Велесовы внуки
Хотел бы предложить уважаемому сообществу несколько постов, посвящённых язычеству древних славян, а, если быть точнее, - интерпретации фигурок из Велестино.
В моём распоряжении имеются несколько работ, в которых есть различные изображения фигурок, найденных в Велестино, и хранящихся сейчас в Принстоне (США). Не известно насколько достоверными являются фигурки, однако такой серьёзный археолог как В.В.Седов помещает часть изображений в своей монографии по славянскому этногенезу со ссылками на другие работы: «Специально изучавший велестинскую коллекцию Й.Вернер датировал ее VII в. и отнес к единому культурному стилю, который объединяет эти находки с антскими пальчатыми фибулами и известными мартыновскими изображениями. Исследователь полагал, что фигурки имели культовое назначение, что впоследствии попытался обосновать Н.Чаусидис». Вот ссылки Седова:
1.Werner J. Slawische Bugelfibein des 7. Jahrhunderts // Reinecke Festschrift. Mainz, 1950. S. 150-172; Idem. Neues zur Frage der slawischen Bugelfibein aus stidosteuropaischen Landern // Germania. Anzeiger des Romisch-Germanischen Kommission. Bd. 38. 1960. S. 114-120
2.Chausidis N. The Magic and Aesthetic Functions of Mythical Images in the South Slav Traditional Culture // The Magical and Aesthetic in the Folklore of Balkan Slavs. Belgrade, 1994. P. 5-20.
Скан из книги В.В. Седова - http://u.foto.radikal.ru/0703/31/030e6993ae58.jpg
Изображение фигурок хорошего качества имеется в статье Н. Чаусидиса - Causidis Nikos. Poganska religija Slavena u svjetlu ranosrednjovjekovnih materijalnih nalaza s podrucja Balkana// Histria Antiqua, 13/2005. - с. 437-456
Н. Чаусидис упорно отождествляет основную фигуру из велестинских находок с богом неба, под которым он чаще всего понимает Сварога. Но я предлагаю пойти немного другим путём и вернуться к главной фигурке позже. Я предлагаю сообществу пойти по дороге интерпретации фигурок: от более известного - к менее известному. Для начала хочу предложить рассмотреть две фигурки, на которых угадываются гусли.
Первая фигурка - это сидящая женщина, которая в левой руке держит гусли с изображением птицы, а в правой - ребёнка (я привожу и фотографию у Чаусидиса и прорисовку у Седова). Вторая фигурка - лежащее животное с гривой, которое в передних лапах держит похожие гусли.
Вторая фигурка отлита очень грубо, поэтому интерпретировать её очень сложно. Один из интерпретаторов, Д.М. Дудко, считает, что на фигурке изображена «длинноволосая женщина со змеей и гуслями».
С этим трудно согласиться, хотя волосы, действительно похожи на женские, как на женских головах из белокаменных рельефов древнерусских соборов. Однако, на фигурке отчётливо видна «борода» из таких же волос, что никак не может быть признаком женщины. Скорее, перед нами грива льва, о чём говорит и кошачья морда, на которой мы видим глаза и нос. В пользу того, что перед нами лев, говорит и единственная видная нам задняя правая лапа. Она поджата под туловище и непропорционально выдаётся вперёд, завершаясь подобием пальцев без когтей. Хвоста льва не видно - он может быть поджат как на изображениях львов в белокаменной древнерусской резьбе. Передняя правая лапа также угадывается, но не имеет завершения - возможен дефект при отливке, из-за которого мы не видим и нижнюю часть гуслей. Выступающий округлый ободок нижней части гусель при фантазии можно принять за «змею» в лапах льва, из которой крылом прорастают гусли. Однако орлиная «голова» этой «крылатой змеи» - это уже натяжка. Голову орла-змея скорее можно понять как левую переднюю лапу, в которой лев держит инструмент, а «змею» списать на дефект и неровности, которые обнаруживаются при сравнении изображений гуслей на двух фигурках.
То, что перед нами лев с гуслями, не должно смущать. В коллекции есть ещё фигурка льва Лев - это один из фольклорных персонажей в русских сказках, это одно из популярнейших изображений античного мира, распространённое далеко за пределами мест обитания животного. Что означает эта фигурка льва понять сложно, если не брать во внимание первую фигурку с гуслями, которая более информативна.
Мы видим на ней женщину. Дудко называет её «обнажённой плясуньей с украшениями». Её обнажённость можно подтвердить знаками грудных сосков, характерных, например, для обозначения пола богинь Збручского идола, а также изображением бёдер и ног. Но принять ли мелкий пунктир на шее женщины за бусы или другое украшение? Возможно это обозначение свечения или «шлемоподобный головной убор», как на мартыновских фигурках? Не исключено также, что пунктир просто отделяет голову, как на скифских и более поздних каменных идолах Восточной Европы. Голова женщины вполне вписывается в «иконографию» именно скифских каменных изваяний, правда, они всегда изображают мужчин. Линия, отделяющая головки ящеров и голову мужчины, имеется также на пальчатых «антских» фибулах, которые являются наиболее аутентичными по иконографии фигуркам из Велестино.
Нельзя согласиться с тем, что женщина «пляшет» или вообще стоит. Я бы не рискнул плясать вприсядку с младенцем и гуслями в руках. Явно видно, что и женщина и младенец сидят. Причём младенец сидит на правой ноге («на коленях») женщины. Гусли опираются на левую ногу женщины, то есть находятся в игровой позиции, характерной для гусель с игровым окном. Игровое окно не показано, зато чётко видны 7 или 8 струн в зависимости от того, что за них принимать - бороздки или выпуклости - и считать ли крайние линии. В прориси у Седова струн семь. Такое же количество струн видно и на гуслях льва, поэтому примем вариант их семиструнности, хотя арабский автор Ибн Русте (н. X века) упоминает у славян восьмиструнные инструменты.
На гуслях женщины изображена птица. Крылья, лапки, расположение глаза и клюв выдают в нём соловья. Однако у соловья имеется ещё и длинный хвост, который на фигурке отсутствует. Это можно списать на особенности антского звериного стиля, для которого характерны короткие и задранные хвосты.
