В.Л. Авагян: Производственная квалификация и мифы „экономикса”
...Производственная квалификация - это создание искусственных людей для искусственного мира. Индустриальное производство чуждо естества. Нельзя поймать в естественной природе бушмена и поставить его к станку; он умрет от тоски, потому что в жизни своей на фоне естественной природы никогда не видел замкнутых стен…
Профессиональному образованию индустриальной эпохи свойственны две основные тенденции: перманентное сокращение сферы приложения и времени действия. Иначе говоря, профессиональное образование позволяет делать все меньше видов вещей и во все более короткий отрезок времени. Первое связано с тем, что чем сложнее вещь, тем труднее человеку освоить её выпуск. Последнее связано с тем, что не успеешь научиться их делать, как их уже снимают с производства в пользу новых разработок.
Касаясь проблем теории производственной квалификации, следует отметить в ней два основных пережитка: феодально-сословный и либерально-рыночный. Феодально-сословный пережиток заключается в придании квалификации, разряду, отметке об успешной сдаче экзамена особой фетишной роли. Квалификация воспринимается не как определенное искусство и мастерство, а как отчужденный от человека титул, сословная привилегия.
Никто не спросит диплом у сапожника, потому что если сапожник знает свое дело, то диплом никому не интересен, а если не знает - диплом ничем не поможет. Квалификация - это владение определенным искусством, мастерством, навыком, НЕЗАВИСИМОЕ от своей бумажной формализации.
Однако в качестве рецидива феодализма и сословных отношений из определенного рода квалификаций (и сопровождающих их формальных документов) пытаются сделать своего рода дворянский ранг. Из мастерства пытаются сделать кормление, поместье, приносящее доход независимо от действий или бездействия его владельца.
Все мы знаем, какое огромное значение придается в нашей стране понятию «высшее образование», при том, что зачастую ПРОФИЛЬНОСТИ (то есть самому главному!) этого высшего образования не придается вообще никакого значения. Высшее образование (любое - хоть прядильный факультет) - дает право на офицерский ранг в армии, хотя это трудно объяснить логически, и т. п.
Подмена человеческого умения человеческим званием, способности - чином, возможности - рангом есть остатки феодального мышления в современной профориентации. «Ты защищаешь диплом один раз, а он тебя - всю жизнь!» Хорошо, что не додумались пока передавать дипломы по наследству, хотя и это, учитывая реалии СНГ, не за горами…
Либерально-рыночные пережитки профориентации - связаны уже не с сословностью, исподволь проникшей в сферу профессиональной квалификации, а с частновладельческим хозяйствованием.
В трех словах это - переменчивость, самобытность и произвол. Являясь родимыми пятнами любого частновладельческого хозяйства, эти качества препятствуют техническому прогрессу и уничтожаются техническим прогрессом.
Что такое рыночная переменчивость? Это очень важный в «Экономиксе» постулат, преподносимый нам как неизбежная необходимость рыночных отношений. Это «трудовая мобильность» и «трудовая миграция», это «переквалификация», «способность к быстрой адаптации в новых условиях», «предприимчивость в смене устаревшей профессии на перспективную» и т. п. Думаю, каждый, кто знаком с «Экономиксом», согласится со мной, что вышеназванные явления составляют очень важную и неотъемлемую его часть.
А теперь задумаемся: могут ли эти явления бытовать в высокотехнологичном обществе? Очевидно, что они могут быть только в обществе отсталом и примитивном; нетрудно переключиться с одного простого дела на другое простое. Нетрудно перейти из грузчиков в дворники. Из слесарей в токари - уже сложнее. А из астрофизиков в микробиологи?!
Чем дольше приобретается производственная квалификация, чем она сложнее и искусственнее - тем меньше шансов запросто её поменять. Мы не говорим о колоссальном дискомфорте астрофизика, которого капризы и причуды рыночных индексов понуждают стать микробиологом; не говорим о колоссальной бессмысленности растраты как человеческих сил, так и материальных ресурсов, неизбежном для переучивания астрофизика (5-8 лет упорной учебы) на микробиолога (ещё 5-8 лет упорной учебы).
