1942. Москва.
Москва тогда была пустая, людей и машин мало. Дом №5 (наш отросток) стоял с выбитыми окнами, круглый двор не пострадал.От удара бомбы в нашем доме появилась трещина где-то около 23-24-ых подъездов, вылетели стекла, даже оклеенные крестами бумаги. Здание на Маяковке долго стояло , закрытое холстом с нарисованными окнами, потом его отремонтировали. На 5-ой Тверской-Ямской в помещении авиационного техникума был госпиталь для раненных, теперь в этом здании Институт нейрохирургии им.Бурденко, где долгое время работал мой брат. В нашем околотке , вообще, были интересные дома: дом летчиков, дом милиции, дом композиторов. А старинное здание института им.Бурденко когда-то было институтом благородных детей, точно не знаю - девочек или юношей.На стыке 5-ой Тверской и Оружейного переулка в войну зачем-то вырыли котлован с водой, потом на этом месте построили дом. Рядом с нами находились Оружейные бани, в них ходили мыться. Эти походы - отдельная песня! Туда шли всей семьей, обязательно с тазами, т.к. шаек в бане всегда не хватало, а ждать и выпрашивать....
Соседка наша . работала на заводе и из Москвы не уезжала. Её, после той бомбежки, переселили в одну из пустых квартир в круглом дворе, в квартиру уехавших в эвакуацию. Наш отросток дома не отапливали. Совсем забыла написать: когда жильцы уезжали в эвакуацию, комнаты и квартиры опечатывали домоуправ и дворник, вещи и ключи им сдавались под расписку . Домоуправа не помню, а вот дворника -легендарного дядю Федю Крамаренко - помнит даже мой сын . До меня не дошло ни одного слуха, чтобы что-то у кого-либо пропало.
Немного истории дома на Каляевской.
Он был построен в 35-36году на углу Оружейного переулка и Каляевской. Тогда был красив, на фасаде стояли какие-то статуи рабочих ( одну помню - сталевар с пикой), потом их сняли. Ворота всегда были закрыты, оставлена только дверца для прохода. Между 21-ым и 22-ым подъездами была огромная арка высотой до 7-го этажа. Во двор можно было въехать только с 5-ой Тверской. Было два двора: круглый со сквером, фонтаном и бюстом Ленина и наш. Между Каляевской и нашим отростком было много одноэтажных и двухэтажных домов, старой постройки. Под окнами там же находилась автобаза. К её стене на возвышении располагалась помойка и склад угля. Помойка - чудо цивилизации : огромный ларь с тяжеленной крышкой, всегда полный и вонючий. Выносить ведро было просто мукой. А углем топили котлы , в подвале дома была своя котельная. Отопление, вообще, было редкостью и только в больших домах. Многие дома отапливались печами.
У конца нашего дома начинались бараки. А в Пыховом переулке и тупике стояли старые деревянные дома. Сейчас там Музей музыки, хорошие дома. В округе было много шпаны и хулиганья, не любили детей из «богатых» домов, часто лупили. Было много китайцев, татар, айсоры. На Каляевской была китайская прачечная. Айсоры работали чистильщиками обуви по всей Москве. Сидели в будочках, чистили ботинки, продавали шнурки и всякую мелочь. У этой национальности очень характерная внешность, артист Фрунзик Мкртчян напоминает, но те были выражены более резко. Все они как-то потихоньку исчезли, китайцы - в войну, айсоры - много позже, уже в 60-е годы.
В Пыховом переулке, рядом с колокольней, был термитный завод, там всегда работала сварка и чем-то воняло. А подальше , около Миусской площади, был большой дровяной склад.
Когда переехали из совхоза, окно застеклили отмытыми фотопластинками, кто-то сделал под них раму. Так жили долго, пока в продаже не появилось большое стекло. Как-то та жизнь мне не очень помнится. Знаю, что мама работала на Петровке в столовой Наркомата пищ.промышленности. Дети были с т.Зиной. По вечерам ездила к маме за едой, давали всякие остатки, с продуктами было плохо. Нам с Володей все время хотелось есть, все было мало. Зарплата у мамы была маленькая, помогал д.Гриша.