Сложнее всего описать младенца. При ближайшем рассмотрении мы видим у него когтистые лапы - одну заднюю, согнутую как ноги у сидящего человека, и одну переднюю, которая тянется к левой груди женщины. Задняя лапа изогнута 4 раза, что можно объяснить тем, что автор развернул её к нам пяткой, которая прикрывает лоно женщины (у Седова пятка не обозначена, а эта часть показана как ступня). Когти на передней лапе больше напоминают пальцы, но расположены веером и удлиненны. Пальцев-когтей на лапах четыре или три. Четырёхпалость характерна для велестинских фигурок. Голова младенца также имеет зооморфные черты: большие круглые глаза, суженные челюсти и гребешок посередине головы.
Непропорционально крупные глаза характерны для головок ящеров на антских пальчатых фибулах. Если глаза можно интерпретировать через выпуклые глаза ящериц, то гребень на голове объяснить трудно.
Можно высказать два предположения. Первое. Возможно, что особенности головы младенца связаны с тем, что показан голый череп с большими глазницами и острым гребнем на стыке костей. По находкам черепов славяне восстанавливали облик мифического животного. Мне лично некоторые антские фибулы напоминают черепа, по центру которых идёт гребень.
Второе предположение связано с тем, что наличие хохолка на голове, остроконечность головы - это признак чёрта в средневековом русском фольклоре. Возможно, эта этот признак восходит к каким-то языческим поверьям.
Но наиболее вероятно, что на велестинской фигурке показан младенец с чертами ящера. Такая полиморфность характерна и для других фигурок из Велестино.
После прочтения изображений, необходимо определиться с сюжетной линией, к которой они привязаны.
Необходимо начать с гуслей. Существуют специальные работы, посвящённые гуслям Древней Руси, но ни в одной из них авторы не заходят ранее XI века, от которого дошли письменные источники и археологические находки. При этом утверждается, что слово гусли известно и западным и восточным славянам, значит, появление их восходит к более раннему времени, чем XI век. В доказательство приводят отрывки о событиях VI века, в которых упоминаются музыкальные традиции славян. Наиболее явным упоминанием является история Феофилакта Симокатты, византийского автора конца VI века:
«На следующий день телохранителями императора были захвачены три человека, родом славяне, не имевшие при себе ничего железного и никакого оружия: единственной их ношей были кифары, и ничего другого они не несли… Они отвечали, что по племени они славяне и живут у оконечности Западного океана; что хаган (аварский каган - прим.) отправил послов вплоть до тамошних [племен], чтобы собрать воинские силы, и прельщал старейшин богатыми дарами. Но те, приняв дары, отказали ему в союзе, уверяя, что препятствием для них служит длительность пути, и послали к хагану их, захваченных [императором], с извинениями: ведь дорога занимает пятнадцать месяцев… А кифары они, мол, несут потому, что не обучены носить на теле оружие: ведь их страна не знает железа, что делает их жизнь мирной и невозмутимой…».
Я привёл отрывок целиком, так как он нам ещё неоднократно понадобится. Сейчас же мы должны обратить внимание на то, что упомянуты именно кифары, инструмент, который имеет 7 струн и игровое окно, как и гусли из Велестино. В данном случае археология (велестинские изображения) полностью совпадает с письменными источниками, тогда как русские гусли были пятиструнными и это не позволяло отождествить их с кифарами Симокатты. Славянские крыловидные гусли в отличие от шлемовидных гуслей и от кифар не были симметричны. Крыловидные гусли держали как кифару, а шлемовидные - на коленях.
К сожалению древнерусская языческая иконография показывает только коленное расположение гуслей, даже если речь идёт о крыловидной их разновидности, но царь Давид на рельефах соборов держит струнный инструмент (иногда с пятью струнами) в левой руке вертикально. На этих изображениях во всех случаях Давид окружён львами и хищными птицами, иногда грифонами, попирающими волков, и лошадьми.
Очень интересно сравнить изображения из Велестино с новгородскими гуслями XII века. Они имеют схожую форму, близкое число струн (шесть), на них имеются изображения, схожие с теми, что мы рассматриваем. Во-первых, на них нарисован лев, лежащий или прыгающий, с «пророщенным» хвостом, как на белокаменной резьбе соборов. Во-вторых, мы видим птицу, которая в общих чертах схожа с «соловьём» гусель из Велестино, но имеет пышный хвост и уши. Далее мы видим несколько головок драконов, которые кусают свой хвост. Таким образом, птица, лев и ящер (дракон) вновь оказываются связаны с гуслями. Кроме того, наблюдатели видят в форме игрового окна ещё одно животное - хищную птицу с большими глазами и загнутым вниз клювом (орёл?). Такие птицы характерны для иконографии антских фибул («павлины» и «орлы»), а одна из них, «утка» с загнутым клювом, есть среди фигурок Велестино. Б.А.Рыбаков ещё разглядел на новгородских гуслях голову лошади, которая склоняется вниз, но мне не кажется это очевидным, хотя на некоторых антских фибулах имеются пары таких голов, в которых при желании можно различить головы драконов, птиц и лошадей.
Таким образом, мы имеем прямые сюжетные аналогии между язычеством южных славян, переселившихся на территорию Византии, и язычеством Древней Руси, поэтому для выявления сюжетного содержания фигурок из Велестино можно привлечь древнерусские источники и русский былинный фольклор, имеющий непосредственное отношение к гуслярам, наследникам тех, о ком писал Симокатта.
Первые аналогии очень просты. Нам известны по имени два древнерусских гусляра - Боян и Ходына. Оба имени нас отправляют к сообщению Симокатты. Его гусляры прибыли на переговоры с аварским ханом из далёкой земли. Выбор для миссии гусляров может объяснятся их образом жизни. Как видим, это три человека, своего рода творческая артель, они носят свои инструменты с собой. Это, по русской социально классификации, изгои, которые не привязаны к конкретной общине и живут перемещаясь с места на место, как и воины того времени. Имя Ходына имеет вполне прозрачную этимологию и указывает именно на такой перехожий образ жизни в составе творческого дуэта с Бояном, пожившим и в Киеве, и в Чернигове и далёкой Тмутаракаии. Имя Боян очень часто возводят к тюркскому имени, указывая, что в VI веке схожее имя Баян носил аварский каган, разгромивший антов в 560-е года. Гусляры Симокатты связаны с аварами, также как и гусляры из Велестино, с чьих гуслей сделано изображение фигурок. Они могли петь об аварах, которых изображает как минимум одна фигурка из изучаемого набора.
В «Слове о полку Игореве», которое написал ученик Бояна, нет рассказов об аварах (обрах), но названы шлемы аварские, а князь назван каганом. Именно такой аварский шлем изображен на всаднике с саблей из Велестино.
