Чтиво номер 92: Кара Хантер, Евгений Чижов, Сюзанна Кларк, Лиана Мориарти
Кара Хантер, «Вся ярость». Как же я люблю Кару Хантер! Четкими и емкими фразами, как короткими перебежками, увлекательно, ярко, живо, энергично. И еще больше динамичности добавляет своей манерой чтения Алексей Данков - один из моих любимых исполнителей. Адама Фаули тоже люблю, как и всех его милых сотрудников (даже Квинна, да). Интересная штука, на которую мы с Л. оба обратили внимание: в этой книге фигурирует директор школы (женщина) по фамилии Маккенна. И у Таны Френч в « Тайном месте» тоже была директор Маккенна! Школа там была совсем другая, но и там, и здесь главная тема - жестокость подростков, замешанная на зависти. И здесь и там - девочки. Совпадение или аллюзия? Нет, правда интересно. В этом романе и про Фаули много чего проясняется, и про жену его. Да так проясняется, что наверняка нас ждет продолжение этой истории. Чему я, понятное дело, страшно рада.
Евгений Чижов, «Перевод с подстрочника». Главное содержание романа - отчеканенный в бронзе памятник бывшесоветской среднеазиатской республике и ее «доброму» диктатору. Только в виде исключения (или не исключения) этот диктатор еще и большой поэт (или не поэт). Обобщенная южная страна под выдуманным названием Коштырбастан изображена с завидной точностью, колоритом и размахом. Не только она - богемная Москва рубежа веков тоже красочно описана. Все отлично в этом романе. Стиль, увлекательность, меткость образов и формулировок. Единственное, что меня удивило - это «школьники, кучерявые чертенята». Знакома ли вам хоть одна среднеазиатская республика с кучерявыми жителями? Читает Андрей Леонов. Спокойно, ненавязчиво - в точности как надо. Тем, кто полюбил эту вещь как я, очень рекомендую прочесть историю создания романа, опубликованную в 2020 году. Это само по себе художественное произведение, и там Евгений Чижов много интересного рассказывает. В частности, откуда взялся этот «Коштырбастан». И как он писал этот роман, будучи прикованным к постели после страшной травмы и чудом оставшись живым. И еще много чего. А скажите, только я заметила, что фамилия Печигин - это такой сплав Печорина и Онегина? Лишний человек, «тугульды - ульды», не жалко.
Лиана Мориарти, «Что забыла Алиса». Слушая аудиокнигу, я всегда прикидываю, буду рекомендовать ее Л. или не стоит. Вначале «Алиса» показалась мне чисто женской прозой (что бы мы ни понимали под этими словами), и я было подумала, что ну ее нафиг. Однако постепенно эта милая, прелесть какая наивная, легко и с юмором написанная штучка обрела глубину и философичность, которой впору позавидовать многим серьезным романам. Вопросы, которые люди себе обычно не задают, поставлены просто и недвусмысленно: может ли за десять лет так измениться человек, чтоб не узнать самого себя? Тот же этот человек или совсем другой? Что в моей жизни пошло не так и где тот поворотный момент? Можно ли починить сломанное? Ответ: да, можно получить шанс. Например, стукнуться головой в спортзале и забыть последние десять лет своей жизни, а иначе почему-то не получается. Читает Татьяна Федяева - ненавязчиво, как бы с удивлением, что же здесь такое происходит? Мне понравилось. Возвращаясь к женским темам: есть ведь не только Алиса, но и Элизабет, и ее «тема бесплодия» совершенно пронзительно исполнена. Конец немного слащавый - ну и ладно, не испортил удовольствия от книги.
