О судьбе советских военнопленных "Зимней войны" -2.
Начало
Разберемся. К моменту непосредственного начала разгрузки Южского лагеря имелся в фактическом наличии 5451 чел. Из них 414 было уже передано в УНКВД, обвинительные материалы на 4354 подлежали передаче для оформления приговоров ОСО и 450 находившихся в госпиталях предписывалось освободить. Итого 5218. За вычетом этого количества из наличных 5451 фактически оставалось не 250, а на 17 убывших меньше, т. е. 233. В высшей степени сомнительно, чтобы Берия приказывал арестовывать в т. ч. и умерших. По всей видимости, они расходились по другим категориям, в самую первую очередь, к подлежавшим осуждению ОСО.
Не исключено, но крайне сомнительно, чтобы оперативно-следственная бригада, работавшая в Южском лагере, вынесла двум находившимся в воинских частях обвинительные заключения заочно. Постольку вероятнее всего то, что они включались в квоту 250. Но вопрос о том, удалось ли их арестовать оперативно-следственной группе, отдельный. Если нет, тогда количество арестованных по квоте могло реально достигать максимально 248 чел.
Из этого логически вытекают следующие выводы.
1. Точное выполнение директивы Берии от 29 июля могло дать максимальную сумму переданных УНКВД 664-662 чел. (414 уже переданных и 250 (соответственно, 248).
Откуда могло набраться 717 (больше на 53), непонятно, поскольку тем же распоряжением решался вопрос и по остальным категориям, т. е. добор за счет них сверх установленной квоты совершенно не предусматривался. Следовательно, 230 чел., от имени которых было написано приведенное выше письмо от 31 октября, могли быть только определенными квотой 250 чел. и никем иными.
2. Реальное общее количество отправленных в лагеря по приговорам ОСО должно было быть немного, на в пределах до 10 чел., меньше определенного в спецсообщении общего количества 4354 чел., т. е. до, соответственно, 4344 чел. А по справке Соколова, на которую опиралась в своих выводах Лебедева, отправленными оказалось значительно меньше - всего 4242 чел., т. е. на 102 чел. меньше по сравнению даже и с меньшей цифрой 4344.
3. Приговоренных к расстрелу имелось на 29 июля всего 232, из них 74 еще не расстрелянных, которых казнили почти наверняка поздней. Прямо противоположным образом обстояло дело с остальными 194 из числа 414 переданных в УНКВД до 29 июля. Поскольку к 23 мая оперативно-чекистская группа из 411 отфильтрованных выявила всего 233 серьезных преступника, а число смертных приговоров оказалось на 1 меньше, мы можем предполагаться, что обвинение в отношении одного не подтвердилось или ВК ВС сочла возможным не выносить ему смертный приговор. Или тот человек не дожил до вынесения приговора, из-зи чего приговор не был вынесен.
Поскольку остававшиеся 194 обвинялись в значительно менее тяжких преступлениях по сравнению с теми, кого осудили к смертной казни, имеются веские основания утверждать, что смертные приговоры им вынесены не были. А привлеченным по дополнительной квоте и тем более.
На каком более конкретном основании командиров транспортировали в Воркутинский лагерь? Какой юридический статус они имели во время транспортировки и нахождения в Воркутинском лагере в период до определения полномочными инстанциями их дальнейшей участи?
По статусу, факту и логике ситуации Южский лагерь представлял собой проверочно-фильтрационный лагерь (ПФЛ), входивший в систему УПВ. После распоряжения об его разгрузке часть контингента - еще не обеспеченных обвинительными заключениями - требовалось перевести из него для временного содержания в другое пенитенциарное заведение в статусе военнослужащих, следственная проверка по делам которых еще не была завершена. В точном соответствии со всеми существовавшими требованиями командиров подлежало переместить в другое заведение УПВ, но в данном случае предпочли отступиться от правил, поскольку решение дальнейшей участи офицеров в Воркутинском лагере ожидалось в скорейшем будущем - в худшем случае большие лагерные сроки или - в лучшем - освобождение.
Таким образом, выясняется, что из 717 переданных, по утверждению Лебедевой, УНКВД из наличного количества без осуществления каких-то дополнительных мер (в частности, перевода из квот осужденных и подлежавших осуждению ОСО, а также освобождению) могло быть набрано не более 664 (или даже 662), в числе которых имелось примерно 232 (в т. ч. 158 - несомненно) расстрелянных и примерно 432 (из них 230 - несомненно) не казненных.
Итого 388 (230 + 158) чел., с которыми стало все ясно.
Под вопросом остались дальнейшие судьбы всего 329 из 717 (717 - 388), в т. ч. 276 из 664 и 53 из остальных (717 - 664).
Сначала попробуем разобраться с 276.
Журналист из Республики Коми Михаил Рогачев пишет:
«В списках репрессированных, опубликованных в мартирологе «Покаяние», можно найти фамилии 37 красноармейцев, призванных из Коми АССР и оказавшихся в плену во время Зимней войны…
Среди «изобличенных в активной предательской работе в плену», чьи дела на момент составления справки (от 29 июля. - В. С.) еще не были рассмотрены, оказались и коми красноармейцы Степан Казаков и Григорий Лодыгин…
9 августа 1940 г. Г. Казакова арестовали в Южском лагере и отправили в Ивановскую тюрьму. 15 ноября 1940 г. военный трибунал Московского военного округа приговорил его к 10 годам лишения свободы.
«Преступление» Казакова квалифицировали по п. 4 ст. 58».
«А Григорий Лодыгин был обвинен в «измене Родине». 28 октября 1940 г. ОСО при НКВД СССР осудило его «за изменническое поведение в плену» на 8 лет лишения свободы».
http://www.gazeta-respublika.ru/article.php/555
Рогачев разобрался с категориями явно неудовлетворительно. Обвинительные заключения на «изобличенных в активной предательской работе в плену» предписывалось передавать прокурору Московского военного округа.
Постольку Казаков, несомненно, был в числе 717 якобы поголовно расстрелянных НКВД, а Лодыгин должен был входить в число 4354 бывших пленных, обвинительные заключения на которых спецсообщением от 29 июля предписывалось передавать в ОСО.
Случай Казакова убедительно опровергает утверждения о том, будто бы все переданные УНКВД были расстреляны. Как видим, по крайней мере один из них не был расстрелян точно. Можно, конечно, пытаться причислять этот случай к тем исключениям, что лишь подтверждают общие правила, но продолжим разбираться дальше.
