Ван Хелзинг
Royal Italian Opera House
Covent Garden
Bow Street, London
Dec. 27, 1894
Johnathan Harker: ...И эта сущность женщины, ее непререкаемая, неколебимая верность, которая только и составляет ее славу и силу... почти мужскую силу, мисс Мина, с такой невероятной мощью передана Бетховеном! Мы, мужчины, слишком часто бываем судьбою нашей прикованы цепями к скале, и это иллюзия, что бесстрашный рыцарь в сверкающих латах должен всегда спасать прекрасную узницу дракона, обнаженную и трепещущую... от его зловонного дыхания, от его острых, как кинжалы, когтей... нет! Женщина! Женщина с мужественным сердцем, вооруженным верностью, преданностью своему избраннику, вот что такое Fidelity, вот, что такое Fidelio... Кидает выразительный взгляд на Мину Мюррей.
Sir Murray, не дожидаясь ответа девушки: Э-хм. В вашем изложении старина Бетховен становится похож на безобразные пантомимы этого новомодного немца, с которым все так носятся - Вагнер, кажется? Впрочем, солист выглядит так, что его и в самом деле придется спасать во втором акте, совсем исхудал, бедняга. Мина, ты тоже выглядишь бледной. Стоит ли досиживать? Тебе не повредил бы сейчас свежий воздух.
Mina Murray, покраснев немного, потупившись: Я чувствую себя превосходно. Мне нравится здесь - и музыка, и... все. Как ты скажешь, отец. Смотрит украдкой на Харкера и снова опускает глаза. Вы... в самом деле так считаете, Джонатан?
Lucy Westenra, весело: Давайте же дослушаем, господа! И, Джон, друг мой, зачем эти жаркие речи, как будто тебя самого приковали к стене? Это Лондон, конец XIX века, скоро Новый год! Не осталось ни драконов, Джонни, ни подземелий с цепями, ни верных жен, переодевающихся мужчинами. Делает грозное лицо и подкручивает воображаемые усы. Ах! Я буду лорнировать! Говорят, в этом сезоне Лондон привлек несколько действительно интересных, современных людей. Без цепей и драконов. Подумав: А вот кому надо на воздух - это мне. Я говорила тебе, Мина, что стала ходить по ночам во сне? Так вот, говорю.
Harker, с некоторой досадой, но, видимо, привычный к эскападам Люси: Ах, мисс Люси, вы все такая же насмешница! Но разве не учит нас музыка, высокое искусство, понимать свои собственные чувства? Разве не дают они нам идеальный пример наших отношений? Ведь мы должны во что-то верить, если бы мы не верили... Сжимает что-то в кармане, достает руку, разжимает ладонь, на ней лежит небольшое нательное распятие довольно кустарного вида. Быстро сжимает руку и прячет распятие в карман. Сосредоточенно: Чудовища, живущие у нас в мозгу, завладели бы нами. Но мы верим.
Sir Murray щелкает цилиндром, снова складывает его. Добродушно: Музыка, молодой человек, не может учить ничему вовсе; это лишь набор звуков, более или менее приятных для слуха, но представляющих собой разного рода колебания эфира. Что же до чудовищ в голове - заходите в мою клинику, я устрою вам наглядный тур. Поучительно и забавно одновременно, а изгоняем мы их средствами современной науки. Полуповернув голову к Люси: Да и вам, милочка, не мешало бы наведаться в мой кабинет. Того и гляди, недолго до истерии. Улыбается галантно.
Mina, все так же негромко, но с неожиданной силой: Не все на свете исчерпывается наукой, лекарствами и... колебаниями, отец. С разгоревшимися глазами поворачивается к Харкеру. Благодарю вас, Джонатан. Харкер увлажнившимися глазами смотрит на Мину.
Lucy принимается обмахиваться веером, чуть оправив платье на открытых плечах, через пару секунд берется за театральный бинокль на ручке и смотрит вниз. Принимается делать короткие знаки веером, затем застывает и сидит неподвижно. Через минуту с неестественной живостью поворачивается к спутникам: Сюрприз, господа. Гораздо интереснее, чем ваша фиделиозная жена и передовой министр, выводящий узников из темниц. Думаю, Бетховен оглох оттого, что был слишком серьезен. Перестал радоваться звукам окружающего мира. Впрочем... С еще большей живостью поворачивается ко входу в ложу: Позвольте представить вам князя Тепеша. Вчера князь оказал моим родителям честь, и посетил нас в нашем скромном доме в Кенсингтоне. Я очень рада, что и сегодня... В общем, знакомьтесь!
Prince Tepes слегка кланяется, приветствуя компанию, расположившуюся в ложе: Добрый вечер, господа. Благодарю, мисс Вестенра, за представление: для меня честь познакомиться с лучшим психиатром Лондона - города, безусловно нуждающегося в некотором врачебном надзоре. Мине: Мистер Харкер рассказывал мне о вас, мисс Мюррей, но он был слишком скромен, и я его понимаю. Говорить о своих сокровищах открыто означало бы подвергать их опасности. Харкеру: Рад видеть вас в добром здравии, мистер Харкер. И спешу принести вам как представителю вашей адвокатской конторы уверения в том, что вы продали мне совершенно бесподобный дом. Собственно... снова поворачивается к доктору Мюррею: мы теперь соседи, профессор.
Mina, расширив глаза и не мигая, смотрит на Prince Tepes, немного привстает из своего кресла и тянется к нему всем телом. С некоторым усилием заставляет себя сесть снова и принимает тщательно-непринужденную позу. Руки ее крепко сжимают платок. Добрый вечер, Prince. Как мило, что вы решили зайти. Давно ли вы в Лондоне? Люси, кажется, уже неплохо знакома с вами.
Harker при появлении Prince Tepes вскакивает и смотрит на него так, как будто тот поднялся из гроба. Встретившись с его чуть удивленным взглядом, берет себя в руки. Слегка натянуто: У нас здесь принято обращаться к князьям «your grace», Prince. Вы, кажется... не гоняетесь за подобными церемониями, поэтому позвольте выразить удовольствие нашей неожиданной встречей. И разрешите поблагодарить за непередаваемую ночь, проведенную в вашем трансильванском замке. Смешавшись: Ваше лондонское жилище, конечно, меньше. И не так живописно расположено. Совсем смешавшись, прячет глаза и падает на свой стул, поворачиваясь к сцене.
Sir Murray неодобрительно смотрит на дочь, потом, еще более неодобрительно, на Харкера, потом переводит взгляд на Prince Tepes и немного смягчается. Вот это - совсем другое дело. Сразу видно человека строгих правил и старой закалки. Верный тон, удачный комплимент, безукоризненное платье, отличные манеры. И точные наблюдения. Весь город, до единого человека, хоть сейчас запереть. И нисколько не поможет. Соседи, вы говорите? Вы должны посетить нас как-нибудь, поговорим в более непринужденной обстановке. В оркестровой яме воцаряется тишина, свет постепенно гаснет.
Prince Tepes, Мюррею: Буду рад, профессор. Мне, право же, интересно, кто именно из ваших пациентов издает эти звуки, довольно точно копирующие волчий вой. Наши дома находятся в преинтереснейшем соседстве. Мисс Мюррей, мисс Вестенра, надеюсь еще увидеть вас там, где никто не освобождает узников из подземных тюрем, сопровождая свои действия пением и игрой на музыкальных инструментах. А пока - мое почтение - увы, меня ждут. Переводит взгляд в ложу напротив, где сидит в полном одиночестве ослепительно красивая женщина лет двадцати с рыжими волнистыми волосами. Женщина смотрит в ложу Мюрреев. Наклоняет голову и выходит.
Mina вздыхает судорожно. С некоторым удивлением смотрит на свои руки, спокойно лежащие теперь у нее на коленях. В темноте видно только, что в каждой из них зажато по белеющему пятну; платок разорван на две половины. Несморя на то, что занавес уже поднялся, а Флорестан, на фоне роскошных декораций подземелья, уже поет «Gott! Welch Dunkel hier!», продолжает сидеть боком к сцене.
