Петр Зайончковский
Это занимательный рассказ о книгах, жизни и привычках видного русского историка Петра Андреевича Зайончковского. Составленный на основе лекцкии А.П. Шевырева. Этой лекцией традиционно открывается курс введения в специальность для студентов-историков МГУ, специализирующихся на кафедре истории России XIX века. Отсюда несколько конспективный стиль изложения.
Петр Андреевич Зайончковский (1904-1983 гг.) придумал этот курс. Это что-то типа введения в специальность. Он был творческой и неординарной личностью. Написал 9 полноценных монографий, а кроме того, издавал источники, много занимался библиографией.
Он отличался от других своих коллег по методологии. Он был позитивист. Тогда можно было быть только марксистом или никем. Те гуманитарии, которые не хотели быть связаны марксистской методологией, шли в области, не связанные с марксизмом. В филологии это школа Успенского-Лотмана. Это была такая ниша. Про лингвистику классики марксизма-ленинизма не писали. Другой вариант - позитивизм. Он не противоречил, но отдалялся от марксизма. Идея в том, что описать все так, как оно есть. Все строго основано на факте. В классическом марксизме надо было быть верным схеме. Позитивизм - это была творческая история. Зайончковский громко не заявлял об этом, но в кругу учеников он говорил: «Я - позитивист».
У него был спор с Дружининым о рубеже 1870-1880-х. Зайончковский говорил, что не было нарастания революционной ситуации. В источниках не отразилось. Дружинин отвечал, что нужно методологически обрабатывать источник. Разумеется, это было неприемлемо для позитивиста. Монография «Кризис самодержавия...» - это осторожное заявление, что подъема крестьянского движения в эти годы не было. Это было смело.
Петр Зайончковский родился в семье военного врача. Ему была уготована карьера военного, как и его брату. Он учился в кадетском корпусе до октября 1917 года. Потом были скитания. Его семья осела в Киеве, потом в Москве. Он был потомственный дворянин польского происхождения. Было у них и имение в Сычевском уезде Смоленской губернии. Зайончковский рассказывал, что ездил туда в зрелые годы с братом. И старушки узнали их.
Тогда в первые советские годы он был тип "кающегося дворянина". Он переживал из-за этого в молодости и разошелся с отцом на этой почве. Отец его был преданным своему классу монархистом, а Петр стал "большеветь". Работал пожарным в ЦУМе, потом на заводе. Ему надо было поступить в университет, а там были классовые ограничения. Он поступил в МИФЛИ и закончил его за 2 года эсктерном. Потом стал преподавать историю и учиться в аспирантуре. Защитился в 1941 году. Тема была о Кирилло-Мефодьевское обществе. Научным руководителем был Готье, ученик Ключевского. Таким образом он вел свою научную преемственность от Ключевского, а через него и от Соловьева.
В армию его не брали, у него была бронь как у кандидата наук. Он пошел добровольцем. Он отлично знал немецкий и служил в агитационно-пропагандистских частях. Часто был на фронте, в том числе и в Сталинграде. В звании майора закончил войну в 1943 году. Он был контужен. Он говорил, что самое страшное, что он увидел - «мертвая дивизия», полностью уничтоженная под Сталинградом. Было солнечное утро, и вся земля была усеяна трупами.
Был случай, который характеризует его как офицера еще царской школы. Ехали они как-то на грузовике. В кузове было много солдат. Им закричали, что они въехали на минное поле. Мины были противотанковыми, то есть они не могли причинить вреда пешему. Зайончковский приказал всем выйти, а грузовику дать задний ход. Сам он остался в кабине. Не мог бросить солдата, который был за рулем. Он никогда не пил "фронтовые сто грамм". Он понимал, зачем их дают. Это притупление чувства страха и самосохранения. Он стремился сохранить свою жизнь. В освобожденном Харькове он познакомился со своей женой.