«Остальные 35 коми солдат попали в число тех, «на которых нет достаточного материала для предания суду, подозрительных по обстоятельствам пленения и поведения в плену».
Руководствуясь указанием из Москвы, следователи стали печатать обвинительные заключения. Работа была проделана титаническая - все заключения напечатаны за 6 дней, с 20 по 26 августа. Впрочем, работа эта была чисто технической. Все обвинительные заключения совершенно одинаковые!
Лагерная судьба коми солдат сложилась по-разному. Из 35 человек 27 попали в Норильский ИТЛ на строительство медно-никелевого комбината.
Остальные 12 (В. Бородкин, В. Вавилин, П. Забоев, А. Ивашев, М. Королев, К. Кырнышев, А. Лобанов, А. Макаров, А. Обрезков, М. Пехтерин, И. Семенов, С. Сердитов) остались на родине - на начало октября 1940 г. они числились в Северо-Печорском железнодорожном ИТЛ.
Однако возможно, что вначале их доставили в Воркуту, а уж затем перевели в подразделения относительно нового (создан в мае 1940 г.) Севпечжелдорлага, в основном создававшегося как раз на базе Воркутинского ИТЛ. На момент окончания срока некоторые из них уже числились за Воркутинским ИТЛ».
«В период с 13 сентября по 4 октября 1940 г. Особое совещание (ОСО) при НКВД СССР рассмотрело дела военнопленных и вынесло решение: всем по 5 лет лишения свободы. Различались только формулировки обвинения, соответствующие резолюциям на обвинительном заключении: 20 красноармейцев из Коми АССР получили свой срок «за сдачу в плен белофиннам без оказания сопротивления», 8 - «за нарушение воинской присяги».
Еще до составления обвинительного заключения и вынесения приговора всех бывших военнопленных отправили в лагеря, разумеется, не как осужденных, а как следственных. И уже прибыв «в места не столь отдаленные», они узнали, что арестованы и осуждены" (там же).
Обратим внимание на размеры сроков 5 и 8 лет. Дело в том, что максимальный срок, который могло назначить ОСО, был 8 лет, а военный суд мог назначить более суровую меру вплоть до смертной казни, хотя в отдельных конкретных случаях приговор мог оказаться и значительно мягче - вплоть до полного оправдания.
Казаков и Лодыгин не значатся в приведенном Рогачевым поименном списке попавших в Воркутинский лагерь. Значит, их отправили в Норильский, из чего, в свою очередь, следует, что общее количество нерасстрелянных по квоте 250 составляло не менее 231 и что их отправили в два лагеря - Воркутинский (230) и Норильский (1).
Внесем еще одну поправку в итог: 389 (231 + 158) чел., с которыми ясно, и 328 из 717 (717 - 389), в т. ч. 275 из 664 и 53 из остальных (717 - 664).
О дальнейшей судьбе 230, от имени которых было написано коллективное письмо Сталину, Рогачев сообщает:
"Письмо, скорее всего, до адресата не дошло (в бумагах политотдела Воркутинского ИТЛ сохранилась его копия) и последствий для авторов не имело. Но вполне вероятно, что "от греха подальше" командиров развезли по разным лагерям и лагпунктам". На самом деле гораздо вероятнее прямо противоположное. То, что в бумагах политотдела отложился не оригинал, а копия, свидетельствует о том, что письмо было в самом деле отправлено, причем не без содействия сотрудников политотдела. Ведь случай, действительно, был нетривиальный: в лагерь были отправлены и содержались в нем уже более месяца люди даже без обвинительных заключений на совершенно неизвестных, неопределенных основаниях. Это являлось очевидным нарушением действовавшего порядка. В том же положении пребывали и рядовые коми, которые могли не поднимать вопросов, возможно, чувствуя за собой реальную вину или даже просто не понимая того, что с ними произошло. Ведь они в подавляющем большинстве были из самых глухих мест, неграмотными, русским языком, возможно, еле-еле владели. Поэтому даже и не пытались протестовать, добиваться определения собственной дальнейшей судьбы.
А с петицией офицеров лагерная администрация была просто обязана считаться, и потому ответ на заявление (которое обязательно должно было дойти до правомочной инстанции) должен был быть составлен и доставлен по всей форме. Возможных вариантов при этом имелось два. По первому, худшему, командирам определили какие-то, явно минимально возможные, сроки. По второму, лучшему, могли и вовсе освободить, сочтя наказание, которое офицеры уже успели перенести, достаточным. А судя по тому, что Рогачеву не удалось выяснить их дальнейшую судьбу, их освободили. В противном случае журналист сумел бы разыскать лагерное дело хотя бы на одного из них.
Между тем, в справочнике "Книга Памяти 1939-1940" (изд-во "Патриот") (http://www.patriot-izdat.ru/memory/1939-1940/) приводятся биографические данные большинства авторов коллективного письма:
- лейтенант Михаил Иванович Волохович, 1917 г. р., был в плену с 29.02.1940;
- лейтенант Кирилл Петрович Гичак, 1912 г. р., был в плену с 19.01.1940;
- капитан Александр Николаевич Смирнов, 1902 г. р., 208 сп 18 сд;
- красноармеец Алексей Михайлович Светиков, 1911 г. р., род. в с. Б. Избердей Шехманского р-на Тамбовской обл.;
- лейтенант Леонид Федорович Зубов, 1909 г. р.
"В списке осужденных не хватает семи человек. Это Василий Бородкин, Иван Игнатов, Федул Кетов, Алексей Кузнецов, Андрей Лютоев, Леонтий Фролов и Андрей Артеев. Они тоже пошли в лагеря, но без приговора. Вероятно, бюрократическая машина НКВД где-то дала сбой, и их просто забыли включить в списки осужденных. Спохватились только тогда, когда они уже отсидели почти два года. Уже шла война, поэтому ОСО при НКВД СССР 15 июня 1942 г. приняло «мудрое» решение: «за сдачу в плен белофиннам» всех осудить «на период войны»…" (там же).
Существенно неточно.
