Возвращаясь к напечатанному
Думается, есть смысл вернуться к «политической оценке» открытия памятника Елизавете Феодоровне в Алапаевске и бурной реакции на сей счет свердловских коммунистов. Напомним, что Елизавету Федоровну безо всякого суда бросили живьем в шахту, а для верности забросали шахту гранатами. И что же слышим мы по сему поводу век спустя от радетелей за народное дело?
А вот что: «Считаем, что попытка изобразить одну из представительниц царского режима в качестве жертвы большевистских “беззаконий”, как минимум, необоснованна. Слово «беззаконие» взято свердловскими, прошу заметить, в кавычки. Далее следует: «… поскольку советская власть объявляла себя “диктатурой пролетариата”, а “диктатура по определению есть власть, основывающаяся не на законе, а на прямом насилии”, то “в определенный период своего существования эта власть признавала исходной нормой не законы как таковые, а свою собственную волю”».
В соответствии с такой логикой, объяви советская власть поедание младенцев «нормой жизни», это все равно не могло бы квалифицироваться «свердловскими» пацанами в качестве беззакония, ибо такова была бы стоящая над всеми законами «воля диктатуры пролетариата».
В общем, пацаны оказались явно не в теме острейшей проблемы современного права: содержания права.
В застойное время даже ведущие советские правоведы от этой ленинской формулировочки, прямо скажем, кривились и делали всякого рода оговорки. Сам помню.
Не известно, переворачивался ли в гробу Ильич - автор бессмертного определения диктатуры, знакомясь с теоретическими изысками своих идейных правнуков, или же аплодировал одной рукой и стоя, а вот с претензиями к Елизавете Федоровне у современных компацанов выходило не густо. А без оснований убивать все же нельзя. Даже если убиваешь без суда. И тут возникает вопрос: что можно было бы инкриминировать Русской святой?
Благотворительность?
Уход за больными в Марфо-Мариинской обители? Можно было бы, конечно, пуститься в изыскания, чтобы установить, всех ли в обители лечили правильно и не было ли врачебных ошибок, повлекших за собою летальный исход, но это дело муторное. Да и то пришлось бы доказывать, что именно Елизавета Федоровна ставило заведомо неправильный диагноз или лечила неправильно.
А ведь можно было бы и святой Елизавете Феодоровне кое-какие претензии предъявить. Тут граф Л. Толстой был бы «свердловским» в помощь. Читаем дневниковые записи секретаря графа Д.Маковицкого.
Напомним, что после убийства своего мужа Елизавета Федоровна добилась встречи с убийцей Каляевым, простила его и умоляла Царя не казнить злодея. Но Царь остался непреклонен.
4 февраля 1905 г. «Л. Н. был потрясен этим известием; видно было, что он прямо физически страдал, говорил:
- Что же, после убийства Александра II лучше стало? Есть и были Треповы, которые вынюхают, засадят, перевешают участников убийства».
Граф Толстой был весьма опечален судьбой лиходея Каляева и испрашивал, где бы почитать его биографию.
5 ноября 1909 г. речь опять зашла о Елизавете Федоровне и граф спросил свою жену: «Неужели не могла достигнуть помилования? Не верится».
24 ноября 1909 г. «Софья Андреевна рассказала еще про вдову убитого Сергея Александровича, великого князя.
Л. Н.: Она, если бы была хорошая, могла, бы влиять на царя».
Нашел-таки граф «статью», которую так и не смогли вменить спустя сто лет Елизавете Федоровне свердловские пацаны: «Не смогла уговорить Царя не казнить убийцу своего мужа - Московского генерал-губернатора».
Кстати, Сергей Александрович присутствовал на свадьбе сына его сиятельства Михаила с Линой Глебовой. «Свадьба, - как записала в своем Дневнике Софья Андреевна 31 января 1901 г., - была очень пышная, великосветская. Великий князь Сергий Александрович нарочно приехал из Петербурга на один день для этой свадьбы». И далее: «Из церкви поехали к Глебовым, там Великий Князь был особенно любезен со мной».
Сам же Каляев был хоть и урод, но «мыла не ел» и постоянно подчеркивал на процессе, что убил Сергея Александровича не как члена царской фамилии, а как губернатора.
А когда граф услышал, что И. Репин замыслил написать картину об отношении Елизаветы Федоровны к убийце своего мужа, Лев Толстой крякнул: «Пусть пишет! Это психологически интересно».
И еще одна запись от 7 января 1910. «Вернулся Д. А. Олсуфьев. Говорил, что Елизавета Федоровна до сих пор красивая и все, что имеет, раздает всем».
Ну как же за все это было не убить Елизавету Федоровну!?
Итак, в основу обвинения Елизавете Федоровне мог бы быть положен один неубойный аргумент: «Не смогла уговорить Царя не казнить убийцу своего мужа».