Обратимся к «Слову о полку Игореве», в котором гусли названы «мысленным древом», растекаясь по которому Боян вспоминал «старое время» и «первых времён усобицы». Боян называется вещим, что сближает его с языческими волхвами. Лишь два человека помимо Бояна назывались вещими - Всеслав Полоцкий, родившийся от волхования, и князь Олег, о котором византийские хроники говорят как об оракуле, а русская летопись рассказывает о его смерти, предсказанной волхвами. В обоих случаях имеется предсказание о смерти. Волхвы предсказывают смерть Олегу, а Боян «суд божий» - Всеславу.
Феодосий Печёрский, современник Бояна, гневно осуждал князя Святослава за музыкальные развлечения как языческие действа. Святослав в «Слове» назван среди слушателей Бояна. В связи с этим мы можем связать велестинские фигурки богов и изображения на них гусель. Гусляры были тесно связаны с языческой культурой, а «мысленное древо» гусель было неким аналогом германских «рун» (первоначальное значение слова - «тайна»). Фигурки из Велестино и рисунки на новгородских гуслях - это символический аналог рун, которые рассказывают о тайных сюжетах.
Что это за сюжеты? Зооморфные сюжеты пронизывают всё «Слово о полку Игореве». Непосредственно Бояна касаются сюжеты его «растечения по мысленному древу». Боян, как и Всеслав, наделяется автором «Слова» способностью обортничества, которое, впрочем, характерно и для других персонажей поэмы. Боян способен обращаться «серым волком» и «шизым орлом», его пальцы уподобляются десяти соколам, а струны гусель -лебедям. Волком, который обозначает память, он «рыщет» по земле, «по тропе Трояна», орлом, который обозначает ум, он поднимается под облака.
Дважды Боян назван соловьём, который скачет по дереву. Эта ипостась, как мне кажется, наиболее точно обозначает самого Бояна как гусляра. Думаю, что не случайно на гуслях рисовали птицу-соловья, а на самых древних из найденных гусель XI века имеется даже надпись «Славиша», что недвусмысленно обозначает либо сами гусли, либо их владельца. В «Слове» сказано, что струны гусель «князьям славу рокотаху». Обычным для военной среды XI века был обычай прославления князя его дружиной. Про Всеслава Полоцкого сказано, что когда его киевляне («дружина») избрали князем, его «прославиша средь двора княжа». Не малую роль в этом славлении, видимо, играли и гусляры.
С одним животным всё ясно. Соловей - символизирует гусли и обряд прославления, а также мастерство сказителя, которое выражается в умении «свивать две полы времени», то есть рассказывать о прошлом («старом» и «первом» времени) и уподоблять современников (людей «сего времени») старым героям. У Татищева в «Иоакимовской летописи» упомянут новгородский языческий жрец по прозвищу Соловей, получивший это имя за своё красноречие.
Что же касается ящера и льва?
Всеслав Полоцкий в слове наделяется умением «рыскать волком», оборачиваться «лютым зверем», а также уподобляется «птице гораздой». В былине о Волхе главный герой с говорящим «отчеством» Всеславич также способен превращаться в «серого волка», «гнедого тура - золотые рога», «ясного сокола» и муравья. Сам Волх родился от женщины и змея, то есть совмещал в себе двойственную природу: зверя и человека.
На нашей фигурке такой природой обладает ящер-младенец. С одной стороны у него черты человека (нет хвоста), с другой - животного (когтистые лапы и звериная морда). Фигурка рассказывает о рождении младенца, так как изображение младенца помещено между лоном и грудью женщины, которая, судя по всему, - его мать. Это может объяснить, почему женщина обнажена.
Мать на фигурке не только вскармливает младенца, но и обучает его «мудрости» гусляра. Перед нами будущий вещий соловей, родившийся от женщины, но носящий черты животного.
Всеслав Полоцкий также с рождения был отмечен знаком: он родился с «язвено» на голове, которое мать по совету волхвов повязала Всеславу на шею. В этом «язвено» можно видеть «рубашку» (плодную оболочку), которая считалась признаком оборотничества. Героем белорусского и сербского эпосов, был Змей Огненный Волк. Он рождается от Огненного Змея, появляется на свет в человеческом облике, «в рубашке» или с «волчьей шерстью» - приметой чудесного происхождения. Может оборачиваться волком и другими животными, в том числе - птицей; совершает подвиги, используя способность превращать себя (и дружину) в животных.
Если обратиться к былине о Волхе, то легко обнаружить её некоторые сходства не только с легендой о Змее Огненном Волке, но и со звериными мотивами «Слова о полку Игореве»: например, Волх оборачивается соколом и бьёт лебедей, как Боян. И Волх и Всеслав умеют «ворожить» (Всеслав «бросил жребий»). Вероятно, былина, исполнявшаяся гуслярами, уподобляла Всеслава старому герою - Волху (или Волку, Вуку легенды). Подобное уподобление произошло и с Олегом Вещим, который заменил Волха под именем Вольги, но уподобление происходило по линии образа волка, который был воспринят княжеской дружиной в первой половине X века. Итак, Волх - это старый мифический герой.
Не может ли быть этот Волх изображен в качестве младенца на фигурке из Велестино? Волк, конечно, не ящер, но Змей - уже ближе к ящеру. Обратимся к очень интересной истории, рассказанной русским книжником XVII века, которой часто пренебрегают исследователи язычества. В ней рассказывается о сыне князя Словена Волхве (или Волхове), который был «чародеем» и мог превращаться «во образ лютого зверя коркодела». «И непоклоняющихся ему овых пожираше, овых изверзая потопляше. Сего же ради люди, тогда невегласи (невежды - прим.), сущим богом окаянного того нарицаху… И баснословят о сем Волхве невегласи, глаголюще: „В боги сел“». Записан также рассказ старика-лодочника, в местности Перынь на Волхове, где по легенде и жил оборотень Волхов. Лодочник называл существо «зверь-змияка». Таким образом, мы имеем рассказ о ящере, которого в древности обожествляли славяне в районе Новгорода. Б.А.Рыбаков обращает внимание на слова русского книжника XI века, автора «Слова об идолах»: «Ов реку богыню нарицать и зверь, живущь в ней, яако бога нарицая требу творить». Рыбаков отождествляет Волхова с былинным Волхом и считает местным божеством племени ильменских словен, идол которого стоял на Перыни до того, как в 983 году Добрыня не поставил там идол Перуна в рамках религиозной реформы Владимира I. Есть и исторические свидетельства обожествления Волха. В 1070-е гг. в Новгороде объявился волхв, который назвал себя богом и обещал пройти по поверхности реки Волхов. В городе вспыхнуло антихристианское восстание в его поддержку. Без легенды о Волхове трудно понять, почему новгородцы поддержали бога-самозванца.
