Повесть о моем папе
10 мая - папе исполнилось бы 90. Но уже более пяти лет его нет. На его дни рождения, а уж тем более юбилеи всегда собиралось множество народа - вся семья, друзья, соседи. Не будет такого больше никогда. И ни у кого из нас не будет. Он умер и упал последний столп семьи, и все разрушилось. И младшенький, наследник, Вова… Скоро год, как ушел и он. Хорошо, что папа не дожил.
Надо бы написать о его жизни книгу, но не того я масштаба писатель, так что напишу, как получится.
Это будет длинный пост, потому что он, может быть, останется после меня для потомков, если у них будет желание прочесть.
Мой отец, Отто Таблер, родился в семье немцев-колонистов в Казахстане. Отца его звали Якоб, так что отчество ему дали, само собой, Яковлевич. Имя его никому из будущих русских друзей не нравилось, так что молодость он провел именем Саша, мама его только так и называла, друзья юности тоже. Детство его прошло в деревне немцев-лютеран, а на другой стороне речки (не знаю, может, это было уже после переезда из Казахстана, семью часто перебрасывали с места на место) жили немцы-католики меннониты. У них даже диалект был слегка другой. У лютеран, например, лошадь называлась, как в наших школьных учебниках, "пферд", а у католиков - "кауль". Это все, что я знаю о местном диалекте, еще то, что они там никаких артиклей не использовали, как уж обходились, бог их знает. Когда почти все их потомки перебрались в Западную Германию, их немецкого там не понимали почти, пришлось переучиваться, кому удалось. До 10 лет мой папа не слышал ни одного русского слова, только в 5 классе его перевели в среднюю школу, русскую, и пришлось изучить русский язык с нуля. Он рассказывал, как мальчиком мечтал побыстрее выучить русский. Двоюродный братец подшутил над ним и сказал, что выучится говорить по-русски, если лизнет дверную ручку в мороз. Язык прилип, к огромной радости шутников.
Мой дед был учителем, человеком очень суровым, бабушка, отцова мать, тоже суровая и жесткая особа, но было бы странно, если бы она была другой, ведь она осталась вдовой с 4 детьми в неполных 30 лет, когда дед умер от туберкулеза в 1937, прошла войну, трудармию, умерла в возрасте 50 с небольшим лет от рака. У отца было три сестры, две тоже умерли от рака, сначала младшая, вообще молодой, в 37, что ли, я ее не видела никогда. Старшую, Клару, я помню, у нее было 6 детей, муж тоже не задержался на этом свете после “сталинских университетов”, оставив ее с 6 детьми. Великая труженица, на фоне ее все женщины казались моему отцу лентяйками и неумехами. Она умела все, и не отдыхала никогда. Когда полевые работы кончались, готовка и прочее, она брала в руки иглу, крючок, доставала швейную машинку и работала, работала, работала… На сторости лет она начала делать ковры, вышивая их такой полой иголкой. Так она их сделала наверно не один десяток, каждой своей дочке и внучке в подарок. Научила внучек, одна из них за такой ковер получила медаль на ВДНХ. Умерла от рака печени довольно рано, в возрасте где-то около 70. У младшей, Мелиды, тоже муж умер рано, она вырастила троих детей, умерла пару лет назад, прожив тяжкую беспросветную жизнь в деревне в Челябинской области. Одним словом, мой папа - единственный, кому удалось “выйти в люди” из этой семьи, временем и людьми обреченной на жуткую жизнь.
Папа закончил восьмилетку и поступил в Уфимский мукомольный техникум, так как это позволяло ему быстрее начать работать и помогать матери и семье, оставшейся без кормильца на это время. Он закончил техникум с отличием и начал работать по распределению. Была у него мечта - стать летчиком, а поскольку он был отличником, то послал документы в летную школу. Ответ пришел быстро и без всяких околичностей - “немцев не берем”. Ну что же, пришлось выбирать из того, что есть. Закончил техникум, начал работать по специальности: строить и ремонтировать мельницы. Разные. Водяные, шаровые, какие-то другие, я не очень разбираюсь в технологии того времени. Выделили ему персональную лошадь с телегой, на ней и совершал “бизнес-трипы”.