Мы говорим о том, что на определенном уровне развития науки и техники это становится просто невозможным. Во-первых, как бы ни капризничали рыночные биржи и волатильности ценных бумаг, есть чисто биологический предел человеческих сил. Для того чтобы освоить ряд современных профессий (скажем, современную медицину) - ЖИЗНИ порой МАЛО! Если на одну профессию жизни не хватает, то как же можно требовать от человека (в соответствии с канонами «трудовой мобильности» Экономикса), чтобы он несколько таких профессий за жизнь освоил?!
Переквалификация, которой хвалятся биржи труда СНГ (это когда двухнедельные курсы отсидел - и стал из танкиста электриком) - не только крайнее неудобство для теряющего самоидентификацию человека. Это ещё и атрибут примитивного технологического уклада. Чем сложнее техническая (да и любая иная) система, тем дольше ей учатся управлять, тем меньше шансов ПЕРЕУЧИТЬСЯ.
Высокие технологии изживают рыночную переменчивость и отвергают её; впрочем, рыночная переменчивость платит им тем же. Нет ни одной частновладельческой космической компании, способной вне и помимо государства, его бюджета и госплана, покорять космос. Нет ни одной авиастроительной компании, которая развивала бы самолетостроение без поддержки, заказов, субсидий и бонусов от государства, его бюджета и госплана. Русскому Царю ещё в XIX веке пришлось выкупать у частников железные дороги, потому что они - с их протяженностью, материалоемкостью, социальной значимостью и поминутной синхронизацией расписания - оказались слишком сложной системой для рыночной переменчивости.
Идеал рыночной переменчивости - сезонный рабочий. Нужно собирать мандарины - наняли. Собрали мандарины - уволили. Следующей осенью приходи… Идеал технократии противоположный - это профессионал, который всю жизнь разрабатывает одну и ту же тему, все глубже и глубже уходя в детали её оптимизации. Такого попробуй уволь в неурожайный сезон - замену ему придется готовить ДЕСЯТИЛЕТИЯМИ, да и то - если у сменщика будет потребный талант, способности, склонности именно к этой теме, именно к этому делу…
Второй пережиток частновладельчества в производственной квалификации - самобытность. Я владелец мастерской, леплю горшки, да такие, что в целом мире им подобных нет! Честь мне и хвала, и называюсь я ремесленником. Но приходит время, когда встает настоятельная потребность состыковывать сделанное в разных мастерских.
Это удобно, это универсально, это, наконец, просто необходимо на определенном витке развития. Не всегда у тебя будет возможность и желание бегать за патронами к тому мастеру, что продал тебе ружьё.
Это значит - ты хочешь, чтобы к твоему ружью подходили патроны и других мастеров. Это значит - стандартизация. А всякая стандартизация - это эмбрион Госплана. Государство задает стандарт, и ты, частный производитель, не можешь его нарушить: вначале невыгодно, а на поздних стадиях и законом запрещено.
Но ведь это значит, что ты уже не совсем частный производитель. Это значит, что часть твоего производства, касающаяся нормирования и калибрования, уже обобществлена, уже делается не твоими наемниками, а государственными служащими! Это значит, что и профориентация, и квалификация приобретают государственный стандарт вместе с изделиями. Закат самобытности - это закат частновладельчества.
Если прежде были просто умельцы, державшие «секрет фирмы», то теперь их совокупность слилась, образовала единую в составе государства ОТРАСЛЬ с едиными стандартами работы, едиными квалификационными требованиями и свободным внутриотраслевым перетоком кадров. Утрачивая самобытность, частный собственник утрачивает важную часть своей власти над коллективом, становится из Хозяина с большой буквы одним из стандартизированных хозяев, безликим элементом совокупности получателей ренты.
Третий пережиток либерально-рыночного толка в сфере высоких технологий - произвол. Понятно - частный собственник потому и частный, что делает все по-своему, как в голову взбредет. Если дом МОЙ, то я могу его перестроить, выстудить или попросту сжечь, и если я этого не могу, то какой же я хозяин?! Кто запретит мне, сидючи на кухне, изрезать собственные, честно купленные в личную собственность штаны?! Или скажем, в порыве чувств, разбить МНЕ ПРИНАДЛЕЖАЩУЮ тарелку?! Естественно, ни у кого такого права нет: вещи, принадлежащие мне, переданы в мой произвол.