Doctor Murray's Mansion, London,
10 Jan, 1895
Mina, сложив руки на коленях, смотрит перед собой невидящим взглядом. ...Родители просто сбились с ног. Они уже давно жаловались, что она стала беспокойна. Да, папа. Она всегда была живая девочка, но в последние две недели - просто потеряла покой и сон. Могла вскочить из-за обеденного стола и побежать куда-то в сад, как будто ее кто-то зовет... По ночам бродила по дому, выходила наружу, однажды сэр Вестенра поймал ее в легком пеньюаре посреди улицы, где она пыталась остановить кэб. Может быть, это лунатизм, но с чего? И теперь она пропала. Уже три дня, как ее нет. Отец, как мы можем помочь ей?
Sir Murray выбивает трубку, после чего с невозмутимым видом начинает набивать ее свежим табаком: Перевозбуждение, стресс. С чем именно это связано, сложно сказать, но то, что психика у нее неустойчива, мне и так известно. Где она сейчас, конечно, можно только догадываться - я бы предположил, впрочем, что где-нибудь в Ист-Энде. В таких случаях для людей характерно диссоциативное поведение; а лекарств лучше покоя, дробного питания и сна пока не придумали. Поджигает табак. Как отец же добавлю, что Люси всегда была избалованным ребенком. Немного строгости в воспитании ей бы не повредило.
Mina порывисто оборачивается к Харкеру: Джон! Но неужели ничего? Вы ведь объездили весь Лондон, и в Ист-энде побывали. Неужели... Она девушка с такой яркой внешностью, золотоволосая, стройная... Хорошо одета, изысканные манеры. Неужели она может затеряться в городе так, что ее нельзя найти? Нет, нет, я чувствую. С ней произошло что-то ужасное. Снова отцу: Папа, а твой коллега доктор... Хельзинг, кажется? Он не придет сегодня? Я бы хотела с ним поговорить. Тихо: Потому что я и сама... Замолкает.
Sir Murray пристально смотрит на дочь. Обеспокоенно, жестко: Что «ты сама», Мина, pray? Жестом останавливает Харкера, который уже собрался было что-то сказать. Профессор Ван Хельзинг в пути. Думаю, он уже в Лондоне, однако он не обещал телеграфировать, поэтому не знаю, ждать ли его сегодня. Ты собираешься дождаться его, и только потом расскажешь, что тебя тревожит?
Harker, умоляюще: О, Мина, что с тобой? Я уверен, ничего серьезного, ты просто утомилась! Да и воздух в Лондоне нынче совсем не тот. Тебя надо вывезти на природу, подальше от города.
Mina изо всех сил улыбается: Да-да, вы правы, отец, Джон... Это все беспокойство за Люси. Дурные предчувствия. И так мало света, ах, скорее бы весна! Доживу ли я до нее? Беспокойно оглядывается: А князь Тепеш будет сегодня, отец? Что-то он давно... дня два, нет, даже три дня не заходил к нам. Помнится, он интересовался твоей клиникой, неужели ты ему уже все рассказал, и ему больше ничто, совсем ничто, у нас не интересно?
Sir Murray пожимает плечами: Сложно сказать, Мина. В любом случае, князь не производит впечатления человека, который стал бы заходить к нам просто так, от нечего делать. Мне кажется, у него достаточно занятий. Входит дворецкий и объявляет: «Доктор Ван Хельзинг, сэр». Ободряюще: Вот видишь, Мина. Your fears must now be allayed at least partially. Дворецкому: Show him in, Roderick. Про себя: Будем надеяться, что хотя бы он привез нам частичку континентального здравомыслия.
Dr. Abraham Van Helsing входит. Это невысокий лысый человек с глубоко посаженными ярко-зелеными глазами и в небольших очках. Он одет в запылившийся костюм, белую сорочку с пышно уложенным галстуком и странные остроносые туфли. Говорит практически с порога, сделав несколько шагов вперед, с легким акцентом: Доктор Мюррей, для меня большая честь познакомиться с вами, одним из наиболее прославленных английских психиатров нашего времени. Вы, должно быть, Мина Мюррей? А вы, юноша - я не имею честь знать вашего имени, однако по характерно вытертой складке на вашем жилете могу предположить, что вы проводите много времени за письменным столом. В пользу этой гипотезы свидетельствует также и то, что у вас, как я вижу, наблюдается небольшая деформация среднего пальца на правой руке, - обычное явление для людей, которым приходится очень много писать. Из всего описанного, а также из того, что у вас вид хронически уставшего человека, можно сделать вывод, что вы связаны с бумагами и много работаете, рассчитывая открыть собственное дело. Я предположил бы, что вы юрист.
Mina, распахнув глаза, смотрит на Ван Хельзинга. После небольшой паузы: Прошу вас, доктор Ван Хельзинг, проходите, будьте как дома. Матушка моя давно умерла, и я у Мюрреев выполняю роль хозяйки. Мы очень рады вас видеть, и... если отец позволит, мне бы тоже было любопытно узнать, что привело вас в скучный материалистический Лондон... именно тогда, когда он почему-то полон по тауэрские стены темными нематериалистическими слухами.
Sir Murray, с улыбкой: Впечатляет, профессор Ван Хельзинг. Мне чрезвычайно приятно приветствовать вас, первейшего европейского антрополога, у нас дома. Прошу вас, располагайтесь. Идет навстречу профессору и пожимает ему руку, приглашая присесть.
Harker, слегка оторопев: Большая честь, профессор Ван Хельзинг. Встает и учтиво кланяется.
Van Helsing сокрушенно качает головой: Мисс Мина, излишне материалистическое мировоззрение плохо именно тем, что выпускает из виду некоторые несомненно важные факторы, участвующие в формировании действительности. В Лондон меня привели некоторые наблюдения и слухи, связанные с одной из главных линий моей деятельности.
Mina, стараясь не выдавать своего волнения: Я склонна согласиться с вашим взглядом на вещи, профессор Хельзинг. Робко взглянув на отца: У меня странное ощущение, что в Лондоне воцарилась необычная подавленность. Нет. Возбуждение. Нет... сочетание того и другого. Газеты полны удивительных слухов, этот пустой корабль, который прибило в порт... волнение папиных пациентов... Я не ученый, но мне почему-то кажется, что люди с нездоровой психикой тоньше улавливают то, от чего мы, так называемые здоровые, отгораживаемся толстым слоем своего здоровья. Но может быть сейчас и происходит вот это - слой здоровья истончается? И мы стали лучше чувствовать? Опускает голову и возвращается на свое место, с которого вставала, чтобы поприветствовать Ван Хельзинга. Что именно чувствовать, спросите вы? Улыбается: То, что многие из нас подвластны воздействию чужой воли. Злая это воля, или нет, - вот то, что мне хотелось бы понять.
Prince Tepes входит в гостиную, следуя за дворецким. После общего поклона: Как тонко подмечено, мисс Мюррей. Которое тысячелетие лучшие умы и нехудшие души человеческие бьются над этой загадкой - какова та воля, которая создала их и пытается контролировать их существование, - и не находят ответа. Поворачивается к Ван Хельзингу. Добрый вечер, профессор. Наслышан о ваших изысканиях; вы поистине находитесь на переднем краю науки - ведь именно на нем пытаются женить науку на духе. С минимальным успехом, насколько я понимаю.
Van Helsing кланяется: Добрый вечер, князь. Я всегда придерживался мнения, что кто-то должен находиться за краем науки, и оттуда подавать сигналы, как маяк, - пусть даже большинство современников сочтут его сумасшедшим. Поэтому можно считать, что лично я уже «поженил» науку и дух. Как будто смущенно: Поэтому, в частности, я с большим сочувствием отношусь к алхимикам.
Prince Tepes, немного мечтательно: О, эта старинная лженаука была и мне некогда близка, профессор. Алхимики поверяли гармонию жизни алгеброй, разымали, как труп, а потом пытались собрать ее обратно с помощью химии, подкрепленной сбором урожаев на плодородных полях герметических наук. Наверное, кто-то из них и приблизился к Создателю. К какому именно Создателю - вопрос второй. Оборачивается к Мине: Как вы чувствуете себя сегодня, мисс Мюррей? Я, собственно, специально зашел справиться о вас, раз уж получить свежие известия о мисс Вестенра не представляется возможным. Я в свою очередь тоже наводил справки, но увы. Все бесполезно.
