладную полезность сталинских репрессий:
- Между прочим Сталин войну выиграл... или скажешь проиграл?
Я:
- Мой дед, который провоевал три года на передовой, вот что мне говорил: «Немцев мы победили не мудрым командованием «гремя огнем, сверкая блеском стали», а кровавым мясом наших солдат. Шапками ДЗОТы закидали...
Оператор не унимался:
- Ладно, война-это разговор особый, но без репрессий не было бы скачка индустриализации, страну нужно было вырывать из отсталого прошлого...
Так мы помаленьку спорили пока не приехали на место.
Сняли Лидию Ивановну, она угостила нас чаем, и мы как-то незаметно продолжили наш спор. Лидия Ивановна внимательно послушала минутку и вышла из комнаты.
Вернулась с большим, старинным, плюшевым фотоальбомом.
Открыла, показывает:
- Это я с моим любимым папочкой. 1936-й год. Он работал на военном заводе. А это мои мама, папа, а за куклой я спряталась, не видно. 1937-й. А это папа с товарищами по службе, вот он во втором ряду, а всего их тут 63 человека, тоже 1937-й год (у всех людей, кроме троих, были затушованы лица синими и черными чернилами, а у некоторых - просто сцарапаны).
А это отец в гробу, а рядом видите почетный караул. Мой папа погиб в 37-м. Они втроем разбились на самолете. Куда-то в командировку летели.
Так вот, после пышных похорон с ружейным салютом и траурными речами, мы с мамой вернулись домой, я маленькая, у меня истерика, мама взяла меня за плечи и сказала:
- Лидочка, дочка, не плачь, наш папочка погиб, но он спас от неминуемой гибели и тебя и меня и дедушку.
Я была во втором классе и тогда конечно не поняла маминых слов. Уже потом после войны и смерти Сталина, она показала мне папин чемоданчик с вещами для тюрьмы.
Представьте молодой человек, каково потерять мужа и одновременно радоваться, что теперь не тронут семью. Он же уже не сможет стать врагом народа.
Да и кстати: никто из 63-х человек с этой фотографии не дожил до войны.
Ни один...
Оператор не унимался:
Да, были незаконные репрессии, но зато...
Лидия Ивановна перебила его:
-Как это «ЗАТО»!? Что значит «ЗАТО»!?
Вы молодой человек, не имеете морального права говорить, «ЗАТО»! Только те, кто невинно подох в лагерях или был расстрелян вместе со всей семьей, имели бы право перед смертью сказать: - «Да, меня и мою семью, сейчас безвинно расстреляют, но «ЗАТО» Магнитка будет построена на полчаса раньше...»
Это все равно, что вы бы убили человека и рассуждали: «Да жалко его, безвинно погиб, но «ЗАТО» после него нам осталась теплая шапка и валенки...
Оператор умолк.
Его молчания хватило даже на всю обратную дорогу до Останкино...
По дороге вышел у меня с оператором спор о репрессиях. Оператор мой - закостенелый сталинист и даже член КПРФ (но как оператор он вполне хорош, врать не стану). Вообще меня очень умиляет, когда тридцатилетние ребятки, которые даже СССР не очень-то застали, с пеной у рта доказывают прикладную полезность сталинских репрессий:
- Между прочим Сталин войну выиграл... или скажешь проиграл?
Я:
- Мой дед, который провоевал три года на передовой, вот что мне говорил: «Немцев мы победили не мудрым командованием «гремя огнем, сверкая блеском стали», а кровавым мясом наших солдат. Шапками ДЗОТы закидали...
Оператор не унимался:
- Ладно, война-это разговор особый, но без репрессий не было бы скачка индустриализации, страну нужно было вырывать из отсталого прошлого...
Так мы помаленьку спорили пока не приехали на место.
Сняли Лидию Ивановну, она угостила нас чаем, и мы как-то незаметно продолжили наш спор. Лидия Ивановна внимательно послушала минутку и вышла из комнаты.
Вернулась с большим, старинным, плюшевым фотоальбомом.
Открыла, показывает:
- Это я с моим любимым папочкой. 1936-й год. Он работал на военном заводе. А это мои мама, папа, а за куклой я спряталась, не видно. 1937-й. А это папа с товарищами по службе, вот он во втором ряду, а всего их тут 63 человека, тоже 1937-й год (у всех людей, кроме троих, были затушованы лица синими и черными чернилами, а у некоторых - просто сцарапаны).
А это отец в гробу, а рядом видите почетный караул. Мой папа погиб в 37-м. Они втроем разбились на самолете. Куда-то в командировку летели.
Так вот, после пышных похорон с ружейным салютом и траурными речами, мы с мамой вернулись домой, я маленькая, у меня истерика, мама взяла меня за плечи и сказала:
- Лидочка, дочка, не плачь, наш папочка погиб, но он спас от неминуемой гибели и тебя и меня и дедушку.
Я была во втором классе и тогда конечно не поняла маминых слов. Уже потом после войны и смерти Сталина, она показала мне папин чемоданчик с вещами для тюрьмы.
Представьте молодой человек, каково потерять мужа и одновременно радоваться, что теперь не тронут семью. Он же уже не сможет стать врагом народа.
Да и кстати: никто из 63-х человек с этой фотографии не дожил до войны.
Ни один...
Оператор не унимался:
Да, были незаконные репрессии, но зато...
Лидия Ивановна перебила его:
-Как это «ЗАТО»!? Что значит «ЗАТО»!?
Вы молодой человек, не имеете морального права говорить, «ЗАТО»! Только те, кто невинно подох в лагерях или был расстрелян вместе со всей семьей, имели бы право перед смертью сказать: - «Да, меня и мою семью, сейчас безвинно расстреляют, но «ЗАТО» Магнитка будет построена на полчаса раньше...»
Это все равно, что вы бы убили человека и рассуждали: «Да жалко его, безвинно погиб, но «ЗАТО» после него нам осталась теплая шапка и валенки...
Оператор умолк.
Его молчания хватило даже на всю обратную дорогу до Останкино...