Одно воспоминание есть у меня очень грустное: гостевание у матери товарища отца. Была я там с Володей, нас кормили обедом. А на второе дали настоящие мясные котлеты! Сколько съел Володя, не знаю, видимо, много. Ему стало плохо, отлеживался на диване, плакал. Голодный ребенок, ему же было семь лет, а кроме картошки и лапши с подсолнечным маслом ничего больше дома он не видел, да и того было мало. Как же больно вспоминать!
Училась я в школе № 172 на Малой Дмитровке. Запомнилась она мне крепко, все там было для меня чудно. Директром была Нина Иосафовна ( так мне запомнилось её отчество) Гроза, она и была грозой. Школа девчачья, тогда было раздельное обучение. В классе контингент - от дочек генералов до нищих. Было несколько девчонок из каких-то достаточно зажиточных семей. Все умницы и отличницы, хорошо одетые, сытые. Они держались отдельно, мы - шантрапа - были в своей компании. Много лет спустя, живя в Марьиной Роще, познакомилась с соседкой по этажу, разговорились, и она рассказала, что училась в этой же школе, только классом старше. Оказалось, что те девочки были переведены из школы № 175 в Воротниковском переулке, где учились кремлевские дети. В школе соблюдался порядок: форма - обязательна, нет денег на хорошее платье, носи своё, но с фартуком. Тетя Зина как-то извернулась и из чего-то старого сшила мне коричневую форму с черным фартуком. Почему-то белого фартука у меня не было. А вот воротничок и манжеты у меня были кружевные и красивые. В этой форме ходила 3 года, надставляли, перешивали, я сильно тогда выросла. Прическа должна быть обязательно с косичками, если длинные волосы, никаких завивок или локонов, все строго. Перед уроками - линейка в коридоре и осмотр, директриса осматривала все: руки, уши, ногти, пятки,волосы, воротнички и манжеты. Была специальная комната, где можно было зашить дыру, пришить чистый воротничок, погладить и т.д. А с локонами отправляла в туалет - под воду. Я не помню, чтобы было разделение учителями на богатых и бедных; конечно, группы были, но учителя гнобили всех подряд, это в памяти. Там, как сейчас понимаю, был сильный педсостав, один старик математик чего стоил! Он говорил: «на 5 знает Господь Бог, я - на 4, остальное - ваше» Литератора помню по сей день: хромой после ранения, худой, но на его уроках сидели открыв рот, так интересно было. После уроков водил нас по окрестным улицам, рассказывал о каждом старом доме: кто построил, кто жил, что там произошло и т.д. А в этом районе только и были старинные дома. В школе преподавали военное дело, разбирали-собирали винтовку, пулемет. Водили в тир на стрельбы. Конечно, шагали строем перед школой «левой-правой». Были уроки вязания и шитья, там меня научили и приохотили к этому делу. Гроза понимала, что растут в школе девчонки, улица была страшной. Поэтому были какие-то уроки с медсестрой. Что можно спросить на уроке - спрашивай, что нельзя - она приглашала к себе домой в Козицкий переулок, там можно было спросить все.
После уроков нас оставляли часа на 2-3: вязали варежки для армии, щипали корпию и скатывали стираные бинты для госпиталя.
В школе подкармливали, был горячий сладкий чай, давали пончик. Директриса не только следила за чистотой и опрятностью, но и помогала: давали ордера на чулки в резиночку, какую-то обувь, мне тоже как-то дали ордер на платье и мальчуковые полуботинки на микропоре (и была горда ими до неприличия!).
Не знаю, от кого исходило, но детей старались подкормить - давали талоны на бесплатные обеды в специальную детскую столовую. Тогда она находилась там, где позднее был ресторан «Баку» на углу ул.Горького и Воротниковского переулка . Обеды были полные и вкусные, я брала с собой Володю, нам вполне хватало на двоих. Брать с собой не разрешали, но мы все равно умудрялись откладывать в банки и уносить домой. И это было помимо карточек.