Пришла война. Папа был воспитан правильным комсомольцем и горел желанием защищать единственную имеющуюся у него Родину, но Сталин решил по-другому. Все немцы пошли в другую армию, трудовую. ГУЛАГ, одним словом. Рассказы отца об этих временах полны умолчаний и пробелов, то немногое, что я теперь пишу, он рассказал мне в основном, после застолий, выпивка делала его мягче, откровеннее, размораживала что-то ледяное и стальное в его душе. Не знаю, где он работал директором мельницы в 1943, в трудармии или на свободе, сестры его точно были в трудармии, но не любили вспоминать. Да и небезопасно было это слишком долго, так что выработалась привычка не упоминать о том, что было в годы войны. Дело было в любом случае на Урале, в районе Кунгура. Было папе в ту пору 22, и молодость брала свое. Он влюбился в девушку Таню, которую, по иронии судьбы, присмотрел себе сельский уполномоченный. Отец не говорил, что это за должность, подразумевалось, я автоматом должна была понять. Наверное, типа участкового милиционера. А может, на все вообще у него полномочия были. Девушка явно была неравнодушна к папе, так что уполномоченный “принял меры”. Во времена,” когда был бы человек - статья найдется”, это было несложно.
Отец руководил мельницей, снабжавшей мукой окрестные лагеря. Работали на ней, естественно, зэки. Истощенные до крайности, они, с молчаливого одобрения отца, выковыривали грязь, накапливающуюся на механизнмах мельницы, запекали ее на кострах в виде лепешек, и ели, там же было немало муки. Многих эти грязевые лепешки спасли от смерти. Вот тут-то уполномоченный отца и поймал.
На суде прокурор просил расстрела. Как же, подсчитали, что в закрома родины недодали более 2 тонн муки, той, что ушла в грязь и лепешки. Но другие члены суда пожалели парня (ему же тогда только чуть за 20 было ) и ограничили наказание 10 годами лагерей. Статья уголовная - хищение социалистической собственности.
Попав за колючую проволоку “на законных основаниях”, папа имел, видимо, 90% шансов там погибнуть. Он был немец - во время войны. Он был молод и зелен, а вокруг было немало истинных уголовников, которые для выживания не брезговали ничем - отбирали без того хилую пайку хлеба, били, - в общем, все то, о чем все знают по фильмам и книгам. Кроме того, на дворе была зима, а у него из одежды - только суконный бушлат, перешитый из отцова пальто, без подкладки. На работу же ходить было надо. Телогрейку ему выдали ой, как нескоро. Вообще то самая нижняя точка его наступили именно из-за этого бушлата, прибыла какая-то проверка и увидев не по форме одетого зека, устроила разгон. За это отца отправили в БУР - блок усиленного режима. Это заведение - тюрьма в тюрьме, пайки там были минимальные, а закон там был волчий, воры в законе отбирали пайки у всех подряд. Так что было чудом выжить там даже два месяца. Отец узнал случайно, что эту командировку в БУР устроил ему его “приятель”-уполномоченный. Как он выжил -знает только он. Одно рассказал - его спасли его знания и начитанность. В лагерях бушевала дизентерия, она косила изможденных людей сотнями. Началась дизентерия и в БУРе. О лекарствах или лечении речь там не ходила. Отец знал, что бактерии не выживают в кислой среде, тогда он предложил добавлять немного соляной кислоты из аккумулятора в бачок для питься. Дизентерия отступила, а от папы отступились “воры в законе. Он вышел из БУРА живым, но “в весе барана”, как он шутил - 46 кг (его рост был около 180 см). Ходить быстро он не мог, это бесило его больше всего, он всю жизнь ходил стремительно. А тут он шел два шага, падал на землю, отлеживался, потом еще два-три шага… Но оклемался как-то. Сильно подрывало его здоровье курение. Пайка сигарет была мизерной - 5 папирос в день, что ли, так что он выменивал на сигареты еду, не есть было легче, чем не курить. Потом он курил страстно в течение 25 лет, потом выбросил купленную пачку и больше в жизни не прикоснулся. Мне бы так… Но у меня нет его воли.
Он, молодой и образованный, однажды был отправлен на работу на монтаж какого-то из химических объектов в Березниках.
Для тех, кто не знает : Березники, мой родной город, по степени загазованности воздуха находится (по крайней мере находился) на последнем месте в мире. По воле гения Сталина, которому нужны были химикаты как для удобрений, так и для производства взрывчатки и чего-то мерзкого еще, была быстро-быстро построена столица уральской химии (начат строить в 1932) - красавец-город (я была в детстве уверена, что это -самый красивый город Земли) на берегу широченной Камы. Там построили кучу химических заводов в одном месте, все они расположены не очень далеко от жилой зоны, с коротенькими трубами и не выпускают в воздух дымы и газы всех цветов и оттенков. Трубы были коротенькие, так что если ветер поворачивал на город, форточки нельзя было открыть, небо было непонятного цвета, и часто надо было повернуть голову градусов на 100, чтобы понять, что там за погода на дворе: ясная или пасмурная. Ясное дело, раз быстро строился, значит, руками зеков. Лагерей вокруг города, да и вообще на Урале было полным-полно. Я не знаю ни номера лагеря, ни отделения (погуглила, по идее, получается, Усольское отделение, Усолье - как раз напротив Березников, там мои родители даже жили пару лет). Теперь и не узнаю никогда, да и смысла нет, лагеря небось везде почти одинаковые были. Только вспоминаются разные обрывки информации: строили какой-то супер-секретный завод, там делали что-то такое, что все до единого работающие там зеки умирали за несколько недель. Очень быстро это производство закрыли. Наверное, какое-нибудь химическое оружие, слава богу, что запретили потом.