Ему после войны предложили две вакансии. Заведующим отделом рукописей в Ленинке, другая - заведующим личной библиотекой Сталина. Ираида Павловна сказала: "Или Сталин, или я". Выбор был сделан. Так началась его научная карьера. Он публикует дневник Дмитрия Милютина. Подвиг заключается в том, что это был военный министр и царский слуга. Но он был военный и германофоб. После войны это играло роль. Было попроще засчет этого. Потом он выпустил монографию по милютинским реформам - "Военные реформы 1860-1870 гг. в России". Это спорный труд, его сейчас активно оспаривают современные исследователи. Однако невозможно уже написать новую книгу по реформам Милютина. Это тема уже почти закрыта, так обширно он вспахал это поле. Нынешним исследователям осталась или ее периферия или споры с Зайончковским.
Потом он обратился к теме других реформ. Это монография «Отмена крепостного права в России». Она получила статус учебного пособия. Там он заложил концепцию, которую развивала его ученица Захарова. Суть этой концепции в том, что именно бюрократия сыграла решающую роль в реформе. Она не вставала полностью на сторону помещиков. У нее были свои виды. Редакционные комиссии были либеральнее помещиков-либералов. Зайончковский показал сколь неоднозначна была бюрократия Александра II, а до него всё мазали одним цветом.
Потом он стал изучать реализацию крестьянских реформ. Он открыл то, что сейчас уже стало очевидным. Он стал применять количественные методы. Он анализировал реализацию реформ по уставным грамотам. Это массовый источник. Он создал целый коллектив из учеников для его обработки. Результат - монография "Проведение в жизнь крестьянской реформы 1861 г.".
Затем опять публикация источника, на этот раз дневника Валуева. Он был министром внутренних дел. Очень интересный и информативный дневник, сейчас его постоянно используют. В архиве очень тяжело работать с дневниками, с рукописями. Если только вас не интересует личность мемуариста. А Зайончковский сделал дневник доступным.
Этот дневник натолкнул Зайончковского на работу над монографией «Кризис самодержавия на рубеже 1870-1880-х гг». Мы уже говорили немного о ней. Основная идея труда такова. Только "Народная Воля" заставила "царизм" пойти на чрезвычайные меры, на "диктатуру Лориса-Меликова" и проч. В этом не сыграли роль "народные массы" или что-то такое. Он показал роль субъективного фактора. В этом новизна. Зайочковский считал это лучшей своей работой. Он по дням отследил реакцию власти на все эти события.
Дальше его заинтересовала эпоха Александра III. Снова началось с дневника, на сей раз Половцова. Потом он пишет монографию по Александру III. Она называлась "Российское самодержавие в конце XIX века". Название, конечно, пришлось сделать обтекаемым. В Америке ее издадут под названием "Russia under Alexander III". Это тоже подвиг. Книга о царствовании одного императора! Тогда из Романовых можно было писать по сути только про Петра. А тут еще и царь-консерватор!
Потом он вернулся к военной теме. Он написал книгу "Самодержавие и русская армия на рубеже XIX-XX столетий, 1881-1903". Это уже немного личное. Он не жил тогда, но был близко к этим временам. Затем «Правительственный аппарат самодержавия...». Вновь количественные методы. Работала была проделана на основе формулярных списков о чиновниках.
Следом, Зайончковский начал работу над книгой о Русской армии от Русско-японской войны до Первой Мировой. Он не успел ее написать. Была трудность - там было революционное движение. А это сложная тема была тогда. И он обхитрил всех! Он заявил, что будет два тома. Второй будет целиком про революционное движение в армии. Но он не собирался его писать. К сожалению, и первый том он не успел написать. Потом опубликовали несколько глав.
Важнейший его библиографический труд - "История дореволюционной России в дневниках и мемуарах". Это
великолепно. Можно найти мемуары по любой теме легко и быстро. Но Зайончковский подчеркивал, что эту работу придумал не он. До революции проводились подобные работы. Он придумал немного другое. Вот «Справочники по истории дореволюционной России» - это уже чисто его идея. Там масса сведений о справочниках. Сейчас найти факт - это небольшой труд, когда есть интернет. Тогда было не так. Мы поражались, как много справочников было до 1917 года. В те времена ведь многое было засекречено.
