"Белогривые лошадки"
Наша совхозная жизнь завершилась ровно через три года поздней осенью.
Работали мы на семейном подряде. На скотном дворе у нас стояли очередные 128 тёлочек, у нас уже был новый трактор, кормораздатчик и 3-тонная бочка для воды на лето, которые нам передал совхоз в качестве оплаты за наш труд.
Кроме нас на семейном подряде работала ещё одна семья, у неё было молочное стадо, как справлялись - уму непостижимо, и на арендном подряде - восемь молодых мужчин, в основном, среднетехнических специалистов. У тех было 800 нетелей.
Всё закончилось в один день.
Незадолго до того вышел закон о фермерских хозяйствах, и нам было совершенно ясно, что руководство не допустит нашего выделения из совхоза, в связи с чем была определённая растерянность, но была и надежда, что как-то всё образуется, тем более, что мы и не стремились к самостоятельной жизни, поскольку в рамках крепкого хозяйства с отлаженным взаимодействием между его отдельными звеньями (в совхозе даже внутренние деньги существовали для расчётов за корма, технику и услуги), жилось и работалось намного лучше.
В один прекрасный день меня вызвал директор совхоза и сообщил, что совхоз отношения с нами прекращает, поскольку, как он сказал: «Я не могу позволить разрушить совхоз».
Очевидно, он опасался, что мы можем воспользоваться правом по новому закону оформить фермерство и выйти из совхоза.
В тот же день пришли люди и угнали скот, забрали трактор и все прицепные, перекрыли воду, отрезали электричество и связь.
На всё про всё у них ушло не более двух часов, и мы остались совершенно одни.
Наша жизнь была разрушена полностью. Самым злодейским образом.
Муж сидел на крыльце, охватив голову руками, а я ходила по дорожке от дома до фермы и обратно и пела песню «Белогривые лошадки», которая в то время была крайне популярна и звучала со всех сторон.
Я выкрикивала в тяжёлое свинцовое небо слова этой дурацкой песни, стараясь хоть как-то унять невероятно сильное чувство гнева, бессилия, отчаяния, растерянности и страха перед будущим, от которого моя грешная душа свернулась в тугой болезненный жгут и просто чернела от страшного жара, погасить который не было никакой, ну никакой возможности!
На следующий день мы оставили у знакомых корову и маленькую собачку Жульку, погрузили на свой раздолбанный жёлтый Запорожец единственную стоящую мебель - старый матрац от семейной кровати, и уехали из этих мест навсегда.
Мы вернулись в Москву в кирзачах и ватниках, насквозь пропахшие навозом, без копейки денег, после тысячи дней немаленьких трудов, после невероятной прожитой другой жизни, вернулись, чтобы искать новые пути.
Даже в страшном сне мы не могли себе представить, что скоро, очень скоро всё произошедшее будет нам представляться совершеннейшим пустяком на фоне грозных событий, которые надвигались на наше Отечество с огромной скоростью. Наступал 91-й год.
PS Примерно месяц спустя после описанных событий директор передового совхоза «Красная Пойма» Луховицкого района Московской области Свиридов Иван Сергеевич погиб во время охоты от неизвестно откуда залетевшей пули. Виновных не нашли.
Работали мы на семейном подряде. На скотном дворе у нас стояли очередные 128 тёлочек, у нас уже был новый трактор, кормораздатчик и 3-тонная бочка для воды на лето, которые нам передал совхоз в качестве оплаты за наш труд.
Кроме нас на семейном подряде работала ещё одна семья, у неё было молочное стадо, как справлялись - уму непостижимо, и на арендном подряде - восемь молодых мужчин, в основном, среднетехнических специалистов. У тех было 800 нетелей.
Всё закончилось в один день.
Незадолго до того вышел закон о фермерских хозяйствах, и нам было совершенно ясно, что руководство не допустит нашего выделения из совхоза, в связи с чем была определённая растерянность, но была и надежда, что как-то всё образуется, тем более, что мы и не стремились к самостоятельной жизни, поскольку в рамках крепкого хозяйства с отлаженным взаимодействием между его отдельными звеньями (в совхозе даже внутренние деньги существовали для расчётов за корма, технику и услуги), жилось и работалось намного лучше.
В один прекрасный день меня вызвал директор совхоза и сообщил, что совхоз отношения с нами прекращает, поскольку, как он сказал: «Я не могу позволить разрушить совхоз».
Очевидно, он опасался, что мы можем воспользоваться правом по новому закону оформить фермерство и выйти из совхоза.
В тот же день пришли люди и угнали скот, забрали трактор и все прицепные, перекрыли воду, отрезали электричество и связь.
На всё про всё у них ушло не более двух часов, и мы остались совершенно одни.
Наша жизнь была разрушена полностью. Самым злодейским образом.
Муж сидел на крыльце, охватив голову руками, а я ходила по дорожке от дома до фермы и обратно и пела песню «Белогривые лошадки», которая в то время была крайне популярна и звучала со всех сторон.
Я выкрикивала в тяжёлое свинцовое небо слова этой дурацкой песни, стараясь хоть как-то унять невероятно сильное чувство гнева, бессилия, отчаяния, растерянности и страха перед будущим, от которого моя грешная душа свернулась в тугой болезненный жгут и просто чернела от страшного жара, погасить который не было никакой, ну никакой возможности!
На следующий день мы оставили у знакомых корову и маленькую собачку Жульку, погрузили на свой раздолбанный жёлтый Запорожец единственную стоящую мебель - старый матрац от семейной кровати, и уехали из этих мест навсегда.
Мы вернулись в Москву в кирзачах и ватниках, насквозь пропахшие навозом, без копейки денег, после тысячи дней немаленьких трудов, после невероятной прожитой другой жизни, вернулись, чтобы искать новые пути.
Даже в страшном сне мы не могли себе представить, что скоро, очень скоро всё произошедшее будет нам представляться совершеннейшим пустяком на фоне грозных событий, которые надвигались на наше Отечество с огромной скоростью. Наступал 91-й год.
PS Примерно месяц спустя после описанных событий директор передового совхоза «Красная Пойма» Луховицкого района Московской области Свиридов Иван Сергеевич погиб во время охоты от неизвестно откуда залетевшей пули. Виновных не нашли.