обхохочешься
Драма жизни в том, что даже в конце осмыслить все, что было - ты не сможешь, класс
https://larkin-donkey.livejournal.com/236257.html
5-мар-2019 11:07 pm
или инсайты в малоизученную сферу последних слов…
~ • ~ • ~
Феликс Морт любил говорить, что его имя, если прочитать эти 2 слова по-латински, означает “счастливая смерть”. Когда он болел гриппом, он часто шутливо напоминал своей жене Сьюзен, что на своём смертном одре он хотел бы слышать бетховенскую сонату “Ода Радости”.
Но когда его жизнь действительно подошла к концу в возрасте 77 лет, он лежал в дома в своем Беркли, в осаждаемом раком теле, с укрывающимся под морфином сознанием, не интересуясь музыкой и отказываясь от еды.. Так он в 2012 году постепенно угасал в течение трех недель. “Довольно”, - сказал он Сьюзен. "Спасибо и я тоже люблю тебя, но довольно”… Спустившись к нему следующим утром, Сьюзен уже нашла Феликса мёртвым.
В течение этих последних трёх недель Феликс разговаривал. Сам он был клиническим психологом, а кроме того, всю жизнь писал стихи. И хотя речь его под конец жизни часто бывала сумбурной, она всегда представлялась исходящей из его внимания к языку. “В горе, в скорби содержится так много всего”, - сказал он однажды. “Позвольте мне спуститься отсюда”, - сказал он в другой раз. “Я утратил свою модальность”. К удивлению своих родных, этот убеждённый атеист также вдруг начал грезить видениями ангелов и жаловаться, что его комната полна народу - хоть в эти моменты никого в ней реально не было.
Лиза Смарт, 53-летняя дочь Феликса, пыталась следить за его высказываниями, записывая их, когда ей приходилось сидеть в те последние дни у его кровати. В 80-х годах она как раз специализировалась на лингвистике в Калифорнийском университете в Беркли и построила свою карьеру на обучении взрослых чтению и письму. По её словам, изначально транскрибирование подобных бессвязных слов Феликса было для неё неким способом справиться с ситуацией. Тоже являясь поэтессой в своём роде (в детстве, когда другие дети торговали лимонадом, она пыталась даже продавать свои стихи, по три штуки за пенни), Лиза оценила как синтаксис слов Феликса, так и его сюрреалистические образы. И ей было интересно также, могут ли её записи иметь какую-либо научную ценность? В конце концов она написала книгу “Слова на пороге”, опубликованную в начале 2017 года - о различных языковых паттернах, на основе собранного материала из примерно 2000 высказываний от 181 умирающего, включая и её отца.
Несмотря на присущие ей ограничения, эта книга по своему уникальна - по сути, это единственная опубликованная научная работа, которую я смог найти на эту тему - что на самом деле люди говорят, когда они умирают. Конечно, я знал о различных коллекциях “последних слов”, красноречивых и провозглашаемых, но их вряд ли можно использовать в качестве буквального представления о реальных лингвистических способностях умирающих. Как это ни странно, оказывается, очень немногие когда-либо исследовали фактические языковые модели в этой области. Но чтобы придать этому исследованию некую научную строгость, необходимо вернуться в 1921 год, к работе американского антрополога Артура Макдональда.
Для оценки “психического состояния людей перед смертью”, Макдональд разработал целые антологии последних слов - единственный доступный на тот момент лингвистический корпус - разделив людей на 10 профессиональных категорий (государственных деятелей, философов, поэтов и т. п.) и промаркировав их последние слова как саркастические, шутливые, довольные, etc. Макдональд обнаружил, что у военнослужащих было “относительно большое количество требований, указаний или предупреждений”, в то время как у философов (включая математиков и педагогов) было больше всего “вопросов, ответов и восклицаний”. Религиозные деятели и королевские особы использовали больше всего слов, чтобы выразить своё удовлетворение либо недовольство, тогда как художники и ученые использовали их меньше всего.
Работа Макдональда “представляется единственной попыткой оценки последних слов количественно и результаты эти весьма любопытны” - как написал немецкий ученый Карл Гутке в своей книге “Последние слова” о давнем увлечении ими в западной культуре. В основном, работа Макдональда показывает, что нам нужны лучшие данные о вербальных и невербальных способностях в конце жизни. Одна из мыслей, постоянно выражаемых Гутке, состоит в том, что те последние слова, которые с 17-го столетия включены в антологию многих языков, являются артефактами эпохи переживаний и увлечённости вопросами смерти, а не “историческими фактами документального статуса”. Соответственно, они очень мало могут нам рассказать о реальной способности к общению умирающего человека.