Мой же отец принимал участие в строительстве первого завода по производству тяжелой воды для будущей супер-бомбы. Монтаж ему нравился, нравилось создавать что-то новое, на работу он был не то что злой, но бешеный, так что быстро выбился в бригадиры, его бригада стала греметь своими трудовыми достижениями, так что он получил многие поощрения и послабления. Например, он имел возможность выходить за вороты зоны, а за ним таскалась пара конвоиров. На строительстве работали и “вольняшки”, через них в лагеря иногда попадали кое-какие жизненные блага. Видимо, даже более того. Урки как-то получали анашу, два раза преложили ему попробовать. Он затянулся и начал бешено хохотать, с трудом остановился. Вторая попытка завершилась так же. Поэтому в жизни больше не прикоснулся к наркотикам.
Закончилась война, выбившая целое поколение сталинских рабов. Чтобы возместить человеческий урон, был разработан дьявольский план - свести огромное количество холостых мужчин в лагерях с женщинами, которые также потеряли шансы на замужество, ведь большинство мужчин были убиты, ранены или в лагерях. На север потянулись эшелоны женщин, осужденных за плевые грешки - за пресловутую” горстку колосков”, засыпанную в голенище сапог для голодных детей дома, в основном. Мама, рассказывая это, говорила, что всех вновь прибывших в лагерях “принуждали к сожительству” , стыдливый эвфемизм для изнасилования. Самые бойкие прицеплялись к “ворам в законе”, которые могли защитить. Не у многих получалось. Не знаю, через что пришлось пройти маме до того, как она встретила отца. Ей помогло то, что она была чертежницей, то есть работала в конторе. С отцом они пели в хоре, оба обладали отличным слухом и хорошими голосами. Пели у нас в семье много и хорошо. Она, рассказывая о том, как они сошлись, упоминала только, что у него был момент, что он решил покончить с собой - травля из-за того, что немец, была невыносимой. Она его “обогрела”, утешила. От таких “обогреваний” я и получилась.
Когда мама забеременела, отец начала работать еще яростней, его бригада била все мыслимые рекорды, его мудрая голова беспрерывно работала: он был лучшим рационализатором, за что тоже получал повышенную пайку. День , когда они выполняли двойную норму, вычитался из срока (зачеты). Отец до последнего дня хранил календарь - маленький листок клетчатой бумаги. Каждый день - одни клетка, перечернутая красными или синими чернилами. Красная - зачет. Так вот, почти весь этот календарь был красным. В результете он отсидел 7 лет и 9 дней из 10 присужденных.
В результате сталинской демографической лагерной политики вскоре в лагере завелось огромное количество беременных жещин, родились дети. И даже многие выживали, несмотря на процветающие там болезни: дизентерию, туберкулез,и прочее. Так и я родилась. День моего рождения отмечен на календаре особой торжественной записью. Не выжила бы - у мамы не было молока. Но отцово привилегированное положение помогло: вольняшки таскали молоко в бутылочках для меня, отпоили. Потом была организована отправка полученной человеческой продукции - объявлена специальная амнистия “для мамок”. Моя мама, отсидев почти 5 лет из 7 присужденных за полведра подобранного возле железной угля, вышла на свободу. Со мной, полугодовалой. Она жила в бане деревенского дома, принадлежащего одному из друзей-“вольняшек”, с его матерью, которая меня тайком окрестила, и всячески помогала маме, сидела со мной маленькой, когда та ходила на работу. Мама ее всегда вспоминала с нежностью, у нее то мамы не было, и она ей ее заменила.
Отец освободился через полгода. Они стали жить вместе, долго не расписывались - негласно существовал запрет на браки русских с немцами, так что мы с сестрой были на материной фамилии, только брата-наследника имени, он записал на свою фамилию сразу после рождения. Мама тоже предпочла сохранить русскую фамилию Иванова и стала Таблер только на последнем этапе жизни. Ну, и я за ней.