Во-первых, о перечисленных Рогачевым можно сказать, что в лагеря они прибыли без приговоров все, поскольку, по его же словам, приговоры по их делам ОСО начало выносить 13 сентября, т. е. в день, когда бывшие пленные только еще могли поступить в места заключения (этап на Норильск отправился из Южского лагеря 22 августа, далее следовали на теплоходе "Родина" от Мурманска до Дудинки, куда прибыли 14 сентября (http://2001.vernadsky.info/h1/w01005.htm); примерно одновременно должен был прибыть в Воркуту и этап, отправившийся из Южского лагеря 29 августа). А сообщения о вынесении приговоров должны были поступить в лагеря соответственно позже. Во-вторых, вызывают сильные сомнения его предположения о сбое бюрократической машины. Более состоятельным нам представляется другое объяснение. С вынесением приговоров по распоряжению Берии можно было не торопиться, поскольку бывшие пленные уже находились в лагерях. Но для вынесения приговоров имелись также и предельные сроки. Именно, минимальным сроком, который могло назначить ОСО, было 2 года, после чего возникал вопрос об основаниях для продолжения содержания в заключении, т. е. в т. ч. об освобождении.
"В конце 1941 - начале 1942 гг. началось досрочное освобождение заключенных с последующим призывом в армию и отправкой на фронт. В 1943 году дошла очередь и до бывших военнопленных. В апреле-июне 1943 г. постановлениями Президиума Верховного Совета СССР было «удовлетворено ходатайство» о направлении на фронт 12 заключенных Норильского ИТЛ: Василия Забоева, Ивана Зиновьева, Алексея Александровича Кузьбожева, Ивана Игнатова, Ивана Лыткина, Андрея Лютоева, Василия Митюнина, Александра Павлова, Деомида Семяшкина, Леонтия Фролова, Дмитрия Шурганова и Ильи Яковлева, в ноябре 1943 г. - заключенного Севпечлага Максима Пехтерина. Причем тех, кто был осужден на 5 лет, отправили на фронт «с отсрочкой приговора» (правда, тех, кто остался в живых, все же не посадили). А тех, кто был осужден в 1942 г. «до конца войны», пришлось освободить - отсрочить исполнение приговора им было невозможно" (там же).
Отсюда понятна логика принятия ОСО решения об осуждении до конца войны. 5-летний срок представлялся, по обстоятельствам дела, видимо, слишком суровым, окончания войны ожидали скорей, однако прямо нарушить распоряжение Берии дать минимум пятилетние сроки было проблематично. Поэтому прибегли к формулировке, позволившей обойти препятствие - и менее продолжительные сроки назначить, и не нарушить прямо распоряжение Берии. В итоге осужденные в 1942 г. в заключении провели всего по примерно 3 года.
"Возможно, среди фронтовиков были Алексей Кузнецов и Василий Данилов. Они были досрочно освобождены из Норильского ИТЛ в сентябре 1943 года. Есть сведения, что Алексей Кузнецов был демобилизован в феврале 1945 года. После войны он жил в Красноярском крае. О судьбе Данилова после 1943 г. сведений нет…
Иван Семенов в январе 1942 г. был переведен в Севжелдорлаг и уже 19 марта 1942 г. досрочно освобожден» (там же).
Журналист В. Копров пишет:
"Какова была дальнейшая судьба людей, «на которых нет достаточного материала для предания суду» (по донесению Л.Берии)?
Об этом рассказывается в работе учёного В.И. Ильина «Город-концлагерь: социальная стратификация гулаговской Воркуты (1930-1950-е годы) изданной в 1999 году Сыктывкарским государственным университетом.
До 29 августа 1940 года их держали в лагере в Ивановской области. Затем всех отвезли в Архангельск, а оттуда - в Воркутинский лагерь, заставив идти пешком 250 км. «почти босыми и голодными»".
"В ноябре 1941 года оперативный отдел Воркутинского лагеря сообщал, что в Воркутстрое находилось более четырёхсот бывших военнопленных, возвращённых из Финляндии, из которых 110 не имели решений по своим делам".
http://www.informc.ru/sg/online/content.php?subaction=showfull&id=1235571477&archive=&start_from=&ucat=18&
Снова путаница. На 29 июля всего было 4354 лица, «на которых нет достаточного материала для предания суду». Из них, согласно справке Соколова, до 1 сентября в Воркутинский лагерь было отправлено 1942 чел. Соколов мог не знать точного названия лагеря, кроме того, в дороге пункт назначения мог быть несколько изменен, именно, часть могла быть направлена в Воркутинский лагерь, часть в находившийся по соседству с ним Севпечжелдорлаг, далее могли совершаться другие перемещения и в конечном итоге в Воркутинском лагере к ноябрю 1941 г. действительно могло остаться только несколько более 400 бывших пленных, но для утверждения, что они были именно и только теми, «на которых нет достаточного материала для предания суду», необходимы веские основания, наличие которых у Ильина вызывает весьма серьезные сомнения.
Особенный интерес представляют для нас упомянутые самыми последними 110. По всей видимости, они были теми самыми недостающими 112, которые подлежали осуждению ОСО, но оказались по непонятным причинам недоучтенными в числе 4242 отправленных в Воркутинский и Норильский лагеря в конце августа 1940 г. Как можно логично объяснить очевидную неувязку с ними?
Соколов, по всей видимости, давал отчет об отправке из лагеря лишь непосредственно подведомственного ему контингента. Именно по тем, следствия по делам которых были закончены и обвинительные заключения на которых были уже оправлены на решение ОСО. Таковых именно насчитывалось 4242, и об их отправке в Воркутинский и Норильский лагеря он и отчитался. Сверх того оставалось еще 664 переданных УНКВД, в т. ч. 42 медика, о которых он совсем не должен был отчитываться в докладе об отправке в лагеря, поскольку, если даже 432 из них (664 - 232 расстрелянных) отправлялись в составе тех же самых эшелонов, о которых сообщал Соколов, то за их отправку должно было отчитываться совершенно другое ведомство - Ивановское УНКВД, в чье ведение они перешли раньше.