Кроме того, в 7-8 классе нас стали учить танцам, стоило это 30 рублей в месяц, деньги мне давал д.Гриша. Учили, конечно, бальным танцам, приглашали на вечера мальчишек из соседних школ и военных спецучилищ. Учил танцор из Большого театра, считалось за большую честь, если тебя он выбирал в партнершу. На вечерах танцевали только бальные танцы "Па-де-катр", полонез, какие-то еще - не помню, последний - обязательно вальс. Играли в почту, ручеёк, какие-то гляделочки. Всяких переживаний было море! Бывали вечера костюмированные, платья брались из костюмерной сада «Эрмитаж». На одном таком вечере мне досталось длинное декольтированное платье, тогда казалось - красоты необыкновенной и очень подходящее для тех бальных танцев. Я была такая гордая, красивая, выступала павой. Воображала себя принцессой на балу. А картина: платье - затасканное, сама - пигалица с косенками, бантиками под ушами и открытый от радости рот! Представляю все это сейчас и так делается и грустно и смешно! А на вечерах обязательно присутствовали учителя, вот, небось, потешались!
Вот такие воспоминания оставила школа № 172 и директор Гроза. Конечно, было всякое: и с уроков выгоняли, и грязь находили и дырки на пятках. Но всё это оказалось мелочью, ушло в песок.
В 1943 году у дяди обнаружили рак желудка и его положили в Институт рака на Солянке. Оперировал его проф.Герцен, чем очень гордилась т.Зина. Операция сделана была безукоризненно, д.Гриша стал поправляться, но требовалось щадящее питание. Особо «щадящим» был черный хлеб с какой-то трухой в мякише по карточкам! Т.Зину кто-то устроил работать на продовольственную базу для высшего начальства и дипломатов. А у д.Гриши карточка стала инвалидной с очень маленькой нормой и по ней давали очень мало продуктов. На этой базе всего было вдоволь, т.Зина выписывала накладные и знала что выдают начальству. Там снабжение было лучше, чем сейчас в Госдуме. Но служащим, да еще и новеньким и непроверенным, не давали купить ничего. А она падала от голода. Дома, моя интеллигентная тетушка ругалась, как мадам Зохер, и говорила: как же так, они так жрут, увозят машинами, а дети голодают! Плакала, ушла с этой работы и долго потом плевалась. В это время продали рояль, им стало немного полегче, д.Гриша поправился и жил здоровым до 57 года.
В 1943 году вышла маленькая книжка стихов Константина Симонова « С тобой и без тебя».Ну, как же книжка про любовь да ещё про актрису Серову! Конечно, в классе прочитали и тихо начали сходить с ума. Стихи обалденные, любовные, а нам 13-14 лет. Самый возраст! И вот две оборванные дурочки узнали адрес, где живет эта пара, а они жили за мостом у Белорусского вокзала, такой красивый дом с каменными листьями, он стоит и сейчас, узнали этаж и № квартиры. Стали там ошиваться, дежурили часами, познакомились с нянькой сына Серовой, ходили с ними гулять. Встречали и провожали свои любви: я -Симонова, подруга - Серову. Стихи Симонова я могла читать наизусть часами, доводила Борьку Рабинкова до драки. Вот что это было - не знаю, юношеское сумасшествие, что ли. В жизни больше от стихов я не страдала, но эти люблю, как и его прозу. Как кончились эти страдания - не помню, но, наверное, дали хорошего пинка. Сейчас мне смешно, а тогда страдала по-настоящему. Но мы были спокойные почитательницы и вежливые, а вот лемешистки и козловистки обдирали одежду со своих кумиров так, что те прятались в театре и боялись выйти. А какие драки бывали у Большого театра! О, какие времена!