А если это атомная электростанция? Да что там АЭС - если это просто квартира, за каждой стеной которой, и снизу, и сверху - соседи? Я, может быть, вздумаю поджечь её. Если бы это был отдельно стоящий дом - мне никто бы и слова не сказал. Но это квартира, продукт более высокого, чем изба, технологического уклада. И за её поджог меня накажут. И правильно сделают. И никакие свидетельства о приватизации квартиры мне в суде не помогут.
Когда я сжег собственную квартиру, я нарушил права других людей.
Повредил их собственность, которая на более высоком, чем избяной, технологическом укладе НЕРАЗДЕЛИМА с моей. И так везде: чем выше растут технологии, тем ниже мое право частновладельческого произвола. И где-то, по мере натиска всех этих санэпидемстанций, ростехнадзоров и антимонопольных ведомств, на каком-то этапе технологического развития я утрачу последние черты частного владельца коммерческой фирмы и превращусь (стиснутый со всех сторон жесткими рамками) в заурядного государственного директора, включенного в госплановскую сеть предприятия.
В сфере кадров и профессиональной квалификации также происходит аналогичный процесс. Произвол частного владельца сперва ограничивается, а потом и вовсе отменяется в связи с технологическими требованиями.
Интересно рассмотреть в этой связи парадокс, связанный со временем свщмуч. Николая II Александровича Романова. С точки зрения традиционного права монарха любой министр Царя был просто его слугой, которого Царь вправе нанять и вправе выгнать.
Однако с точки зрения развития технологий в царской России министр являлся руководителем сложноразветвленного ведомства, требовавшего высокого уровня профессиональной компетенции. Министром одновременно мог быть назначен кто угодно (право) и не мог быть назначен кто угодно (технологическая реальность). Этот парадокс стал одной из основных причин краха царизма в России. При Ельцине ситуация в РФ во многом повторяет царскую - технологические потребности входят в противоречие с произволом хозяина страны.
Что действительно для страны - действительно и для отдельно взятого частного предприятия, которое по мере своего технологического развития постепенно, автоматически и как бы незаметно перестает быть частным.
С развитием технологий, повышением квалификации и общего интеллектуального уровня работников происходит автоматическое сжатие диапазона произвола для формального владельца производства.
Главный парадокс производственной квалификации очевиден: чем быстрее выходят из эксплуатации технические устройства, тем дольше нужно готовить людей, способных их воспроизвести.
Папирус производили тысячи лет подряд, бумажные книги - только сотни (век бумажной литературы кончается с приходом Интернета), граммофонные пластинки - только десятки лет, а компьютерные диски не сумели прожить между дискетами и «флешкам» даже полноценного десятилетия. Однако квалификация человека, изготовляющего компьютерный диск с его «коротким бабьим веком» несопоставима с квалификацией средневекового печатника.
Если прежде много поколений мастеров учились одному и тому же ремеслу, и потребность в том или ином мастерстве отпадала КРАЙНЕ РЕДКО (отчего и отраслевые геноциды - профциды, аналогичные вымиранию индийских ручных ткачей, случались не часто), то ныне одно поколение умудряется пропустить через себя несколько технологических укладов.
В то же время, как мы уже отмечали выше, только очень наивный человек может думать, что представителя ненужной профессии можно БЫСТРО переучить на что-то совсем постороннее его прежней отрасли. Быстро и относительно дешево переучиваются только чернорабочие - на чернорабочих же.
Профессиональное образование и квалификация оказываются в довольно узком (и постоянно сужающемся) коридоре возможностей. С одной стороны, очевидна дезактуализация рыночных перетоков из отрасли в отрасль, исчезает возможность альтернативного профессионального выбора. Профессиональная подготовка, с одной стороны, настолько сложна, а с другой - настолько узкоспецифична, что переход в новую профессию в зрелом возрасте становится все тяжелее и тяжелее.
С другой стороны, чем реже человек может изменить профессии, тем чаще профессия начинает изменять человеку. Вот ведь какая незадача! Десять лет учиться сложному технопроцессу, чтобы затем узнать, что его сменил принципиально иной, ещё более сложный технопроцесс!