Сюзанна Кларк, «Пиранези». Вдруг нечто необыкновенное, выпадающее из контекста моего привычного чтива. Сначала нудновато. Все вода и вода, все статуи и статуи, залы бесконечные западные и восточные. Прекрасные конечно, но многовато их и скучновато... Но вот, чуть-чуть потерпеть - и вдруг невозможно оторваться! Кто такой Пиранези? Джованни Баттиста Пиранези (1720-1778) - итальянский археолог, архитектор и художник-график, мастер архитектурных пейзажей, исследователь и коллекционер римских древностей, издатель эстампов. Единственный в своём роде художник, составивший полную картину античных памятников, обнаруженных в его время, и творивший собственный фантастический мир архитектуры. Ага, теперь понятно. Кто такая эта чудесная Сюзанна Кларк? Я слышала про «Джонатана Стренджа и мистера Норрелла», только упорные намеки на Диккенса (привет Уильяму Генри Деверо старшему) не вдохновляли. Но теперь, очарованная сотворенным Сюзанной миром, я уже, пожалуй, готова и на Диккенса. Павел Конышев, довольно-таки ужасно начитавший последнего Страйка, здесь оказался удивительным образом на месте - вот просто идеально подходит к своему персонажу. Пока слушала, время от времени цеплялась за какие-то несоответствия: как же так, это наш герой совсем забыл (Бирмингем, много огней и людей), а это помнит (машины). Хоть выборочная память и прописана в условиях задачи, но все же так быть не должно. Или номера трех первых тетрадей: почему именно они оказались в этом мире и зачем Пиранези их поменял? Однако прошло несколько недель - и забылись все мои претензии. Вот сейчас слушаю другую книгу - и временами прямо так и хочется эту обычную бросить и еще раз нырнуть в этот волшебный мир, в который сколько-там месяцев назад прилетел альбатрос. С его залами и вестибюлями, статуями и приливами, и Пиранези, заботящимся о своих тринадцати мертвых так, как иной и о живых не позаботится.
ПС 1. На тему Пиранези очень понравился пост, особенно в сочетании с вопросом из зала. Да, крестьяне вполне могут приобщиться.
ПС 2. Прямо не могу расстаться с этим послесловием к "Подстрочнику". Оставлю здесь избранные цитаты.
Первая поездка в Узбекистан, некоторые моменты которой, вроде встречи в азиатской глуши со стайкой русских нищенок, вошли спустя годы в «Перевод с подстрочника», создала в сознании представление о Востоке как постоянно действующий магнит. Чем неуютнее я себя чувствовал потом в Москве девяностых с их тотальным распадом, а затем двухтысячных с воцарившейся над распадом новорусской помпой, тем сильне ощущал его притяжение. Всякий раз, проходя мимо Трех Вокзалов и вдыхая горько-сладкий запах поездов дальнего следования, я думал, что проще простого сесть на поезд и через пару суток оказаться в совершенно другом мире, где непредсказуемое чудо возможно за каждым углом.
Я уже не помню точно, когда возникла мысль сделать прообразом президента не автора «Рухнамы» Сапармурата Ниязова или любого другого из восточных графоманов на троне, а Артюра Рембо, скопировав с его юношеских эскапад проказы молодого Гулимова и превратив Народного Вожатого в воплощение мечты Рембо о поэте как ясновидце. Так или иначе, в поездку в Азию весной 2008-го, непосредственно предшествовавшую началу работы над романом, я отправился с биографией Рембо Пьера Птифиса в рюкзаке. Рембо как нельзя лучше подходил мне своими теориями, возводящими поэта до пророка, а поэзию до магии, радикализмом поступков и последовательным имморализмом, которые, будучи переняты у него президентом Гулимовым, «проклятым поэтом» во главе государства, делали «страну, где поэзия у власти», как характеризует Коштырбастан главный идеолог романа Тимур Касымов, местом, непростым для жизни, но удобным для развития сюжета.