В Оружейном переулке был кинотеатр «Экран жизни» (потом просто «Экран», потом просто снесли и устроили пустырь с машинами, до сих пор существует!). Киношка была дореволюционная, зал - на втором этаже, поднимались по деревянной лестнице в фойе с эстрадой. Перед сеансами там выступали артисты. Всю массу номеров я не помню, но был один пожилой дядька, который играл на двуручной пиле каким-то смычком, это было что-то очень похожее на гавайскую гитару, что было тогда модно. Конечно, уровень исполнения был низкий, но ведь живые, а не звуки из черной тарелки. Вот в этом «Экране жизни» я увидела фильм с Робертом Тейлором, фильм « Песнь о России» - ерунда отчаянная, но артист ! Можно было влюбиться, что я и сделала. Фильм смотрела, пока не сняли с проката. Потом с ним же смотрела «Мост Ватерлоо», но уже спокойно. Душа уже не горела. Какая по счету была влюбленность - не помню, но переживала страшно, особенно когда не было 10 - 15 копеек на билет.
Запомнилась выставка сбитых немецких самолетов в Парке культуры, год не помню. Несколько раз ездила туда с Володей, не могли насмотреться, радовались не только дети, но и взрослые. Огромное впечатление оставил проход пленных немцев через Москву после Сталинграда. О том, что поведут немцев, было известно по радио. Мы стояли на Садовом кольце, недалеко от нашей молочной. Народ стоял на тротуаре в несколько рядов, детей пропустили вперед. Стояла такая тишина! Только шарканье немцев по асфальту. Молчали все: и русские и немцы. Шли они от площади Маяковского к Самотеке. В серой форме, измученные, шли широкой колонной, впереди - генералы. Было какое-то охранение, не запомнилось. Шли долго. А за ними медленно ехали чистилки и поливалки. Радости и торжества какого-то не помню, многие женщины плакали. Было очень тихо. Около нас гадостей и лозунгов никто не кричал, я не слышала. До сих пор не оставляет это воспоминание: несчастные - на тротуарах, несчастные - на мостовой.
Садово-Каретная в те времена была намного уже, чем теперь. Отдельно проходил Оружейный переулок, начиная от Делегатской улицы. Между Садовой и переулком стояли дома. Если идти от Самотеки, то от Краснопролетарской начинался сквер, он заканчивался УгОльной площадью, затем до Каляевской стояли дома. На другой стороне было очень оживленно: были молочная, овощной и комиссионный. И дальше до Маяковки опять стояли дома. Там располагался Институт судебной медицины (если мне не изменяет память), из окон подвала которого всегда несло плохим виварием. Дома были невысокие - 2-3 этажа, ветхие и их скоро снесли, расширили Садовую, а теперь там и вовсе все переиначили.
Соседка наша . работала на заводе и из Москвы не уезжала. Её, после той бомбежки, переселили в одну из пустых квартир в круглом дворе, в квартиру уехавших в эвакуацию. Наш отросток дома не отапливали. Совсем забыла написать: когда жильцы уезжали в эвакуацию, комнаты и квартиры опечатывали домоуправ и дворник, вещи и ключи им сдавались под расписку . Домоуправа не помню, а вот дворника -легендарного дядю Федю Крамаренко - помнит даже мой сын . До меня не дошло ни одного слуха, чтобы что-то у кого-либо пропало.
Немного истории дома на Каляевской.
Он был построен в 35-36году на углу Оружейного переулка и Каляевской. Тогда был красив, на фасаде стояли какие-то статуи рабочих ( одну помню - сталевар с пикой), потом их сняли. Ворота всегда были закрыты, оставлена только дверца для прохода. Между 21-ым и 22-ым подъездами была огромная арка высотой до 7-го этажа. Во двор можно было въехать только с 5-ой Тверской. Было два двора: круглый со сквером, фонтаном и бюстом Ленина и наш. Между Каляевской и нашим отростком было много одноэтажных и двухэтажных домов, старой постройки. Под окнами там же находилась автобаза. К её стене на возвышении располагалась помойка и склад угля. Помойка - чудо цивилизации : огромный ларь с тяжеленной крышкой, всегда полный и вонючий. Выносить ведро было просто мукой. А углем топили котлы , в подвале дома была своя котельная. Отопление, вообще, было редкостью и только в больших домах. Многие дома отапливались печами.