С точки зрения человечности, присущей всем мировым монотеистическим религиям, профцид недопустим вообще ни в какой форме и ни с каким интервалом - точно так же, как и любой геноцид. Однако высокие технологии делают профцид недопустимым и с лишенной эмоционально-гуманистической окраски производственной логики. Пущенный на самотек процесс усложнения профподготовки, сочетаемый с процессом упрощения её упразднения породит такое количество профцидов, что экономика захлебнется в них, утонет в хаосе постоянно ротируемых отраслей.
Практика свидетельствует, что вал неуправляемых, стихийных профцидов в начале 90-х годов (Ельцин) и в 2009 году (мировой финансовый кризис) способен погрести под собой общество, государство, систему социальных служб и пр. При этом выбрасываемых на помойку экономики жертв профцида выручают только низкотехнологичные области применения труда (что и естественно, в силу вышесказанного нами): безработный астроном не может запросто перейти в состав физиков-ядерщиков или симфонического оркестра «Виртуозы Москвы». Он естественным образом перетекает в продавцы, в дворники, в сторожа и пр.
Получается порочная зависимость: индустриализация, учащая упразднение специализаций, порождает профцид, а профцид порождает деиндустриализацию, выступает причиной деградации общества.
Выход только один, и он имеет связанную с государственным планированием природу. Это слияние производственной квалификации, обучения, подготовки с собственно производством, ликвидация феодальных и либерально-рыночных пережитков в теории профподготовки (не «ВУЗ => Производство», как сейчас, когда профподготовка предваряет профпрактику, а «ВУЗ <=> Производство», когда профподготовка идет параллельно профпрактике, и не на начальном этапе профпрактики, а на всем её протяжении).
Это продуманный и системный контроль за производственными переменами, сменой технологических укладов, которые из стихийного бедствия, обрушивающегося как снег на голову, должны стать запрограммированными ступенями восхождения общества ко все более высокому качеству жизни.
Технический прогресс возник в попытке человека улучшить себе жизнь, и он не должен перерождаться в монстра, пожирающего человеческую жизнь. В конце концов, прогресс для человека, а не человек для прогресса!
Экономика национального социализма: краткий очерк
Всем, кто верит в будущее - посвящаю...
Начну с простых вещей, которые необходимо понять и осознать каждому, кто верит в будущее, кто считает, что российская и мировая история не могут и не имеют права закончиться сумерками ельцинизма.
Если я ловлю рыбу - какова оплата за мой труд? Тут ответить нетрудно: пойманная мной рыба и будет оплатой моего труда. Если у меня хватит совести, то я пойду и поставлю Богу свечку - за то, что помог мне с этой рыбой. Но Бог и без свечек мне рыбу вырастил. Я трудился - наградой за мой труд стал продукт в виде рыбы, пойманной мной.
Усложним задачу: если я ловил рыбу не один? Если кто-то наивный до меня её прикармливал хлебцами, а кто-то другой наивный готовил мне к рыбалке снасть? Какова их доля? Должен ли я поделить пойманную рыбу на три части, и тем самым признать, что прикормка, ловля рыбы и подготовка рыболовной снасти есть равный по стоимости труд? Или же я введу свои коэффициенты стоимости труда? Или же, что вполне вероятно, я скрою улов и поделю между помощниками малую часть улова? Откуда им знать, сколько я сегодня поймал? Они же работали вчера!
С развитием разделения труда и последующей когнитивной кассации труда усложняется и проблема раздела продукции, или, что то же самое в данном случае, - проблема раздела производственной прибыли. На каком-то этапе она становится ключевой для развития или деградации индустрии.
Неловко подобранное слово «эксплуатация» (т. е. в буквальном переводе - «использование») - беззубо и беспомощно. Пока мы живем в обществе, мы друг друга используем с неизбежностью, продавец меня - как покупателя, а я продавца - как продавца. Как с этим бороться - я не знаю. Тем более не понимаю - зачем?
Ведь понятно, что речь идет не о простом «использовании» человека человеком - не в том смысле, в котором говорят - «сданный в эксплуатацию лифт».
Речь на самом деле идет о ШАНТАЖЕ человека человеком (подробно рассмотрено в марксизме), а также об аналогичном ШАНТАЖЕ предприятия предприятием, человека и предприятия - государством, нации - нацией и др. (случаи, в марксизме недостаточно подробно рассмотренные).
