Неверная
Но дети в медресе (исламской религиозной школе) оказались жестоки. Они дрались. Одну девочку, которой было около восьми лет, они прозвали кинтирли, "та, с клитором".
Я понятия не имела, что такое клитор; но дети сторонились той девочки. Они плевали в нее и щипали ее; сыпали ей в глаза песок, а однажды поймали ее и попытались закопать в песок за школой.
Учитель медресе их не одергивал. Порой он называл ее дуррой, тупицей и кинтирли тоже. Моя старшая кузина, Саньяр, обычно забирала меня из медресе. Однажды она увидела, какк другая девочка ударила меня по лицу. Саньяр привела меня домой и все рассказала: "Айян даже не защищалась,"говорила она в ужасе. "Трусишка!" - смеялись мои родственники.
На следующий день Саньяр поджидала меня у медресе с другой девочкой, старшей сестрой той, что ударила меня накануне. Они поймали нас, притащили на пустырь, и там велели нам драться. "Выцарапай ей глаза. Кусай ее," шипела мне Саньяр. "Давай же, трусишка! Подумай о своей чести.»
Остальное под катом.
Type your
Моя противница получала такие же указания. Мы бросились друг на друга, сжавши кулаки, готовые драться, кататься по земле, кусаться, вцепляться в волосы. "Айян, никогда не плачь!" выкрикнула Саньяр. Другие дети подбадривали нас. Когда нам позволили остановиться, платья наши были разорваны, и губа у меня кровила, но Саньяр была довольна. "Никогда не позволяй никому избивать себя или заставлять плакать,» сказала она. "Дерись. Если ты не сражаешься за свою честь, ты рабыня».
Потом, когда мы уходили, другая девчонка крикнула мне вслед: «Кинтирли!» Саньяр содрогнулась. Я смотрела на нее, охваченная ужасом. Я была как та девочка? У меня тоже был этот отвратительный «клитор»? В Сомали, как во многих странах Африки и Ближнего Востока, маленьких девочек «очищают», вырезая им гениталии. По-другому эту процедуру, которой девочек обычно подвергают в пять лет, не назовешь.
После того, как клитор и половые губы вырезаны, выскоблены, или, там, где господствуют более мягкие традиции, просто обрезаны, всю область часто зашивают, так, что широкая полоса тканей образует своего рода «пояс целомудрия» из истерзанной плоти девочки. Оставляют маленькую дырочку для тонкой струйки мочи. Чтобы разорвать этот пояс, для секса, нужно применить силу.
Обычай калечить женщин старше Ислама. Не все мусульмане это делают и многие, соблюдающие этот обычай, не исповедуют Ислам. Но в Сомали, где каждую девочку обрезают, подобную практику всегда оправдывали традициями Ислама. Необрезанная девочка будет одержима демонами, пойдет по пути порока, обреченная на вечное проклятие, и станет шлюхой. Имамы никогда не противились этой практике: она «очищала» девочек.
Многие девочки умирают от инфекции во время этой процедуры или после нее. Другие осложнения вызывают страшную боль, которая будет сопровождать девочку всю жизнь. Мой отец, Абе, современный человек, считал обрезание варварством. Он настаивал, чтобы его дочерей не обрезали. В этом плане он очень прогрессивно мыслил.По той же причине или нет, не знаю, но шестилетний Махад тоже не был обрезан.
Вскоре после моей первой драки в медресе, бабушка решила, что пришло время подвергнуть нас необходимому древнему обряду очищения. Мой отец был в тюрьме, а мама подолгу отсутствовала, так что никто не мог помешать бабушке соблюсти традицию. Сделав необходимые приготовления, бабушка всю неделю была весела и дружелюбна. В ей спальню принесли специальный столик, и всевозможные тетушки, знакомые и незнакомые, собрались в доме. В назначенный день мне не было страшно, скорее - любопытно. Я понятия не имела, что должно произойти, но в доме царила атмосфера праздника и мы - все трое - должны были пройти очищение. Меня больше не станут называть кинтерли.
Махад был первым. Меня выгнали из комнаты, но вскоре я прокралась к двери и стала подглядывать. Махад сидел на полу, бабушка положила его голову к себе на колени и удерживала его руки. Две женщины крепко держали его разведенные в стороны ноги, в то время, как над ним склонялся незнакомый мужчина. В комнате было тепло, и я ощущала смешанный запах пота и ладана.