Судя по темпам ведения следствия, члены оперативно-чекистской группы, работавшей в Южском лагере, просто не успевали подготовить обвинительные заключения к срокам отправки в северные лагеря. Выше уже упоминалось, что масса обвинительных заключений со стандартными обвинениями в добровольной сдаче в плен противнику и сроками в 5 лет для отправлявшихся в Воркутинский лагерь была изготовлена всего за неделю с 20 по 26 августа. Чтобы выйти из положения, отчитаться в успешном выполнении приказа о разгрузке лагеря до 1 сентября, Соколову было достаточно формально передать из своего ведения тех, на кого обвинительные заключения еще не были готовы, в ведение оперативно-чекистской группы. Фактически так оно и происходило все время в действительности (периодически в нуждах следствия погруппно подследственные изолировались от остальных внутри лагеря), но так как притом бывшие пленные не покидали стен лагеря, оформлять передачу было практически не необходимо. А во время разгрузки соблюдение этой формальности приобрело существенно иную роль.
Оно позволяло начальнику лагеря успешно отчитаться о разгрузке и снять с себя ответственность, действительно отправив из лагеря и тех, на кого обвинительные заключения еще не были готовы - кого поэтому он не имел права отправлять, а оперативно-чекистская группа могла. Причем вопрос о пункте назначения оставался отдельным. Строго по правилам, подследственных без обвинительных заключений следовало отправлять в лагерь, тоже подведомственный УПВ, но из-за отсутствия свободных и ввиду необходимости срочно разгрузить Южский лагерь, а также то, что завершить выписку обвинительных заключений предполагалось в ближайшее время, можно было и прямо отправить в Гулаг, это представлялось небольшим нарушением порядка.
Семеро остававшихся без приговоров до 15 июня 1942 г., о которых писал Рогачев, явно входили в ту самую группу 112.
Таким образом, в действительности в Воркутинский лагерь было отправлено не 1942 чел., как указал в своем отчете Соколов, а минимум на 342 чел. больше (230 командиров, которые были переданы УНКВД, и 112 без обвинительных заключений; заметим притом, что их сумма довольно близка к числу бывших пленных, находившихся по сведениям, сообщенным Ильиным, в Воркутинском лагере в ноябре 1941 г.). Итого минимум 2284 чел., или около того количества, что было отправлено в Норильский лагерь, куда, в свою очередь, кроме 2300 было этапировано до 202 переданных УНКВД, в числе которых был Казаков (664 - 232 приговоренных к расстрелу - 230 командиров), итого до 2502 чел.
Проверяем.
2284 (отправленных в Воркуту) + 2502 (отправленных в Норильск) + 232 (приговоренных к ВМН) + 450 (освобожденных из госпиталей) = 5468 (изначальное количество). Но на самом деле на 1 сентября имелась убыль на 17 чел., т. е. общее количество было не 5468, а 5451. Убыль приходились, вероятнее всего, по преимуществу на группы осуждавшихся ОСО. Т. е. реально сумма отправленных составляла не 4786 (2284 + 2502), а 4769.
Теперь понятно, что в распоряжении Лебедевой вовсе не могло быть документа, который прямо сообщал бы о передаче УНКВД 717 бывших пленных, поскольку таковых из наличного количества набиралось максимум 664. Минимум 231 из них точно не был казнен, документально подтверждается факт вынесения 232 смертных приговоров (35% от 664 переданных в УНКВД), а подтверждение исполнения имеется лишь на 158 из них.
Согласно данным общества "Мемориал", всего в 1940 г. по 58-й статье было вынесено 1863 смертных приговора. Из этого числа 243 (13%) проходили по новым западным областям, 1620 (87%) - по остальному СССР.
Из них утверждено и приведено в исполнение 1649. Если в этом количестве распределение по западным областям и остальному СССР было тем же, то на остальной СССР приходилось 1434. И если бы были, как утверждает Лебедева, расстреляны все 717 бывших военнопленных, переданных УНКВД, то это давало бы ровно половину всех исполненных в 1940 г. смертных приговоров по 58-й статье, что очевидно невероятно. А 232 казни от 1434 составляют 16%, что представляется достаточно правдоподобным.
http://www.memo.ru/HISTORY/Polacy/tables-3.htm (табл. 17)
В заключение - слово еще раз сотрудникам "Мемориала":
"В таблице 3 (1940 г.) обращает на себя внимание наполнение графы «передано в другие органы»: получается, что в этом году из УНКВД Западной Украины и Западной Белоруссии «передали» фантастическое число арестованных - 34 328 человек. Это выглядит особенно странным, если учесть, что по всей стране всеми органами в этом году числилось «переданными» 43 565 человек. Прямого ответа на вопрос, куда и зачем передавали арестованных, мы не нашли и потому вынуждены ограничиться предположениями. Первое состоит в том, что УНКВД западных областей попросту не смогли одолеть всего объема работы по следствию, отнимавшую (сколь бы поверхностно или фальсификаторски она ни велась) несравнимо больше времени и сил, чем проведение арестов, и - с ведома Киева и Минска (а скорее всего, и Москвы) - разослали значительную часть своих арестованных для следствия и осуждения по старым областям УССР и БССР".
"по известному («катынскому») решению Политбюро от 5 марта 1940 г. расстрелу подлежали <...> 11 тысяч следственных арестованных из тюрем УНКВД Западной Украины и Западной Белоруссии. В конце 1950-х гг. тогдашний председатель КГБ А.Шелепин в специальной записке Хрущеву указал, что из этой последней категории были расстреляны 7305 человек.
Документировать «убытие» этих людей, числившихся ранее в отчетности как «вновь арестованные», статистические работники НКВД могли только в одной графе - «передано в другие органы». Возможно, перед расстрелом (который частично осуществлялся прямо в тюрьмах) их действительно «перечислили» - за той самой «спецтройкой НКВД», которая была создана для проведения одной-единственной операции - реализации Постановления Политбюро о расстреле".
http://www.memo.ru/HISTORY/Polacy/gorrog_c.htm
Вот и поди их разбери. То говорят, что передача УНКВД - не расстрел и что передача вообще бюрократическая фикция, то утверждают абсолютно противоположное - будто бы передача УНКВД могла означать только расстрел...
UPD: Резюме, говорят, надо. Ладно, если кому читать целиком лень, то вот вам резюме.
2284 (отправленных в Воркуту) + 2502 (отправленных в Норильск) + 232 (приговоренных к ВМН) + 450 (освобожденных из госпиталей) = 5468 (изначальное количество). Но на самом деле на 1 сентября имелась убыль на 17 чел., т. е. общее количество было не 5468, а 5451. Убыль приходились, вероятнее всего, по преимуществу на группы осуждавшихся ОСО. Т. е. реально сумма отправленных составляла не 4786 (2284 + 2502), а 4769.