Так что, если право изучать вам в лом, читайте графа Толстого, пацаны!
Правда, со всякого рода бомбистами большевики обошлись потом отнюдь не в соответствии с корпоративной моралью, но это уже совершенно иной вопрос.
А вот что: «Считаем, что попытка изобразить одну из представительниц царского режима в качестве жертвы большевистских “беззаконий”, как минимум, необоснованна. Слово «беззаконие» взято свердловскими, прошу заметить, в кавычки. Далее следует: «… поскольку советская власть объявляла себя “диктатурой пролетариата”, а “диктатура по определению есть власть, основывающаяся не на законе, а на прямом насилии”, то “в определенный период своего существования эта власть признавала исходной нормой не законы как таковые, а свою собственную волю”».
В соответствии с такой логикой, объяви советская власть поедание младенцев «нормой жизни», это все равно не могло бы квалифицироваться «свердловскими» пацанами в качестве беззакония, ибо такова была бы стоящая над всеми законами «воля диктатуры пролетариата».
В общем, пацаны оказались явно не в теме острейшей проблемы современного права: содержания права.
В застойное время даже ведущие советские правоведы от этой ленинской формулировочки, прямо скажем, кривились и делали всякого рода оговорки. Сам помню.
Не известно, переворачивался ли в гробу Ильич - автор бессмертного определения диктатуры, знакомясь с теоретическими изысками своих идейных правнуков, или же аплодировал одной рукой и стоя, а вот с претензиями к Елизавете Федоровне у современных компацанов выходило не густо. А без оснований убивать все же нельзя. Даже если убиваешь без суда. И тут возникает вопрос: что можно было бы инкриминировать Русской святой?
Благотворительность?
Уход за больными в Марфо-Мариинской обители? Можно было бы, конечно, пуститься в изыскания, чтобы установить, всех ли в обители лечили правильно и не было ли врачебных ошибок, повлекших за собою летальный исход, но это дело муторное. Да и то пришлось бы доказывать, что именно Елизавета Федоровна ставило заведомо неправильный диагноз или лечила неправильно.
А ведь можно было бы и святой Елизавете Феодоровне кое-какие претензии предъявить. Тут граф Л. Толстой был бы «свердловским» в помощь. Читаем дневниковые записи секретаря графа Д.Маковицкого.
Напомним, что после убийства своего мужа Елизавета Федоровна добилась встречи с убийцей Каляевым, простила его и умоляла Царя не казнить злодея. Но Царь остался непреклонен.
4 февраля 1905 г. «Л. Н. был потрясен этим известием; видно было, что он прямо физически страдал, говорил:
- Что же, после убийства Александра II лучше стало? Есть и были Треповы, которые вынюхают, засадят, перевешают участников убийства».
Граф Толстой был весьма опечален судьбой лиходея Каляева и испрашивал, где бы почитать его биографию.
5 ноября 1909 г. речь опять зашла о Елизавете Федоровне и граф спросил свою жену: «Неужели не могла достигнуть помилования? Не верится».
24 ноября 1909 г. «Софья Андреевна рассказала еще про вдову убитого Сергея Александровича, великого князя.
Л. Н.: Она, если бы была хорошая, могла, бы влиять на царя».
Нашел-таки граф «статью», которую так и не смогли вменить спустя сто лет Елизавете Федоровне свердловские пацаны: «Не смогла уговорить Царя не казнить убийцу своего мужа - Московского генерал-губернатора».
Кстати, Сергей Александрович присутствовал на свадьбе сына его сиятельства Михаила с Линой Глебовой. «Свадьба, - как записала в своем Дневнике Софья Андреевна 31 января 1901 г., - была очень пышная, великосветская. Великий князь Сергий Александрович нарочно приехал из Петербурга на один день для этой свадьбы». И далее: «Из церкви поехали к Глебовым, там Великий Князь был особенно любезен со мной».
Сам же Каляев был хоть и урод, но «мыла не ел» и постоянно подчеркивал на процессе, что убил Сергея Александровича не как члена царской фамилии, а как губернатора.
А когда граф услышал, что И. Репин замыслил написать картину об отношении Елизаветы Федоровны к убийце своего мужа, Лев Толстой крякнул: «Пусть пишет! Это психологически интересно».
И еще одна запись от 7 января 1910. «Вернулся Д. А. Олсуфьев. Говорил, что Елизавета Федоровна до сих пор красивая и все, что имеет, раздает всем».
Ну как же за все это было не убить Елизавету Федоровну!?
Итак, в основу обвинения Елизавете Федоровне мог бы быть положен один неубойный аргумент: «Не смогла уговорить Царя не казнить убийцу своего мужа».
Так что, если право изучать вам в лом, читайте графа Толстого, пацаны!
Правда, со всякого рода бомбистами большевики обошлись потом отнюдь не в соответствии с корпоративной моралью, но это уже совершенно иной вопрос.