(no subject)
«Триумф» воли
Не было на Руси более принципиального и последовательного борца с царизмом и властью как таковой, нежели их сиятельство граф Толстой.
Даже бойкий литератор и худородный дворянин Владимир Ульянов не опускался до таких хамских высказываний о царях, как их сиятельство. И было в том что-то от глубоко затаенной ущербности. Граф, например, никак не мог пересилить себя и заставить себя обратиться к своему благодетелю и доброму знакомцу великому князю Николаю Михайловичу «Ваше высочество». Хотя бы один разок, поскольку того требовали правила государственного и светского этикета и вообще хорошего тона. В Крыму он даже не отдал ему полагавшегося всеми правила приличия визита.
Как никто другой знавшая характер своего мужа Софья Андреевна высказалась однажды о своем благоверном так: «Ненавидит все, что высоко поставлено судьбой и что - власть».
Однако начиная с 1905 года гордыню свою графу приходилось прятать глубоко в штаны: в Ясной Поляне не на шутку расшалились его бывшие крепостные.
Зять графа Сухотин записывает 1 октября 1907 в своем дневнике: Трудно теперь положение Л.Н. в Ясной. С тех пор, как ясенские ребята обстреливали при нападении ночью на капусту сторожей и затем приезжал по этому делу сам губернатор, ясенская усадьба взята под охрану полиции. Помещены два стражника, из которых один всегда спит в передней.
Стражники делают объезды ночью вместе с экономическими объездчиками, ловят порубщиков, производят обыски, словом, исполняют назначение полиции и наводят страх на округу.
Ко Л.Н. нет-нет, да и приходят мужики с просьбами и жалобами. Часто встречается Л.Н. со стражником, который, вытягиваясь пред ним, молодецки отхватывает: “Здравия желаю, ваше сиятельство”.
С(офья) А(ндреевна) при своей несдержанности и бестактности по нескольку раз в день бередит его рану, рассказывая о подвигах стражников и о пользе их пребывания в Ясной. Надо понять, как горячо и убежденно этот человек четверть столетия проповедовал на весь мир не только ненужность власти и необходимость непротивления, но и практическую легкость обращения человека при каких угодно условиях жизни в христианского анархиста. И вдруг на старости не только подвергнуться правительственной охране, но и не иметь возможности стряхнуть ее с себя! ‹...›
Столкновение между тем, чему учил Л.Н., и тем, на что он теперь натолкнулся, должно быть мучительно и ему и его последователям, и как с его стороны понятны взрывы негодования и протеста, так со стороны Софьи Андреевны понятны старания защитить жизнь своих слуг и собственность свою и своих детей ‹...›»
Что тут скажешь? Словно о графе говорил глуповский летописец: «Прост он был, так прост, что даже после стольких бедствий простоты своей не оставил».
Граф был искренно огорчен теми колкостями и дерзостями, которые сыпались на него и в печати, и в письмах за то письмо, которое он напечатал в газетах по поводу того, что он собственности не имеет и просит не приставать к нему с просьбами о денежной помощи. Письмо это было опубликовано 20 сентября 1907 г. в «Русских ведомостях» и «Новом времени». После чего в том же сентябре было перепечатано почти всеми прочими газетами.
Гордыню волей-неволей приходилось смирять, а это было для графа невыносимо. Впрочем, как отмечал его зять Сухотин, «он уже стал гораздо менее чувствителен к оскорблениям, нежели было прежде. На днях его обругали два мужика, и он рассказывает об этом с удивлением, но без горечи.
Ехал он верхом и встретил двух подвыпивших мужиков, ехавших в телеге. При встрече с ним они осыпали его потоком ругательств, о которых Прутков выражается так: “И дальше больше с криком вящим язвят в колене восходящем”.
Так вот восходящее колено Л.Н. очень стало страдать. Л.Н. повернул лошадь, догнал мужиков и стал спрашивать: “За что вы меня ругаете?” Но как Л.Н. ни допытывался, он слышал все ту же ругань вперемежку с более печатными ругательствами вроде того, что “издохнуть тебе, старому чёрту” и т.п. Так и уехали, не выяснив причины этой ненависти ко Л.Н.»
В такой ситуации впору было отказаться поносить последними словами царя и власть, но не того напали! Градус ненависти в публицистике графа никак не ослабевал и все возрастал. Это можно было уже рассматривать в качестве диагноза. И чем больше было страху у Софьи Андреевны за судьбу своей семьи, тем больше ненависти изливал ее муж на власть. Таков был "триумф" его воли и его идей.
А теперь спросим себя: «Может ли гениальный писатель (ученый, политик) быть идиотом?»