Разберемся. К моменту непосредственного начала разгрузки Южского лагеря имелся в фактическом наличии 5451 чел. Из них 414 было уже передано в УНКВД, обвинительные материалы на 4354 подлежали передаче для оформления приговоров ОСО и 450 находившихся в госпиталях предписывалось освободить. Итого 5218. За вычетом этого количества из наличных 5451 фактически оставалось не 250, а на 17 убывших меньше, т. е. 233. В высшей степени сомнительно, чтобы Берия приказывал арестовывать в т. ч. и умерших. По всей видимости, они расходились по другим категориям, в самую первую очередь, к подлежавшим осуждению ОСО.
Не исключено, но крайне сомнительно, чтобы оперативно-следственная бригада, работавшая в Южском лагере, вынесла двум находившимся в воинских частях обвинительные заключения заочно. Постольку вероятнее всего то, что они включались в квоту 250. Но вопрос о том, удалось ли их арестовать оперативно-следственной группе, отдельный. Если нет, тогда количество арестованных по квоте могло реально достигать максимально 248 чел.
Из этого логически вытекают следующие выводы.
1. Точное выполнение директивы Берии от 29 июля могло дать максимальную сумму переданных УНКВД 664-662 чел. (414 уже переданных и 250 (соответственно, 248).
Откуда могло набраться 717 (больше на 53), непонятно, поскольку тем же распоряжением решался вопрос и по остальным категориям, т. е. добор за счет них сверх установленной квоты совершенно не предусматривался. Следовательно, 230 чел., от имени которых было написано приведенное выше письмо от 31 октября, могли быть только определенными квотой 250 чел. и никем иными.
2. Реальное общее количество отправленных в лагеря по приговорам ОСО должно было быть немного, на в пределах до 10 чел., меньше определенного в спецсообщении общего количества 4354 чел., т. е. до, соответственно, 4344 чел. А по справке Соколова, на которую опиралась в своих выводах Лебедева, отправленными оказалось значительно меньше - всего 4242 чел., т. е. на 102 чел. меньше по сравнению даже и с меньшей цифрой 4344.
3. Приговоренных к расстрелу имелось на 29 июля всего 232, из них 74 еще не расстрелянных, которых казнили почти наверняка поздней. Прямо противоположным образом обстояло дело с остальными 194 из числа 414 переданных в УНКВД до 29 июля. Поскольку к 23 мая оперативно-чекистская группа из 411 отфильтрованных выявила всего 233 серьезных преступника, а число смертных приговоров оказалось на 1 меньше, мы можем предполагаться, что обвинение в отношении одного не подтвердилось или ВК ВС сочла возможным не выносить ему смертный приговор. Или тот человек не дожил до вынесения приговора, из-зи чего приговор не был вынесен.
Поскольку остававшиеся 194 обвинялись в значительно менее тяжких преступлениях по сравнению с теми, кого осудили к смертной казни, имеются веские основания утверждать, что смертные приговоры им вынесены не были. А привлеченным по дополнительной квоте и тем более.
На каком более конкретном основании командиров транспортировали в Воркутинский лагерь? Какой юридический статус они имели во время транспортировки и нахождения в Воркутинском лагере в период до определения полномочными инстанциями их дальнейшей участи?
По статусу, факту и логике ситуации Южский лагерь представлял собой проверочно-фильтрационный лагерь (ПФЛ), входивший в систему УПВ. После распоряжения об его разгрузке часть контингента - еще не обеспеченных обвинительными заключениями - требовалось перевести из него для временного содержания в другое пенитенциарное заведение в статусе военнослужащих, следственная проверка по делам которых еще не была завершена. В точном соответствии со всеми существовавшими требованиями командиров подлежало переместить в другое заведение УПВ, но в данном случае предпочли отступиться от правил, поскольку решение дальнейшей участи офицеров в Воркутинском лагере ожидалось в скорейшем будущем - в худшем случае большие лагерные сроки или - в лучшем - освобождение.
Таким образом, выясняется, что из 717 переданных, по утверждению Лебедевой, УНКВД из наличного количества без осуществления каких-то дополнительных мер (в частности, перевода из квот осужденных и подлежавших осуждению ОСО, а также освобождению) могло быть набрано не более 664 (или даже 662), в числе которых имелось примерно 232 (в т. ч. 158 - несомненно) расстрелянных и примерно 432 (из них 230 - несомненно) не казненных.
Итого 388 (230 + 158) чел., с которыми стало все ясно.
Под вопросом остались дальнейшие судьбы всего 329 из 717 (717 - 388), в т. ч. 276 из 664 и 53 из остальных (717 - 664).
Сначала попробуем разобраться с 276.
Журналист из Республики Коми Михаил Рогачев пишет:
«В списках репрессированных, опубликованных в мартирологе «Покаяние», можно найти фамилии 37 красноармейцев, призванных из Коми АССР и оказавшихся в плену во время Зимней войны…
Среди «изобличенных в активной предательской работе в плену», чьи дела на момент составления справки (от 29 июля. - В. С.) еще не были рассмотрены, оказались и коми красноармейцы Степан Казаков и Григорий Лодыгин…
9 августа 1940 г. Г. Казакова арестовали в Южском лагере и отправили в Ивановскую тюрьму. 15 ноября 1940 г. военный трибунал Московского военного округа приговорил его к 10 годам лишения свободы.
«Преступление» Казакова квалифицировали по п. 4 ст. 58».
«А Григорий Лодыгин был обвинен в «измене Родине». 28 октября 1940 г. ОСО при НКВД СССР осудило его «за изменническое поведение в плену» на 8 лет лишения свободы».
http://www.gazeta-respublika.ru/article.php/555
Рогачев разобрался с категориями явно неудовлетворительно. Обвинительные заключения на «изобличенных в активной предательской работе в плену» предписывалось передавать прокурору Московского военного округа.
Постольку Казаков, несомненно, был в числе 717 якобы поголовно расстрелянных НКВД, а Лодыгин должен был входить в число 4354 бывших пленных, обвинительные заключения на которых спецсообщением от 29 июля предписывалось передавать в ОСО.
Случай Казакова убедительно опровергает утверждения о том, будто бы все переданные УНКВД были расстреляны. Как видим, по крайней мере один из них не был расстрелян точно. Можно, конечно, пытаться причислять этот случай к тем исключениям, что лишь подтверждают общие правила, но продолжим разбираться дальше.