Mina словно выходит из ступора, когда Prince Tepes обращается к ней, хотя с момента его появления следила за ним неотступно: Я... лучше наверное, благодарю вас, князь. Я пытаюсь спать, и папа дает мне снотворное, и я... Джонатан и я... Вспыхивает: Скоро совсем поправлюсь. Это все зима, право же, не стоит беспокоиться. Спохватывается и пытается шутить: Хотя, если забота о моем самочувствии заставила вас навестить наш дом, пожалуй, мне еще не очень хорошо. Улыбается Prince Tepes, встречается с ним взглядом, вспыхивает, опускает глаза.
Harker в некотором недоумении смотрит на Мину. Негромко: Мина, дорогая, ты беспокоишь меня! Перехватывает взгляд Prince Tepes и замолкает.
Sir Murray, довольно: О да! Могу представить, доктор Ван Хельзинг, что было бы, лечи я своих пациентов алхимическими снадобьями! Меня первого одели бы в смирительную рубашку, и поделом.
Van Helsing с улыбкой и немного растерянно пожимает плечами: Право же, господа, мне вовсе не хотелось заставить вас думать, будто бы я по убеждениям алхимик. Просто я с большой настороженностью отношусь к безрассудному отметанию доводов разума на том лишь основании, что они связаны с материями, которых человек доселе не мог ни понять в силу неразвитости своего мыслительного аппарата; ни измерить в силу недостаточной оснащенности соответствующими средствами. Но я искренне верю, что в будущем то, что мы теперь назвали бы мистикой, будет изучено с помощью строгой работы логики и рациональной терминологии так же, как сейчас расследуется любое преступление. Помедлив: Правильно ли я понял, что пропала мисс Вестенра?
Mina, взволнованно: Да, профессор! По странному стечению обстоятельств приезд князя в Лондон совпал со всеми этими неприятными событиями. Что вы теперь подумаете о нашей столице, князь... Быстро взмахивает черными ресницами на Prince Tepes, который отошел к камину и разглядывает модель «Золотой Лани» Фрэнсиса Дрейка, но, как можно понять, чрезвычайно внимательно слушает ее. И не только дело в том, что Люси пропала, в конце концов, папа прав, может быть общее помрачение умов повлияло на нее, и она отправилась, не сказавшись никому, в провинцию к родственникам, или вовсе на материк... путешествовать... Дело еще в том, что по городу поползли слухи о какой-то белой деве, которая сманивает детей... и дети действительно пропадают. Боюсь, эта белая дева имеет какое-то отношение к Люси. Что Люси кто-то увел за собой.
Prince Tepes слегка пожимает плечами: Мисс Вестенра более похожа сама на человека, который поведет за собой. Если уж предполагать нехорошее, я бы предположил, что ваша «белая дева» - это она и есть. Чуть расширив глаза: Ведь главное, что ее труп не выловили из Темзы и не обнаружили в каких-нибудь трущобах. Смею вас уверить - уничтожить труп так, чтобы его не нашли, довольно сложно. Значит, она жива. Не обращая внимания на явное содрогание Мины: Представьте ее бродящей по ночным улицам с белым лицом, карминными губами и застывшей улыбкой на лице. Это же прекрасно. Любая маленькая девочка немедленно пойдет поиграть с такой доброй леди.
Van Helsing думает. Затем: Простите мне мое невежливое любопытство, князь, но вы так безупречно говорите по-английски. Как вам удается? Обменивается взглядами с Харкером и, видя, что того тоже интересует этот вопрос, понимающе кивает. Знаете, я всю жизнь изучаю этот язык, но избавиться от акцента мне не удалось. Да и вообще - я наблюдал многих людей, но все они говорят с акцентом той или иной степени, если не изучали язык сызмальства.
Prince Tepes, учтиво: О, благодарю, профессор. Это незаслуженный комплимент. Но никаких секретов здесь нет - наша семья неплохо обеспечена, у меня был гувернер-англичанин. Попробовал бы я поговорить по-английски с акцентом. Меня бы немедленно лишили сочинений лорда Байрона, господина Шеридана и главное, чудесного ирландца с французской фамилией Ле Фаню.
Mina с трудом приходит в себя от описанной Prince Tepes картины метаморфоз с Люси: Вы не можете так легко говорить об этом, князь. Бедняжка Люси! Да вот у папы в клинике. Отец, расскажи джентльменам об обострении, которое наступило у этого... как же его? Ренфильда?
Sir Murray, с легким раздражением: Мина, дорогая, не надо видеть на всем печать таинственного злого умысла. Действительно, у меня в клинике есть пациент Ренфильд. У него классический случай параноидального психоза, осложненный латентным садизмом. Ренфильд в чрезвычайной степени метеопат. Уверен: на него, как и на добрую половину моей клиники, повлиял тот разгул стихий, что уничтожил столь любимый тобою, Мина, «корабль призраков». Отсюда его необычная и, признаю, пугающая активность. Чеканно: Вот и все. C еле заметным налетом иронии в голосе: Вы думаете, доктор Ван Хельзинг, такие проявления могут быть вызваны какими-то другими факторами?
Van Helsing, скромно: Мне сложно судить о проявлениях, сэр Мюррей, не видя их. Однако, безусловно, можно предположить, что психоэмпатическое состояние вашего пациента чувствительно не только к метеорологическим явлениям, но также и к иным раздражителям? Иначе говоря, если мы допускаем, что Ренфильд реагирует на погоду, почему не допустить, что он реагирует и на что-то еще, в одинаковой степени нами не фиксируемое? Вы не согласны с моим рассуждением, князь?
Prince Tepes делает странный летящий жест левой рукой, будто что-то ловит в воздухе. Рассеянно: Мне трудно рассуждать о не фиксируемом нами, уважаемый профессор. Каждый из нас не фиксирует что-то иное, и все вместе мы не фиксируем массу интереснейших вещей. Этот Ренфильд... задумчиво: перестал скармливать паукам мух и принялся за самих пауков? И мечтает теперь о хотя бы небольших птичках? Чтобы с кровью? С теплой красной кровью? Огорченно качает головой. Я не психиатр, мне сложно подобрать правильное научное определение. Но если это он... а ведь мы с вами, профессор, живем с двух сторон одной и той же клиники... так вот. Если это он, впадая в тоску, ночами воет по-волчьи, то, право же, возьмите меня как-нибудь на вечерний обход, я попробую с ним поговорить не по-врачебному, а на нашем простом румынском языке, гордом наследнике латыни. Мина против собственной воли смеется, не в силах отвести взгляд от рук Prince Tepes. Затем, как в полусне, переводит взгляд на зеркало над камином и застывает, слегка приоткрыв губы.
Murray, немного удивившись: Да, совершенно верно, князь, его фиксация приобретает все более причудливые формы. Но как вы догадались? В задумчивости проходится по комнате.
Harker смотрит на Prince Tepes, будто вспоминая что-то. Оторопело: Вот интересно, князь... а я только что вспомнил, что когда останавливался у вас в замке видел престранный сон. Вспоминает содержание этого сна и понимает, что сейчас явно не время его пересказывать. Поспешно: Ха-ха! Я говорю это к тому, что если бы я верил в потусторонние силы, то уж наверное не преминул бы сейчас придать этому сну зловещее провидческое значение, но - I know better than that, oh yes. Прикрывает глаза и опускает голову, выполняя жест, говорящий: «О, да, будьте покойны, уж я-то знаю...» Открыв глаза, продолжает по инерции улыбаться, ловит взгляд Мины и осекается.
Van Helsing, с неожиданной настойчивостью: И все же, джентльмены, пусть Ренфильд реагирует на погоду. В конце концов, если я составил верное представление о лондонском климате, здесь половина населения должна сойти с ума, а сумасшедшие должны быть буйными социопатами с тенденцией к гомициду. Признаю, это натянутое рассуждение, но... до того, как приехать к вам, сэр Мюррей, я по основному профилю своей деятельности побывал в Скотланд-Ярде. Так вот, они сбиваются с ног. Такой вспышки преступности не было уже очень, очень давно - пожалуй, шесть-семь десятков лет, если не больше. Кривит губы; внезапно становится очевидно, что у него довольно злое лицо. Думаю, вы согласитесь, что одной погодой этого не объяснить. Могу заверить: хотя в Нидерландах тоже не экваториальные климатические условия, ничего подобного там не наблюдается. На мой взгляд, это возмущение носит локализованный характер.
Mina переводит взгляд с Хельзинга на Тепеша: Но... что же делать? Как понять, в чем причина? Ведь это же не может быть какой-то эпидемией?