Некоторые из современных подходов пытаются идти за пределы рамок этих ораторских монологов прошлого и фокусируются на эмоциях и отношениях, поддерживая при этом также стремление оттачивать жизненные навыки для важных, значимых бесед с умирающими. Внимание прошлых веков к последним словам уступило место современному вниманию к последним разговорам, включая также различные невербальные формы взаимодействия. Согласно опубликованной в 2007 году книге Морин Кили ‘Последние разговоры’: “По мере того, как человек становится более слабым и сонным, общение с другими часто становится более тонким. Даже когда люди уже слишком слабы, чтобы говорить или теряют сознание, они могут при этом слышать; слух - это чувство, исчезающее в последнюю очередь”.
Я поговорил с Морин Кили вскоре после смерти Джорджа Буша-старшего, чьи последние слова (“Я тоже тебя люблю”, которые он, как сообщалось, сказал своему сыну, Джорджу Бушу-младшему) широко освещались в СМИ, но она сказала, что они должны были правильно рассматриваться в контексте разговора (“Я люблю тебя”, - сказал сын первым), а также всех предыдущих разговоров с членами семьи, приведших к этому моменту.
В конце жизни, говорит Кили, большинство взаимодействий являются уже невербальными, поскольку тело отключается, а человеку уже не хватает физической силы, а часто даже просто ёмкости легких, для продолжительных высказываний. “Люди будут шептать и будут произносить короткие, одиночные слова - это все, на что у них будет хватать энергии”. Лекарства также ограничивают общение. Так же и сухость во рту или отсутствие протезов. Кили также отметила, что члены семьи часто используют коматозное состояние пациента, чтобы высказать свое мнение, когда умирающий не может прервать их либо возразить.
Многие люди умирают в полном молчании, особенно если у них прогрессирующая деменция или болезнь Альцгеймера, лишившая уже их языка годами ранее. Из тех же, кто говорит, чаще всего оказывается, что их разговорный язык очень банален и последние слова умирающих очень похожи. От врача я слышал, что люди часто говорят: “О, фак, о, фак”… Часто это бывают имена жен, мужей, детей. И почти все зовут “мамочку” или “маму” с последним вздохом.
Мне тут больше всего интересны именно взаимодействия, отчасти потому, что они трудно воспроизводимы и их различные тонкие межличностные текстуры обычно теряются, будучи записанными. Мой друг-лингвист, сидевший со своей умирающей бабушкой, произнес ее имя. Её глаза открылись, она посмотрела на него и умерла. Но это простое описание пропускает разные тонкие нюансы даже в нашем разговоре - как он сделал паузу, описывая эту последовательность для меня, и как при этом дрожали его глаза.
Но в научной литературе нет никаких описаний, отражающих основы последних слов или последних взаимодействий. Больше всего лингвистических деталей существует о бреде, включающем потерю сознания, неспособность найти слова, беспокойство и отказ от социального взаимодействия. Расстройство сознания в виде бреда поражает людей всех возрастов после операции и также является распространенным явлением в конце жизни, частым признаком обезвоживания организма и чрезмерной седации. Бред настолько часто проявляется, как пишет новозеландский психиатр Сэнди МакЛеод, что “можно даже считать исключительным для пациентов пребывание в психически адекватном состоянии на последних стадиях злокачественного заболевания”. Около половины людей, приходящих в себя от послеоперационного бреда, вспоминают о нём, как о дезориентирующем и страшном опыте. В одном шведском исследовании прошедший через подобный опыт пациент вспоминал, что “определённо устал после операции и все такое … не знал, где я был. Мне казалось, что всё вокруг погрузилось в туман ... контуры стали нечеткими”. В подобном описании нет ничего удивительного, но сколько людей находятся в аналогичном состоянии с приближением смерти? Мы можем об этом лишь догадываться.
_____________
У нас есть весьма богатая картина зарождения языка, благодаря десятилетиям научных исследований с детьми, младенцами, а сейчас даже уже младенцами в утробе матери. Но если вы желаете знать, как заканчивается этот язык при умирании, то узнать об этом неоткуда, помимо приобретаемого очень болезненно непосредственного знания.