Роман «Перевод с подстрочника» во многом стал переводом с этого языка боли, частично писавшимся в борьбе с ней, а частично, можно сказать, под ее диктовку, например, когда ночами она не давала уснуть и вынуждала придумывать новые сюжетные повороты. Хотя речь в нем идет о поэзии и власти (поэзии как власти), из всех моих книг он ближе всего к телу, привязан к нему болью, бывшей почти постоянным его фоном. Тем более что повествует он о путешествии не по Европе, а по Азии, в процессе которого москвич Печигин постепенно утрачивает отличие от местных, становится все больше похож на них внешне, а главное, открывает в себе человека Востока, «плывущего куском мяса в соленом бульоне собственного пота», Это погружение на уровень тела уравнивает путешествие в Коштырбастан с болезнью, так что важно было следить за языком, храня его от ее влияния, писать как можно сдержаннее (в этом, мне кажется, проблема декадентских, т.е. болезненных культурных эпох и течений: они способны проникнуть глубже здоровых, но их язык становится непонятен в иные, более простые времена).
Евгений Чижов, «Перевод с подстрочника». Главное содержание романа - отчеканенный в бронзе памятник бывшесоветской среднеазиатской республике и ее «доброму» диктатору. Только в виде исключения (или не исключения) этот диктатор еще и большой поэт (или не поэт). Обобщенная южная страна под выдуманным названием Коштырбастан изображена с завидной точностью, колоритом и размахом. Не только она - богемная Москва рубежа веков тоже красочно описана. Все отлично в этом романе. Стиль, увлекательность, меткость образов и формулировок. Единственное, что меня удивило - это «школьники, кучерявые чертенята». Знакома ли вам хоть одна среднеазиатская республика с кучерявыми жителями? Читает Андрей Леонов. Спокойно, ненавязчиво - в точности как надо. Тем, кто полюбил эту вещь как я, очень рекомендую прочесть историю создания романа, опубликованную в 2020 году. Это само по себе художественное произведение, и там Евгений Чижов много интересного рассказывает. В частности, откуда взялся этот «Коштырбастан». И как он писал этот роман, будучи прикованным к постели после страшной травмы и чудом оставшись живым. И еще много чего. А скажите, только я заметила, что фамилия Печигин - это такой сплав Печорина и Онегина? Лишний человек, «тугульды - ульды», не жалко.
Лиана Мориарти, «Что забыла Алиса». Слушая аудиокнигу, я всегда прикидываю, буду рекомендовать ее Л. или не стоит. Вначале «Алиса» показалась мне чисто женской прозой (что бы мы ни понимали под этими словами), и я было подумала, что ну ее нафиг. Однако постепенно эта милая, прелесть какая наивная, легко и с юмором написанная штучка обрела глубину и философичность, которой впору позавидовать многим серьезным романам. Вопросы, которые люди себе обычно не задают, поставлены просто и недвусмысленно: может ли за десять лет так измениться человек, чтоб не узнать самого себя? Тот же этот человек или совсем другой? Что в моей жизни пошло не так и где тот поворотный момент? Можно ли починить сломанное? Ответ: да, можно получить шанс. Например, стукнуться головой в спортзале и забыть последние десять лет своей жизни, а иначе почему-то не получается. Читает Татьяна Федяева - ненавязчиво, как бы с удивлением, что же здесь такое происходит? Мне понравилось. Возвращаясь к женским темам: есть ведь не только Алиса, но и Элизабет, и ее «тема бесплодия» совершенно пронзительно исполнена. Конец немного слащавый - ну и ладно, не испортил удовольствия от книги.