У конца нашего дома начинались бараки. А в Пыховом переулке и тупике стояли старые деревянные дома. Сейчас там Музей музыки, хорошие дома. В округе было много шпаны и хулиганья, не любили детей из «богатых» домов, часто лупили. Было много китайцев, татар, айсоры. На Каляевской была китайская прачечная. Айсоры работали чистильщиками обуви по всей Москве. Сидели в будочках, чистили ботинки, продавали шнурки и всякую мелочь. У этой национальности очень характерная внешность, артист Фрунзик Мкртчян напоминает, но те были выражены более резко. Все они как-то потихоньку исчезли, китайцы - в войну, айсоры - много позже, уже в 60-е годы.
В Пыховом переулке, рядом с колокольней, был термитный завод, там всегда работала сварка и чем-то воняло. А подальше , около Миусской площади, был большой дровяной склад.
Когда переехали из совхоза, окно застеклили отмытыми фотопластинками, кто-то сделал под них раму. Так жили долго, пока в продаже не появилось большое стекло. Как-то та жизнь мне не очень помнится. Знаю, что мама работала на Петровке в столовой Наркомата пищ.промышленности. Дети были с т.Зиной. По вечерам ездила к маме за едой, давали всякие остатки, с продуктами было плохо. Нам с Володей все время хотелось есть, все было мало. Зарплата у мамы была маленькая, помогал д.Гриша.
Одно воспоминание есть у меня очень грустное: гостевание у матери товарища отца. Была я там с Володей, нас кормили обедом. А на второе дали настоящие мясные котлеты! Сколько съел Володя, не знаю, видимо, много. Ему стало плохо, отлеживался на диване, плакал. Голодный ребенок, ему же было семь лет, а кроме картошки и лапши с подсолнечным маслом ничего больше дома он не видел, да и того было мало. Как же больно вспоминать!
Училась я в школе № 172 на Малой Дмитровке. Запомнилась она мне крепко, все там было для меня чудно. Директром была Нина Иосафовна ( так мне запомнилось её отчество) Гроза, она и была грозой. Школа девчачья, тогда было раздельное обучение. В классе контингент - от дочек генералов до нищих. Было несколько девчонок из каких-то достаточно зажиточных семей. Все умницы и отличницы, хорошо одетые, сытые. Они держались отдельно, мы - шантрапа - были в своей компании. Много лет спустя, живя в Марьиной Роще, познакомилась с соседкой по этажу, разговорились, и она рассказала, что училась в этой же школе, только классом старше. Оказалось, что те девочки были переведены из школы № 175 в Воротниковском переулке, где учились кремлевские дети. В школе соблюдался порядок: форма - обязательна, нет денег на хорошее платье, носи своё, но с фартуком. Тетя Зина как-то извернулась и из чего-то старого сшила мне коричневую форму с черным фартуком. Почему-то белого фартука у меня не было. А вот воротничок и манжеты у меня были кружевные и красивые. В этой форме ходила 3 года, надставляли, перешивали, я сильно тогда выросла. Прическа должна быть обязательно с косичками, если длинные волосы, никаких завивок или локонов, все строго. Перед уроками - линейка в коридоре и осмотр, директриса осматривала все: руки, уши, ногти, пятки,волосы, воротнички и манжеты. Была специальная комната, где можно было зашить дыру, пришить чистый воротничок, погладить и т.д. А с локонами отправляла в туалет - под воду. Я не помню, чтобы было разделение учителями на богатых и бедных; конечно, группы были, но учителя гнобили всех подряд, это в памяти. Там, как сейчас понимаю, был сильный педсостав, один старик математик чего стоил! Он говорил: «на 5 знает Господь Бог, я - на 4, остальное - ваше» Литератора помню по сей день: хромой после ранения, худой, но на его уроках сидели открыв рот, так интересно было. После уроков водил нас по окрестным улицам, рассказывал о каждом старом доме: кто построил, кто жил, что там произошло и т.д. А в этом районе только и были старинные дома. В школе преподавали военное дело, разбирали-собирали винтовку, пулемет. Водили в тир на стрельбы. Конечно, шагали строем перед школой «левой-правой». Были уроки вязания и шитья, там меня научили и приохотили к этому делу. Гроза понимала, что растут в школе девчонки, улица была страшной. Поэтому были какие-то уроки с медсестрой. Что можно спросить на уроке - спрашивай, что нельзя - она приглашала к себе домой в Козицкий переулок, там можно было спросить все.