После смерти своего отца, Лиза Смарт осталась наедине с бесконечными вопросами обо всём, что она слышала от него. И она подошла с ними к своей аспирантуре, предложив изучать последние слова академически. Получив отпор в этом вопросе, она начала самостоятельно брать интервью у членов семьи и медицинского персонала. Это побудило её также сотрудничать с Рэймондом Муди-младшим - психиатром, наиболее известным за его работу о “предсмертном опыте” в бестселлере 1975 года “Жизнь после жизни”. Он давно интересовался сам тем, что называл “бессмертной чепухой”, и также помог Лизе Смарт с её работой “Слова на Пороге”, основаной как на высказываниях отца, так и собранных позже материалах в рамках Веб-проекта ‘The Final Words’.
Одним из отмеченных ею общих паттернов было то, что, когда её отец Феликс использовал такие местоимения, как ‘это’ или ‘эти’, явно они не ссылались ни на что. Например, он однажды сказал: “Я хочу спустить их на землю как-то… Я действительно не знаю… больше нет привязки к земле”. К чему это могло относиться? Его ощущение своего тела в пространстве, казалось, сильно менялось. “Мне нужно спуститься туда. Я должен идти вниз”, - сказал он, хотя внизу под ним ничего не было.
Он также повторял слова и фразы, часто очевидно бессмысленные, типа: “Зеленое измерение! Зеленое измерение!” (повторение часто наблюдается как в речи у людей с деменцией, так и находящихся в бреду). Лиза Смарт обнаружила, что подобные повторения часто были связаны с выражением таких тем, как благодарность, а также сопротивление смерти. Но были здесь также и неожиданные мотивы, такие как круги, числа и движение.. Или например, такое: “Я должен выйти, выйти! Выйти из этой жизни!”.
Смарт говорит, что больше всего её удивляли устойчивые нарративы в речи людей, которые могли разворачиваться постепенно, в течение многих дней. Типа как вначале один человек говорил о поезде, застрявшем на станции, затем несколько дней спустя упоминал о ремонте поезда и что поезд, наконец, починили, а затем несколько недель спустя о том, как этот поезд двигался на север.
“Если вы идете по комнате и вдруг услышали, как ваш любимый говорит: ‘О, у моей кровати стоит чемпион по боксу’, - то для вас это сначала звучит как просто галлюцинация. Но если вы на протяжении какого-то времени видите, что этот человек регулярно говорит о чемпионе по боксу, что он носит то-то, или делает это, тогда вы думаете: “Вау, опять эти сказки продолжаются”. Смарт полагает, что отслеживание подобных сюжетных линий может быть клинически полезным, особенно когда истории движутся к своему разрешению, что может отражать чувства человека в отношении предстоящего конца.
В “Последних дарах” медсестры хосписа Калланан и Келли отмечают, что “умирающие часто используют метафору путешествия, чтобы предупредить окружающих, что им пора умирать”. Например, они цитируют 17-летнюю умирающую от рака, которая была расстроена тем, что никак не может найти карту. “Если бы только я нашла эту карту, я могла бы уйти домой! Где же эта карта? Я хочу домой!” И Смарт также отмечала подобные метафоры путешествия, хотя с её слов также, умирающие люди в целом становятся более метафоричными (но тут, однако, надо сказать также, что люди с деменцией и болезнью Альцгеймера испытывают трудности в понимании образного языка, да и, со слов антропологов, изучающих умирание в других культурах, подобные метафоры путешествия вовсе не распространены повсеместно)
Даже общее описание языка в конце жизни может не только улучшить лингвистическое понимание, но также предоставить множество преимуществ как тем, кто работает с умирающими, так и самим умирающим. Эксперты сказали мне, что более подробная дорожная карта подобных изменений может помочь людям противостоять страху перед смертью, а также дать им некоторое чувство контроля над ситуацией. Также и различия в культурных метафорах могут быть включены, например, в подготовку медсестер хосписа, которым может быть не близок тот культурный код, на котором говорят их пациенты.
