Ржавый клоун
День летнего самовара
Яркие, крикливые афиши висели по всему городу с понедельника. Зазывали на невиданное представление единственного в мире «Автоматического цирка Жаке-Дро». Ажиотаж поднялся знатный: повсюду только и было разговоров, что об автоматонах. Ещё были свежи впечатления о гастролях турка-шахматиста, которого никто не смог обыграть, как ни старался. А тут - целая труппа. Акробаты и жонглёры, фокусник Алистар и силач Самсон, даже оркестр - все были автоматоны. Только лошади у них были самые обычные битюги, что возят тяжёлые фургоны.
Шатёр циркачи поставили на ярмарочной площади за мостом. Высотою он был как ратушная башня. Ну, может самую малость пониже. Его было прекрасно видно из окон детской. Дети ждали пятницу, им было обещано, что они пойдут на представление, если будут всю неделю вести себя хорошо. И Вери старалась: внимательно слушала учительниц, прилежно делала задания. У Поля же получалось не очень. Ему никогда не хватало терпения, он был ещё мал. Но ему, любимчику, всё прощали.
Папá не разделял общего восторга по поводу автоматонов. Он до сих пор досадовал на свой проигрыш механическому турку. И всё же именно папá повёл детей на пятничное представление, мамá сказалась нездоровой. На самом деле ей отчего-то не нравился цирк: мамá сама так обмолвилась однажды за завтраком с папá, Вери слышала. Это было непонятно - как может не нравиться цирк? Ведь там, должно быть, так увлекательно…
В пятницу в цирке собралась публика всякого толка: почтенные господа и дамы, чиновники и мастеровые, солдаты и весёлые студенты. Самые благодарные зрители были дети, их наивный восторг не знал границ.
Оркестр неистово гремел во все трубы и барабаны; импозантный бронзовый шпрехтшталмейстер громогласно объявлял номера. На голове у него был высокий цилиндр, а круглое, как часовой циферблат, лицо украшали чёрные стрелки усов.
Будто пыхтящий паровоз выходил на арену могучий Самсон, легко швырял в воздух громадные гири, крутил штангу, на концах которой висела толпа униформистов, и разламывал стальные подковы, как мягкие круасаны. Чародей Алистар, позаимствовав у шпрехтшталмейстера цилиндр, вынимал оттуда заводных кроликов и голубей, затем выкрикнул заклинание: «Абракадабра!» - и вмиг исчез в облаке зелёного дыма.
Когда на манеж выкатился жонглёр верхом на раме с двумя тонкими колёсами, Поль засмеялся:
- Какой смешной самокат!
- Это бицикл, - сказала Вери. - Я видела такой на картинке в английском журнале.
Другой жонглёр стал бросать партнёру булавы и разноцветные мячи, а тот ловил их и жонглировал, продолжая кружить по манежу. Потом и второй жонглёр вскочил на свой бицикл и пустился следом, и они уже вдвоём, летая вихрем, перекидывались дюжиной предметов.
В паузах на манеже появлялся клоун Огюст во всклокоченном рыжем парике, с красным носом, с нарисованными бровями и широкой яркой улыбкой. Поскрипывая на ходу, он неуклюже пытался повторить чужие репризы и всякий раз падал лицом в опилки, вызывая всеобщий смех. Вот он сел на бицикл, который украдкой подпилил один из униформистов - это видел весь цирк, но не простодушный Огюст.
- Осторожно! - не сдержавшись, крикнула Вери.
На неё зашикали со всех сторон, папá недовольно нахмурился. Огюст оглянулся, встретился с Вери взглядом. Что-то промелькнуло у клоуна в глазах, вроде бы неведомая грусть, странно контрастирующая с его застывшей улыбкой. Затем Огюст оттолкнулся и поехал. Сделал один круг, и тут внезапно отвалилось переднее колесо. Клоун крепче схватился за руль, откинулся назад, держа равновесие, и поехал дальше на одном. Публика восторженно ахнула, захлопала, засвистела. Затем отломился руль, и снова удивлённый вздох пронёсся по цирку. Раскинув руки, балансируя на одном колесе, клоун мчался дальше. Он сделал ещё один полный круг, но всё-таки брякнулся оземь, с грохотом и звоном кувыркнувшись через голову. Снова грянул оркестр, публика разразилась аплодисментами и хохотом. Смеялись все, кроме Вери.
