(no subject)

[stessin]

                  ТРИПТИХ

Отцу

1.

То пейзаж, проступив, расплывается, то портрет.

Так смещается фокус: не четче, но многогранней.

Или кто-то фланелевой тряпкой стекло протрет

в темноте, к человеку еще не привыкшей, ранней.

Или ширится страх, из сознания в мир сочась

(закрываю глаза, и нет нас).

Но настенному зеркалу видно, как здесь и сейчас

ты в халате сидишь, как поддерживаешь инертность

телефонных бесед, не вникая в их суть;

держишь чашку в левой руке, а в правую руку

авторучку берешь и вычерчиваешь что-нибудь

на салфетке, плечом к щеке прижимая трубку.

И как, договорив, продолжаешь сидеть, следя

за старательным-машинальным рисунком, горбясь.

Полнотой одиночества вытеснен из себя,

весь уходишь в этот рисунок, в образ.

2.
          Это что-то из детства. Застолье в кругу родни.                 
            И троюродный дядька, художник, твердит об искусстве.
            Говорит, что в друзьях с NN и ММ. (Но они
            вряд ли знают об этом, скорее всего не в курсе).

Завещает семейству какие-то чертежи,

говорит: «Там есть чему поучиться».

«Обнародуете потом». (В глубине души

лучше нас понимает, что этого не случится).

Или дядька другой, застрочивший на старости лет

мемуары, превозмогая природную леность.

Но теряется нить, простывает надежный след.

Вдаль петляет бесследность.

Отсылает в глубинку, в оседлые те места,

где на Песах народ Израиля воспевали,

и мгновенная птица из фотогнезда

вылетала на волю прежде, чем успевали

уместиться в кадр. Долгий список братьев-сестер.

Пять колен родословной, к альбомным листам приставших.

И отец, говорящий: «Вот видишь, и я стал стар.

Некого больше считать за старших...»

3.

Всеми окнами спит дом напротив. Пустых галерей

застекленная тьма. Прокурив этот день допоздна, стой

на балконе. И вниз гляди, сам себе Галилей,

об устройстве природы судя со своей Пизанской.

Просто скверы, дома. На окраинный внешний мир

поглазей сквозь слезу узнаванья.

Ничего позади. Все, что есть, - не дальше трех миль

и знакомо настолько, что спрашивать нет основанья,

есть ли Бог. Если «есть» - лишь связка, а не предикат,

доказательства нет. Плотно жмутся дома и скверы.

Дай отмашку жильцу, отпусти его протекать

между пальцами, но на расчищенное для веры

обжитое место верни.

Ни над смертью побед,

ни раскрытых тайн. Но душа еще свой завод не

исчерпала; ежеминутен ее побег

из конечного «там» в промежуточное «сегодня»,

в узнаваемость жизни... От луж восходящий пар,

галерея, балкон. Все, что взглядом сейчас обводим.

Ничего позади. Верит с башни брошенный шар,

что полет его - как самоцель - до конца свободен.