Tepes подходит к канапе, на котором сидит Мина, немного наклоняется над ней, закрывая ее от остальных, и всматривается в ее лицо, мельком оглядев шею. Тихо: Вы уверены, мисс Мюррей, что мисс Вестенра не навещала вас, перед тем как исчезнуть?
Mina, сначала, как и тогда в театре, подается вперед и вверх навстречу князю, потом овладевает собой и облокачивается о подушки. Неуверенно: Может быть... Я не помню! Мне казалось, она приходила. Ночью. Накануне ночью, в нашей оранжерее... да...
Tepes легким жестом кладет руку на ее шею у основания, прислушивается, отнимает руку. И что же? Вы совсем не помните обстоятельств визита? Или... вам неудобно о них вспоминать?
Mina ловит его руку, чтобы привлечь внимание к своим словам, но ее ощутимо встряхивает, она опускает взгляд на его пальцы, и видит на них каплю крови. Смешавшись: Я... она... Нет, нет! Мне показалось, что это была не она, а какой-то черный туман... огромные темные крылья, закрывающие горизонт, узкие зрачки, красный отблеск... волчий вой... Нет! Я, видимо, больна. Снова смотрит на руку Prince Tepes, которую так и не смогла отпустить, видит, что она совершенно чиста, и в полуобмороке падает на подушки. Шепотом: Мне нехорошо. Оставьте меня, прошу вас.
Tepes, чуть отдаляясь: О, простите, мисс Мюррей. С моей стороны было неделикатно так вас допрашивать. Ухожу. Глядя ей в глаза и ничего не говоря: «Чтобы вам перестало быть нехорошо, вам придется прийти ко мне. Как и Люси». Поворачивается к мужчинам: Ну что ж, господа, пора и в город. Надеюсь, вы простите, если на этом я откланяюсь.
Murray, отрываясь от разговора с Хельзингом: Конечно, князь. Прошу, не забывайте: в нашем доме всегда вас ждут; и будьте осторожнее. В Лондоне действительно неспокойно. Встает.
Van Helsing также встает. С энтузиазмом: Надеюсь на скорую встречу, князь! Внимательно смотрит в ноги Prince Tepes; тот уже вышел из покрытой коврами гостиной и стоит на мраморном полу передней, откуда собирается пройти к выходу. Негромко: Какая у князя любопытная обувь. Я сам довольно увлеченно отношусь к туфлям, но надо признать, что князь исключительно элегантно обут. Мраморный пол передней начищен до блеска, и тем не менее Prince Tepes, в отличие от стоящего рядом с ним Мюррея, в нем не отражается.
Tepes оглядывает пол, себя, Мюррея и слегка разводит руками: Что поделаешь, профессор Хельзинг. Еще давно один любимый англичанами датский принц замечал, что есть многое на свете - добавлю от себя, что вне света есть еще больше интересных вещей - неведомое мудрецам. Я вот, например, в этой своей жизни не отражаюсь не только в мраморных полах, но и в зеркалах. Это обидно, но приходится терпеть. Наклоняет голову и ретируется.
Van Helsing стоит и смотрит вслед Prince Tepes, слегка приоткрыв рот и опустив очки на кончик носа: Все еще сложнее, чем я думал. Дело в нем, но виновник - не он. Смотрит в окно. Но кто же тогда, черт побери? Произносит тихое, но очень внушительное голландское ругательство.
Same night
The Tepes Mansion London
Cleo сидит в комнате у камина, в кресле. Перед ней - столик, на котором сервирован high tea для одного человека - чай, scones, клубничный джем, clotted cream. С удовольствием намазывает густой алый джем на булочку, потом, оглянувшись, хотя в комнате больше никого нет, языком подхватывает готовящуюся упасть каплю. Доев, встает, делает несколько шагов по комнате. Садится на постель, несколько раз подпрыгивает на ней. Снова оглядывается, подбегает к двери, быстро открывает ее, выходит и закрывает за собой. Сбегает по лестнице, от нетерпения несколько раз обращаясь в пар и снова обретая человеческую форму. Останавливается у двери в кабинет, осторожно нажимает рукоять. Дверь приотворяется. Входит в кабинет.
Tepes, не оборачиваясь: Спать, спать. Или, по крайней мере, стучать в дверь, прежде чем входишь.
Cleo вздрагивает и, смешавшись, отступает назад, к двери: Я... Не могу спать сейчас, а вы... уже вернулись, а я... случайно. Я ждала. Можно, я не буду пока уходить?
Prince Tepes разворачивает кресло и некоторое время смотрит на Клео. Затем жестом приглашает ее внутрь: Ты не поверишь, дитя, но мне кажется, что это уже когда-то было. Проходи же, раз пришла. Снова разворачивается к столу, на котором лежит девственно чистый лист.
Cleo облегченно делает несколько шагов к столу: Я сама совсем не знаю, что мне здесь делать. Новой я никак не могу помочь, успокоить ее. Ей тяжело. Я плохо помню про себя, но ей, кажется, еще хуже. Я хочу, чтобы и здесь тоже скорее все... устроилось, как в том доме.
Tepes встает, показывая Клео, чтобы она села в кресло для посетителей, проходит по кабинету: Новая девушка - не твоя забота, Клео. У тебя вообще не должно быть никаких забот. Я взял тебя с собой просто для того, чтобы все видели, какая ты красивая, и чтобы ты увидела, как интересно бывает в мире. Поэтому не занимайся тем, чем тебе не надо заниматься, - не переживай ни о чем и ни о ком. И, главное... учитывая то, что продержаться тихо и незаметно тебе надо будет не так уж и долго... постарайся, чтобы никто не заинтересовался этим домом в мое отсутствие.
Cleo: Красивая? Почему я - красивая? Подходит к креслу, смотрит на него и почему-то снова вздрагивает. Не говорите так. Мне здесь очень нравится, я хочу, чтобы так было очень долго, и чтобы вы... никогда не отсутствовали. Садится в кресло, на краешек, медленно продвигается вглубь. Потом резко подбирает ноги, как будто ее ступням горячо. Вам нельзя отсутствовать. Это опасно.
Tepes качает головой: Ты не знаешь, что красива? Поразительно. А как, по-твоему, ты оказалась в этом положении? До того момента ты ведь смотрелась в зеркало, ты должна была знать. Сам себе: Впрочем, вы никогда ничего о себе не знаете наверняка, пока вам не объяснишь. Клео, мне нужна твоя помощь. К нам довольно скоро придет еще одна девушка, подруга мисс Люси. И тогда их обеих станут искать еще более упорно. Возможно, что и у нас. Я не могу постоянно находиться в доме, поэтому, прошу тебя, воспользуйся своим старшинством и объясни им, что еще некоторое время им нельзя будет идти навстречу тем, кто их ищет. Это может быть опасно для вас троих.
Cleo улыбается радостно: Нас снова будет трое? Тогда у нас еще много, много времени. Конечно, я буду помогать! Клео, Люси и... Как ее будут звать?
Tepes: Мина. Ее зовут Мина. У вас, дитя мое, будет около недели. Возвращается к столу, снова садится на свое место напротив Клео и начинает писать на листе.
Cleo, с застывшей улыбкой: Расскажите мне, что будет дальше.
Tepes, рассеянно: М-ммм? О чем? О дальше? Я не знаю. Дальше ты прочтешь в книжке, автору которой я пишу письмо. Он ирландец. Ирландцы почему-то составляют второй эшелон авторов книг об Undead. Поднимает взгляд на Клео, что-то понимает. О. Не беспокойся. Ты бессмертна.
Cleo: Я знаю. И я, и вы. И Люси, и Мина тоже. Но ведь что-то не так? Очень тихо: Давайте уедем. Прямо сейчас. Пока не поздно. Не надо книжек. Не возьмем вообще ничего. Просто исчезнем.
Tepes вздыхает: Это все точно уже когда-то было. Раньше. Нет, позже. Не было только одного, и это одно, Клео, внутри меня, и объяснить тебе этого я не могу. Поэтому мы, безусловно, никуда пока не уедем, особенно я. А тебя, в общем, уже и можно отправить назад - ты свою роль отыграла. Хотя нет! Увлекается: У нас же не охвачен мистер Харкер! Вот человек, который тщетно надеется, что сны и реальность - это разные вещи. Такого оборота событий никто не ожидает.