Общение перед смертью будет становиться всё более актуальным, поскольку и люди сейчас живут дольше, да и смерть всё чаще их застаёт в соответствующих учреждениях. Большинство людей в развитых странах уже не умирают так быстро и внезапно, как их предки. Благодаря медицинским достижениям и профилактической помощи, большинство людей чаще умирает от какого-либо из видов рака, заболеваний органов (прежде всего сердечно-сосудистых) или же просто от возраста. Подобная смерть часто может быть долгой и медленной, и, скорее всего, будет происходить в больницах, хосписах или домах престарелых, за которыми наблюдают группы медицинских экспертов. И люди могут сами участвовать в принятии решений, касающихся их ухода (конечно, если они могут общаться). Больше знания о том, как угасает язык и как умирающие общаются, дало бы и самим пациентам больше средств для выражения в течение более длительного периода времени.
Но само изучение языка и взаимодействия в конце жизни остается сложной задачей из-за различных культурных табу о смерти и этических соображений, что подобная деятельность со стороны ученых неуместна у постели умирающего. Да и даже в отсутствие подобных табу, проблема здесь ещё в том, что каждая смерть уникальна и создаёт такую вариативность для исследований, с которой науке трудно бороться.
А в сфере здравоохранения приоритеты определяются врачами. “Я думаю, что под работу, которая явно сфокусирована на описании моделей и поведения общения, гораздо сложнее получить финансирование, поскольку такие агентства, как NCI, отдают приоритет исследованиям, непосредственно уменьшающим страдания от рака, подобно вмешательству для улучшения паллиативной помощи”, - говорит Вэнь-ин Сильвия Чоу, директор программы по исследованию поведения в Национальном институте рака, наблюдающей за финансированием программ общения между врачом и пациентом в конце жизни.
Несмотря на определённые недостатки книги Смарт (в книге не отслеживались такие вещи, как действие лекарств, и также она окрашена интересом к жизни после смерти), она представляет собой большой шаг к созданию совокупности данных и поиску шаблонов в этой области. Это такой же первый шаг, как делали его когда-то исследования по изучению детского языка.
“Знаменитые последние слова” являются краеугольным камнем романтического видения смерти - ложно обещающего финальную вспышку ясности и смысла перед тем, как человек уйдет. Процесс умирания действительно очень глубокий, но это совсем другой вид глубины. Последние слова - это совсем не то, что мы видим в кино. В жизни люди умирают вовсе нет так. И мы начинаем уже понимать, что конечные взаимодействия, если они вообще происходят, будут выглядеть и звучать совсем иначе.
https://larkin-donkey.livejournal.com/236257.html
5-мар-2019 11:07 pm
или инсайты в малоизученную сферу последних слов…
~ • ~ • ~
Феликс Морт любил говорить, что его имя, если прочитать эти 2 слова по-латински, означает “счастливая смерть”. Когда он болел гриппом, он часто шутливо напоминал своей жене Сьюзен, что на своём смертном одре он хотел бы слышать бетховенскую сонату “Ода Радости”.
Но когда его жизнь действительно подошла к концу в возрасте 77 лет, он лежал в дома в своем Беркли, в осаждаемом раком теле, с укрывающимся под морфином сознанием, не интересуясь музыкой и отказываясь от еды.. Так он в 2012 году постепенно угасал в течение трех недель. “Довольно”, - сказал он Сьюзен. "Спасибо и я тоже люблю тебя, но довольно”… Спустившись к нему следующим утром, Сьюзен уже нашла Феликса мёртвым.
В течение этих последних трёх недель Феликс разговаривал. Сам он был клиническим психологом, а кроме того, всю жизнь писал стихи. И хотя речь его под конец жизни часто бывала сумбурной, она всегда представлялась исходящей из его внимания к языку. “В горе, в скорби содержится так много всего”, - сказал он однажды. “Позвольте мне спуститься отсюда”, - сказал он в другой раз. “Я утратил свою модальность”. К удивлению своих родных, этот убеждённый атеист также вдруг начал грезить видениями ангелов и жаловаться, что его комната полна народу - хоть в эти моменты никого в ней реально не было.
Лиза Смарт, 53-летняя дочь Феликса, пыталась следить за его высказываниями, записывая их, когда ей приходилось сидеть в те последние дни у его кровати. В 80-х годах она как раз специализировалась на лингвистике в Калифорнийском университете в Беркли и построила свою карьеру на обучении взрослых чтению и письму. По её словам, изначально транскрибирование подобных бессвязных слов Феликса было для неё неким способом справиться с ситуацией. Тоже являясь поэтессой в своём роде (в детстве, когда другие дети торговали лимонадом, она пыталась даже продавать свои стихи, по три штуки за пенни), Лиза оценила как синтаксис слов Феликса, так и его сюрреалистические образы. И ей было интересно также, могут ли её записи иметь какую-либо научную ценность? В конце концов она написала книгу “Слова на пороге”, опубликованную в начале 2017 года - о различных языковых паттернах, на основе собранного материала из примерно 2000 высказываний от 181 умирающего, включая и её отца.