Бабушка шептала на ухо Махаду: "Не плачь, если не хочешь запятнать честь матери. Эти женщины расскажут о том, что видели. Сцепи зубы.» Махад не произнес ни звука, но по лицу его катились слезы, и он прикусил кончик бабушкиного платка. Лицо брата было искажено болью.
Я не видела, что именно делал незнакомец, но видела кровь. Это меня напугало. Я была следующей. Бабушка повела рукой из стороны в сторону и сказала:"Когда этот длинный кинтир уберут, ты и твоя сестра станете чисты."
Из бабушкиных слов и жестов я поняла, что этот кошмарный кинтир, мой клитор, когда-нибудь вырастет таким длинным, что станет болтаться между ногами. Она схватила меня, и посадила в ту же позу, в какой я видела Махада. Две другие женщины удерживали мои ноги. Мужчина, который, верно, был бродячим цирюльником из колена кузнецов, взялся за ножницы. Друголй рукой он схватил меня между ног и стал дергать, точно, как бабушка, доящая козу. "Вот он, вот кинтир," сказала одна из женщин.
Ножницы опустились, и мужчина обрезал мои внутренние половые губы и клитор. Как будто мясник, срезающий жир с куска мяса. Я почувствовала пронзительную, неописуемую боль - и взвыла. Пришла пора зашивания: длинная тупая игла неуклюже тыкалась в мои кровоточащие половые губы под мои крики и увещевания бабушки: "Это всего лишь раз в жизни, Айян. Будь смелой, он почти окончил.» Окончив шить, мужчина откусил кончик нитки. Это все, что я помню. Нет, еще помню душераздирающие вопли Хавейи. Хотя она была младшей,- ей было 4, мне 5, Махаду 6 - Хавейя сопротивлялась отчаянней, чем мы с Махадом, или женщины были утомлены борьбой с нами. Так или иначе, она вырвалась, и цирюльник сильно порезал ей бедра. Шрамы остались на всю жизнь.
Я, должно быть, заснула, и только много позже поняла, что ноги у меня связаны, чтобы я не двигалась, и рана заживала быстрее. Было темно, мочевой пузырь у меня разрывался, но испражняться было слишком больно. Боль все еще была острой, ноги были в крови. Я обливалась потом, меня лихорадило. Лишь на следующий день бабушка уговорила меня пописать.
К тому времени все болело. Когда я лежала тихо, боль была нудной, ноющей, но при попытке сходить в туалет ее вспышка становилась такой же острой, как во время обрезания.
Поправились мы недели через две. Бабушка, ставшая вдруг нежной и заботливой, преданно ухаживала за нами. Она поднималась на каждый слабый стон, даже ночью. После мучительного мочеиспускания она промывала наши раны теплой водой и промокала какой-то малиновой жидкостью. Затем она вновь связывала нам ноги и говорила, чтобы мы лежали смирно, иначе все порвется, и придется снова звать цирюльника, чтобы он зашил раны.
Через неделю мужчина осмотрел нас. Он сказал, что со мной и с Махадом все хорошо, но Хавайю нужно зашивать заново. Она порвала рану во время мочеиспускания, сопротивляясь бабушке. Мы все слышали; для нее это был кошмар. Эта процедура оказалась пыткой для всех нас, но больше всего страдала Хавейя.
Махад уже начал ходить, когда цирюльник вернулся, чтобы удалить нитку и зашить меня. Снова было очень больно. Он резко выдергивал нитки пинцетом. Снова бабушка и еще две женщины удерживали меня. Но после этого, несмотря на грубый шрам между ногами, который болел при движении, я уже не была связана, и мне не приходилось лежать целыми днями.
Хавейи понадобилась еще неделя до «снятия швов» четыре женщины держали ее. Я была в комнате.Я никогда не забуду ужас. Написанный на ее лице и ее крик, когда она пыталась сжать ноги поплотнее. Хавейа так и не стала прежней. Несколько недель у нее был жар и она сильно похудела. Ночью ее мучили кошмары, а днем она стремилась остаться в одиночестве. Моя когда-то веселая, живая сестра изменилась. Иногда она часами смотрела вдаль. После обрезания мы все стали мочиться в постель. У Махада это продолжалось довольно долго.
Когда мама вернулась, она была в ярости: "Кто тебя просил обрезать их?» кричала она "Ты знаешь, что их отец этого не хотел! Аллах видит, никто никогда меня так не предавал. Что на тебя нашло?"