После уроков нас оставляли часа на 2-3: вязали варежки для армии, щипали корпию и скатывали стираные бинты для госпиталя.
В школе подкармливали, был горячий сладкий чай, давали пончик. Директриса не только следила за чистотой и опрятностью, но и помогала: давали ордера на чулки в резиночку, какую-то обувь, мне тоже как-то дали ордер на платье и мальчуковые полуботинки на микропоре (и была горда ими до неприличия!).
Не знаю, от кого исходило, но детей старались подкормить - давали талоны на бесплатные обеды в специальную детскую столовую. Тогда она находилась там, где позднее был ресторан «Баку» на углу ул.Горького и Воротниковского переулка . Обеды были полные и вкусные, я брала с собой Володю, нам вполне хватало на двоих. Брать с собой не разрешали, но мы все равно умудрялись откладывать в банки и уносить домой. И это было помимо карточек.
Кроме того, в 7-8 классе нас стали учить танцам, стоило это 30 рублей в месяц, деньги мне давал д.Гриша. Учили, конечно, бальным танцам, приглашали на вечера мальчишек из соседних школ и военных спецучилищ. Учил танцор из Большого театра, считалось за большую честь, если тебя он выбирал в партнершу. На вечерах танцевали только бальные танцы "Па-де-катр", полонез, какие-то еще - не помню, последний - обязательно вальс. Играли в почту, ручеёк, какие-то гляделочки. Всяких переживаний было море! Бывали вечера костюмированные, платья брались из костюмерной сада «Эрмитаж». На одном таком вечере мне досталось длинное декольтированное платье, тогда казалось - красоты необыкновенной и очень подходящее для тех бальных танцев. Я была такая гордая, красивая, выступала павой. Воображала себя принцессой на балу. А картина: платье - затасканное, сама - пигалица с косенками, бантиками под ушами и открытый от радости рот! Представляю все это сейчас и так делается и грустно и смешно! А на вечерах обязательно присутствовали учителя, вот, небось, потешались!
Вот такие воспоминания оставила школа № 172 и директор Гроза. Конечно, было всякое: и с уроков выгоняли, и грязь находили и дырки на пятках. Но всё это оказалось мелочью, ушло в песок.
В 1943 году у дяди обнаружили рак желудка и его положили в Институт рака на Солянке. Оперировал его проф.Герцен, чем очень гордилась т.Зина. Операция сделана была безукоризненно, д.Гриша стал поправляться, но требовалось щадящее питание. Особо «щадящим» был черный хлеб с какой-то трухой в мякише по карточкам! Т.Зину кто-то устроил работать на продовольственную базу для высшего начальства и дипломатов. А у д.Гриши карточка стала инвалидной с очень маленькой нормой и по ней давали очень мало продуктов. На этой базе всего было вдоволь, т.Зина выписывала накладные и знала что выдают начальству. Там снабжение было лучше, чем сейчас в Госдуме. Но служащим, да еще и новеньким и непроверенным, не давали купить ничего. А она падала от голода. Дома, моя интеллигентная тетушка ругалась, как мадам Зохер, и говорила: как же так, они так жрут, увозят машинами, а дети голодают! Плакала, ушла с этой работы и долго потом плевалась. В это время продали рояль, им стало немного полегче, д.Гриша поправился и жил здоровым до 57 года.
