Конец очарования рынком
Дело Рузвельта мертво и проиграло. Я веду разговор об особом цивилизационном ответе, рождение которого связывают с Ф.Д.Рузвельтом, Д.М.Кейнсом, европейской социал-демократией, «скандинавскими социализмами» и т.п.
1917 год стал историческим вызовом для всего старого мира, угрожавшим всему «старому миру» гибелью.
Старый мир в лице его наиболее выдающихся представителей - принял перчатку вызова.
Ответил.
Этот вызов и ответ составили всё содержание ХХ-го века…
Тысячелетия существования рыночных свобод доказали, что ничего хорошего из рыночных свобод вырасти не может.
История человечества - это история великой борьбы с первобытными (они же естественные или рыночные) свободами (имевшими в первобытности абсолютный характер) - борьбы административной, религиозной, духовно-культурной, да и просто бытовой.
Если бы из рыночных свобод могло бы выйти что-то путное, то попросту Маркса бы не было - как не было бы и ужасов XIX века, со школьных времен каждому известных.
Возникло бы «общество всеобщего благосостояния», без Маркса, Ленина и чудовищных травм революционных переломов. Оно бы, конечно, лучше для всех было бы, только, жаль, в жизни реальной - так не бывает…
А в реальной жизни, друзья - приходится признать, что все освободительные лозунги до Октября 1917 года - были поверхностны и по сути своей - тавтологичны.
«Дайте права тем, кто захватил права!» - кратко говоря, суть английской или французской «великих» революций. Ну и зачем, скажите, давать права тем, кто их уже взял?
Буржуазные свободы - в сущности, носят притворно-косметический характер. Зачем свободы богатым? Они и так (раз обогатились) - по определению имеют свободу.
Свобода нужна бедняку - но именно ему-то никакая буржуазно-освободительная революция свобод давать и не собиралась.
Всякий раз, будь она английской, французской или русской - буржуазная революция лишь подтверждала и переиздавала старый как мир «закон джунглей»: о праве сильного делать что угодно со слабым.
Аристократии буржуазия платила её же монетой террора, перехватив в джунглях «рыночных свобод» право силы у одряхлевших и потерявших нюх «альфа-самцов»…
Что же заставляет нас говорить об историческом величии Октябрьской революции - при её чудовищных эксцессах и извращениях конкретных вождей, на которые мы не закрываем глаза?
Постановка вопроса об отмене «закона джунглей» в экономике - впервые с начала мира!
Экономика стала центральным бастионом «закона джунглей». Этот рыночный закон теснили всю историю человечества силы государства и церкви, изгоняя «закон джунглей», соответственно, из административной и духовной сфер.
И государство (со времен Хаммурапи), и церковь (со времен первых апостолов) - росли и развивались в упорной и постоянной борьбе с «рыночными свободами», которые позволяют сильным экономическим хищникам загнать в рабство всех, кто послабее.
Поэтому попытка штурма главного бастиона рыночных свобод - экономической сферы - диктовалась всем ходом развития как государственных, так и духовных традиций.
Можно сказать, что без борьбы с рыночной экономикой человека не осталось бы, он не выделился бы из животного мира, образцового по части «снятия административных барьеров», свободы конкуренции, выживания сильнейших и полной самоокупаемости.
Другое дело, что в 1917 году величайшая из революций оказалась в оболочке сектантства (подобно тому, как английская буржуазная революция была в оболочке пуританизма). И, конечно, нам сегодня следует отличать тектонические сдвиги в человеческой истории, произведенные Октябрём, от сектантских кривляний и шаманских «радений» ряда участников этого действа, до конца не понятного и не осмысленного современниками.
От чего освобождалось человечество? От того ли, про что думали вожди Октября, слишком уж типологически сходные с хилиастическими сектантами? Очевидно, нет. И тут диалектический вопрос соотношения сути процесса и его оболочки, конфеты и фантика, в который заворачивается конфета…
Так или иначе, с 1917 года закону джунглей в экономике пришлось прервать свой спокойный сон на костях тысячелетий.