Он создал настоящую школу, к которой имею честь принадлежать и я. Он подготовил полсотни кандидатов и свыше ста дипломников. Впрочем, дело не в количестве, дело в качестве. Он был великолепный учитель. Не вникал в кухню своего ученика, но направлял его и воспитывал и ученых, и людей. Он был щепетилен в некоторых вопросах. Понимаете, надо быть честным, чтобы быть историком. Проверить ведь вас нельзя. Можно найти документ, который рушит всю вашу концепцию. Его можно «не заметить». Надо быть честным. У него даже статья была в газете об этом вопросе. Он показывал в этой статье, как часто ученые лукавят. Не фальсифицируют там что-то, а просто ради своей концепции. Он тогда много врагов нажил этой статьей.
Все ученики хорошо помнят, как ходили к нему домой. Он жил на Красных воротах, в высотке. Зайончковский сам подавал пальто своим гостям. Я отнекивался, говорил, что неудобно, но он настаивал. У него была такая своеобразная четкая иерархия. Студента он звал по имени-отчеству. Аспиранта - по имени. Ну а если кто-то становился доктором наук, то пили на брудершафт, и после этого он говорил новоиспеченному доктору наук «ты». Мы все вместе часто ходили в музеи, в архивы и проч. Он поражал нас всех своим этикетом. В дверь входили в строгом порядке: cначала девушки, потом Петр Андреевич, а потом уже юноши. Только так. Не дай Бог вам было нарушить этот церемониал. Зайончковский был страшен во гневе. Помню его кабинет. Мы с ним сидели и что-то обсуждали. Вошла его жена. Я поздоровался, и мы продолжили обсуждение. Вдруг Петр Андреевич изменился в лице и прошипел мне тихо: «Вы сидите спиной к моей жене!».
Он любил встречаться с учениками, гулять с ними. Выбирались к нему на дачу. Он настаивал, чтобы хотя бы раз за лето мы его навестили и доложились о проделанной работе. Ездили мы с ним однажды в Лефортово. Подошли к зданию академии Малиновского. Там был тот самый кадетский корпус, где он учился в юности. Тут открылись ворота в академию, туда вбегали курсанты в спортивной форме, видимо, было какое-то занятие по физкультуре. Петр Андреевич прошел туда за курсантами. Мне тоже пришлось зайти. А вы понимаете, это же режимный объект! Он ходил там и искал что-то. «Ищу лестницу с касками», - сказал он мне. Потом спросил у кого-то. Ему ответили. Мы идем. Петр Андреевич спросил курсанта, потом спросил у дежурного по части. Петр Андреевич был крепкий человек и прямой, хотя тогда уже он был весьма стар. Наконец, встретились с майором. Я тогда уже не на шутку испугался. «Майор, хочу посмотреть лестницу с касками!» - говорит Зайончковский. Ну, думаю, сейчас он нам покажет лестницу с касками. Майор же подтянулся, помялся немного и разрешил. Туда нельзя было никому ходить. Это была парадная лестница с кавалергардскими касками. «Да, она» - сказал Зайончковский. Он говорил, как генерал с тем майором. Он был, все таки, военным всю жизнь.
Он помнил всех моих ближайших родных по имени. Настаивал, чтобы мы писали открытки на новый год. Так и спрашивал: "Сколько вы написали открыток?". О Дне Рождения тоже всегда знал и поздравлял. Он умер 30 сентября. Но 29 сентября он поздравил мою жену Надежду. На следующий день он поработал - он тогда читал мемуары Деникина. Они тогда были в спецхране. Там он и умер. Это была счастливая смерть, мгновенная, за любимой работой. Каждый год 18 сентября мы - его ученики - собираемся у него дома. Нас приглашала его жена, потом и ее не стало. Теперь нас собирает его дочь.
В качестве постскриптума добавлю, что я спросил у Шевырева об отношении Петра Андреевича Зайончковского к своему не менее знаменитому в исторических кругах однофамильцу - Андрею Медардовичу Зайончковскому, участнику и историку Первой Мировой войны. На это Шевырев ответил, что Петр Андреевич не любил его и не любил когда его спрашивали о нем. Одну из работ он намеренно посвятил отцу и указал его имя и отчество, чтобы его перестали считать сыном Андрея Медардовича. За что же он не любил этого исследователя? Оказывается, за то, что тот сотрудничал с большевиками! Петр разочаровался в своих пробольшевицких взглядах в 30-х годах. Потом переживал, что отец его не дожил до этого и они не помирились.