О глубинном народе
Просто оставлю это здесь.
У крестьян не было абстрактного мышления:
«Картинки и фотографии плохо воспринимались крестьянами потому, что являлись, по сути, схемами, абстракциями, лишенными натурального цвета, запаха и вкуса. Е.А.Андреева-Бальмонт (1867-1950), переводчица, жена поэта К.Д.Бальмонта, во второй половине 1880-х годов работала библиотекарем в московских воскресных школах для работниц, недавно пришедших из деревни, и заметила много «странного» в их восприятии: ученицы не узнавали на картинках элементы знакомого мира, самих себя, не различали оттенков красок. «Наши ученицы, все взрослые, не понимали, что изображено на самых простых картинках в книге. Например, стоит мальчик на углу улицы под уличным фонарём, около него собака. Ни одна из них не могла рассказать, что изображено на такой картинке. «Видите мальчика? Собаку?» - спрашивала я их. Они вертели картинку в руках и молчали. «Вот собака», - показывала я пальцем на неё. Тогда кто-нибудь восклицал с удивлением: «Никак и впрямь пёсик, ну скажи, пожалуйста, пёсик и есть».
Экономический историк Борис Миронов приводит наблюдения всё той же культурной деятельницы Бальмонт:
«Когда мы показывали ученицам картину в волшебном фонаре (аппарат для проекции изображений - Б.М.), ни одна не могла сказать без помощи учительницы, что она изображает. Они еле-еле различали на ней человеческую фигуру, в пейзаже не видели деревьев или воду. Когда им объясняли, что представлено на картине, они отворачивались от картины и, смотря в рот учительнице, слушали ее. Так им пришлось, как малым детям, показывать «Лес» Шишкина. «Да где лес-то?» - спрашивали они. «А вот деревья, - говорила я, - сосны, вы же знаете, какие деревья бывают: ели, берёзы». - «Что знатьто! дерево и дерево… а ещё пеньки». Это всё, что они отвечали. Медвежат никто не рассмотрел.
И тут я сделала ещё одно открытие: большинство наших учениц не различали оттенки красок, они знали только название чёрной, белой, красной, синей - и всё. Когда я рассказала об этом в нашем кружке, оказалось, что многие учительницы знали о таких случаях из своего опыта. Одна кормилица, попавшая в Москву из глухой деревни, не могла привыкнуть к большому зеркалу, вставленному в стену, она хотела пройти через него, принимая своё отражение за женщину, которая шла к ней навстречу в таком же сарафане и кокошнике, как она.
Другая, когда её сняли в фотографии со своим сыном, не понимала, что это она на карточке, и не различала своего ребёнка у себя на руках».
По свидетельству учителей, в конце XIX - начале ХХ в. дети, поступавшие в школу, не знали «элементарных вещей»: две трети могли сообщить только своё уменьшительное имя, а не крещёное; фамилий не знал почти никто, а многие не знали имён своих отцов, матерей, дедa и бабки, не знали правой и левой руки, не определяли, где верх, а где низ. Бог для них был равнозначен иконе, вместо молитв бессмысленно бормотали: «Господи сусе». Не умели перекреститься, не могли сосчитать пальцев на руке.
(С)
А сейчас они все избиратели.