Путём очень длинных рассуждений мы отождествили ещё два образа фигурок из Велестино: ящер-оборотень Волх и его мать, обучающая его «премудростям».
Остаётся лев-гусляр. Близость изображения льва к гуслярам подтверждается приведённой иконографией, но нигде мы не встречаем льва или другое животное, играющее на гуслях. В связи с этим вспоминается старинная идея реконструкторов славянской мифологии, которые считали, что у славян было такое животное-гусляр, так как в «Слове о полку Игореве» Боян назван «велесовым внуком», а Велес, как известно, отождествляется с Волосом договоров Руси и Византии X века, где он назван «скотьим богом».
Вернёмся к «Слову». Здесь очень часто говорится о «внуках». В Древней Руси это слово означало не только детей детей, но и вообще потомков. Например, в летописи под 1128 год говорится о «роговолжьих внуках», а Рогволод жил в X веке. Аналогично и в «Слове» князья этой ветви названы «всеславовыми внуками», а их противники в обоих случаях названы «ярославовыми внуками», хотя Ярослав умер в 1054 году. В «Слове» понятие внуки применяется и по отношению к богам: ветры - «стрибожьи внуки», князья - «дажьбожьи внуки», половцы - «бесовы внуки», а Боян - «велесов внук». С одной стороны речь может идти о родстве. Например, Дажьбог в летописи назван первым царём, логично предположить, что таким образом обозначено родоначалие княжеской власти и династий славянских князей. Возможно, что ветры действительно имели персонификацию и в мифологии восходили к своему деду - Стрибогу. Но очень трудно предположить, что половцы произошли от бесов, Боян - от Велеса, а рюриковичи - от Дажьбога. Возможно, речь идёт о покровительстве: бесы на стороне врагов христиан, Стрибог - посылает ветры, Дажьбог - покровительствует княжеской власти (даёт её?), а Велес - это покровитель гусляров. Это снова сближает в социальном плане гусляров с волхвами, так как последние были изгоями и селились в священных местах отдельно от общин. В легенде о Словене и Волхове главным богом словен назван Велес. На месте Ярославля находилось святилище Волоса, при котором жили волхвы. В Ростове местное население поклонялось Велесу, и в XI веке в этой земле дважды поднималось восстание волхвов.
Что же в мифологическом плане роднит волхвов, поклонявшихся Велесу, и гусляров? Во-первых, как мы установили, способность к оборотничеству. Но является ли это достаточным основанием, чтобы обортень Велес, каким его представляют реконструкторы «основного мифа», был покровителем гусляров? Не может ли Велес помимо всего прочего быть родоначальником музыки, каким у германцев был Один? В этом случае всё встаёт на понятные места.
Фигурка льва, играющего на гуслях, изображает Велеса, покровителя гусляров. Вторая фигурка показывает как умения Велеса передаются младенцу Волху. Волх, как и Велес, - оборотень и гусляр. Здесь, следуя за реконструкторами мифов о Волхе, нужно признать, что Волх - это сын Велеса-змея, которого мать обучает умениям отца передавшего сыну звериные черты. Надо признать, что это единственный и уникальный случай изображения Велеса в образе льва. Что может быть доказательством данной версии, если нижняя часть гусель льва деформирована и невозможно доказать, что это те же гусли, что и у Волха? Здесь может помочь второй атрибут льва - грива. Такой гривы мы не встречаем больше ни в иконографии русских львов, ни у скифов, ни даже на других велестинских и антских фигурках. Но, как подмечено выше, волосы льва очень похожи на волосы женских голов древнерусских белокаменных соборов. Что за женщину изображают эти головы, никто не знает, но их языческое происхождение отмечают многие, особенно трёх- и четырёхглавие колонн. Также нужно отметить, что до XX века русские крестьяне с особым почтение относились к скульптурным резным изображениям Николы, или Микулы, заменившего таких языческих богов богатства и плодородия, как Велес. Так вот этот самый Никола обычно имел у русских крестьян волосы и бороду в виде соломы, что напрямую отсылает нас к «велесовой бородке», которую оставляли из несжатых колосьев на поле. Особые волосы и борода льва выдают в нём одну из ипостасей Велеса, неизвестную позже в устной передаче, но известную в русской изобразительной традиции XI-XII веков в связи с гуслями и гуслярами.
В поисках доказательств возможности такой ипостаси Велеса как лев, можно обратить внимание на строки из так называемой средневековой «Голубиной книги», где библейский единорог вступает в схватку с львом:
Единорог-зверь - всем зверям отец.
Почему единорог всем зверям отец?
Потому единорог всем зверям отец,-
А и ходит он под землею,
А не держут его горы каменны,
А и те-то реки его быстрые;
Когда выйдет он из сырой земли,
А и ищет он сопротивника,
А того ли люта льва-зверя;
Сошлись оне со львом во чистом поле,
Начали оне, звери, дратися:
Охота им царями быть,
Над всемя зверями взять большину,
И дерутся оне о своей большине.
Единорог-зверь покоряется,
Покоряется он льву-зверю,
А и лев подписан - царем ему быть,
Царю быть над зверями всем,
А и хвост у него колечиком.
Эти строки напрямую могут быть связаны как с эпитетом Велеса «скотий бог» («царь зверей»), так и со средневековой иконографией льва-царя («хвост колечиком»).
Автор фигурок из Велестино, несомненно имел отношение к гуслярам, в этих двух фигурках, на которых он очень реалистично изобразил гусли, он рассказывает о передаче традиций языческого музыкального искусства от Велеса Волху и дальше - волхвам и гуслярам. О том, что среди фигурок должен быть Велес говорит и топонимика: в VII веке эту часть Греции заселяло славянское племя велегезитов, чьё имя созвучно имени Велеса, в непосредственной близости к Велестнино находятся два города с названием Велес (в Македонии) и Волос (в Греции). Такая концентрация названий, связанных с Велесом/Волосом может говорить за то, что главным божеством велегезитов, как и у словен Ильменских, был Велес, а сами они даже могли считать себя потомками этого божества, «велесовыми внукам».