* Рисунки (с) www
идея&текст (c) Zamok@Dungeons
Дальше (Финал)
Оглавление
Раньше (Брэм Стокер)
Covent Garden
Bow Street, London
Dec. 27, 1894
Johnathan Harker: ...И эта сущность женщины, ее непререкаемая, неколебимая верность, которая только и составляет ее славу и силу... почти мужскую силу, мисс Мина, с такой невероятной мощью передана Бетховеном! Мы, мужчины, слишком часто бываем судьбою нашей прикованы цепями к скале, и это иллюзия, что бесстрашный рыцарь в сверкающих латах должен всегда спасать прекрасную узницу дракона, обнаженную и трепещущую... от его зловонного дыхания, от его острых, как кинжалы, когтей... нет! Женщина! Женщина с мужественным сердцем, вооруженным верностью, преданностью своему избраннику, вот что такое Fidelity, вот, что такое Fidelio... Кидает выразительный взгляд на Мину Мюррей.
Sir Murray, не дожидаясь ответа девушки: Э-хм. В вашем изложении старина Бетховен становится похож на безобразные пантомимы этого новомодного немца, с которым все так носятся - Вагнер, кажется? Впрочем, солист выглядит так, что его и в самом деле придется спасать во втором акте, совсем исхудал, бедняга. Мина, ты тоже выглядишь бледной. Стоит ли досиживать? Тебе не повредил бы сейчас свежий воздух.
Mina Murray, покраснев немного, потупившись: Я чувствую себя превосходно. Мне нравится здесь - и музыка, и... все. Как ты скажешь, отец. Смотрит украдкой на Харкера и снова опускает глаза. Вы... в самом деле так считаете, Джонатан?
Lucy Westenra, весело: Давайте же дослушаем, господа! И, Джон, друг мой, зачем эти жаркие речи, как будто тебя самого приковали к стене? Это Лондон, конец XIX века, скоро Новый год! Не осталось ни драконов, Джонни, ни подземелий с цепями, ни верных жен, переодевающихся мужчинами. Делает грозное лицо и подкручивает воображаемые усы. Ах! Я буду лорнировать! Говорят, в этом сезоне Лондон привлек несколько действительно интересных, современных людей. Без цепей и драконов. Подумав: А вот кому надо на воздух - это мне. Я говорила тебе, Мина, что стала ходить по ночам во сне? Так вот, говорю.
Harker, с некоторой досадой, но, видимо, привычный к эскападам Люси: Ах, мисс Люси, вы все такая же насмешница! Но разве не учит нас музыка, высокое искусство, понимать свои собственные чувства? Разве не дают они нам идеальный пример наших отношений? Ведь мы должны во что-то верить, если бы мы не верили... Сжимает что-то в кармане, достает руку, разжимает ладонь, на ней лежит небольшое нательное распятие довольно кустарного вида. Быстро сжимает руку и прячет распятие в карман. Сосредоточенно: Чудовища, живущие у нас в мозгу, завладели бы нами. Но мы верим.
Sir Murray щелкает цилиндром, снова складывает его. Добродушно: Музыка, молодой человек, не может учить ничему вовсе; это лишь набор звуков, более или менее приятных для слуха, но представляющих собой разного рода колебания эфира. Что же до чудовищ в голове - заходите в мою клинику, я устрою вам наглядный тур. Поучительно и забавно одновременно, а изгоняем мы их средствами современной науки. Полуповернув голову к Люси: Да и вам, милочка, не мешало бы наведаться в мой кабинет. Того и гляди, недолго до истерии. Улыбается галантно.
Mina, все так же негромко, но с неожиданной силой: Не все на свете исчерпывается наукой, лекарствами и... колебаниями, отец. С разгоревшимися глазами поворачивается к Харкеру. Благодарю вас, Джонатан. Харкер увлажнившимися глазами смотрит на Мину.
Lucy принимается обмахиваться веером, чуть оправив платье на открытых плечах, через пару секунд берется за театральный бинокль на ручке и смотрит вниз. Принимается делать короткие знаки веером, затем застывает и сидит неподвижно. Через минуту с неестественной живостью поворачивается к спутникам: Сюрприз, господа. Гораздо интереснее, чем ваша фиделиозная жена и передовой министр, выводящий узников из темниц. Думаю, Бетховен оглох оттого, что был слишком серьезен. Перестал радоваться звукам окружающего мира. Впрочем... С еще большей живостью поворачивается ко входу в ложу: Позвольте представить вам князя Тепеша. Вчера князь оказал моим родителям честь, и посетил нас в нашем скромном доме в Кенсингтоне. Я очень рада, что и сегодня... В общем, знакомьтесь!
Prince Tepes слегка кланяется, приветствуя компанию, расположившуюся в ложе: Добрый вечер, господа. Благодарю, мисс Вестенра, за представление: для меня честь познакомиться с лучшим психиатром Лондона - города, безусловно нуждающегося в некотором врачебном надзоре. Мине: Мистер Харкер рассказывал мне о вас, мисс Мюррей, но он был слишком скромен, и я его понимаю. Говорить о своих сокровищах открыто означало бы подвергать их опасности. Харкеру: Рад видеть вас в добром здравии, мистер Харкер. И спешу принести вам как представителю вашей адвокатской конторы уверения в том, что вы продали мне совершенно бесподобный дом. Собственно... снова поворачивается к доктору Мюррею: мы теперь соседи, профессор.
Mina, расширив глаза и не мигая, смотрит на Prince Tepes, немного привстает из своего кресла и тянется к нему всем телом. С некоторым усилием заставляет себя сесть снова и принимает тщательно-непринужденную позу. Руки ее крепко сжимают платок. Добрый вечер, Prince. Как мило, что вы решили зайти. Давно ли вы в Лондоне? Люси, кажется, уже неплохо знакома с вами.
Harker при появлении Prince Tepes вскакивает и смотрит на него так, как будто тот поднялся из гроба. Встретившись с его чуть удивленным взглядом, берет себя в руки. Слегка натянуто: У нас здесь принято обращаться к князьям «your grace», Prince. Вы, кажется... не гоняетесь за подобными церемониями, поэтому позвольте выразить удовольствие нашей неожиданной встречей. И разрешите поблагодарить за непередаваемую ночь, проведенную в вашем трансильванском замке. Смешавшись: Ваше лондонское жилище, конечно, меньше. И не так живописно расположено. Совсем смешавшись, прячет глаза и падает на свой стул, поворачиваясь к сцене.
Sir Murray неодобрительно смотрит на дочь, потом, еще более неодобрительно, на Харкера, потом переводит взгляд на Prince Tepes и немного смягчается. Вот это - совсем другое дело. Сразу видно человека строгих правил и старой закалки. Верный тон, удачный комплимент, безукоризненное платье, отличные манеры. И точные наблюдения. Весь город, до единого человека, хоть сейчас запереть. И нисколько не поможет. Соседи, вы говорите? Вы должны посетить нас как-нибудь, поговорим в более непринужденной обстановке. В оркестровой яме воцаряется тишина, свет постепенно гаснет.
Prince Tepes, Мюррею: Буду рад, профессор. Мне, право же, интересно, кто именно из ваших пациентов издает эти звуки, довольно точно копирующие волчий вой. Наши дома находятся в преинтереснейшем соседстве. Мисс Мюррей, мисс Вестенра, надеюсь еще увидеть вас там, где никто не освобождает узников из подземных тюрем, сопровождая свои действия пением и игрой на музыкальных инструментах. А пока - мое почтение - увы, меня ждут. Переводит взгляд в ложу напротив, где сидит в полном одиночестве ослепительно красивая женщина лет двадцати с рыжими волнистыми волосами. Женщина смотрит в ложу Мюрреев. Наклоняет голову и выходит.
Mina вздыхает судорожно. С некоторым удивлением смотрит на свои руки, спокойно лежащие теперь у нее на коленях. В темноте видно только, что в каждой из них зажато по белеющему пятну; платок разорван на две половины. Несморя на то, что занавес уже поднялся, а Флорестан, на фоне роскошных декораций подземелья, уже поет «Gott! Welch Dunkel hier!», продолжает сидеть боком к сцене.