Сюзанна Кларк, «Пиранези». Вдруг нечто необыкновенное, выпадающее из контекста моего привычного чтива. Сначала нудновато. Все вода и вода, все статуи и статуи, залы бесконечные западные и восточные. Прекрасные конечно, но многовато их и скучновато... Но вот, чуть-чуть потерпеть - и вдруг невозможно оторваться! Кто такой Пиранези? Джованни Баттиста Пиранези (1720-1778) - итальянский археолог, архитектор и художник-график, мастер архитектурных пейзажей, исследователь и коллекционер римских древностей, издатель эстампов. Единственный в своём роде художник, составивший полную картину античных памятников, обнаруженных в его время, и творивший собственный фантастический мир архитектуры. Ага, теперь понятно. Кто такая эта чудесная Сюзанна Кларк? Я слышала про «Джонатана Стренджа и мистера Норрелла», только упорные намеки на Диккенса (привет Уильяму Генри Деверо старшему) не вдохновляли. Но теперь, очарованная сотворенным Сюзанной миром, я уже, пожалуй, готова и на Диккенса. Павел Конышев, довольно-таки ужасно начитавший последнего Страйка, здесь оказался удивительным образом на месте - вот просто идеально подходит к своему персонажу. Пока слушала, время от времени цеплялась за какие-то несоответствия: как же так, это наш герой совсем забыл (Бирмингем, много огней и людей), а это помнит (машины). Хоть выборочная память и прописана в условиях задачи, но все же так быть не должно. Или номера трех первых тетрадей: почему именно они оказались в этом мире и зачем Пиранези их поменял? Однако прошло несколько недель - и забылись все мои претензии. Вот сейчас слушаю другую книгу - и временами прямо так и хочется эту обычную бросить и еще раз нырнуть в этот волшебный мир, в который сколько-там месяцев назад прилетел альбатрос. С его залами и вестибюлями, статуями и приливами, и Пиранези, заботящимся о своих тринадцати мертвых так, как иной и о живых не позаботится.
ПС 1. На тему Пиранези очень понравился пост, особенно в сочетании с вопросом из зала. Да, крестьяне вполне могут приобщиться.
ПС 2. Прямо не могу расстаться с этим послесловием к "Подстрочнику". Оставлю здесь избранные цитаты.
Первая поездка в Узбекистан, некоторые моменты которой, вроде встречи в азиатской глуши со стайкой русских нищенок, вошли спустя годы в «Перевод с подстрочника», создала в сознании представление о Востоке как постоянно действующий магнит. Чем неуютнее я себя чувствовал потом в Москве девяностых с их тотальным распадом, а затем двухтысячных с воцарившейся над распадом новорусской помпой, тем сильне ощущал его притяжение. Всякий раз, проходя мимо Трех Вокзалов и вдыхая горько-сладкий запах поездов дальнего следования, я думал, что проще простого сесть на поезд и через пару суток оказаться в совершенно другом мире, где непредсказуемое чудо возможно за каждым углом.
Я уже не помню точно, когда возникла мысль сделать прообразом президента не автора «Рухнамы» Сапармурата Ниязова или любого другого из восточных графоманов на троне, а Артюра Рембо, скопировав с его юношеских эскапад проказы молодого Гулимова и превратив Народного Вожатого в воплощение мечты Рембо о поэте как ясновидце. Так или иначе, в поездку в Азию весной 2008-го, непосредственно предшествовавшую началу работы над романом, я отправился с биографией Рембо Пьера Птифиса в рюкзаке. Рембо как нельзя лучше подходил мне своими теориями, возводящими поэта до пророка, а поэзию до магии, радикализмом поступков и последовательным имморализмом, которые, будучи переняты у него президентом Гулимовым, «проклятым поэтом» во главе государства, делали «страну, где поэзия у власти», как характеризует Коштырбастан главный идеолог романа Тимур Касымов, местом, непростым для жизни, но удобным для развития сюжета.
Роман «Перевод с подстрочника» во многом стал переводом с этого языка боли, частично писавшимся в борьбе с ней, а частично, можно сказать, под ее диктовку, например, когда ночами она не давала уснуть и вынуждала придумывать новые сюжетные повороты. Хотя речь в нем идет о поэзии и власти (поэзии как власти), из всех моих книг он ближе всего к телу, привязан к нему болью, бывшей почти постоянным его фоном. Тем более что повествует он о путешествии не по Европе, а по Азии, в процессе которого москвич Печигин постепенно утрачивает отличие от местных, становится все больше похож на них внешне, а главное, открывает в себе человека Востока, «плывущего куском мяса в соленом бульоне собственного пота», Это погружение на уровень тела уравнивает путешествие в Коштырбастан с болезнью, так что важно было следить за языком, храня его от ее влияния, писать как можно сдержаннее (в этом, мне кажется, проблема декадентских, т.е. болезненных культурных эпох и течений: они способны проникнуть глубже здоровых, но их язык становится непонятен в иные, более простые времена).