В антракте, когда униформисты принялись разравнивать опилки на манеже, папá повёл Поля в буфет. Вери намеренно отстала, чтобы потихоньку пробраться за кулисы. Она хотела знать, не сильно ли пострадал бедняга клоун. Он так сильно ударился, даже потерял свой рыжий парик. Однако улыбка Огюста сверкала по-прежнему, когда униформисты утаскивали его с манежа.
За кулисами был настоящий лабиринт из ящиков с цирковым реквизитом и костюмами. Где-то в отдалении стучали молотком по железу, слышались голоса.
- Так ты долго не протянешь. - Вери узнала гулкий бас Самсона. - Сколько можно вот так убиваться? Ресурс-то не вечный.
- Колено мне вправь, - ответил Огюст. - И масла в шарниры подлей. Мне ещё во втором отделении выходить.
Клоун вдруг оглянулся, увидел Вери, и опять прежнее выражение промелькнуло в его взгляде. Похоже, он её узнал.
- А, это ты, доброе дитя. Что ты здесь делаешь? Пришла посмотреть на старый ржавый хлам?
Вблизи было видно, что он и в самом деле изрядно помят.
- Зачем вы это делаете? - спросила Вери. Голос её звенел, сердце разрывалось от жалости. - Зачем так себя истязаете?
- Зачем? - переспросил Огюст. - Хм, зачем? - Он помедлил, картинно приставив ко лбу погнутый палец, затем ответил: - Видишь ли, доброе дитя, мы - артисты, мы существуем лишь ради одобрения. Уж такие мы есть. Правда, Самсон?
Стальной гигант молча кивнул.
- О, да, - продолжил Огюст. - Только была бы довольна наша публика, только бы нам хлопали и смеялись. А всё остальное неважно. Ах, как нам хлопали и смеялись сегодня! - воскликнул он. - Ты видела? Скажи, ты видела?
- Да, - сказала Вери тихо. - Видела.
- Ну вот, - сказал Огюст. - Выходит, представление удалось на славу. И значит, всё было не зря.
Яркие, крикливые афиши висели по всему городу с понедельника. Зазывали на невиданное представление единственного в мире «Автоматического цирка Жаке-Дро». Ажиотаж поднялся знатный: повсюду только и было разговоров, что об автоматонах. Ещё были свежи впечатления о гастролях турка-шахматиста, которого никто не смог обыграть, как ни старался. А тут - целая труппа. Акробаты и жонглёры, фокусник Алистар и силач Самсон, даже оркестр - все были автоматоны. Только лошади у них были самые обычные битюги, что возят тяжёлые фургоны.
Шатёр циркачи поставили на ярмарочной площади за мостом. Высотою он был как ратушная башня. Ну, может самую малость пониже. Его было прекрасно видно из окон детской. Дети ждали пятницу, им было обещано, что они пойдут на представление, если будут всю неделю вести себя хорошо. И Вери старалась: внимательно слушала учительниц, прилежно делала задания. У Поля же получалось не очень. Ему никогда не хватало терпения, он был ещё мал. Но ему, любимчику, всё прощали.
Папá не разделял общего восторга по поводу автоматонов. Он до сих пор досадовал на свой проигрыш механическому турку. И всё же именно папá повёл детей на пятничное представление, мамá сказалась нездоровой. На самом деле ей отчего-то не нравился цирк: мамá сама так обмолвилась однажды за завтраком с папá, Вери слышала. Это было непонятно - как может не нравиться цирк? Ведь там, должно быть, так увлекательно…
В пятницу в цирке собралась публика всякого толка: почтенные господа и дамы, чиновники и мастеровые, солдаты и весёлые студенты. Самые благодарные зрители были дети, их наивный восторг не знал границ.
Оркестр неистово гремел во все трубы и барабаны; импозантный бронзовый шпрехтшталмейстер громогласно объявлял номера. На голове у него был высокий цилиндр, а круглое, как часовой циферблат, лицо украшали чёрные стрелки усов.