Doctor Murray's Mansion, London,
10 Jan, 1895
Mina, сложив руки на коленях, смотрит перед собой невидящим взглядом. ...Родители просто сбились с ног. Они уже давно жаловались, что она стала беспокойна. Да, папа. Она всегда была живая девочка, но в последние две недели - просто потеряла покой и сон. Могла вскочить из-за обеденного стола и побежать куда-то в сад, как будто ее кто-то зовет... По ночам бродила по дому, выходила наружу, однажды сэр Вестенра поймал ее в легком пеньюаре посреди улицы, где она пыталась остановить кэб. Может быть, это лунатизм, но с чего? И теперь она пропала. Уже три дня, как ее нет. Отец, как мы можем помочь ей?
Sir Murray выбивает трубку, после чего с невозмутимым видом начинает набивать ее свежим табаком: Перевозбуждение, стресс. С чем именно это связано, сложно сказать, но то, что психика у нее неустойчива, мне и так известно. Где она сейчас, конечно, можно только догадываться - я бы предположил, впрочем, что где-нибудь в Ист-Энде. В таких случаях для людей характерно диссоциативное поведение; а лекарств лучше покоя, дробного питания и сна пока не придумали. Поджигает табак. Как отец же добавлю, что Люси всегда была избалованным ребенком. Немного строгости в воспитании ей бы не повредило.
Mina порывисто оборачивается к Харкеру: Джон! Но неужели ничего? Вы ведь объездили весь Лондон, и в Ист-энде побывали. Неужели... Она девушка с такой яркой внешностью, золотоволосая, стройная... Хорошо одета, изысканные манеры. Неужели она может затеряться в городе так, что ее нельзя найти? Нет, нет, я чувствую. С ней произошло что-то ужасное. Снова отцу: Папа, а твой коллега доктор... Хельзинг, кажется? Он не придет сегодня? Я бы хотела с ним поговорить. Тихо: Потому что я и сама... Замолкает.
Sir Murray пристально смотрит на дочь. Обеспокоенно, жестко: Что «ты сама», Мина, pray? Жестом останавливает Харкера, который уже собрался было что-то сказать. Профессор Ван Хельзинг в пути. Думаю, он уже в Лондоне, однако он не обещал телеграфировать, поэтому не знаю, ждать ли его сегодня. Ты собираешься дождаться его, и только потом расскажешь, что тебя тревожит?
Harker, умоляюще: О, Мина, что с тобой? Я уверен, ничего серьезного, ты просто утомилась! Да и воздух в Лондоне нынче совсем не тот. Тебя надо вывезти на природу, подальше от города.
Mina изо всех сил улыбается: Да-да, вы правы, отец, Джон... Это все беспокойство за Люси. Дурные предчувствия. И так мало света, ах, скорее бы весна! Доживу ли я до нее? Беспокойно оглядывается: А князь Тепеш будет сегодня, отец? Что-то он давно... дня два, нет, даже три дня не заходил к нам. Помнится, он интересовался твоей клиникой, неужели ты ему уже все рассказал, и ему больше ничто, совсем ничто, у нас не интересно?
Sir Murray пожимает плечами: Сложно сказать, Мина. В любом случае, князь не производит впечатления человека, который стал бы заходить к нам просто так, от нечего делать. Мне кажется, у него достаточно занятий. Входит дворецкий и объявляет: «Доктор Ван Хельзинг, сэр». Ободряюще: Вот видишь, Мина. Your fears must now be allayed at least partially. Дворецкому: Show him in, Roderick. Про себя: Будем надеяться, что хотя бы он привез нам частичку континентального здравомыслия.
Dr. Abraham Van Helsing входит. Это невысокий лысый человек с глубоко посаженными ярко-зелеными глазами и в небольших очках. Он одет в запылившийся костюм, белую сорочку с пышно уложенным галстуком и странные остроносые туфли. Говорит практически с порога, сделав несколько шагов вперед, с легким акцентом: Доктор Мюррей, для меня большая честь познакомиться с вами, одним из наиболее прославленных английских психиатров нашего времени. Вы, должно быть, Мина Мюррей? А вы, юноша - я не имею честь знать вашего имени, однако по характерно вытертой складке на вашем жилете могу предположить, что вы проводите много времени за письменным столом. В пользу этой гипотезы свидетельствует также и то, что у вас, как я вижу, наблюдается небольшая деформация среднего пальца на правой руке, - обычное явление для людей, которым приходится очень много писать. Из всего описанного, а также из того, что у вас вид хронически уставшего человека, можно сделать вывод, что вы связаны с бумагами и много работаете, рассчитывая открыть собственное дело. Я предположил бы, что вы юрист.
Mina, распахнув глаза, смотрит на Ван Хельзинга. После небольшой паузы: Прошу вас, доктор Ван Хельзинг, проходите, будьте как дома. Матушка моя давно умерла, и я у Мюрреев выполняю роль хозяйки. Мы очень рады вас видеть, и... если отец позволит, мне бы тоже было любопытно узнать, что привело вас в скучный материалистический Лондон... именно тогда, когда он почему-то полон по тауэрские стены темными нематериалистическими слухами.
Sir Murray, с улыбкой: Впечатляет, профессор Ван Хельзинг. Мне чрезвычайно приятно приветствовать вас, первейшего европейского антрополога, у нас дома. Прошу вас, располагайтесь. Идет навстречу профессору и пожимает ему руку, приглашая присесть.
Harker, слегка оторопев: Большая честь, профессор Ван Хельзинг. Встает и учтиво кланяется.
Van Helsing сокрушенно качает головой: Мисс Мина, излишне материалистическое мировоззрение плохо именно тем, что выпускает из виду некоторые несомненно важные факторы, участвующие в формировании действительности. В Лондон меня привели некоторые наблюдения и слухи, связанные с одной из главных линий моей деятельности.
Mina, стараясь не выдавать своего волнения: Я склонна согласиться с вашим взглядом на вещи, профессор Хельзинг. Робко взглянув на отца: У меня странное ощущение, что в Лондоне воцарилась необычная подавленность. Нет. Возбуждение. Нет... сочетание того и другого. Газеты полны удивительных слухов, этот пустой корабль, который прибило в порт... волнение папиных пациентов... Я не ученый, но мне почему-то кажется, что люди с нездоровой психикой тоньше улавливают то, от чего мы, так называемые здоровые, отгораживаемся толстым слоем своего здоровья. Но может быть сейчас и происходит вот это - слой здоровья истончается? И мы стали лучше чувствовать? Опускает голову и возвращается на свое место, с которого вставала, чтобы поприветствовать Ван Хельзинга. Что именно чувствовать, спросите вы? Улыбается: То, что многие из нас подвластны воздействию чужой воли. Злая это воля, или нет, - вот то, что мне хотелось бы понять.
Prince Tepes входит в гостиную, следуя за дворецким. После общего поклона: Как тонко подмечено, мисс Мюррей. Которое тысячелетие лучшие умы и нехудшие души человеческие бьются над этой загадкой - какова та воля, которая создала их и пытается контролировать их существование, - и не находят ответа. Поворачивается к Ван Хельзингу. Добрый вечер, профессор. Наслышан о ваших изысканиях; вы поистине находитесь на переднем краю науки - ведь именно на нем пытаются женить науку на духе. С минимальным успехом, насколько я понимаю.
Van Helsing кланяется: Добрый вечер, князь. Я всегда придерживался мнения, что кто-то должен находиться за краем науки, и оттуда подавать сигналы, как маяк, - пусть даже большинство современников сочтут его сумасшедшим. Поэтому можно считать, что лично я уже «поженил» науку и дух. Как будто смущенно: Поэтому, в частности, я с большим сочувствием отношусь к алхимикам.
Prince Tepes, немного мечтательно: О, эта старинная лженаука была и мне некогда близка, профессор. Алхимики поверяли гармонию жизни алгеброй, разымали, как труп, а потом пытались собрать ее обратно с помощью химии, подкрепленной сбором урожаев на плодородных полях герметических наук. Наверное, кто-то из них и приблизился к Создателю. К какому именно Создателю - вопрос второй. Оборачивается к Мине: Как вы чувствуете себя сегодня, мисс Мюррей? Я, собственно, специально зашел справиться о вас, раз уж получить свежие известия о мисс Вестенра не представляется возможным. Я в свою очередь тоже наводил справки, но увы. Все бесполезно.
Mina словно выходит из ступора, когда Prince Tepes обращается к ней, хотя с момента его появления следила за ним неотступно: Я... лучше наверное, благодарю вас, князь. Я пытаюсь спать, и папа дает мне снотворное, и я... Джонатан и я... Вспыхивает: Скоро совсем поправлюсь. Это все зима, право же, не стоит беспокоиться. Спохватывается и пытается шутить: Хотя, если забота о моем самочувствии заставила вас навестить наш дом, пожалуй, мне еще не очень хорошо. Улыбается Prince Tepes, встречается с ним взглядом, вспыхивает, опускает глаза.