Несмотря на присущие ей ограничения, эта книга по своему уникальна - по сути, это единственная опубликованная научная работа, которую я смог найти на эту тему - что на самом деле люди говорят, когда они умирают. Конечно, я знал о различных коллекциях “последних слов”, красноречивых и провозглашаемых, но их вряд ли можно использовать в качестве буквального представления о реальных лингвистических способностях умирающих. Как это ни странно, оказывается, очень немногие когда-либо исследовали фактические языковые модели в этой области. Но чтобы придать этому исследованию некую научную строгость, необходимо вернуться в 1921 год, к работе американского антрополога Артура Макдональда.
Для оценки “психического состояния людей перед смертью”, Макдональд разработал целые антологии последних слов - единственный доступный на тот момент лингвистический корпус - разделив людей на 10 профессиональных категорий (государственных деятелей, философов, поэтов и т. п.) и промаркировав их последние слова как саркастические, шутливые, довольные, etc. Макдональд обнаружил, что у военнослужащих было “относительно большое количество требований, указаний или предупреждений”, в то время как у философов (включая математиков и педагогов) было больше всего “вопросов, ответов и восклицаний”. Религиозные деятели и королевские особы использовали больше всего слов, чтобы выразить своё удовлетворение либо недовольство, тогда как художники и ученые использовали их меньше всего.
Работа Макдональда “представляется единственной попыткой оценки последних слов количественно и результаты эти весьма любопытны” - как написал немецкий ученый Карл Гутке в своей книге “Последние слова” о давнем увлечении ими в западной культуре. В основном, работа Макдональда показывает, что нам нужны лучшие данные о вербальных и невербальных способностях в конце жизни. Одна из мыслей, постоянно выражаемых Гутке, состоит в том, что те последние слова, которые с 17-го столетия включены в антологию многих языков, являются артефактами эпохи переживаний и увлечённости вопросами смерти, а не “историческими фактами документального статуса”. Соответственно, они очень мало могут нам рассказать о реальной способности к общению умирающего человека.
Некоторые из современных подходов пытаются идти за пределы рамок этих ораторских монологов прошлого и фокусируются на эмоциях и отношениях, поддерживая при этом также стремление оттачивать жизненные навыки для важных, значимых бесед с умирающими. Внимание прошлых веков к последним словам уступило место современному вниманию к последним разговорам, включая также различные невербальные формы взаимодействия. Согласно опубликованной в 2007 году книге Морин Кили ‘Последние разговоры’: “По мере того, как человек становится более слабым и сонным, общение с другими часто становится более тонким. Даже когда люди уже слишком слабы, чтобы говорить или теряют сознание, они могут при этом слышать; слух - это чувство, исчезающее в последнюю очередь”.
Я поговорил с Морин Кили вскоре после смерти Джорджа Буша-старшего, чьи последние слова (“Я тоже тебя люблю”, которые он, как сообщалось, сказал своему сыну, Джорджу Бушу-младшему) широко освещались в СМИ, но она сказала, что они должны были правильно рассматриваться в контексте разговора (“Я люблю тебя”, - сказал сын первым), а также всех предыдущих разговоров с членами семьи, приведших к этому моменту.
В конце жизни, говорит Кили, большинство взаимодействий являются уже невербальными, поскольку тело отключается, а человеку уже не хватает физической силы, а часто даже просто ёмкости легких, для продолжительных высказываний. “Люди будут шептать и будут произносить короткие, одиночные слова - это все, на что у них будет хватать энергии”. Лекарства также ограничивают общение. Так же и сухость во рту или отсутствие протезов. Кили также отметила, что члены семьи часто используют коматозное состояние пациента, чтобы высказать свое мнение, когда умирающий не может прервать их либо возразить.
Многие люди умирают в полном молчании, особенно если у них прогрессирующая деменция или болезнь Альцгеймера, лишившая уже их языка годами ранее. Из тех же, кто говорит, чаще всего оказывается, что их разговорный язык очень банален и последние слова умирающих очень похожи. От врача я слышал, что люди часто говорят: “О, фак, о, фак”… Часто это бывают имена жен, мужей, детей. И почти все зовут “мамочку” или “маму” с последним вздохом.
