Современные страсти Александровского уезда 2
ПИАНИСТКА АНЯ
Её семью я в начале девяностых привезла из Расторгуева. Есть такой посёлок рядом с Москвой. Семья незадолго до того приехала в Россию из Казахстана, проживала в пристройке у родственницы, но их дом, стоящий у края площади в центре посёлка, должны были снести. Они стали искать работу с проживанием и каким-то образом набрели на нас.
Приехала я за ними на новеньком КАМАЗе, и, пока они грузили свои вещи, я сидела на кухне хозяйки дома, та угощала меня чаем и рассказывала о своей жизни. Дом у неё был замечательный! Типичная старинная подмосковная дача с большими комнатами, высокими потолками и террасками в затейливых переплётах. Семья была интеллигентная, знавала лучшие времена, вдоль стен стояли связки книг и какие-то узлы, и эта немолодая женщина на тяжёлых опухших ногах с ужасом говорила мне, что не представляет, каким образом она разместит все эти вещи в крохотной однокомнатной московской квартирке, в которой она обычно коротала зиму вместе с дочерью, тогда уже не молодой женщиной. Была замечательная осень, вся земля в заросшем саду была усыпана румяными яблоками, которыми она меня угощала, повторяя при этом, что это её последний год, без этого дома и этого сада она не жилец. На прощание она подарила мне несколько книг из своей библиотеки. Впоследствии мы изредка перезванивались и обменивались новостями. Через год она умерла.
Ну а пока Николай с женой усердно грузили в КАМАЗ свой нехитрый скарб, в том числе, предмет их особой заботы, настоящее чёрное замечательное пианино. При нём пребывала хозяйка этого богатства - пианистка Анечка - тонюсенькая девочка лет двенадцати.
Пробыли они у нас меньше месяца. Николай оказался хорошим сварщиком, на заводе в соседнем посёлке для него нашлась работа по специальности, и его семье выделили жильё. Аня ходила в школу, занималась частным образом музыкой, и было полное впечатление, что жизнь у них налаживается. Длилось это не долго. Мать, ленивая, ни разу не работавшая женщина, снова начала сильно пить. Николай от неё не отставал. Жизнь покатилась под откос, все вещи были проданы, в том числе и пианино.
Через три года Аня сбежала из дома в Москву. Шлялась по вокзалам, подцепила дурную болезнь и вернулась домой. В какой-то момент за 500 долларов рассказала по телевизору, чем занималась на вокзалах, в то время были такие передачи, когда дети откровенничали, а ведущий их спрашивал, понимают ли они, что делали плохо? Раскаиваются ли они? Помню, что мать очень гордилась этим её выступлением и рассказывала о нём направо и налево.
Лечилась Аня долго. Не раз и не два, проезжая через посёлок, я видела её с матерью голосующими и, если мне было по дороге, подвозила их до больницы. Аня, замученная болезнью, с зелёным лицом, сидела в углу машины молча, мать трещала непрерывно, её высокий льстиво-лживый заискивающий с ненавистными интонациями голос слушать было невыносимо, я мрачно молчала, с трудом сдерживалась, чтобы не сказать ей всё, что я о ней думаю. Но и это прошло.
Аня, судя по всему, вылечилась, поправилась и похорошела, а скоро и замуж вышла. В мужьях у неё оказался молдаванин Андрей, высокий симпатичный парень, правда, уже побывавший в тюрьме. У них родился сын Ванечка, по этому поводу я потрясла свою родню, у которых очередные дети уже подросли, и те поделились с Аней нарядными детскими одёжками. Когда, проезжая через посёлок, я видела их втроём гуляющими, я отмечала, что жизнь Ани вроде налаживается, она стала совершенной красавицей и у неё, как и у всех её сверстниц, теперь есть и муж, и ребёнок.
Благополучие закончилось в один день, когда Николай по пьяни ткнул своего зятя ножом в живот, после чего один оказался надолго в больнице, а второй отбыл в зону на пять лет. Аня, беременная вторым ребёнком, вернулась к матери. Хорошо помню, как по поводу рождения второго внука пьяная в дупель бабка встречала всех на подходе к магазину, сообщала каждому радостную семейную новость и просила десять рублей на опохмелку.
Андрей, выйдя из больницы, тоже ударился в пьянку, загулял, и, нередко, проезжая через посёлок, я видела его в обнимку с непонятно откуда берущимися незнакомыми девками. Аня сильно переживала, ходила за ним, старалась увести его домой, всё это кино происходило в центре посёлка, и народ наблюдал, как Андрей с матами бил свою жену по лицу, та плакала, уходила и снова возвращалась, стояла в стороне, смотрела и слушала, как он издевается над ней и прогоняет её от себя. Все видели это безобразие и понимали, что ничем здесь помочь не возможно.
Вскоре Андрей в очередной раз попал в тюрьму, бабка сдала старшего внука Ванечку, а затем и его братика в детский дом, а Аня от всех этих дел подалась опять в Москву. Этим летом пришло известие, что она умерла от передоза.
Николай вышел из тюрьмы. Летом я видела его со своей непутёвой женой. Она, в отличии от своего мужа, совершенно потеряла человеческий облик. Столкнувшись осенью с ней в магазине, где она в очередной раз попросила у меня десять рублей, я спросила у неё, навещает ли она своих внуков. Она даже не поняла, о чём я её спрашиваю. Когда я уходила, она окликнула меня, поспешила следом, догнала и, чтобы как-то заинтересовать, вызвать жалость и получить таки свою десятку, сообщила мне уже давно известную всем новость, что Аня умерла от героина. В этот момент я горько пожалела, что я старая и не могу драться.