Harker в некотором недоумении смотрит на Мину. Негромко: Мина, дорогая, ты беспокоишь меня! Перехватывает взгляд Prince Tepes и замолкает.
Sir Murray, довольно: О да! Могу представить, доктор Ван Хельзинг, что было бы, лечи я своих пациентов алхимическими снадобьями! Меня первого одели бы в смирительную рубашку, и поделом.
Van Helsing с улыбкой и немного растерянно пожимает плечами: Право же, господа, мне вовсе не хотелось заставить вас думать, будто бы я по убеждениям алхимик. Просто я с большой настороженностью отношусь к безрассудному отметанию доводов разума на том лишь основании, что они связаны с материями, которых человек доселе не мог ни понять в силу неразвитости своего мыслительного аппарата; ни измерить в силу недостаточной оснащенности соответствующими средствами. Но я искренне верю, что в будущем то, что мы теперь назвали бы мистикой, будет изучено с помощью строгой работы логики и рациональной терминологии так же, как сейчас расследуется любое преступление. Помедлив: Правильно ли я понял, что пропала мисс Вестенра?
Mina, взволнованно: Да, профессор! По странному стечению обстоятельств приезд князя в Лондон совпал со всеми этими неприятными событиями. Что вы теперь подумаете о нашей столице, князь... Быстро взмахивает черными ресницами на Prince Tepes, который отошел к камину и разглядывает модель «Золотой Лани» Фрэнсиса Дрейка, но, как можно понять, чрезвычайно внимательно слушает ее. И не только дело в том, что Люси пропала, в конце концов, папа прав, может быть общее помрачение умов повлияло на нее, и она отправилась, не сказавшись никому, в провинцию к родственникам, или вовсе на материк... путешествовать... Дело еще в том, что по городу поползли слухи о какой-то белой деве, которая сманивает детей... и дети действительно пропадают. Боюсь, эта белая дева имеет какое-то отношение к Люси. Что Люси кто-то увел за собой.
Prince Tepes слегка пожимает плечами: Мисс Вестенра более похожа сама на человека, который поведет за собой. Если уж предполагать нехорошее, я бы предположил, что ваша «белая дева» - это она и есть. Чуть расширив глаза: Ведь главное, что ее труп не выловили из Темзы и не обнаружили в каких-нибудь трущобах. Смею вас уверить - уничтожить труп так, чтобы его не нашли, довольно сложно. Значит, она жива. Не обращая внимания на явное содрогание Мины: Представьте ее бродящей по ночным улицам с белым лицом, карминными губами и застывшей улыбкой на лице. Это же прекрасно. Любая маленькая девочка немедленно пойдет поиграть с такой доброй леди.
Van Helsing думает. Затем: Простите мне мое невежливое любопытство, князь, но вы так безупречно говорите по-английски. Как вам удается? Обменивается взглядами с Харкером и, видя, что того тоже интересует этот вопрос, понимающе кивает. Знаете, я всю жизнь изучаю этот язык, но избавиться от акцента мне не удалось. Да и вообще - я наблюдал многих людей, но все они говорят с акцентом той или иной степени, если не изучали язык сызмальства.
Prince Tepes, учтиво: О, благодарю, профессор. Это незаслуженный комплимент. Но никаких секретов здесь нет - наша семья неплохо обеспечена, у меня был гувернер-англичанин. Попробовал бы я поговорить по-английски с акцентом. Меня бы немедленно лишили сочинений лорда Байрона, господина Шеридана и главное, чудесного ирландца с французской фамилией Ле Фаню.
Mina с трудом приходит в себя от описанной Prince Tepes картины метаморфоз с Люси: Вы не можете так легко говорить об этом, князь. Бедняжка Люси! Да вот у папы в клинике. Отец, расскажи джентльменам об обострении, которое наступило у этого... как же его? Ренфильда?
Sir Murray, с легким раздражением: Мина, дорогая, не надо видеть на всем печать таинственного злого умысла. Действительно, у меня в клинике есть пациент Ренфильд. У него классический случай параноидального психоза, осложненный латентным садизмом. Ренфильд в чрезвычайной степени метеопат. Уверен: на него, как и на добрую половину моей клиники, повлиял тот разгул стихий, что уничтожил столь любимый тобою, Мина, «корабль призраков». Отсюда его необычная и, признаю, пугающая активность. Чеканно: Вот и все. C еле заметным налетом иронии в голосе: Вы думаете, доктор Ван Хельзинг, такие проявления могут быть вызваны какими-то другими факторами?
Van Helsing, скромно: Мне сложно судить о проявлениях, сэр Мюррей, не видя их. Однако, безусловно, можно предположить, что психоэмпатическое состояние вашего пациента чувствительно не только к метеорологическим явлениям, но также и к иным раздражителям? Иначе говоря, если мы допускаем, что Ренфильд реагирует на погоду, почему не допустить, что он реагирует и на что-то еще, в одинаковой степени нами не фиксируемое? Вы не согласны с моим рассуждением, князь?
Prince Tepes делает странный летящий жест левой рукой, будто что-то ловит в воздухе. Рассеянно: Мне трудно рассуждать о не фиксируемом нами, уважаемый профессор. Каждый из нас не фиксирует что-то иное, и все вместе мы не фиксируем массу интереснейших вещей. Этот Ренфильд... задумчиво: перестал скармливать паукам мух и принялся за самих пауков? И мечтает теперь о хотя бы небольших птичках? Чтобы с кровью? С теплой красной кровью? Огорченно качает головой. Я не психиатр, мне сложно подобрать правильное научное определение. Но если это он... а ведь мы с вами, профессор, живем с двух сторон одной и той же клиники... так вот. Если это он, впадая в тоску, ночами воет по-волчьи, то, право же, возьмите меня как-нибудь на вечерний обход, я попробую с ним поговорить не по-врачебному, а на нашем простом румынском языке, гордом наследнике латыни. Мина против собственной воли смеется, не в силах отвести взгляд от рук Prince Tepes. Затем, как в полусне, переводит взгляд на зеркало над камином и застывает, слегка приоткрыв губы.
Murray, немного удивившись: Да, совершенно верно, князь, его фиксация приобретает все более причудливые формы. Но как вы догадались? В задумчивости проходится по комнате.
Harker смотрит на Prince Tepes, будто вспоминая что-то. Оторопело: Вот интересно, князь... а я только что вспомнил, что когда останавливался у вас в замке видел престранный сон. Вспоминает содержание этого сна и понимает, что сейчас явно не время его пересказывать. Поспешно: Ха-ха! Я говорю это к тому, что если бы я верил в потусторонние силы, то уж наверное не преминул бы сейчас придать этому сну зловещее провидческое значение, но - I know better than that, oh yes. Прикрывает глаза и опускает голову, выполняя жест, говорящий: «О, да, будьте покойны, уж я-то знаю...» Открыв глаза, продолжает по инерции улыбаться, ловит взгляд Мины и осекается.
Van Helsing, с неожиданной настойчивостью: И все же, джентльмены, пусть Ренфильд реагирует на погоду. В конце концов, если я составил верное представление о лондонском климате, здесь половина населения должна сойти с ума, а сумасшедшие должны быть буйными социопатами с тенденцией к гомициду. Признаю, это натянутое рассуждение, но... до того, как приехать к вам, сэр Мюррей, я по основному профилю своей деятельности побывал в Скотланд-Ярде. Так вот, они сбиваются с ног. Такой вспышки преступности не было уже очень, очень давно - пожалуй, шесть-семь десятков лет, если не больше. Кривит губы; внезапно становится очевидно, что у него довольно злое лицо. Думаю, вы согласитесь, что одной погодой этого не объяснить. Могу заверить: хотя в Нидерландах тоже не экваториальные климатические условия, ничего подобного там не наблюдается. На мой взгляд, это возмущение носит локализованный характер.
Mina переводит взгляд с Хельзинга на Тепеша: Но... что же делать? Как понять, в чем причина? Ведь это же не может быть какой-то эпидемией?