Мне тут больше всего интересны именно взаимодействия, отчасти потому, что они трудно воспроизводимы и их различные тонкие межличностные текстуры обычно теряются, будучи записанными. Мой друг-лингвист, сидевший со своей умирающей бабушкой, произнес ее имя. Её глаза открылись, она посмотрела на него и умерла. Но это простое описание пропускает разные тонкие нюансы даже в нашем разговоре - как он сделал паузу, описывая эту последовательность для меня, и как при этом дрожали его глаза.
Но в научной литературе нет никаких описаний, отражающих основы последних слов или последних взаимодействий. Больше всего лингвистических деталей существует о бреде, включающем потерю сознания, неспособность найти слова, беспокойство и отказ от социального взаимодействия. Расстройство сознания в виде бреда поражает людей всех возрастов после операции и также является распространенным явлением в конце жизни, частым признаком обезвоживания организма и чрезмерной седации. Бред настолько часто проявляется, как пишет новозеландский психиатр Сэнди МакЛеод, что “можно даже считать исключительным для пациентов пребывание в психически адекватном состоянии на последних стадиях злокачественного заболевания”. Около половины людей, приходящих в себя от послеоперационного бреда, вспоминают о нём, как о дезориентирующем и страшном опыте. В одном шведском исследовании прошедший через подобный опыт пациент вспоминал, что “определённо устал после операции и все такое … не знал, где я был. Мне казалось, что всё вокруг погрузилось в туман ... контуры стали нечеткими”. В подобном описании нет ничего удивительного, но сколько людей находятся в аналогичном состоянии с приближением смерти? Мы можем об этом лишь догадываться.
_____________
У нас есть весьма богатая картина зарождения языка, благодаря десятилетиям научных исследований с детьми, младенцами, а сейчас даже уже младенцами в утробе матери. Но если вы желаете знать, как заканчивается этот язык при умирании, то узнать об этом неоткуда, помимо приобретаемого очень болезненно непосредственного знания.
После смерти своего отца, Лиза Смарт осталась наедине с бесконечными вопросами обо всём, что она слышала от него. И она подошла с ними к своей аспирантуре, предложив изучать последние слова академически. Получив отпор в этом вопросе, она начала самостоятельно брать интервью у членов семьи и медицинского персонала. Это побудило её также сотрудничать с Рэймондом Муди-младшим - психиатром, наиболее известным за его работу о “предсмертном опыте” в бестселлере 1975 года “Жизнь после жизни”. Он давно интересовался сам тем, что называл “бессмертной чепухой”, и также помог Лизе Смарт с её работой “Слова на Пороге”, основаной как на высказываниях отца, так и собранных позже материалах в рамках Веб-проекта ‘The Final Words’.
Одним из отмеченных ею общих паттернов было то, что, когда её отец Феликс использовал такие местоимения, как ‘это’ или ‘эти’, явно они не ссылались ни на что. Например, он однажды сказал: “Я хочу спустить их на землю как-то… Я действительно не знаю… больше нет привязки к земле”. К чему это могло относиться? Его ощущение своего тела в пространстве, казалось, сильно менялось. “Мне нужно спуститься туда. Я должен идти вниз”, - сказал он, хотя внизу под ним ничего не было.
Он также повторял слова и фразы, часто очевидно бессмысленные, типа: “Зеленое измерение! Зеленое измерение!” (повторение часто наблюдается как в речи у людей с деменцией, так и находящихся в бреду). Лиза Смарт обнаружила, что подобные повторения часто были связаны с выражением таких тем, как благодарность, а также сопротивление смерти. Но были здесь также и неожиданные мотивы, такие как круги, числа и движение.. Или например, такое: “Я должен выйти, выйти! Выйти из этой жизни!”.
Смарт говорит, что больше всего её удивляли устойчивые нарративы в речи людей, которые могли разворачиваться постепенно, в течение многих дней. Типа как вначале один человек говорил о поезде, застрявшем на станции, затем несколько дней спустя упоминал о ремонте поезда и что поезд, наконец, починили, а затем несколько недель спустя о том, как этот поезд двигался на север.