Он вынужден был громом пушек Октября - или кардинально трансформироваться, или погибнуть, как пережиток животного мира в человеческом быту.
Суть социализма - в том, что сильный обязан гарантировать слабому определённый паёк. Этим гарантированным пайком социализм противопоставил себя закону джунглей, в котором сильный вообще никому ничего не обязан, и делает с остальными всё, что хочет. Взамен первобытной саванны пришло общество пайков, талонов и карточек (в разные времена они назывались по разному) - общество, в котором у сильных отобрана неравномерность распределения.
Это была, если кратко говорить, гарантия сытости взамен постоянной угрозы массовых голодоморов. Капиталистическое общество до Ф.Д.Рузвельта и Кейнса ничего такой системе противопоставить не могло, потому что где сыскать миллионы дураков, променявших бы гарантии сытости на непредсказуемые «приключения» регулярных «великих депрессий»?
Однако - при всей исторической обреченности капитализма - он сумел вывернуться, уцепившись, кстати, во многом - за ограниченно-сектантский и предельно «замороченный» характер идеологической оболочки большевистской революции. Помимо основного освободительного фактора в Октябре были десятки разных вкраплений и сплавов самого патологического свойства, разного рода маргинальные и дегенеративные попутчики (и первый из них - мировой сионизм).
При извержении вулкана такой всемирной мощности, который сделал невероятное - очевидным, а очевидное - немыслимым, конечно, на поверхности исторического процесса оказалось очень много сора и дряни.
В процесс практически неизбежно было вкрапление разного рода проходимцев, то сводящих личные счеты, то устраивающих узкокорыстные делишки.
Ф.Д.Рузвельту в форме «Нового Курса» выпала судьба подготовить ответ на вызов Октября. Старый мир сконцентрировал весь свой инстинкт выживания, и придумал формы отпора новому миру.
Безусловно, к тому, что ныне воспевается как «благость рыночных свобод» и «либеральная экономика» ответ ХХ века не имел никакого отношения. Рыночные механизмы сами по себе никогда не смогли бы создать того общества всеобщего благосостояния, которое они в наши дни успешно разъедают, как кислота.
Всякий, кто хочет понять драматическую борьбу великих реакционеров за ХХ век - должен понимать и нижеприводимую схему экономических отношений.
Чего такого, в сущности, могли дать нового рынку все эти Кейнсы и Рузвельты, европейские социал-демократы и скандинавские короли, испугавшиеся ипатьевского дома? Рынок до них существовал столетиями, и породил немыслимые зверства напополам с чудовищной нищетой подавляющего большинства населения. Именно этот итог - нормален для рынка, именно он и возникает гарантированно всякий раз, когда рынку «не мешают работать».
Почему? Рынок - это инструмент оптимизации расходов. Это инструмент отсечения издержек, без которых можно обойтись, в чём и заключается его «хозяйственность» и «хозрасчет».
Сокращая (оптимизируя) расходы - рынок автоматически сокращает и доходы (ибо доходы - обратная сторона расходов, всякий доход - чей-то расход и наоборот).
Если бы сокращение доходов и расходов шло у всех одинаково - то ничего страшного бы не вышло: меньше зарабатываешь, меньше и тратишь. Но жизнь так устроена, что сокращение доходов и расходов просто не может быть равномерным: у одних оно идёт быстрее, у других медленнее.
Главный выигравший от процесса сокращения расходов (и доходов) - это тот, кто распределяет дары природы, исходные, жизненно-необходимые ресурсы. Они ведь дармовые, лично ему ничего не стоили, они узурпированы им.
А выдаёт он их за деньги. Чем меньше у людей денег - тем сильнее его власть над ними. Они становятся заложниками, а он - шантажистом (см. понятие «зарплатное рабство» и др.). В итоге расходы сокращаются до предельного минимума, доходы ресурсовладельцев - поднимаются до предельного максимума, а жизнь ресурсопользователей, зависимых намертво от ресурсов - становиться адом…
Так работают «рыночные свободы» в дикой живой природе, где их власть безгранична.