Её семью я в начале девяностых привезла из Расторгуева. Есть такой посёлок рядом с Москвой. Семья незадолго до того приехала в Россию из Казахстана, проживала в пристройке у родственницы, но их дом, стоящий у края площади в центре посёлка, должны были снести. Они стали искать работу с проживанием и каким-то образом набрели на нас.
Приехала я за ними на новеньком КАМАЗе, и, пока они грузили свои вещи, я сидела на кухне хозяйки дома, та угощала меня чаем и рассказывала о своей жизни. Дом у неё был замечательный! Типичная старинная подмосковная дача с большими комнатами, высокими потолками и террасками в затейливых переплётах. Семья была интеллигентная, знавала лучшие времена, вдоль стен стояли связки книг и какие-то узлы, и эта немолодая женщина на тяжёлых опухших ногах с ужасом говорила мне, что не представляет, каким образом она разместит все эти вещи в крохотной однокомнатной московской квартирке, в которой она обычно коротала зиму вместе с дочерью, тогда уже не молодой женщиной. Была замечательная осень, вся земля в заросшем саду была усыпана румяными яблоками, которыми она меня угощала, повторяя при этом, что это её последний год, без этого дома и этого сада она не жилец. На прощание она подарила мне несколько книг из своей библиотеки. Впоследствии мы изредка перезванивались и обменивались новостями. Через год она умерла.
Ну а пока Николай с женой усердно грузили в КАМАЗ свой нехитрый скарб, в том числе, предмет их особой заботы, настоящее чёрное замечательное пианино. При нём пребывала хозяйка этого богатства - пианистка Анечка - тонюсенькая девочка лет двенадцати.
Пробыли они у нас меньше месяца. Николай оказался хорошим сварщиком, на заводе в соседнем посёлке для него нашлась работа по специальности, и его семье выделили жильё. Аня ходила в школу, занималась частным образом музыкой, и было полное впечатление, что жизнь у них налаживается. Длилось это не долго. Мать, ленивая, ни разу не работавшая женщина, снова начала сильно пить. Николай от неё не отставал. Жизнь покатилась под откос, все вещи были проданы, в том числе и пианино.
Через три года Аня сбежала из дома в Москву. Шлялась по вокзалам, подцепила дурную болезнь и вернулась домой. В какой-то момент за 500 долларов рассказала по телевизору, чем занималась на вокзалах, в то время были такие передачи, когда дети откровенничали, а ведущий их спрашивал, понимают ли они, что делали плохо? Раскаиваются ли они? Помню, что мать очень гордилась этим её выступлением и рассказывала о нём направо и налево.
Лечилась Аня долго. Не раз и не два, проезжая через посёлок, я видела её с матерью голосующими и, если мне было по дороге, подвозила их до больницы. Аня, замученная болезнью, с зелёным лицом, сидела в углу машины молча, мать трещала непрерывно, её высокий льстиво-лживый заискивающий с ненавистными интонациями голос слушать было невыносимо, я мрачно молчала, с трудом сдерживалась, чтобы не сказать ей всё, что я о ней думаю. Но и это прошло.
Аня, судя по всему, вылечилась, поправилась и похорошела, а скоро и замуж вышла. В мужьях у неё оказался молдаванин Андрей, высокий симпатичный парень, правда, уже побывавший в тюрьме. У них родился сын Ванечка, по этому поводу я потрясла свою родню, у которых очередные дети уже подросли, и те поделились с Аней нарядными детскими одёжками. Когда, проезжая через посёлок, я видела их втроём гуляющими, я отмечала, что жизнь Ани вроде налаживается, она стала совершенной красавицей и у неё, как и у всех её сверстниц, теперь есть и муж, и ребёнок.
Благополучие закончилось в один день, когда Николай по пьяни ткнул своего зятя ножом в живот, после чего один оказался надолго в больнице, а второй отбыл в зону на пять лет. Аня, беременная вторым ребёнком, вернулась к матери. Хорошо помню, как по поводу рождения второго внука пьяная в дупель бабка встречала всех на подходе к магазину, сообщала каждому радостную семейную новость и просила десять рублей на опохмелку.
Андрей, выйдя из больницы, тоже ударился в пьянку, загулял, и, нередко, проезжая через посёлок, я видела его в обнимку с непонятно откуда берущимися незнакомыми девками. Аня сильно переживала, ходила за ним, старалась увести его домой, всё это кино происходило в центре посёлка, и народ наблюдал, как Андрей с матами бил свою жену по лицу, та плакала, уходила и снова возвращалась, стояла в стороне, смотрела и слушала, как он издевается над ней и прогоняет её от себя. Все видели это безобразие и понимали, что ничем здесь помочь не возможно.
Вскоре Андрей в очередной раз попал в тюрьму, бабка сдала старшего внука Ванечку, а затем и его братика в детский дом, а Аня от всех этих дел подалась опять в Москву. Этим летом пришло известие, что она умерла от передоза.
Николай вышел из тюрьмы. Летом я видела его со своей непутёвой женой. Она, в отличии от своего мужа, совершенно потеряла человеческий облик. Столкнувшись осенью с ней в магазине, где она в очередной раз попросила у меня десять рублей, я спросила у неё, навещает ли она своих внуков. Она даже не поняла, о чём я её спрашиваю. Когда я уходила, она окликнула меня, поспешила следом, догнала и, чтобы как-то заинтересовать, вызвать жалость и получить таки свою десятку, сообщила мне уже давно известную всем новость, что Аня умерла от героина. В этот момент я горько пожалела, что я старая и не могу драться.