«Остальные 35 коми солдат попали в число тех, «на которых нет достаточного материала для предания суду, подозрительных по обстоятельствам пленения и поведения в плену».
Руководствуясь указанием из Москвы, следователи стали печатать обвинительные заключения. Работа была проделана титаническая - все заключения напечатаны за 6 дней, с 20 по 26 августа. Впрочем, работа эта была чисто технической. Все обвинительные заключения совершенно одинаковые!
Лагерная судьба коми солдат сложилась по-разному. Из 35 человек 27 попали в Норильский ИТЛ на строительство медно-никелевого комбината.
Остальные 12 (В. Бородкин, В. Вавилин, П. Забоев, А. Ивашев, М. Королев, К. Кырнышев, А. Лобанов, А. Макаров, А. Обрезков, М. Пехтерин, И. Семенов, С. Сердитов) остались на родине - на начало октября 1940 г. они числились в Северо-Печорском железнодорожном ИТЛ.
Однако возможно, что вначале их доставили в Воркуту, а уж затем перевели в подразделения относительно нового (создан в мае 1940 г.) Севпечжелдорлага, в основном создававшегося как раз на базе Воркутинского ИТЛ. На момент окончания срока некоторые из них уже числились за Воркутинским ИТЛ».
«В период с 13 сентября по 4 октября 1940 г. Особое совещание (ОСО) при НКВД СССР рассмотрело дела военнопленных и вынесло решение: всем по 5 лет лишения свободы. Различались только формулировки обвинения, соответствующие резолюциям на обвинительном заключении: 20 красноармейцев из Коми АССР получили свой срок «за сдачу в плен белофиннам без оказания сопротивления», 8 - «за нарушение воинской присяги».
Еще до составления обвинительного заключения и вынесения приговора всех бывших военнопленных отправили в лагеря, разумеется, не как осужденных, а как следственных. И уже прибыв «в места не столь отдаленные», они узнали, что арестованы и осуждены" (там же).
Обратим внимание на размеры сроков 5 и 8 лет. Дело в том, что максимальный срок, который могло назначить ОСО, был 8 лет, а военный суд мог назначить более суровую меру вплоть до смертной казни, хотя в отдельных конкретных случаях приговор мог оказаться и значительно мягче - вплоть до полного оправдания.
Казаков и Лодыгин не значатся в приведенном Рогачевым поименном списке попавших в Воркутинский лагерь. Значит, их отправили в Норильский, из чего, в свою очередь, следует, что общее количество нерасстрелянных по квоте 250 составляло не менее 231 и что их отправили в два лагеря - Воркутинский (230) и Норильский (1).
Внесем еще одну поправку в итог: 389 (231 + 158) чел., с которыми ясно, и 328 из 717 (717 - 389), в т. ч. 275 из 664 и 53 из остальных (717 - 664).
О дальнейшей судьбе 230, от имени которых было написано коллективное письмо Сталину, Рогачев сообщает:
"Письмо, скорее всего, до адресата не дошло (в бумагах политотдела Воркутинского ИТЛ сохранилась его копия) и последствий для авторов не имело. Но вполне вероятно, что "от греха подальше" командиров развезли по разным лагерям и лагпунктам". На самом деле гораздо вероятнее прямо противоположное. То, что в бумагах политотдела отложился не оригинал, а копия, свидетельствует о том, что письмо было в самом деле отправлено, причем не без содействия сотрудников политотдела. Ведь случай, действительно, был нетривиальный: в лагерь были отправлены и содержались в нем уже более месяца люди даже без обвинительных заключений на совершенно неизвестных, неопределенных основаниях. Это являлось очевидным нарушением действовавшего порядка. В том же положении пребывали и рядовые коми, которые могли не поднимать вопросов, возможно, чувствуя за собой реальную вину или даже просто не понимая того, что с ними произошло. Ведь они в подавляющем большинстве были из самых глухих мест, неграмотными, русским языком, возможно, еле-еле владели. Поэтому даже и не пытались протестовать, добиваться определения собственной дальнейшей судьбы.
А с петицией офицеров лагерная администрация была просто обязана считаться, и потому ответ на заявление (которое обязательно должно было дойти до правомочной инстанции) должен был быть составлен и доставлен по всей форме. Возможных вариантов при этом имелось два. По первому, худшему, командирам определили какие-то, явно минимально возможные, сроки. По второму, лучшему, могли и вовсе освободить, сочтя наказание, которое офицеры уже успели перенести, достаточным. А судя по тому, что Рогачеву не удалось выяснить их дальнейшую судьбу, их освободили. В противном случае журналист сумел бы разыскать лагерное дело хотя бы на одного из них.
Между тем, в справочнике "Книга Памяти 1939-1940" (изд-во "Патриот") (http://www.patriot-izdat.ru/memory/1939-1940/) приводятся биографические данные большинства авторов коллективного письма:
- лейтенант Михаил Иванович Волохович, 1917 г. р., был в плену с 29.02.1940;
- лейтенант Кирилл Петрович Гичак, 1912 г. р., был в плену с 19.01.1940;
- капитан Александр Николаевич Смирнов, 1902 г. р., 208 сп 18 сд;
- красноармеец Алексей Михайлович Светиков, 1911 г. р., род. в с. Б. Избердей Шехманского р-на Тамбовской обл.;
- лейтенант Леонид Федорович Зубов, 1909 г. р.
"В списке осужденных не хватает семи человек. Это Василий Бородкин, Иван Игнатов, Федул Кетов, Алексей Кузнецов, Андрей Лютоев, Леонтий Фролов и Андрей Артеев. Они тоже пошли в лагеря, но без приговора. Вероятно, бюрократическая машина НКВД где-то дала сбой, и их просто забыли включить в списки осужденных. Спохватились только тогда, когда они уже отсидели почти два года. Уже шла война, поэтому ОСО при НКВД СССР 15 июня 1942 г. приняло «мудрое» решение: «за сдачу в плен белофиннам» всех осудить «на период войны»…" (там же).
Существенно неточно.