“Если вы идете по комнате и вдруг услышали, как ваш любимый говорит: ‘О, у моей кровати стоит чемпион по боксу’, - то для вас это сначала звучит как просто галлюцинация. Но если вы на протяжении какого-то времени видите, что этот человек регулярно говорит о чемпионе по боксу, что он носит то-то, или делает это, тогда вы думаете: “Вау, опять эти сказки продолжаются”. Смарт полагает, что отслеживание подобных сюжетных линий может быть клинически полезным, особенно когда истории движутся к своему разрешению, что может отражать чувства человека в отношении предстоящего конца.
В “Последних дарах” медсестры хосписа Калланан и Келли отмечают, что “умирающие часто используют метафору путешествия, чтобы предупредить окружающих, что им пора умирать”. Например, они цитируют 17-летнюю умирающую от рака, которая была расстроена тем, что никак не может найти карту. “Если бы только я нашла эту карту, я могла бы уйти домой! Где же эта карта? Я хочу домой!” И Смарт также отмечала подобные метафоры путешествия, хотя с её слов также, умирающие люди в целом становятся более метафоричными (но тут, однако, надо сказать также, что люди с деменцией и болезнью Альцгеймера испытывают трудности в понимании образного языка, да и, со слов антропологов, изучающих умирание в других культурах, подобные метафоры путешествия вовсе не распространены повсеместно)
Даже общее описание языка в конце жизни может не только улучшить лингвистическое понимание, но также предоставить множество преимуществ как тем, кто работает с умирающими, так и самим умирающим. Эксперты сказали мне, что более подробная дорожная карта подобных изменений может помочь людям противостоять страху перед смертью, а также дать им некоторое чувство контроля над ситуацией. Также и различия в культурных метафорах могут быть включены, например, в подготовку медсестер хосписа, которым может быть не близок тот культурный код, на котором говорят их пациенты.
Общение перед смертью будет становиться всё более актуальным, поскольку и люди сейчас живут дольше, да и смерть всё чаще их застаёт в соответствующих учреждениях. Большинство людей в развитых странах уже не умирают так быстро и внезапно, как их предки. Благодаря медицинским достижениям и профилактической помощи, большинство людей чаще умирает от какого-либо из видов рака, заболеваний органов (прежде всего сердечно-сосудистых) или же просто от возраста. Подобная смерть часто может быть долгой и медленной, и, скорее всего, будет происходить в больницах, хосписах или домах престарелых, за которыми наблюдают группы медицинских экспертов. И люди могут сами участвовать в принятии решений, касающихся их ухода (конечно, если они могут общаться). Больше знания о том, как угасает язык и как умирающие общаются, дало бы и самим пациентам больше средств для выражения в течение более длительного периода времени.
Но само изучение языка и взаимодействия в конце жизни остается сложной задачей из-за различных культурных табу о смерти и этических соображений, что подобная деятельность со стороны ученых неуместна у постели умирающего. Да и даже в отсутствие подобных табу, проблема здесь ещё в том, что каждая смерть уникальна и создаёт такую вариативность для исследований, с которой науке трудно бороться.
А в сфере здравоохранения приоритеты определяются врачами. “Я думаю, что под работу, которая явно сфокусирована на описании моделей и поведения общения, гораздо сложнее получить финансирование, поскольку такие агентства, как NCI, отдают приоритет исследованиям, непосредственно уменьшающим страдания от рака, подобно вмешательству для улучшения паллиативной помощи”, - говорит Вэнь-ин Сильвия Чоу, директор программы по исследованию поведения в Национальном институте рака, наблюдающей за финансированием программ общения между врачом и пациентом в конце жизни.
Несмотря на определённые недостатки книги Смарт (в книге не отслеживались такие вещи, как действие лекарств, и также она окрашена интересом к жизни после смерти), она представляет собой большой шаг к созданию совокупности данных и поиску шаблонов в этой области. Это такой же первый шаг, как делали его когда-то исследования по изучению детского языка.
“Знаменитые последние слова” являются краеугольным камнем романтического видения смерти - ложно обещающего финальную вспышку ясности и смысла перед тем, как человек уйдет. Процесс умирания действительно очень глубокий, но это совсем другой вид глубины. Последние слова - это совсем не то, что мы видим в кино. В жизни люди умирают вовсе нет так. И мы начинаем уже понимать, что конечные взаимодействия, если они вообще происходят, будут выглядеть и звучать совсем иначе.