В моём распоряжении имеются несколько работ, в которых есть различные изображения фигурок, найденных в Велестино, и хранящихся сейчас в Принстоне (США). Не известно насколько достоверными являются фигурки, однако такой серьёзный археолог как В.В.Седов помещает часть изображений в своей монографии по славянскому этногенезу со ссылками на другие работы: «Специально изучавший велестинскую коллекцию Й.Вернер датировал ее VII в. и отнес к единому культурному стилю, который объединяет эти находки с антскими пальчатыми фибулами и известными мартыновскими изображениями. Исследователь полагал, что фигурки имели культовое назначение, что впоследствии попытался обосновать Н.Чаусидис». Вот ссылки Седова:
1.Werner J. Slawische Bugelfibein des 7. Jahrhunderts // Reinecke Festschrift. Mainz, 1950. S. 150-172; Idem. Neues zur Frage der slawischen Bugelfibein aus stidosteuropaischen Landern // Germania. Anzeiger des Romisch-Germanischen Kommission. Bd. 38. 1960. S. 114-120
2.Chausidis N. The Magic and Aesthetic Functions of Mythical Images in the South Slav Traditional Culture // The Magical and Aesthetic in the Folklore of Balkan Slavs. Belgrade, 1994. P. 5-20.
Скан из книги В.В. Седова - http://u.foto.radikal.ru/0703/31/030e6993ae58.jpg
Изображение фигурок хорошего качества имеется в статье Н. Чаусидиса - Causidis Nikos. Poganska religija Slavena u svjetlu ranosrednjovjekovnih materijalnih nalaza s podrucja Balkana// Histria Antiqua, 13/2005. - с. 437-456
Н. Чаусидис упорно отождествляет основную фигуру из велестинских находок с богом неба, под которым он чаще всего понимает Сварога. Но я предлагаю пойти немного другим путём и вернуться к главной фигурке позже. Я предлагаю сообществу пойти по дороге интерпретации фигурок: от более известного - к менее известному. Для начала хочу предложить рассмотреть две фигурки, на которых угадываются гусли.
Первая фигурка - это сидящая женщина, которая в левой руке держит гусли с изображением птицы, а в правой - ребёнка (я привожу и фотографию у Чаусидиса и прорисовку у Седова). Вторая фигурка - лежащее животное с гривой, которое в передних лапах держит похожие гусли.
Вторая фигурка отлита очень грубо, поэтому интерпретировать её очень сложно. Один из интерпретаторов, Д.М. Дудко, считает, что на фигурке изображена «длинноволосая женщина со змеей и гуслями».
С этим трудно согласиться, хотя волосы, действительно похожи на женские, как на женских головах из белокаменных рельефов древнерусских соборов. Однако, на фигурке отчётливо видна «борода» из таких же волос, что никак не может быть признаком женщины. Скорее, перед нами грива льва, о чём говорит и кошачья морда, на которой мы видим глаза и нос. В пользу того, что перед нами лев, говорит и единственная видная нам задняя правая лапа. Она поджата под туловище и непропорционально выдаётся вперёд, завершаясь подобием пальцев без когтей. Хвоста льва не видно - он может быть поджат как на изображениях львов в белокаменной древнерусской резьбе. Передняя правая лапа также угадывается, но не имеет завершения - возможен дефект при отливке, из-за которого мы не видим и нижнюю часть гуслей. Выступающий округлый ободок нижней части гусель при фантазии можно принять за «змею» в лапах льва, из которой крылом прорастают гусли. Однако орлиная «голова» этой «крылатой змеи» - это уже натяжка. Голову орла-змея скорее можно понять как левую переднюю лапу, в которой лев держит инструмент, а «змею» списать на дефект и неровности, которые обнаруживаются при сравнении изображений гуслей на двух фигурках.
То, что перед нами лев с гуслями, не должно смущать. В коллекции есть ещё фигурка льва Лев - это один из фольклорных персонажей в русских сказках, это одно из популярнейших изображений античного мира, распространённое далеко за пределами мест обитания животного. Что означает эта фигурка льва понять сложно, если не брать во внимание первую фигурку с гуслями, которая более информативна.
Мы видим на ней женщину. Дудко называет её «обнажённой плясуньей с украшениями». Её обнажённость можно подтвердить знаками грудных сосков, характерных, например, для обозначения пола богинь Збручского идола, а также изображением бёдер и ног. Но принять ли мелкий пунктир на шее женщины за бусы или другое украшение? Возможно это обозначение свечения или «шлемоподобный головной убор», как на мартыновских фигурках? Не исключено также, что пунктир просто отделяет голову, как на скифских и более поздних каменных идолах Восточной Европы. Голова женщины вполне вписывается в «иконографию» именно скифских каменных изваяний, правда, они всегда изображают мужчин. Линия, отделяющая головки ящеров и голову мужчины, имеется также на пальчатых «антских» фибулах, которые являются наиболее аутентичными по иконографии фигуркам из Велестино.
Нельзя согласиться с тем, что женщина «пляшет» или вообще стоит. Я бы не рискнул плясать вприсядку с младенцем и гуслями в руках. Явно видно, что и женщина и младенец сидят. Причём младенец сидит на правой ноге («на коленях») женщины. Гусли опираются на левую ногу женщины, то есть находятся в игровой позиции, характерной для гусель с игровым окном. Игровое окно не показано, зато чётко видны 7 или 8 струн в зависимости от того, что за них принимать - бороздки или выпуклости - и считать ли крайние линии. В прориси у Седова струн семь. Такое же количество струн видно и на гуслях льва, поэтому примем вариант их семиструнности, хотя арабский автор Ибн Русте (н. X века) упоминает у славян восьмиструнные инструменты.
На гуслях женщины изображена птица. Крылья, лапки, расположение глаза и клюв выдают в нём соловья. Однако у соловья имеется ещё и длинный хвост, который на фигурке отсутствует. Это можно списать на особенности антского звериного стиля, для которого характерны короткие и задранные хвосты.
Сложнее всего описать младенца. При ближайшем рассмотрении мы видим у него когтистые лапы - одну заднюю, согнутую как ноги у сидящего человека, и одну переднюю, которая тянется к левой груди женщины. Задняя лапа изогнута 4 раза, что можно объяснить тем, что автор развернул её к нам пяткой, которая прикрывает лоно женщины (у Седова пятка не обозначена, а эта часть показана как ступня). Когти на передней лапе больше напоминают пальцы, но расположены веером и удлиненны. Пальцев-когтей на лапах четыре или три. Четырёхпалость характерна для велестинских фигурок. Голова младенца также имеет зооморфные черты: большие круглые глаза, суженные челюсти и гребешок посередине головы.