Так они пытаются работать и в обществе, где их власть ограничивали сперва проповеди и гуманитарные соображения, туманные и расплывчатые мотивы «совести и сострадания», затем более твёрдые «административные барьеры», и, наконец - сведение всего антирыночного (оно же - человеческое) в пучок антибуржуазной революции.
Понимаете, в теории рыночные свободы предоставляются КАК БЫ двум зайцам - мол, конкурируйте друг с другом. Но на практике они предоставляются всегда льву и зайцу, волку и барашку, потому что нет (да и не может быть ) в человеческом обществе полного тождества «атомарных гражданских личностей»…
Поэтому в «супердемократических» США безо всякой революции и гражданской войны - люди до Рузвельта умирали от голода бойчее, чем у товарища Сталина, и даже в Нью-Йорке замучились истощенные трупы с мостовых выносить. В таком обществе, каким был Запад до Рузвельта - удержать массы от симпатий к сталинизму мог разве что безудержный и безграничный фашистский террор (один из вариантов ответа буржуазных элит на Октябрь). Но тупое подавление воли и ума людей - может ли длиться вечно? Фашизм испугал те самые элиты, которые его и породили в форме варианта ответа на коммунизм.
***
Так появляется на исторической сцене «Новый курс» (в широком смысле слова) - план построения «общества всеобщего благосостояния», которое до Октября 1917 года нигде не построили, потому что никому из элит это до Октября не нужно было.
В его основу легла социал-демократическая программа. Её отличие от программы твердолобых рыночников (консерваторов) в том, что она привязывает расходы к доходам. Ведь с точки зрения рыночников рост расходов бизнеса приводит к снижению его рентабельности, и ни к чему больше. Рыночники исходят из той плоской «очевидности», что сумма дохода, от которой отняли рубль - меньше на рубль и т.п.
Социал-демократы мыслят шире, и они понимают, что в живой реальности рубль, отнятый от суммы дохода, может (в определенных случаях) повысить сумму дохода и на два и на десять рублей. Конечно, этого бы не произошло, если бы люди только трудом производили из «ничего» всё, чем пользуются. Тогда - как и думают рыночники - всякий отнятый рубль есть расход и только расход.
Но в реальной жизни экономика труда базируется на дарах природы, на дармовых ресурсах, без которых (кстати) она не могла бы быть рентабельной ни в каком смысле.
Есть ресурсы, которые полезны без всякого приложения труда, но нет труда, который был бы полезен без всякого приложения ресурсов!
Следовательно, рассуждали социал-демократы (вся их логика основана именно на этом) - тупая линейная экономность есть на самом деле транжирство в стиле помещика Плюшкина, ибо очень многое, не будучи обработанным и потреблённым, попросту пропадает, сгнивает без употребления. Нельзя, например, из года в год копить урожаи ягод - их нужно обязательно съесть, иначе они превратятся в ничто…
Отсюда главный экономический вывод социал-демократии: надавить на экономический механизм повышенным спросом, чтобы в разработку поступили прежде втуне пропадавшие ресурсные потенциалы. Примитивная социал-демократия просит богачей только «поделиться» с рабочими. Но это тупиковый путь, ибо даже очень большой обед обжоры, если его поделить на 100 или 1000 персон - превращается в ничто.
Вопрос не в том, чтобы поделиться (этот путь филантропического налогообложения ничего никогда не давал) - а в том, чтобы запустить простаивающий и прежде пропадавший потенциал окружающей среды!
Так и возник «очаровательный тупик» рузвельтианства, и нас в «перестройку» соблазнивший. Суть его в том, что сильный (власть, правительство) даёт слабому не просто гарантированный паёк по талонам-карточкам (как при социализме), а постоянный рост благосостояния. При социализме распределение нормированное. Это лучше, чем нищенское потребление чистого рынка, но - как казалось - хуже ненормированного растущего потребления…
В основе «нового курса» и «шведского социализма» - более чем двухвековые наработки социал-демократической мысли. Они и сформировали всё «очарование» системы, на поверку всё равно оказавшуюся тупиковой.