Производственный шантаж возникает там, где нет равных возможностей симметричного воздействия у двух оппонентов, нет экономического паритета контрагентов, нет того, что в «холодную войну» называлось «гарантиями взаимного уничтожения». Паритет же бывает в экономике очень редко. Это, скорее, исключение из правила, нежели правило. Естественно, каждый может навскидку припомнить несколько случаев, когда два контрагента позарез нужны именно ДРУГ ДРУГУ и взаимно друг без друга не могут.
Если это так, то государственному контролю действительно нечего делать в данной ситуации. Поверьте, экономические единицы, обладающие свободой воли относительно друг друга и равной заинтересованностью друг в друге, разберутся полюбовно и осуществят раздел конечной общей прибыли к обоюдно удовлетворительной справедливости.
Но перейдем от приятного исключения к неприятному правилу. ЧАСТО ЛИ мы видим взаимно равнозаинтересованных экономических контрагентов? Нет, не часто. Тот контрагент, который занимает более выгодную позицию в экономике, может начать шантажировать того, кто занимает менее выгодную позицию.
Если я держу в руках воздух, то догадайтесь, смогу ли я веревки вить из держателей воды и пищи? Они без меня уже начнут задыхаться и умирать, а я ещё даже и малейшего дискомфорта без их продукции не почувствую! Дело не в том, что вода и пища - ненужные вещи. Дело в том, что мне без их производителей можно обойтись дольше, чем их производителям без меня.
И вот я, держатель воздуха, уже начинаю наглеть. Я постоянно сокращаю объем воздуха, который даю им в обмен на все более возрастающие порции воды и пищи. Они работают все больше и впадают в крайнюю нищету, потому что вынуждены все отдавать в обмен за воздух. Я стремительно богатею и все больше бездельничаю, потому что даже самая минимальная порция воздуха, которую я вырабатываю на своем оборудовании за 5 минут, может обеспечить меня провизией на целую неделю...
В нарисованной мной схеме совершенно безразлично, являюсь ли я частным предпринимателем (буржуазией), государственным лицом или ещё кем-то. Равно как и шантажируемые мной люди - вовсе не обязательно пролетарии. Они могут быть пролетариями, а могут быть и сами буржуазией. Они вообще вольны быть кем угодно; важен не их социальный статус, а появившаяся у меня возможность шантажировать.
Шантаж экономически сильного игрока по отношению к экономически слабому бывает настолько глубок и обширен, что приводит к краху общества, к «разбеганию» социума по ячейкам индивидуального производственного одиночества.
Здесь действует формула «S = t + T - H», в которой большое «T» означает прирост производительности труда за счет производственной кооперации и социальной интеграции, а «H» - вычет экономических шантажистов. Понятно, что вместе делать продукт крупной серией ПРОИЗВОДИТЕЛЬНЕЕ во всех смыслах, чем в одиночестве и мелкой серией.
Это и создало общество и государство (относительно государства можно добавить, что основной его продукт, коллективно вырабатываемый гражданским сообществом, - защита и безопасность). Но мы знаем массу исторических примеров, когда фактор «Н», который, по сути своей, безразмерен и может расширяться до бесконечности, поглощал всю дополнительную производительность коллективов с избытком.
8 млн людей в ельцинской России сбежали из государства (будем называть вещи своими именами) на фермерские участки, где в одиночку, вне всякой производственной кооперации, в режиме натурального крестьянского хозяйства стали себя кормить и содержать. Для этих людей перестало существовать переутомившее их государство, равно как и они перестали существовать для государства.
Естественно, производительность ручного и примитивного труда у ельцинских «фермеров поневоле» была очень низкой. Но государство так жестко обошлось с ними, что они предпочли эту низкую продуктивность всякой социальной интеграции.
По аналогичной причине «разбежались» государства майя и ацтеков в Мезоамерике. Майя строили каменные города, многие из которых были покинуты задолго до прихода европейцев. Жизнь в этих городах стала столь невыносима, что майя предпочли разбежаться по джунглям, где и сегодня живут и трудятся методами каменного века. Ацтеков европейцы застали на последней стадии изнеможения, ввиду чего войска Кортеса моментально пополнились десятками тысяч индейцев, целыми городами переходившими на его сторону в борьбе с императором Монтесумой. Родное государство стало для ацтеков страшнее любого чужеземного ига - парадокс, над которым сегодня неплохо бы подумать последователям Ельцина...
