ч. 150
Писал как-то, что болею за тех, кто проигрывает. Но как быть, когда один выигрывает, а другой - мерзавец? Кто-то скажет, что мерзавцы никогда не проигрывают и будет по-своему прав. А по-моему, дело, скорее, в сути заболевания.
Хаотичное нагромождение праздников, дат, горемычная поездка в Москву - привели к некорректному чередованию напитков и закусок, дня и ночи и, вследствие чего, к недомоганию - душевному и телесному, а также к безобразию - вместо устоявшегося образа мыслей.
И ещё писал, что люди глубоко ошибаются, принимая имеющееся у них о чём-либо мнение за собственное. Хотя непредвзятый человек может заметить, что Локк примерно об этом же писал ещё раньше, да поди теперь, разбери...
Вечером, вместо того, чтобы спать, читать книгу или в тишине наслаждаться бессонницей, - недужствующий и негодующий, смотришь в телевизор, где почти всегда группа взрослых на вид мужчин с разной степенью эмоциональности обмениваются чьими-то мнениями - не о женщинах или рыбалке - о политике. И так мерзко и победительно это у них получается, что радуешься, имея возможность болеть за себя самого, не кривя душой и телом.
... Выбравшись из чрева столицы на станции Октябрьское поле, заметил, что солнца на небе нет, а компас я забыл дома. Пришлось опрашивать прохожих на предмет направления движения в сторону Карамышевской набережной. Прохожие делали большие глаза, махали неопределённо рукой, а определённо говорили, что это далеко, целых пять остановок, дойти практически невозможно и нужно на что-нибудь сесть. Я пренебрёг советами и доверился интуиции.
А прохожие скоро кончились. Я шёл в одиночестве по тротуару, испещрённому окопами и воронками, оставленными строительной техникой. Иногда фортификационные сооружения оказывались столь мощными, что их приходилось обходить дворами. Пахло слякотью и дымом, и лишь один раз - пирожками, но я не отследил источник запаха. Слева по дороге ехали машины, справа стояли дома. Там, где среди домов оказывались магазины, машины подъезжали к ним и пристраивались рядом, как свои. Вперемешку со свежими кучами земли попадались кучи снега, такие же бурые, только сплошь, словно мурашками, покрытые окурками. И сверху иногда долетали снежинки, мелкие и злые, и разбивались об асфальт. Несколько раз встречались остановки, в которых прятались люди, ожидающие - на что сесть. Пройдя километра три, я, наконец, увидел прохожего, который медленно шёл по тротуару навстречу.
Прохожий оказался интеллигентной национальности старым мужчиной. За национальность говорили прямые плечи, откинутые назад, глаза с поволокой московского смога и правильная речь, за старость - всё остальное. Мы даже обрадовались друг другу, как встретившиеся в глухом лесу два независтливых грибника и поговорили об окружающем ландшафте. Оказалось, что я иду в правильном направлении.
Учреждение, посещение которого и было моей целью, оказалось преисполненным народом. Я подумал, что если содрать отсюда всех людей, как листья с кочана капусты, то оголится кочерыжка - самая суть. Как провинциала, меня удивило то, что в здании, где располагалась кочерыжка, было 2 третьих этажа. Дело в том, что на третий этаж меня направили отметить командировку. Поднявшись по лестнице, я увидел группу весёлых сотрудниц, которые объяснили мне, что я попал не на тот третий этаж, что надо обратно спуститься по лестнице на первый, потом найти лифт и на нём уже подняться на искомый третий. И действительно, исполнив предписанное, я попал в нужное мне место, где отыскал томного, лет двадцати, молодого человека за окошком, который, поизгалявшись всего минут 15, заклеймил мне серенький листок бумаги. Как будто на чём-то поставил точку.
Из всего же безобразия мыслей отмечу самую рыбацкую: плохой человек, ловя на живца, частенько вместо приманки использует себя самого.
Хаотичное нагромождение праздников, дат, горемычная поездка в Москву - привели к некорректному чередованию напитков и закусок, дня и ночи и, вследствие чего, к недомоганию - душевному и телесному, а также к безобразию - вместо устоявшегося образа мыслей.
И ещё писал, что люди глубоко ошибаются, принимая имеющееся у них о чём-либо мнение за собственное. Хотя непредвзятый человек может заметить, что Локк примерно об этом же писал ещё раньше, да поди теперь, разбери...
Вечером, вместо того, чтобы спать, читать книгу или в тишине наслаждаться бессонницей, - недужствующий и негодующий, смотришь в телевизор, где почти всегда группа взрослых на вид мужчин с разной степенью эмоциональности обмениваются чьими-то мнениями - не о женщинах или рыбалке - о политике. И так мерзко и победительно это у них получается, что радуешься, имея возможность болеть за себя самого, не кривя душой и телом.
... Выбравшись из чрева столицы на станции Октябрьское поле, заметил, что солнца на небе нет, а компас я забыл дома. Пришлось опрашивать прохожих на предмет направления движения в сторону Карамышевской набережной. Прохожие делали большие глаза, махали неопределённо рукой, а определённо говорили, что это далеко, целых пять остановок, дойти практически невозможно и нужно на что-нибудь сесть. Я пренебрёг советами и доверился интуиции.
А прохожие скоро кончились. Я шёл в одиночестве по тротуару, испещрённому окопами и воронками, оставленными строительной техникой. Иногда фортификационные сооружения оказывались столь мощными, что их приходилось обходить дворами. Пахло слякотью и дымом, и лишь один раз - пирожками, но я не отследил источник запаха. Слева по дороге ехали машины, справа стояли дома. Там, где среди домов оказывались магазины, машины подъезжали к ним и пристраивались рядом, как свои. Вперемешку со свежими кучами земли попадались кучи снега, такие же бурые, только сплошь, словно мурашками, покрытые окурками. И сверху иногда долетали снежинки, мелкие и злые, и разбивались об асфальт. Несколько раз встречались остановки, в которых прятались люди, ожидающие - на что сесть. Пройдя километра три, я, наконец, увидел прохожего, который медленно шёл по тротуару навстречу.
Прохожий оказался интеллигентной национальности старым мужчиной. За национальность говорили прямые плечи, откинутые назад, глаза с поволокой московского смога и правильная речь, за старость - всё остальное. Мы даже обрадовались друг другу, как встретившиеся в глухом лесу два независтливых грибника и поговорили об окружающем ландшафте. Оказалось, что я иду в правильном направлении.
Учреждение, посещение которого и было моей целью, оказалось преисполненным народом. Я подумал, что если содрать отсюда всех людей, как листья с кочана капусты, то оголится кочерыжка - самая суть. Как провинциала, меня удивило то, что в здании, где располагалась кочерыжка, было 2 третьих этажа. Дело в том, что на третий этаж меня направили отметить командировку. Поднявшись по лестнице, я увидел группу весёлых сотрудниц, которые объяснили мне, что я попал не на тот третий этаж, что надо обратно спуститься по лестнице на первый, потом найти лифт и на нём уже подняться на искомый третий. И действительно, исполнив предписанное, я попал в нужное мне место, где отыскал томного, лет двадцати, молодого человека за окошком, который, поизгалявшись всего минут 15, заклеймил мне серенький листок бумаги. Как будто на чём-то поставил точку.
Из всего же безобразия мыслей отмечу самую рыбацкую: плохой человек, ловя на живца, частенько вместо приманки использует себя самого.