Будто пыхтящий паровоз выходил на арену могучий Самсон, легко швырял в воздух громадные гири, крутил штангу, на концах которой висела толпа униформистов, и разламывал стальные подковы, как мягкие круасаны. Чародей Алистар, позаимствовав у шпрехтшталмейстера цилиндр, вынимал оттуда заводных кроликов и голубей, затем выкрикнул заклинание: «Абракадабра!» - и вмиг исчез в облаке зелёного дыма.
Когда на манеж выкатился жонглёр верхом на раме с двумя тонкими колёсами, Поль засмеялся:
- Какой смешной самокат!
- Это бицикл, - сказала Вери. - Я видела такой на картинке в английском журнале.
Другой жонглёр стал бросать партнёру булавы и разноцветные мячи, а тот ловил их и жонглировал, продолжая кружить по манежу. Потом и второй жонглёр вскочил на свой бицикл и пустился следом, и они уже вдвоём, летая вихрем, перекидывались дюжиной предметов.
В паузах на манеже появлялся клоун Огюст во всклокоченном рыжем парике, с красным носом, с нарисованными бровями и широкой яркой улыбкой. Поскрипывая на ходу, он неуклюже пытался повторить чужие репризы и всякий раз падал лицом в опилки, вызывая всеобщий смех. Вот он сел на бицикл, который украдкой подпилил один из униформистов - это видел весь цирк, но не простодушный Огюст.
- Осторожно! - не сдержавшись, крикнула Вери.
На неё зашикали со всех сторон, папá недовольно нахмурился. Огюст оглянулся, встретился с Вери взглядом. Что-то промелькнуло у клоуна в глазах, вроде бы неведомая грусть, странно контрастирующая с его застывшей улыбкой. Затем Огюст оттолкнулся и поехал. Сделал один круг, и тут внезапно отвалилось переднее колесо. Клоун крепче схватился за руль, откинулся назад, держа равновесие, и поехал дальше на одном. Публика восторженно ахнула, захлопала, засвистела. Затем отломился руль, и снова удивлённый вздох пронёсся по цирку. Раскинув руки, балансируя на одном колесе, клоун мчался дальше. Он сделал ещё один полный круг, но всё-таки брякнулся оземь, с грохотом и звоном кувыркнувшись через голову. Снова грянул оркестр, публика разразилась аплодисментами и хохотом. Смеялись все, кроме Вери.
В антракте, когда униформисты принялись разравнивать опилки на манеже, папá повёл Поля в буфет. Вери намеренно отстала, чтобы потихоньку пробраться за кулисы. Она хотела знать, не сильно ли пострадал бедняга клоун. Он так сильно ударился, даже потерял свой рыжий парик. Однако улыбка Огюста сверкала по-прежнему, когда униформисты утаскивали его с манежа.
За кулисами был настоящий лабиринт из ящиков с цирковым реквизитом и костюмами. Где-то в отдалении стучали молотком по железу, слышались голоса.
- Так ты долго не протянешь. - Вери узнала гулкий бас Самсона. - Сколько можно вот так убиваться? Ресурс-то не вечный.
- Колено мне вправь, - ответил Огюст. - И масла в шарниры подлей. Мне ещё во втором отделении выходить.
Клоун вдруг оглянулся, увидел Вери, и опять прежнее выражение промелькнуло в его взгляде. Похоже, он её узнал.
- А, это ты, доброе дитя. Что ты здесь делаешь? Пришла посмотреть на старый ржавый хлам?
Вблизи было видно, что он и в самом деле изрядно помят.
- Зачем вы это делаете? - спросила Вери. Голос её звенел, сердце разрывалось от жалости. - Зачем так себя истязаете?
- Зачем? - переспросил Огюст. - Хм, зачем? - Он помедлил, картинно приставив ко лбу погнутый палец, затем ответил: - Видишь ли, доброе дитя, мы - артисты, мы существуем лишь ради одобрения. Уж такие мы есть. Правда, Самсон?
Стальной гигант молча кивнул.
- О, да, - продолжил Огюст. - Только была бы довольна наша публика, только бы нам хлопали и смеялись. А всё остальное неважно. Ах, как нам хлопали и смеялись сегодня! - воскликнул он. - Ты видела? Скажи, ты видела?
- Да, - сказала Вери тихо. - Видела.
- Ну вот, - сказал Огюст. - Выходит, представление удалось на славу. И значит, всё было не зря.