Непропорционально крупные глаза характерны для головок ящеров на антских пальчатых фибулах. Если глаза можно интерпретировать через выпуклые глаза ящериц, то гребень на голове объяснить трудно.
Можно высказать два предположения. Первое. Возможно, что особенности головы младенца связаны с тем, что показан голый череп с большими глазницами и острым гребнем на стыке костей. По находкам черепов славяне восстанавливали облик мифического животного. Мне лично некоторые антские фибулы напоминают черепа, по центру которых идёт гребень.
Второе предположение связано с тем, что наличие хохолка на голове, остроконечность головы - это признак чёрта в средневековом русском фольклоре. Возможно, эта этот признак восходит к каким-то языческим поверьям.
Но наиболее вероятно, что на велестинской фигурке показан младенец с чертами ящера. Такая полиморфность характерна и для других фигурок из Велестино.
После прочтения изображений, необходимо определиться с сюжетной линией, к которой они привязаны.
Необходимо начать с гуслей. Существуют специальные работы, посвящённые гуслям Древней Руси, но ни в одной из них авторы не заходят ранее XI века, от которого дошли письменные источники и археологические находки. При этом утверждается, что слово гусли известно и западным и восточным славянам, значит, появление их восходит к более раннему времени, чем XI век. В доказательство приводят отрывки о событиях VI века, в которых упоминаются музыкальные традиции славян. Наиболее явным упоминанием является история Феофилакта Симокатты, византийского автора конца VI века:
«На следующий день телохранителями императора были захвачены три человека, родом славяне, не имевшие при себе ничего железного и никакого оружия: единственной их ношей были кифары, и ничего другого они не несли… Они отвечали, что по племени они славяне и живут у оконечности Западного океана; что хаган (аварский каган - прим.) отправил послов вплоть до тамошних [племен], чтобы собрать воинские силы, и прельщал старейшин богатыми дарами. Но те, приняв дары, отказали ему в союзе, уверяя, что препятствием для них служит длительность пути, и послали к хагану их, захваченных [императором], с извинениями: ведь дорога занимает пятнадцать месяцев… А кифары они, мол, несут потому, что не обучены носить на теле оружие: ведь их страна не знает железа, что делает их жизнь мирной и невозмутимой…».
Я привёл отрывок целиком, так как он нам ещё неоднократно понадобится. Сейчас же мы должны обратить внимание на то, что упомянуты именно кифары, инструмент, который имеет 7 струн и игровое окно, как и гусли из Велестино. В данном случае археология (велестинские изображения) полностью совпадает с письменными источниками, тогда как русские гусли были пятиструнными и это не позволяло отождествить их с кифарами Симокатты. Славянские крыловидные гусли в отличие от шлемовидных гуслей и от кифар не были симметричны. Крыловидные гусли держали как кифару, а шлемовидные - на коленях.
К сожалению древнерусская языческая иконография показывает только коленное расположение гуслей, даже если речь идёт о крыловидной их разновидности, но царь Давид на рельефах соборов держит струнный инструмент (иногда с пятью струнами) в левой руке вертикально. На этих изображениях во всех случаях Давид окружён львами и хищными птицами, иногда грифонами, попирающими волков, и лошадьми.
Очень интересно сравнить изображения из Велестино с новгородскими гуслями XII века. Они имеют схожую форму, близкое число струн (шесть), на них имеются изображения, схожие с теми, что мы рассматриваем. Во-первых, на них нарисован лев, лежащий или прыгающий, с «пророщенным» хвостом, как на белокаменной резьбе соборов. Во-вторых, мы видим птицу, которая в общих чертах схожа с «соловьём» гусель из Велестино, но имеет пышный хвост и уши. Далее мы видим несколько головок драконов, которые кусают свой хвост. Таким образом, птица, лев и ящер (дракон) вновь оказываются связаны с гуслями. Кроме того, наблюдатели видят в форме игрового окна ещё одно животное - хищную птицу с большими глазами и загнутым вниз клювом (орёл?). Такие птицы характерны для иконографии антских фибул («павлины» и «орлы»), а одна из них, «утка» с загнутым клювом, есть среди фигурок Велестино. Б.А.Рыбаков ещё разглядел на новгородских гуслях голову лошади, которая склоняется вниз, но мне не кажется это очевидным, хотя на некоторых антских фибулах имеются пары таких голов, в которых при желании можно различить головы драконов, птиц и лошадей.
Таким образом, мы имеем прямые сюжетные аналогии между язычеством южных славян, переселившихся на территорию Византии, и язычеством Древней Руси, поэтому для выявления сюжетного содержания фигурок из Велестино можно привлечь древнерусские источники и русский былинный фольклор, имеющий непосредственное отношение к гуслярам, наследникам тех, о ком писал Симокатта.
Первые аналогии очень просты. Нам известны по имени два древнерусских гусляра - Боян и Ходына. Оба имени нас отправляют к сообщению Симокатты. Его гусляры прибыли на переговоры с аварским ханом из далёкой земли. Выбор для миссии гусляров может объяснятся их образом жизни. Как видим, это три человека, своего рода творческая артель, они носят свои инструменты с собой. Это, по русской социально классификации, изгои, которые не привязаны к конкретной общине и живут перемещаясь с места на место, как и воины того времени. Имя Ходына имеет вполне прозрачную этимологию и указывает именно на такой перехожий образ жизни в составе творческого дуэта с Бояном, пожившим и в Киеве, и в Чернигове и далёкой Тмутаракаии. Имя Боян очень часто возводят к тюркскому имени, указывая, что в VI веке схожее имя Баян носил аварский каган, разгромивший антов в 560-е года. Гусляры Симокатты связаны с аварами, также как и гусляры из Велестино, с чьих гуслей сделано изображение фигурок. Они могли петь об аварах, которых изображает как минимум одна фигурка из изучаемого набора.
В «Слове о полку Игореве», которое написал ученик Бояна, нет рассказов об аварах (обрах), но названы шлемы аварские, а князь назван каганом. Именно такой аварский шлем изображен на всаднике с саблей из Велестино.
