Снег и кофе, на снегу вороны, и фэйсбук пролистан наобум. Плотно закрываешь дверь балкона - только дома тот же белый шум. Будь ты трезвым или в меру пьяным, - нет исхода. Покорись судьбе: думаешь о белой обезьяне. И она, должно быть, о тебе.
За вычетом юности можно уже наскрести удачи. Заполнены ниши, страницы, карманы. Прикручена накрепко леской синица к горсти. При спорах, кто будет платить, все щедры и гуманны. В уме предусмотрено всё. Предпочтение тем, кто будет заведомо в силе во дни жерминалей. - Набор "Сделай сам" без вложенья инструкций и схем подходит к концу, громыхая остатком деталей.
Чем меньше любовных вибраций, тем крепче миры, чем меньше подземных желаний, тем будет сохранней слоистый фундамент - остывшая магма игры, прожилки иллюзий, горючие сланцы дерзаний. Не сбывшись, былое болит, не придясь ко двору, вонзается в память, как лемех врезается в пашню, и с яблока сердца срезает, кружась, кожуру спиралью, спускающейся вавилонскою башней.
В её лабиринтах аукаясь, ищет язык заветного сходства, скорбя о родных обертонах, в тоннелях глухих подходя по ошибке впритык к мясному дыханью чудовищ из логовищ тёмных. О память, твои минотавры, должно быть, сполна насытились всеми, кто к падшим вымаливал милость? И гаснет глагол, отбывающий во времена, прошедшие мимо свершений... Стерпелось. Слюбилось.
я всего лишь осколочек солнца отражение в жизнях чужих я причудливый танец пылинок и злой ураган смерть несущий заморока весеннего солнца и замес из осенних туманов я биение ома в разноцветных одеждах прохожих ярким блеском сияю на куполе мимо летящей церквушки я свисающей каплей на кране стальном замираю и крупицею грязи на платформе метро засыпаю в ожиданьи того кто по мне пройдется бесстрастно
"Он любил Тараса Шевченко, его тихие певучие стихи, наполненные безграничной любовью к родине и тревогой за людей, живущих на земле неньки Вкраїни. Многие знал наизусть. Вот и эти строки из поэмы "Сон" он не забыл. Не сон ли и всё то, что происходит сейчас с ним, с тысячами, сотнями тысяч людей, захваченных чернобыльским неводом, накрытых облаком смерти..."
"...мальчишки всех ближайших домов со Старой и Новой улицы звали его Стоцик, и им в то время было ещё наплевать - кто там еврей, кто украинец, а кто русский. Лишь бы человек был не подлым, не ябедничал и умел что-нибудь делать хорошо, например, играть "в ножичка". А Стоцик умел рассказывать всякие байки..."
"Вера Григорьевна, приоткрыла дверь, выглянула в коридор. Окинув строгим взглядом толпившихся в коридоре больных, вернулась в кабинет. Появление сестры на минуту утихомирило ссору. Причина склоки была обыкновенной - кто следующий. В противоборство вступили носители различных прав - прав очерёдности и права исключительности. Последний носитель пребывал в агрессивном меньшинстве..."
"Музей имени Данте" это роман, написанный от первого лица. Я назову это первое лицо Автором, чтобы не путать его с другим автором, чей Дневник в романе тоже написан от первого лица, но не Автором, а Мемуаристом. В "Музее" есть еще несколько рассказчиков. Меня будет интересовать один из них, тоже повествующий от первого лица. Я буду именовать его Поэтом. Этот рассказчик, Поэт, будет претендовать на роль двойника, двойника Автора и Мемуариста..."