Мейнстрим философии и основание математики
Когда в первой половине 1960-х годов секретарствовал у Алексея Фёдоровича Лосева, то каждый раз обсуждали мы сопряженность оснований математики с началами познания. Лосев при трактовке этой сопряженности следовал мыслям Павла Александровича Флоренского, и я как редактор рукописи Алексея Фёдоровича "Античный атом и современная наука" заметил некий плагиат - заимствовался чуть ли не страницами текст из книги Флоренского "Мнимости в геометрии", а ссылки не давалось. Я же Флоренского знал тогда почти наизусть и изумился, почему не упоминается книга "Мнимости в геометрии", но Алексей Фёдорович пояснил, что дал бы ссылку позднее при подготовки рукописи в печать. Впрочем, Лосев в основном осмысливал суть дифференциального исчисления и пытался понять бесконечно малые величины скорее натурфилософски, чем логически-феноменологически. Кстати, не припомню, чтобы он упоминал работы одного из своих вдохновителей Гуссерля об основаниях арифметики и геометрии. Лосева интересовала теория трансфинитных множеств Кантора, но, насколько мне помнится, опять-таки несколько натурфилософски, тогда как она обозначила фундаментальную и малоосмысляемую разницу между сущим и бытием.
Хайдеггер свершил такой же прорыв к бытию в философии, как Кантор в математике. С точки зрения бытия переосмыслил Хайдеггер основоположения античных философов, что возмутило Лосева. Когда я читал Алексею Фёдоровичу только что опубликованный тогда в ФРГ двухтомник Хайдеггера "Ницше", он то и дело прерывал меня и объяснял, в чем Хайдеггер неправ. Где-то в дневниках 1963-1965 гг. я записывал некоторые его реплики. Я же принимал Хайдеггера полностью, его мысли резонировали с моими.
Канторовы трансфинитные числа-множества бытийны так же, как и Хайдеггеровы экзистенциалы - одно дело потенциальная "бесконечность" сущего, постигаемая, например, теорией чисел или исчислением бесконечно малым, и другое дело актуальная бесконечность бытия, открытая теорией трансфинитных множеств Кантора. И одно дело - категории Аристотеля-Канта, схватывающие сущее, и другое дело - подготовленные открытиями Брентано, Гуссерля и Дильтея экзистенциалы Хайдеггера, приоткрывшие историю и даже эсхатологию бытия.
Эсхатология бытия приоткрывалась в фундаментальной онтологии Хайдеггера, но эсхатологически-демиургическая роль субъекта ещё не находила логико-модального обоснования. И тут в середине 1960-х годов произошел последний прорыв в основании математики - открытие неканторовской (сверхканторовской) теории множеств. Она преобразовала основания мышления. Как только я услыхал об этом, то проштудировал статью Пола Коэна и Ройбена Херша "Неканторовская теория множеств" и свой перевод её опубликовал в 1969 году в журнале АН СССР "Природа" (апрель, № 4, стр. 43-55). Особенно поразил демиургический "метод форсинга", возносящий человека на уровень равнобожия.
Разрабатываемая мной с 1950-х годов система Правой Веры с её сердцевинной прикладной (рукотворной) эсхатологией основывается на этой способности субъекта в ницшеанском танце Вечного Возвращения, подобно индуистскому Шиве, разрушать и созидать миры. В том же направлении с 1930-х годов мыслил Хайдеггер (после Kehre) и после войны такие его великие французские последователи, как Делёз, Деррида, Лакан и другие, а особенно Ален Бадью. Именно Бадью, будучи к тому же математиком, постиг саму суть неканторовской теории множеств и её "метода форсинга" и подступился к высшему долгу субъкта - уничтожению объекта. Его схема достижения Истины и трактовка Événement (почти хайдеггеровское Ereignis) говорят сами за себя. На меня повлияли также "теория рождаемых грамматик" Ноама Хомского и грамматология Деррида, так что закономерно в Правую Веру интегрировалась тройственная ипостась Бога-Слова (синтаксис, семантика и фонетика - см. мои предшествующие заметки о теории Рэя Джеккендоффа).
Хайдеггер свершил такой же прорыв к бытию в философии, как Кантор в математике. С точки зрения бытия переосмыслил Хайдеггер основоположения античных философов, что возмутило Лосева. Когда я читал Алексею Фёдоровичу только что опубликованный тогда в ФРГ двухтомник Хайдеггера "Ницше", он то и дело прерывал меня и объяснял, в чем Хайдеггер неправ. Где-то в дневниках 1963-1965 гг. я записывал некоторые его реплики. Я же принимал Хайдеггера полностью, его мысли резонировали с моими.
Канторовы трансфинитные числа-множества бытийны так же, как и Хайдеггеровы экзистенциалы - одно дело потенциальная "бесконечность" сущего, постигаемая, например, теорией чисел или исчислением бесконечно малым, и другое дело актуальная бесконечность бытия, открытая теорией трансфинитных множеств Кантора. И одно дело - категории Аристотеля-Канта, схватывающие сущее, и другое дело - подготовленные открытиями Брентано, Гуссерля и Дильтея экзистенциалы Хайдеггера, приоткрывшие историю и даже эсхатологию бытия.
Эсхатология бытия приоткрывалась в фундаментальной онтологии Хайдеггера, но эсхатологически-демиургическая роль субъекта ещё не находила логико-модального обоснования. И тут в середине 1960-х годов произошел последний прорыв в основании математики - открытие неканторовской (сверхканторовской) теории множеств. Она преобразовала основания мышления. Как только я услыхал об этом, то проштудировал статью Пола Коэна и Ройбена Херша "Неканторовская теория множеств" и свой перевод её опубликовал в 1969 году в журнале АН СССР "Природа" (апрель, № 4, стр. 43-55). Особенно поразил демиургический "метод форсинга", возносящий человека на уровень равнобожия.
Разрабатываемая мной с 1950-х годов система Правой Веры с её сердцевинной прикладной (рукотворной) эсхатологией основывается на этой способности субъекта в ницшеанском танце Вечного Возвращения, подобно индуистскому Шиве, разрушать и созидать миры. В том же направлении с 1930-х годов мыслил Хайдеггер (после Kehre) и после войны такие его великие французские последователи, как Делёз, Деррида, Лакан и другие, а особенно Ален Бадью. Именно Бадью, будучи к тому же математиком, постиг саму суть неканторовской теории множеств и её "метода форсинга" и подступился к высшему долгу субъкта - уничтожению объекта. Его схема достижения Истины и трактовка Événement (почти хайдеггеровское Ereignis) говорят сами за себя. На меня повлияли также "теория рождаемых грамматик" Ноама Хомского и грамматология Деррида, так что закономерно в Правую Веру интегрировалась тройственная ипостась Бога-Слова (синтаксис, семантика и фонетика - см. мои предшествующие заметки о теории Рэя Джеккендоффа).