Во-первых, о перечисленных Рогачевым можно сказать, что в лагеря они прибыли без приговоров все, поскольку, по его же словам, приговоры по их делам ОСО начало выносить 13 сентября, т. е. в день, когда бывшие пленные только еще могли поступить в места заключения (этап на Норильск отправился из Южского лагеря 22 августа, далее следовали на теплоходе "Родина" от Мурманска до Дудинки, куда прибыли 14 сентября (http://2001.vernadsky.info/h1/w01005.htm); примерно одновременно должен был прибыть в Воркуту и этап, отправившийся из Южского лагеря 29 августа). А сообщения о вынесении приговоров должны были поступить в лагеря соответственно позже. Во-вторых, вызывают сильные сомнения его предположения о сбое бюрократической машины. Более состоятельным нам представляется другое объяснение. С вынесением приговоров по распоряжению Берии можно было не торопиться, поскольку бывшие пленные уже находились в лагерях. Но для вынесения приговоров имелись также и предельные сроки. Именно, минимальным сроком, который могло назначить ОСО, было 2 года, после чего возникал вопрос об основаниях для продолжения содержания в заключении, т. е. в т. ч. об освобождении.
"В конце 1941 - начале 1942 гг. началось досрочное освобождение заключенных с последующим призывом в армию и отправкой на фронт. В 1943 году дошла очередь и до бывших военнопленных. В апреле-июне 1943 г. постановлениями Президиума Верховного Совета СССР было «удовлетворено ходатайство» о направлении на фронт 12 заключенных Норильского ИТЛ: Василия Забоева, Ивана Зиновьева, Алексея Александровича Кузьбожева, Ивана Игнатова, Ивана Лыткина, Андрея Лютоева, Василия Митюнина, Александра Павлова, Деомида Семяшкина, Леонтия Фролова, Дмитрия Шурганова и Ильи Яковлева, в ноябре 1943 г. - заключенного Севпечлага Максима Пехтерина. Причем тех, кто был осужден на 5 лет, отправили на фронт «с отсрочкой приговора» (правда, тех, кто остался в живых, все же не посадили). А тех, кто был осужден в 1942 г. «до конца войны», пришлось освободить - отсрочить исполнение приговора им было невозможно" (там же).
Отсюда понятна логика принятия ОСО решения об осуждении до конца войны. 5-летний срок представлялся, по обстоятельствам дела, видимо, слишком суровым, окончания войны ожидали скорей, однако прямо нарушить распоряжение Берии дать минимум пятилетние сроки было проблематично. Поэтому прибегли к формулировке, позволившей обойти препятствие - и менее продолжительные сроки назначить, и не нарушить прямо распоряжение Берии. В итоге осужденные в 1942 г. в заключении провели всего по примерно 3 года.
"Возможно, среди фронтовиков были Алексей Кузнецов и Василий Данилов. Они были досрочно освобождены из Норильского ИТЛ в сентябре 1943 года. Есть сведения, что Алексей Кузнецов был демобилизован в феврале 1945 года. После войны он жил в Красноярском крае. О судьбе Данилова после 1943 г. сведений нет…
Иван Семенов в январе 1942 г. был переведен в Севжелдорлаг и уже 19 марта 1942 г. досрочно освобожден» (там же).
Журналист В. Копров пишет:
"Какова была дальнейшая судьба людей, «на которых нет достаточного материала для предания суду» (по донесению Л.Берии)?
Об этом рассказывается в работе учёного В.И. Ильина «Город-концлагерь: социальная стратификация гулаговской Воркуты (1930-1950-е годы) изданной в 1999 году Сыктывкарским государственным университетом.
До 29 августа 1940 года их держали в лагере в Ивановской области. Затем всех отвезли в Архангельск, а оттуда - в Воркутинский лагерь, заставив идти пешком 250 км. «почти босыми и голодными»".
"В ноябре 1941 года оперативный отдел Воркутинского лагеря сообщал, что в Воркутстрое находилось более четырёхсот бывших военнопленных, возвращённых из Финляндии, из которых 110 не имели решений по своим делам".
http://www.informc.ru/sg/online/content.php?subaction=showfull&id=1235571477&archive=&start_from=&ucat=18&
Снова путаница. На 29 июля всего было 4354 лица, «на которых нет достаточного материала для предания суду». Из них, согласно справке Соколова, до 1 сентября в Воркутинский лагерь было отправлено 1942 чел. Соколов мог не знать точного названия лагеря, кроме того, в дороге пункт назначения мог быть несколько изменен, именно, часть могла быть направлена в Воркутинский лагерь, часть в находившийся по соседству с ним Севпечжелдорлаг, далее могли совершаться другие перемещения и в конечном итоге в Воркутинском лагере к ноябрю 1941 г. действительно могло остаться только несколько более 400 бывших пленных, но для утверждения, что они были именно и только теми, «на которых нет достаточного материала для предания суду», необходимы веские основания, наличие которых у Ильина вызывает весьма серьезные сомнения.
Особенный интерес представляют для нас упомянутые самыми последними 110. По всей видимости, они были теми самыми недостающими 112, которые подлежали осуждению ОСО, но оказались по непонятным причинам недоучтенными в числе 4242 отправленных в Воркутинский и Норильский лагеря в конце августа 1940 г. Как можно логично объяснить очевидную неувязку с ними?
Соколов, по всей видимости, давал отчет об отправке из лагеря лишь непосредственно подведомственного ему контингента. Именно по тем, следствия по делам которых были закончены и обвинительные заключения на которых были уже оправлены на решение ОСО. Таковых именно насчитывалось 4242, и об их отправке в Воркутинский и Норильский лагеря он и отчитался. Сверх того оставалось еще 664 переданных УНКВД, в т. ч. 42 медика, о которых он совсем не должен был отчитываться в докладе об отправке в лагеря, поскольку, если даже 432 из них (664 - 232 расстрелянных) отправлялись в составе тех же самых эшелонов, о которых сообщал Соколов, то за их отправку должно было отчитываться совершенно другое ведомство - Ивановское УНКВД, в чье ведение они перешли раньше.