Если в формуле «S = t + T - H» отрицательный фактор «H» становится больше положительного фактора «T», экономика, как совокупность интегрированного совместного труда, и государство, как кожух, футляр этой экономики, рассыпается в труху. Невозможно и бессмысленно подчиняться государству, в котором получаешь меньше, чем получил бы, хозяйствуя один в тундре.
Напомню в связи с этим феномен «затундренных крестьян» в царской России - крестьян, бежавших от невыносимого шантажа и вымогательства властей в тундру и переходивших к образу жизни догосударственных аборигенов. Напомню и о феномене 1917 года, когда - под влиянием очень многих факторов - государство рассыпалось, рухнуло (кстати, вне и помимо большевиков, под собственной тяжестью) и на просторах империи образовались бесчисленные гнойники самой бесшабашной анархии и самозванства.
Однако это крайние случаи регрессивного перехода от интеграции к дезинтеграции под давлением экономического шантажа. Люди переходят от индивидуального к совместному труду, чтобы увеличить выработку и качество продукта. Однако это таит в себе огромной величины подводный камень: продуктов стало больше, они лучше прежних, однако сколько кому теперь здесь, в этой общей куче принадлежит?!
На этой точке трагедии начинаются. В высокотехнологичной экономике конечный продукт складывается из деталей, которые сами по себе бессмысленны и ничего сами по себе не стоят. Мы собрали машину и продали её. Один принес чертеж, другой винтик, третий гаечку, четвертый скобу, пятый - зажим... Какова цена гаечки? Если она составляет 1/100 от веса машины, то, может быть, она стоит 1/100 от прибыли? Но ведь и ежу понятно, что в таких вопросах весом не определишь ничего... Или, может быть, считать в человеко-часах труда?
Тоже нелепость. Допустим, человек делал гаечку долго - по неопытности. А другой сделал винтик в десять раз быстрее - рука набита. Неужели лентяй и неумеха, убивший столько времени на гаечку, должен получить в 10 раз больше прибыли, чем производитель винтика?
С какой стороны ни подойди к разделу прибыли от продажи высокотехнологической продукции - никак нельзя получить объективных критериев дележки прибыли. И поровну всем будет несправедливо, и не поровну - не поймешь как...
Между тем вопрос раздела продукции - далеко не только морально-этический. С точки зрения технологической неправильным разделом прибылей будет любой, при котором происходит деградация производства. А она происходит вовсе не только от того, что обделенные люди обиделись...
Бог с ней, их обидой! Обделенный прибылями производственный участок выступает невольным застрельщиком, закоперщиком некроза техноткани. А в одной из прошлых статей я доказывал, что техноткань едина, неделима и является общим достоянием. Потому и некроз её в любом участке касается не только этого «попавшего» участка, но и всего общества.
Давайте рассмотрим, что происходит в обделенном техноучастке производства с точки зрения техномики. Недополучив прибыль, он встает на путь антиселекции. Он - прокаженный в мире профессий. От него бегут, как от чумы, все сколько-нибудь достойные люди, а сволачиваются туда только те, кто больше нигде и никому не пригодился.
Происходит порча человеческого материала - люди объективно все менее профпригодны (какой тут отбор - хоть кого-нибудь бы заманить!), от этого участок работает все хуже и хуже. И это начинают ощущать соседние участки, которым сперва было очень весело глядеть, как их собрат впал в нищету, оттого что они вместе со своими денежками прихватили и его денежки...
Технический парк оборудования ветшает. Старое не на что чинить. Его не удается полноценно эксплуатировать. Новое, если и покупают, то самое дешевое - сиречь, худшее. Коллектив низкопробный, оборудование низкопробное, помещения и географическое расположение низкопробные - нетрудно понять, чем это пахнет.
Начинается паралич технопроцесса в целом. Из-за плохих комплектующих с обделенного участка получается плохой конечная продукция. Невесело уже всем!
Может ли рынок отрегулировать этот процесс? Нет, в высокотехнологичном обществе не может. Есть два рыночных средства воздействовать на обидчика. Первый - перестать отгружать ему продукцию по предлагаемой им смехотворной цене. Второй - бросить производить эту дешевку и заняться чем-то более прибыльным.