Оказывается (это действительно было великим открытием) - если государство НАГНЕТАЕТ спрос (а делается это двуединым процессом: доходы граждан наращиваются, а цены силой власти сдерживаются), то рынок откликается резким всплеском предложения. Вещей становится всё больше, и они становятся всё дешевле. Взамен ручной работы средневековых «шедевров» приходит экономическое понятие «ширпотреба» - который чем шире - тем дешевле, а чем дешевле - тем шире распространяется.
Возникает иллюзия неисчерпаемых возможностей особым образом сжатого рынка. Кажется (в ХХ веке казалось) - что в такой нагнетающей спрос масс "барокамере" рынок способен развиваться бесконечно.
Тем более, что он - инструмент оптимизации (сокращения) издержек всех видов. И если есть спрос (т.е. он уже организован государством) - рынок весьма успешно решит вопросы максимально удобного, комфортного обеспечения этого спроса при минимализации затрат.
Так и пошло: социал-демократическое государство нагнетает спрос масс, а бизнес, рыночные механизмы - отрабатывают наилучшие и наименее затратные способы обслуживания этого спроса.
Общества «шведских социализмов» стали стремительно и баснословно богатеть.
Это было странно для всех, кто знаком с законами сохранения вещества и энергии. Если этих богатств раньше не было - откуда они взялись?
А если они и раньше были в потенции - почему ими раньше не пользовались?
***
На самом деле к концу ХХ века всякие «римские клубы» и прочие масонские интеллектуалы обнаружили «утечку» в обществе всеобщего благосостояния и всенародного изобилия. Никакого нарушения законов вещества и энергии не было и нет, а есть НАРАСТАНИЕ ЭКОЛОГИЧЕСКОЙ НАГРУЗКИ.
Нагнетая спрос, «шведский социализм» стимулировал труд, качал его мышцы. Труд навалился на дары природы, прежде лежавшие без употребления, и со всей рыночной алчной бодростью стал их вырабатывать.
Уже в 70-е годы ХХ века стало ясно, что долго такой гонки природа Земли не выдержит. Космические исследования показали, что надежды на колонизацию других планет - утопия. Гиперразвитый, поощряемый деньгами труд общества всеобщего массового потребления - выжирал природную среду…
***
И тут - всплыла вторая, в высшей степени неприятная для социал-демократов закономерность экономики: если вы сохраняете в барокамере имени Рузвельта рыночный механизм - то он не позволит остановить потребительскую гонку. Разогнавшись по гиперболе, рынок при попытке торможения упадёт и взорвётся.
Потребительское общество должно потреблять сегодня больше, чем вчера, и так каждый день, иначе в нём начнётся цепная реакция распада рыночных связей. Почему? Рыночные вложения делаются под расчет прибыли. Если прибыль перестала «светить» - вложения изымаются из производства. А если не производить всё больше и больше - то откуда возьмётся новая и новая прибыль?!
Оказалось, что разогнанный социал-демократами тяжёлый паровоз имени Рузвельта - не имеет тормозов. Хуже того: он может ехать, не сходя с рельсов, только если постоянно набирает скорость! А нельзя постоянно набирать скорость, ибо никакой материальный объект не может ускоряться бесконечно!
***
Такой красивый с виду ответ советскому обществу нормированного распределения - оказался фикцией.
Причем его «конченность» видна его творцам на Западе гораздо отчетливее, чем российским обывателям, и тем более - маразматикам рыночного энтузиазма Восточной Европы, на всех парах спешащих в мир силезских ткачей XIX века, воспетый в песнях наших школьных учебников…
Паровоз потребления имени Рузвельта нельзя дальше разгонять - и его нельзя не разгонять, иначе он сломается. Почему вы думаете, современное НАТО достало из гроба страшилище фашизма?
Да потому что социал-демократический мягкий ответ «совку» провален в силу объективных причин, и фашизм, как другой вариант ответа, снова обрел актуальность.
Это нужно сегодня понимать каждому. Об остальном, о деталях - поговорим в следующих статьях.
Автор «ЭиМ»: А. Леонидов-Филиппов.