Судя по темпам ведения следствия, члены оперативно-чекистской группы, работавшей в Южском лагере, просто не успевали подготовить обвинительные заключения к срокам отправки в северные лагеря. Выше уже упоминалось, что масса обвинительных заключений со стандартными обвинениями в добровольной сдаче в плен противнику и сроками в 5 лет для отправлявшихся в Воркутинский лагерь была изготовлена всего за неделю с 20 по 26 августа. Чтобы выйти из положения, отчитаться в успешном выполнении приказа о разгрузке лагеря до 1 сентября, Соколову было достаточно формально передать из своего ведения тех, на кого обвинительные заключения еще не были готовы, в ведение оперативно-чекистской группы. Фактически так оно и происходило все время в действительности (периодически в нуждах следствия погруппно подследственные изолировались от остальных внутри лагеря), но так как притом бывшие пленные не покидали стен лагеря, оформлять передачу было практически не необходимо. А во время разгрузки соблюдение этой формальности приобрело существенно иную роль.
Оно позволяло начальнику лагеря успешно отчитаться о разгрузке и снять с себя ответственность, действительно отправив из лагеря и тех, на кого обвинительные заключения еще не были готовы - кого поэтому он не имел права отправлять, а оперативно-чекистская группа могла. Причем вопрос о пункте назначения оставался отдельным. Строго по правилам, подследственных без обвинительных заключений следовало отправлять в лагерь, тоже подведомственный УПВ, но из-за отсутствия свободных и ввиду необходимости срочно разгрузить Южский лагерь, а также то, что завершить выписку обвинительных заключений предполагалось в ближайшее время, можно было и прямо отправить в Гулаг, это представлялось небольшим нарушением порядка.
Семеро остававшихся без приговоров до 15 июня 1942 г., о которых писал Рогачев, явно входили в ту самую группу 112.
Таким образом, в действительности в Воркутинский лагерь было отправлено не 1942 чел., как указал в своем отчете Соколов, а минимум на 342 чел. больше (230 командиров, которые были переданы УНКВД, и 112 без обвинительных заключений; заметим притом, что их сумма довольно близка к числу бывших пленных, находившихся по сведениям, сообщенным Ильиным, в Воркутинском лагере в ноябре 1941 г.). Итого минимум 2284 чел., или около того количества, что было отправлено в Норильский лагерь, куда, в свою очередь, кроме 2300 было этапировано до 202 переданных УНКВД, в числе которых был Казаков (664 - 232 приговоренных к расстрелу - 230 командиров), итого до 2502 чел.
Проверяем.
2284 (отправленных в Воркуту) + 2502 (отправленных в Норильск) + 232 (приговоренных к ВМН) + 450 (освобожденных из госпиталей) = 5468 (изначальное количество). Но на самом деле на 1 сентября имелась убыль на 17 чел., т. е. общее количество было не 5468, а 5451. Убыль приходились, вероятнее всего, по преимуществу на группы осуждавшихся ОСО. Т. е. реально сумма отправленных составляла не 4786 (2284 + 2502), а 4769.
Теперь понятно, что в распоряжении Лебедевой вовсе не могло быть документа, который прямо сообщал бы о передаче УНКВД 717 бывших пленных, поскольку таковых из наличного количества набиралось максимум 664. Минимум 231 из них точно не был казнен, документально подтверждается факт вынесения 232 смертных приговоров (35% от 664 переданных в УНКВД), а подтверждение исполнения имеется лишь на 158 из них.
Согласно данным общества "Мемориал", всего в 1940 г. по 58-й статье было вынесено 1863 смертных приговора. Из этого числа 243 (13%) проходили по новым западным областям, 1620 (87%) - по остальному СССР.
Из них утверждено и приведено в исполнение 1649. Если в этом количестве распределение по западным областям и остальному СССР было тем же, то на остальной СССР приходилось 1434. И если бы были, как утверждает Лебедева, расстреляны все 717 бывших военнопленных, переданных УНКВД, то это давало бы ровно половину всех исполненных в 1940 г. смертных приговоров по 58-й статье, что очевидно невероятно. А 232 казни от 1434 составляют 16%, что представляется достаточно правдоподобным.
http://www.memo.ru/HISTORY/Polacy/tables-3.htm (табл. 17)
В заключение - слово еще раз сотрудникам "Мемориала":
"В таблице 3 (1940 г.) обращает на себя внимание наполнение графы «передано в другие органы»: получается, что в этом году из УНКВД Западной Украины и Западной Белоруссии «передали» фантастическое число арестованных - 34 328 человек. Это выглядит особенно странным, если учесть, что по всей стране всеми органами в этом году числилось «переданными» 43 565 человек. Прямого ответа на вопрос, куда и зачем передавали арестованных, мы не нашли и потому вынуждены ограничиться предположениями. Первое состоит в том, что УНКВД западных областей попросту не смогли одолеть всего объема работы по следствию, отнимавшую (сколь бы поверхностно или фальсификаторски она ни велась) несравнимо больше времени и сил, чем проведение арестов, и - с ведома Киева и Минска (а скорее всего, и Москвы) - разослали значительную часть своих арестованных для следствия и осуждения по старым областям УССР и БССР".
"по известному («катынскому») решению Политбюро от 5 марта 1940 г. расстрелу подлежали <...> 11 тысяч следственных арестованных из тюрем УНКВД Западной Украины и Западной Белоруссии. В конце 1950-х гг. тогдашний председатель КГБ А.Шелепин в специальной записке Хрущеву указал, что из этой последней категории были расстреляны 7305 человек.
Документировать «убытие» этих людей, числившихся ранее в отчетности как «вновь арестованные», статистические работники НКВД могли только в одной графе - «передано в другие органы». Возможно, перед расстрелом (который частично осуществлялся прямо в тюрьмах) их действительно «перечислили» - за той самой «спецтройкой НКВД», которая была создана для проведения одной-единственной операции - реализации Постановления Политбюро о расстреле".
http://www.memo.ru/HISTORY/Polacy/gorrog_c.htm
Вот и поди их разбери. То говорят, что передача УНКВД - не расстрел и что передача вообще бюрократическая фикция, то утверждают абсолютно противоположное - будто бы передача УНКВД могла означать только расстрел...
UPD: Резюме, говорят, надо. Ладно, если кому читать целиком лень, то вот вам резюме.
2284 (отправленных в Воркуту) + 2502 (отправленных в Норильск) + 232 (приговоренных к ВМН) + 450 (освобожденных из госпиталей) = 5468 (изначальное количество). Но на самом деле на 1 сентября имелась убыль на 17 чел., т. е. общее количество было не 5468, а 5451. Убыль приходились, вероятнее всего, по преимуществу на группы осуждавшихся ОСО. Т. е. реально сумма отправленных составляла не 4786 (2284 + 2502), а 4769.