В 1943 году вышла маленькая книжка стихов Константина Симонова « С тобой и без тебя».Ну, как же книжка про любовь да ещё про актрису Серову! Конечно, в классе прочитали и тихо начали сходить с ума. Стихи обалденные, любовные, а нам 13-14 лет. Самый возраст! И вот две оборванные дурочки узнали адрес, где живет эта пара, а они жили за мостом у Белорусского вокзала, такой красивый дом с каменными листьями, он стоит и сейчас, узнали этаж и № квартиры. Стали там ошиваться, дежурили часами, познакомились с нянькой сына Серовой, ходили с ними гулять. Встречали и провожали свои любви: я -Симонова, подруга - Серову. Стихи Симонова я могла читать наизусть часами, доводила Борьку Рабинкова до драки. Вот что это было - не знаю, юношеское сумасшествие, что ли. В жизни больше от стихов я не страдала, но эти люблю, как и его прозу. Как кончились эти страдания - не помню, но, наверное, дали хорошего пинка. Сейчас мне смешно, а тогда страдала по-настоящему. Но мы были спокойные почитательницы и вежливые, а вот лемешистки и козловистки обдирали одежду со своих кумиров так, что те прятались в театре и боялись выйти. А какие драки бывали у Большого театра! О, какие времена!
В Оружейном переулке был кинотеатр «Экран жизни» (потом просто «Экран», потом просто снесли и устроили пустырь с машинами, до сих пор существует!). Киношка была дореволюционная, зал - на втором этаже, поднимались по деревянной лестнице в фойе с эстрадой. Перед сеансами там выступали артисты. Всю массу номеров я не помню, но был один пожилой дядька, который играл на двуручной пиле каким-то смычком, это было что-то очень похожее на гавайскую гитару, что было тогда модно. Конечно, уровень исполнения был низкий, но ведь живые, а не звуки из черной тарелки. Вот в этом «Экране жизни» я увидела фильм с Робертом Тейлором, фильм « Песнь о России» - ерунда отчаянная, но артист ! Можно было влюбиться, что я и сделала. Фильм смотрела, пока не сняли с проката. Потом с ним же смотрела «Мост Ватерлоо», но уже спокойно. Душа уже не горела. Какая по счету была влюбленность - не помню, но переживала страшно, особенно когда не было 10 - 15 копеек на билет.
Запомнилась выставка сбитых немецких самолетов в Парке культуры, год не помню. Несколько раз ездила туда с Володей, не могли насмотреться, радовались не только дети, но и взрослые. Огромное впечатление оставил проход пленных немцев через Москву после Сталинграда. О том, что поведут немцев, было известно по радио. Мы стояли на Садовом кольце, недалеко от нашей молочной. Народ стоял на тротуаре в несколько рядов, детей пропустили вперед. Стояла такая тишина! Только шарканье немцев по асфальту. Молчали все: и русские и немцы. Шли они от площади Маяковского к Самотеке. В серой форме, измученные, шли широкой колонной, впереди - генералы. Было какое-то охранение, не запомнилось. Шли долго. А за ними медленно ехали чистилки и поливалки. Радости и торжества какого-то не помню, многие женщины плакали. Было очень тихо. Около нас гадостей и лозунгов никто не кричал, я не слышала. До сих пор не оставляет это воспоминание: несчастные - на тротуарах, несчастные - на мостовой.
Садово-Каретная в те времена была намного уже, чем теперь. Отдельно проходил Оружейный переулок, начиная от Делегатской улицы. Между Садовой и переулком стояли дома. Если идти от Самотеки, то от Краснопролетарской начинался сквер, он заканчивался УгОльной площадью, затем до Каляевской стояли дома. На другой стороне было очень оживленно: были молочная, овощной и комиссионный. И дальше до Маяковки опять стояли дома. Там располагался Институт судебной медицины (если мне не изменяет память), из окон подвала которого всегда несло плохим виварием. Дома были невысокие - 2-3 этажа, ветхие и их скоро снесли, расширили Садовую, а теперь там и вовсе все переиначили.