Обратимся к «Слову о полку Игореве», в котором гусли названы «мысленным древом», растекаясь по которому Боян вспоминал «старое время» и «первых времён усобицы». Боян называется вещим, что сближает его с языческими волхвами. Лишь два человека помимо Бояна назывались вещими - Всеслав Полоцкий, родившийся от волхования, и князь Олег, о котором византийские хроники говорят как об оракуле, а русская летопись рассказывает о его смерти, предсказанной волхвами. В обоих случаях имеется предсказание о смерти. Волхвы предсказывают смерть Олегу, а Боян «суд божий» - Всеславу.
Феодосий Печёрский, современник Бояна, гневно осуждал князя Святослава за музыкальные развлечения как языческие действа. Святослав в «Слове» назван среди слушателей Бояна. В связи с этим мы можем связать велестинские фигурки богов и изображения на них гусель. Гусляры были тесно связаны с языческой культурой, а «мысленное древо» гусель было неким аналогом германских «рун» (первоначальное значение слова - «тайна»). Фигурки из Велестино и рисунки на новгородских гуслях - это символический аналог рун, которые рассказывают о тайных сюжетах.
Что это за сюжеты? Зооморфные сюжеты пронизывают всё «Слово о полку Игореве». Непосредственно Бояна касаются сюжеты его «растечения по мысленному древу». Боян, как и Всеслав, наделяется автором «Слова» способностью обортничества, которое, впрочем, характерно и для других персонажей поэмы. Боян способен обращаться «серым волком» и «шизым орлом», его пальцы уподобляются десяти соколам, а струны гусель -лебедям. Волком, который обозначает память, он «рыщет» по земле, «по тропе Трояна», орлом, который обозначает ум, он поднимается под облака.
Дважды Боян назван соловьём, который скачет по дереву. Эта ипостась, как мне кажется, наиболее точно обозначает самого Бояна как гусляра. Думаю, что не случайно на гуслях рисовали птицу-соловья, а на самых древних из найденных гусель XI века имеется даже надпись «Славиша», что недвусмысленно обозначает либо сами гусли, либо их владельца. В «Слове» сказано, что струны гусель «князьям славу рокотаху». Обычным для военной среды XI века был обычай прославления князя его дружиной. Про Всеслава Полоцкого сказано, что когда его киевляне («дружина») избрали князем, его «прославиша средь двора княжа». Не малую роль в этом славлении, видимо, играли и гусляры.
С одним животным всё ясно. Соловей - символизирует гусли и обряд прославления, а также мастерство сказителя, которое выражается в умении «свивать две полы времени», то есть рассказывать о прошлом («старом» и «первом» времени) и уподоблять современников (людей «сего времени») старым героям. У Татищева в «Иоакимовской летописи» упомянут новгородский языческий жрец по прозвищу Соловей, получивший это имя за своё красноречие.
Что же касается ящера и льва?
Всеслав Полоцкий в слове наделяется умением «рыскать волком», оборачиваться «лютым зверем», а также уподобляется «птице гораздой». В былине о Волхе главный герой с говорящим «отчеством» Всеславич также способен превращаться в «серого волка», «гнедого тура - золотые рога», «ясного сокола» и муравья. Сам Волх родился от женщины и змея, то есть совмещал в себе двойственную природу: зверя и человека.
На нашей фигурке такой природой обладает ящер-младенец. С одной стороны у него черты человека (нет хвоста), с другой - животного (когтистые лапы и звериная морда). Фигурка рассказывает о рождении младенца, так как изображение младенца помещено между лоном и грудью женщины, которая, судя по всему, - его мать. Это может объяснить, почему женщина обнажена.
Мать на фигурке не только вскармливает младенца, но и обучает его «мудрости» гусляра. Перед нами будущий вещий соловей, родившийся от женщины, но носящий черты животного.
Всеслав Полоцкий также с рождения был отмечен знаком: он родился с «язвено» на голове, которое мать по совету волхвов повязала Всеславу на шею. В этом «язвено» можно видеть «рубашку» (плодную оболочку), которая считалась признаком оборотничества. Героем белорусского и сербского эпосов, был Змей Огненный Волк. Он рождается от Огненного Змея, появляется на свет в человеческом облике, «в рубашке» или с «волчьей шерстью» - приметой чудесного происхождения. Может оборачиваться волком и другими животными, в том числе - птицей; совершает подвиги, используя способность превращать себя (и дружину) в животных.
Если обратиться к былине о Волхе, то легко обнаружить её некоторые сходства не только с легендой о Змее Огненном Волке, но и со звериными мотивами «Слова о полку Игореве»: например, Волх оборачивается соколом и бьёт лебедей, как Боян. И Волх и Всеслав умеют «ворожить» (Всеслав «бросил жребий»). Вероятно, былина, исполнявшаяся гуслярами, уподобляла Всеслава старому герою - Волху (или Волку, Вуку легенды). Подобное уподобление произошло и с Олегом Вещим, который заменил Волха под именем Вольги, но уподобление происходило по линии образа волка, который был воспринят княжеской дружиной в первой половине X века. Итак, Волх - это старый мифический герой.
Не может ли быть этот Волх изображен в качестве младенца на фигурке из Велестино? Волк, конечно, не ящер, но Змей - уже ближе к ящеру. Обратимся к очень интересной истории, рассказанной русским книжником XVII века, которой часто пренебрегают исследователи язычества. В ней рассказывается о сыне князя Словена Волхве (или Волхове), который был «чародеем» и мог превращаться «во образ лютого зверя коркодела». «И непоклоняющихся ему овых пожираше, овых изверзая потопляше. Сего же ради люди, тогда невегласи (невежды - прим.), сущим богом окаянного того нарицаху… И баснословят о сем Волхве невегласи, глаголюще: „В боги сел“». Записан также рассказ старика-лодочника, в местности Перынь на Волхове, где по легенде и жил оборотень Волхов. Лодочник называл существо «зверь-змияка». Таким образом, мы имеем рассказ о ящере, которого в древности обожествляли славяне в районе Новгорода. Б.А.Рыбаков обращает внимание на слова русского книжника XI века, автора «Слова об идолах»: «Ов реку богыню нарицать и зверь, живущь в ней, яако бога нарицая требу творить». Рыбаков отождествляет Волхова с былинным Волхом и считает местным божеством племени ильменских словен, идол которого стоял на Перыни до того, как в 983 году Добрыня не поставил там идол Перуна в рамках религиозной реформы Владимира I. Есть и исторические свидетельства обожествления Волха. В 1070-е гг. в Новгороде объявился волхв, который назвал себя богом и обещал пройти по поверхности реки Волхов. В городе вспыхнуло антихристианское восстание в его поддержку. Без легенды о Волхове трудно понять, почему новгородцы поддержали бога-самозванца.