Tepes подходит к канапе, на котором сидит Мина, немного наклоняется над ней, закрывая ее от остальных, и всматривается в ее лицо, мельком оглядев шею. Тихо: Вы уверены, мисс Мюррей, что мисс Вестенра не навещала вас, перед тем как исчезнуть?
Mina, сначала, как и тогда в театре, подается вперед и вверх навстречу князю, потом овладевает собой и облокачивается о подушки. Неуверенно: Может быть... Я не помню! Мне казалось, она приходила. Ночью. Накануне ночью, в нашей оранжерее... да...
Tepes легким жестом кладет руку на ее шею у основания, прислушивается, отнимает руку. И что же? Вы совсем не помните обстоятельств визита? Или... вам неудобно о них вспоминать?
Mina ловит его руку, чтобы привлечь внимание к своим словам, но ее ощутимо встряхивает, она опускает взгляд на его пальцы, и видит на них каплю крови. Смешавшись: Я... она... Нет, нет! Мне показалось, что это была не она, а какой-то черный туман... огромные темные крылья, закрывающие горизонт, узкие зрачки, красный отблеск... волчий вой... Нет! Я, видимо, больна. Снова смотрит на руку Prince Tepes, которую так и не смогла отпустить, видит, что она совершенно чиста, и в полуобмороке падает на подушки. Шепотом: Мне нехорошо. Оставьте меня, прошу вас.
Tepes, чуть отдаляясь: О, простите, мисс Мюррей. С моей стороны было неделикатно так вас допрашивать. Ухожу. Глядя ей в глаза и ничего не говоря: «Чтобы вам перестало быть нехорошо, вам придется прийти ко мне. Как и Люси». Поворачивается к мужчинам: Ну что ж, господа, пора и в город. Надеюсь, вы простите, если на этом я откланяюсь.
Murray, отрываясь от разговора с Хельзингом: Конечно, князь. Прошу, не забывайте: в нашем доме всегда вас ждут; и будьте осторожнее. В Лондоне действительно неспокойно. Встает.
Van Helsing также встает. С энтузиазмом: Надеюсь на скорую встречу, князь! Внимательно смотрит в ноги Prince Tepes; тот уже вышел из покрытой коврами гостиной и стоит на мраморном полу передней, откуда собирается пройти к выходу. Негромко: Какая у князя любопытная обувь. Я сам довольно увлеченно отношусь к туфлям, но надо признать, что князь исключительно элегантно обут. Мраморный пол передней начищен до блеска, и тем не менее Prince Tepes, в отличие от стоящего рядом с ним Мюррея, в нем не отражается.
Tepes оглядывает пол, себя, Мюррея и слегка разводит руками: Что поделаешь, профессор Хельзинг. Еще давно один любимый англичанами датский принц замечал, что есть многое на свете - добавлю от себя, что вне света есть еще больше интересных вещей - неведомое мудрецам. Я вот, например, в этой своей жизни не отражаюсь не только в мраморных полах, но и в зеркалах. Это обидно, но приходится терпеть. Наклоняет голову и ретируется.
Van Helsing стоит и смотрит вслед Prince Tepes, слегка приоткрыв рот и опустив очки на кончик носа: Все еще сложнее, чем я думал. Дело в нем, но виновник - не он. Смотрит в окно. Но кто же тогда, черт побери? Произносит тихое, но очень внушительное голландское ругательство.
Same night
The Tepes Mansion London
Cleo сидит в комнате у камина, в кресле. Перед ней - столик, на котором сервирован high tea для одного человека - чай, scones, клубничный джем, clotted cream. С удовольствием намазывает густой алый джем на булочку, потом, оглянувшись, хотя в комнате больше никого нет, языком подхватывает готовящуюся упасть каплю. Доев, встает, делает несколько шагов по комнате. Садится на постель, несколько раз подпрыгивает на ней. Снова оглядывается, подбегает к двери, быстро открывает ее, выходит и закрывает за собой. Сбегает по лестнице, от нетерпения несколько раз обращаясь в пар и снова обретая человеческую форму. Останавливается у двери в кабинет, осторожно нажимает рукоять. Дверь приотворяется. Входит в кабинет.
Tepes, не оборачиваясь: Спать, спать. Или, по крайней мере, стучать в дверь, прежде чем входишь.
Cleo вздрагивает и, смешавшись, отступает назад, к двери: Я... Не могу спать сейчас, а вы... уже вернулись, а я... случайно. Я ждала. Можно, я не буду пока уходить?
Prince Tepes разворачивает кресло и некоторое время смотрит на Клео. Затем жестом приглашает ее внутрь: Ты не поверишь, дитя, но мне кажется, что это уже когда-то было. Проходи же, раз пришла. Снова разворачивается к столу, на котором лежит девственно чистый лист.
Cleo облегченно делает несколько шагов к столу: Я сама совсем не знаю, что мне здесь делать. Новой я никак не могу помочь, успокоить ее. Ей тяжело. Я плохо помню про себя, но ей, кажется, еще хуже. Я хочу, чтобы и здесь тоже скорее все... устроилось, как в том доме.
Tepes встает, показывая Клео, чтобы она села в кресло для посетителей, проходит по кабинету: Новая девушка - не твоя забота, Клео. У тебя вообще не должно быть никаких забот. Я взял тебя с собой просто для того, чтобы все видели, какая ты красивая, и чтобы ты увидела, как интересно бывает в мире. Поэтому не занимайся тем, чем тебе не надо заниматься, - не переживай ни о чем и ни о ком. И, главное... учитывая то, что продержаться тихо и незаметно тебе надо будет не так уж и долго... постарайся, чтобы никто не заинтересовался этим домом в мое отсутствие.
Cleo: Красивая? Почему я - красивая? Подходит к креслу, смотрит на него и почему-то снова вздрагивает. Не говорите так. Мне здесь очень нравится, я хочу, чтобы так было очень долго, и чтобы вы... никогда не отсутствовали. Садится в кресло, на краешек, медленно продвигается вглубь. Потом резко подбирает ноги, как будто ее ступням горячо. Вам нельзя отсутствовать. Это опасно.
Tepes качает головой: Ты не знаешь, что красива? Поразительно. А как, по-твоему, ты оказалась в этом положении? До того момента ты ведь смотрелась в зеркало, ты должна была знать. Сам себе: Впрочем, вы никогда ничего о себе не знаете наверняка, пока вам не объяснишь. Клео, мне нужна твоя помощь. К нам довольно скоро придет еще одна девушка, подруга мисс Люси. И тогда их обеих станут искать еще более упорно. Возможно, что и у нас. Я не могу постоянно находиться в доме, поэтому, прошу тебя, воспользуйся своим старшинством и объясни им, что еще некоторое время им нельзя будет идти навстречу тем, кто их ищет. Это может быть опасно для вас троих.
Cleo улыбается радостно: Нас снова будет трое? Тогда у нас еще много, много времени. Конечно, я буду помогать! Клео, Люси и... Как ее будут звать?
Tepes: Мина. Ее зовут Мина. У вас, дитя мое, будет около недели. Возвращается к столу, снова садится на свое место напротив Клео и начинает писать на листе.
Cleo, с застывшей улыбкой: Расскажите мне, что будет дальше.
Tepes, рассеянно: М-ммм? О чем? О дальше? Я не знаю. Дальше ты прочтешь в книжке, автору которой я пишу письмо. Он ирландец. Ирландцы почему-то составляют второй эшелон авторов книг об Undead. Поднимает взгляд на Клео, что-то понимает. О. Не беспокойся. Ты бессмертна.
Cleo: Я знаю. И я, и вы. И Люси, и Мина тоже. Но ведь что-то не так? Очень тихо: Давайте уедем. Прямо сейчас. Пока не поздно. Не надо книжек. Не возьмем вообще ничего. Просто исчезнем.
Tepes вздыхает: Это все точно уже когда-то было. Раньше. Нет, позже. Не было только одного, и это одно, Клео, внутри меня, и объяснить тебе этого я не могу. Поэтому мы, безусловно, никуда пока не уедем, особенно я. А тебя, в общем, уже и можно отправить назад - ты свою роль отыграла. Хотя нет! Увлекается: У нас же не охвачен мистер Харкер! Вот человек, который тщетно надеется, что сны и реальность - это разные вещи. Такого оборота событий никто не ожидает.
* Рисунки (с) www
идея&текст (c) Zamok@Dungeons
Дальше (Финал)
Оглавление
Раньше (Брэм Стокер)