Бабушка в ярости обернулась к маме. Она кричала, что сделала ей большое одолжение. Все дети были обрезаны.
.
Я понятия не имела, что такое клитор; но дети сторонились той девочки. Они плевали в нее и щипали ее; сыпали ей в глаза песок, а однажды поймали ее и попытались закопать в песок за школой.
Учитель медресе их не одергивал. Порой он называл ее дуррой, тупицей и кинтирли тоже. Моя старшая кузина, Саньяр, обычно забирала меня из медресе. Однажды она увидела, какк другая девочка ударила меня по лицу. Саньяр привела меня домой и все рассказала: "Айян даже не защищалась,"говорила она в ужасе. "Трусишка!" - смеялись мои родственники.
На следующий день Саньяр поджидала меня у медресе с другой девочкой, старшей сестрой той, что ударила меня накануне. Они поймали нас, притащили на пустырь, и там велели нам драться. "Выцарапай ей глаза. Кусай ее," шипела мне Саньяр. "Давай же, трусишка! Подумай о своей чести.»
Остальное под катом.
Type your
Моя противница получала такие же указания. Мы бросились друг на друга, сжавши кулаки, готовые драться, кататься по земле, кусаться, вцепляться в волосы. "Айян, никогда не плачь!" выкрикнула Саньяр. Другие дети подбадривали нас. Когда нам позволили остановиться, платья наши были разорваны, и губа у меня кровила, но Саньяр была довольна. "Никогда не позволяй никому избивать себя или заставлять плакать,» сказала она. "Дерись. Если ты не сражаешься за свою честь, ты рабыня».
Потом, когда мы уходили, другая девчонка крикнула мне вслед: «Кинтирли!» Саньяр содрогнулась. Я смотрела на нее, охваченная ужасом. Я была как та девочка? У меня тоже был этот отвратительный «клитор»? В Сомали, как во многих странах Африки и Ближнего Востока, маленьких девочек «очищают», вырезая им гениталии. По-другому эту процедуру, которой девочек обычно подвергают в пять лет, не назовешь.
После того, как клитор и половые губы вырезаны, выскоблены, или, там, где господствуют более мягкие традиции, просто обрезаны, всю область часто зашивают, так, что широкая полоса тканей образует своего рода «пояс целомудрия» из истерзанной плоти девочки. Оставляют маленькую дырочку для тонкой струйки мочи. Чтобы разорвать этот пояс, для секса, нужно применить силу.
Обычай калечить женщин старше Ислама. Не все мусульмане это делают и многие, соблюдающие этот обычай, не исповедуют Ислам. Но в Сомали, где каждую девочку обрезают, подобную практику всегда оправдывали традициями Ислама. Необрезанная девочка будет одержима демонами, пойдет по пути порока, обреченная на вечное проклятие, и станет шлюхой. Имамы никогда не противились этой практике: она «очищала» девочек.
Многие девочки умирают от инфекции во время этой процедуры или после нее. Другие осложнения вызывают страшную боль, которая будет сопровождать девочку всю жизнь. Мой отец, Абе, современный человек, считал обрезание варварством. Он настаивал, чтобы его дочерей не обрезали. В этом плане он очень прогрессивно мыслил.По той же причине или нет, не знаю, но шестилетний Махад тоже не был обрезан.
Вскоре после моей первой драки в медресе, бабушка решила, что пришло время подвергнуть нас необходимому древнему обряду очищения. Мой отец был в тюрьме, а мама подолгу отсутствовала, так что никто не мог помешать бабушке соблюсти традицию. Сделав необходимые приготовления, бабушка всю неделю была весела и дружелюбна. В ей спальню принесли специальный столик, и всевозможные тетушки, знакомые и незнакомые, собрались в доме. В назначенный день мне не было страшно, скорее - любопытно. Я понятия не имела, что должно произойти, но в доме царила атмосфера праздника и мы - все трое - должны были пройти очищение. Меня больше не станут называть кинтерли.
Махад был первым. Меня выгнали из комнаты, но вскоре я прокралась к двери и стала подглядывать. Махад сидел на полу, бабушка положила его голову к себе на колени и удерживала его руки. Две женщины крепко держали его разведенные в стороны ноги, в то время, как над ним склонялся незнакомый мужчина. В комнате было тепло, и я ощущала смешанный запах пота и ладана.