Если я крестьянин, то я им, обидчикам-то, покажу кузькину мать! Копейку за горчицу?! Тогда я вам, сволочи, во-первых, никакой горчицы не продам - кушайте без приправ, а я склады завалю. А во-вторых, ещё и сеять на будущий год этой горчицы не буду - живите вообще без неё, раз такие жмоты!
Но это логика самоценного производителя самоценной продукции. В обществе высоких технологий такой фокус не пройдет. Если за тебя взялся умелый шантажист, то ты продашь ему продукцию за любую цену, потому что тебе кушать надо, а кормит тебя шантажист. И перейти с одного вида деятельности на другой...
Как вы себе это представляете, если человек лет двадцать убил на освоение сверхсложной профессии очень узкого профиля? На кого и как ему переучиваться?! Это вам не горчицу пересеять, не пшеницу на рожь поменять...
Совершенно очевидно, что в мире индустрии, тем более сложной и интегрированной, рынок только наломает дров, а нарубить их не сумеет. Но не только рынок. Плановая экономика тоже не предложит автоматически выход. Ведь очевидно, что речь идет о строгой ОБЪЕКТИВНОЙ закономерности, соблюдение которой приводит к развитию, а несоблюдение - к деградации.
А плановая экономика - дело произвольное, запланировать можно так, а можно и эдак, и один вид планирования приведет к развитию, а другой - к деградации. Существует только одна (причем в каждом отдельном случае своя) верная, восходящая конфигурация раздела прибыли и бесконечное множество неверных, нисходящих, ведущих к дегенерации социума иных конфигураций.
Рынок вообще развязывает шантажисту руки, держатель «узких мест» товарооборота получает тут все козыри. С него снимается даже моральная ответственность: ведь не я тебя обделил, мужик, а такова воля рынка...
Марксизм говорил об эксплуатации человека человеком. Описывалась ситуация, когда запасливый буржуй может веревки вить из голодного пролетария, готового продать свой труд сколь угодно дешево - лишь бы усмирить муки голода в животе. А возможна ли обратная ситуация, когда обнаглевший и запасливый пролетариат веревки вьет из предприятия?
Естественно, да. Вспомните советских шахтеров-забастовщиков, буквально взорвавших советское государство (а вместе с ним и свою собственную жизнь), в котором они находились в особо привилегированном положении. Тут не буржуй шантажировал наемных работников, а наемные работники шантажировали «коллективного буржуя» - свое государство. И другие примеры в укор марксизму: а разве нация не может прижать шантажом другую нацию? Разве профессия не может прижать шантажом другую профессию?
Учитывая нищету сегодняшних колхозников и самодовольство современных дантистов, можно предположить, что дантисты выступают эксплуататорами колхозников. Однако для понимания этого факта нам придется выйти из классического марксизма. Как это дантист может эксплуатировать колхозника?
А вот так: дантист, используя свое довольно редкое пока ещё образование и невыносимость зубной боли, путем шантажа пациентов взимает с них очень высокую оплату за свой труд. А у колхозника в силу ряда причин нет возможности взимать за свой труд такую же оплату. В итоге потребитель переплачивает дантисту и недоплачивает колхознику. Все по законам рынка. А в итоге сельское хозяйство в заднице...
Для развития техносферы в целом, для развития технической цивилизации необходимо изыскание в каждом отдельном случае такой формулы раздела конечной прибыли, при котором не происходила бы антиселекция ни в одной из ячеек техноткани. Только в этом случае будет происходить равномерное развитие всех автономных участков производства и, соответственно, устойчивый рост и развитие всей цивилизации.
Сам по себе общий экономический рост ни о чем не говорит. Он может быть вызван, как рост температуры у пациента, лихорадкой, гнилостно-бродильными процессами и общим заражением крови.
Экономический рост у всех вместе, в масштабах государства, обязан сочетаться с экономическим ростом у каждого в отдельности, по автономным участкам единой техноткани. Только в этом случае смелые инновационные начинания смогут обрести надежную базу качественных комплектующих, подготовленных кадров и довольных жизнью, работающих с опережением энтузиастов.
***
Из книги В.Л. Авагяна „Техномика”.
Начало здесь. Пред. ч. тут.