Путём очень длинных рассуждений мы отождествили ещё два образа фигурок из Велестино: ящер-оборотень Волх и его мать, обучающая его «премудростям».
Остаётся лев-гусляр. Близость изображения льва к гуслярам подтверждается приведённой иконографией, но нигде мы не встречаем льва или другое животное, играющее на гуслях. В связи с этим вспоминается старинная идея реконструкторов славянской мифологии, которые считали, что у славян было такое животное-гусляр, так как в «Слове о полку Игореве» Боян назван «велесовым внуком», а Велес, как известно, отождествляется с Волосом договоров Руси и Византии X века, где он назван «скотьим богом».
Вернёмся к «Слову». Здесь очень часто говорится о «внуках». В Древней Руси это слово означало не только детей детей, но и вообще потомков. Например, в летописи под 1128 год говорится о «роговолжьих внуках», а Рогволод жил в X веке. Аналогично и в «Слове» князья этой ветви названы «всеславовыми внуками», а их противники в обоих случаях названы «ярославовыми внуками», хотя Ярослав умер в 1054 году. В «Слове» понятие внуки применяется и по отношению к богам: ветры - «стрибожьи внуки», князья - «дажьбожьи внуки», половцы - «бесовы внуки», а Боян - «велесов внук». С одной стороны речь может идти о родстве. Например, Дажьбог в летописи назван первым царём, логично предположить, что таким образом обозначено родоначалие княжеской власти и династий славянских князей. Возможно, что ветры действительно имели персонификацию и в мифологии восходили к своему деду - Стрибогу. Но очень трудно предположить, что половцы произошли от бесов, Боян - от Велеса, а рюриковичи - от Дажьбога. Возможно, речь идёт о покровительстве: бесы на стороне врагов христиан, Стрибог - посылает ветры, Дажьбог - покровительствует княжеской власти (даёт её?), а Велес - это покровитель гусляров. Это снова сближает в социальном плане гусляров с волхвами, так как последние были изгоями и селились в священных местах отдельно от общин. В легенде о Словене и Волхове главным богом словен назван Велес. На месте Ярославля находилось святилище Волоса, при котором жили волхвы. В Ростове местное население поклонялось Велесу, и в XI веке в этой земле дважды поднималось восстание волхвов.
Что же в мифологическом плане роднит волхвов, поклонявшихся Велесу, и гусляров? Во-первых, как мы установили, способность к оборотничеству. Но является ли это достаточным основанием, чтобы обортень Велес, каким его представляют реконструкторы «основного мифа», был покровителем гусляров? Не может ли Велес помимо всего прочего быть родоначальником музыки, каким у германцев был Один? В этом случае всё встаёт на понятные места.
Фигурка льва, играющего на гуслях, изображает Велеса, покровителя гусляров. Вторая фигурка показывает как умения Велеса передаются младенцу Волху. Волх, как и Велес, - оборотень и гусляр. Здесь, следуя за реконструкторами мифов о Волхе, нужно признать, что Волх - это сын Велеса-змея, которого мать обучает умениям отца передавшего сыну звериные черты. Надо признать, что это единственный и уникальный случай изображения Велеса в образе льва. Что может быть доказательством данной версии, если нижняя часть гусель льва деформирована и невозможно доказать, что это те же гусли, что и у Волха? Здесь может помочь второй атрибут льва - грива. Такой гривы мы не встречаем больше ни в иконографии русских львов, ни у скифов, ни даже на других велестинских и антских фигурках. Но, как подмечено выше, волосы льва очень похожи на волосы женских голов древнерусских белокаменных соборов. Что за женщину изображают эти головы, никто не знает, но их языческое происхождение отмечают многие, особенно трёх- и четырёхглавие колонн. Также нужно отметить, что до XX века русские крестьяне с особым почтение относились к скульптурным резным изображениям Николы, или Микулы, заменившего таких языческих богов богатства и плодородия, как Велес. Так вот этот самый Никола обычно имел у русских крестьян волосы и бороду в виде соломы, что напрямую отсылает нас к «велесовой бородке», которую оставляли из несжатых колосьев на поле. Особые волосы и борода льва выдают в нём одну из ипостасей Велеса, неизвестную позже в устной передаче, но известную в русской изобразительной традиции XI-XII веков в связи с гуслями и гуслярами.
В поисках доказательств возможности такой ипостаси Велеса как лев, можно обратить внимание на строки из так называемой средневековой «Голубиной книги», где библейский единорог вступает в схватку с львом:
Единорог-зверь - всем зверям отец.
Почему единорог всем зверям отец?
Потому единорог всем зверям отец,-
А и ходит он под землею,
А не держут его горы каменны,
А и те-то реки его быстрые;
Когда выйдет он из сырой земли,
А и ищет он сопротивника,
А того ли люта льва-зверя;
Сошлись оне со львом во чистом поле,
Начали оне, звери, дратися:
Охота им царями быть,
Над всемя зверями взять большину,
И дерутся оне о своей большине.
Единорог-зверь покоряется,
Покоряется он льву-зверю,
А и лев подписан - царем ему быть,
Царю быть над зверями всем,
А и хвост у него колечиком.
Эти строки напрямую могут быть связаны как с эпитетом Велеса «скотий бог» («царь зверей»), так и со средневековой иконографией льва-царя («хвост колечиком»).
Автор фигурок из Велестино, несомненно имел отношение к гуслярам, в этих двух фигурках, на которых он очень реалистично изобразил гусли, он рассказывает о передаче традиций языческого музыкального искусства от Велеса Волху и дальше - волхвам и гуслярам. О том, что среди фигурок должен быть Велес говорит и топонимика: в VII веке эту часть Греции заселяло славянское племя велегезитов, чьё имя созвучно имени Велеса, в непосредственной близости к Велестнино находятся два города с названием Велес (в Македонии) и Волос (в Греции). Такая концентрация названий, связанных с Велесом/Волосом может говорить за то, что главным божеством велегезитов, как и у словен Ильменских, был Велес, а сами они даже могли считать себя потомками этого божества, «велесовыми внукам».