Бабушка шептала на ухо Махаду: "Не плачь, если не хочешь запятнать честь матери. Эти женщины расскажут о том, что видели. Сцепи зубы.» Махад не произнес ни звука, но по лицу его катились слезы, и он прикусил кончик бабушкиного платка. Лицо брата было искажено болью.
Я не видела, что именно делал незнакомец, но видела кровь. Это меня напугало. Я была следующей. Бабушка повела рукой из стороны в сторону и сказала:"Когда этот длинный кинтир уберут, ты и твоя сестра станете чисты."
Из бабушкиных слов и жестов я поняла, что этот кошмарный кинтир, мой клитор, когда-нибудь вырастет таким длинным, что станет болтаться между ногами. Она схватила меня, и посадила в ту же позу, в какой я видела Махада. Две другие женщины удерживали мои ноги. Мужчина, который, верно, был бродячим цирюльником из колена кузнецов, взялся за ножницы. Друголй рукой он схватил меня между ног и стал дергать, точно, как бабушка, доящая козу. "Вот он, вот кинтир," сказала одна из женщин.
Ножницы опустились, и мужчина обрезал мои внутренние половые губы и клитор. Как будто мясник, срезающий жир с куска мяса. Я почувствовала пронзительную, неописуемую боль - и взвыла. Пришла пора зашивания: длинная тупая игла неуклюже тыкалась в мои кровоточащие половые губы под мои крики и увещевания бабушки: "Это всего лишь раз в жизни, Айян. Будь смелой, он почти окончил.» Окончив шить, мужчина откусил кончик нитки. Это все, что я помню. Нет, еще помню душераздирающие вопли Хавейи. Хотя она была младшей,- ей было 4, мне 5, Махаду 6 - Хавейя сопротивлялась отчаянней, чем мы с Махадом, или женщины были утомлены борьбой с нами. Так или иначе, она вырвалась, и цирюльник сильно порезал ей бедра. Шрамы остались на всю жизнь.
Я, должно быть, заснула, и только много позже поняла, что ноги у меня связаны, чтобы я не двигалась, и рана заживала быстрее. Было темно, мочевой пузырь у меня разрывался, но испражняться было слишком больно. Боль все еще была острой, ноги были в крови. Я обливалась потом, меня лихорадило. Лишь на следующий день бабушка уговорила меня пописать.
К тому времени все болело. Когда я лежала тихо, боль была нудной, ноющей, но при попытке сходить в туалет ее вспышка становилась такой же острой, как во время обрезания.
Поправились мы недели через две. Бабушка, ставшая вдруг нежной и заботливой, преданно ухаживала за нами. Она поднималась на каждый слабый стон, даже ночью. После мучительного мочеиспускания она промывала наши раны теплой водой и промокала какой-то малиновой жидкостью. Затем она вновь связывала нам ноги и говорила, чтобы мы лежали смирно, иначе все порвется, и придется снова звать цирюльника, чтобы он зашил раны.
Через неделю мужчина осмотрел нас. Он сказал, что со мной и с Махадом все хорошо, но Хавайю нужно зашивать заново. Она порвала рану во время мочеиспускания, сопротивляясь бабушке. Мы все слышали; для нее это был кошмар. Эта процедура оказалась пыткой для всех нас, но больше всего страдала Хавейя.
Махад уже начал ходить, когда цирюльник вернулся, чтобы удалить нитку и зашить меня. Снова было очень больно. Он резко выдергивал нитки пинцетом. Снова бабушка и еще две женщины удерживали меня. Но после этого, несмотря на грубый шрам между ногами, который болел при движении, я уже не была связана, и мне не приходилось лежать целыми днями.
Хавейи понадобилась еще неделя до «снятия швов» четыре женщины держали ее. Я была в комнате.Я никогда не забуду ужас. Написанный на ее лице и ее крик, когда она пыталась сжать ноги поплотнее. Хавейа так и не стала прежней. Несколько недель у нее был жар и она сильно похудела. Ночью ее мучили кошмары, а днем она стремилась остаться в одиночестве. Моя когда-то веселая, живая сестра изменилась. Иногда она часами смотрела вдаль. После обрезания мы все стали мочиться в постель. У Махада это продолжалось довольно долго.
Когда мама вернулась, она была в ярости: "Кто тебя просил обрезать их?» кричала она "Ты знаешь, что их отец этого не хотел! Аллах видит, никто никогда меня так не предавал. Что на тебя нашло?"
Бабушка в ярости обернулась к маме. Она кричала, что сделала ей большое одолжение. Все дети были обрезаны.
.