У ВОЙНЫ НЕ ЖЕНСКОЕ ЛИЦО. ОТДЕЛЬНЫЕ ГЛАВЫ. О РОДИНЕ И О ДЕВЧАТАХ ЕЕ ЗАЩИЩАВШИХ...
«Девчонка смелая вскочила на броню
И защищает Родину свою.
Ей нипочем ни пули, ни осколки -
Сердце горит у той девчонки.
Запомни, друг, ее неброскую красу,
Когда на плащ-палатке понесут...»
Автор этих стихотворных строк Нина Яковлевна Вишневская, старшина, санинструктор танкового батальона. Я хочу, чтобы они были эпиграфом к сегодняшней теме, очень важной теме, моей любимой теме этого проекта...
... Как-то одна из моих читательниц написала в коментах:
«Девчонки - героини, что тут сказать. А как им отплатила замечательная Родина? ТА страна, за которую они отдавались без остатка…».
Почувствовалась некая легкая издевка в этой «замечательная». Тогда же подумалось, по-моему, девушка просто не понимает, что Родину любят «не потому, что …», а «вопреки всему». За любовь к Родине плату не требуют! «Родину любить - это не березки целовать», любовь эту нужно доказывать и платить должна не Родина, а платить должен тот, кто говорит о любви к ней. И, если нужно, то и жизнью… Помните, что было написано на одной из стен казармы 132-го отдельного батальона конвойных войск НКВД СССР в Брестской крепости? «Умираю, но не сдаюсь! Прощай, Родина!». Какую «плату» за любовь к Родине хотели эти неизвестные Герои?
Для мальчишек и девчонок тех лет, девизом были крылатые слова из известной советской песни: «Прежде думай о Родине, а потом о себе». Они жили так, а когда пришла боевая пора, то, нераздумывая, шли в военкоматы, просили, требовали, писали Сталину, Калинину, добивались, чтобы их отправили на фронт бить врага. Гораздо позже президент США Джон Фицджеральд Кеннеди, по сути, обыграет эти слова. Он скажет: «Не спрашивай, что твоя страна может сделать для тебя. Спроси себя, что ты можешь сделать для нее».
То время рождало героев, для которых слово «Родина» не было пустым звуком. Потому и выстояли, потому и победили …
А теперь читайте «О Родине и о девчатах ее защищавших»…
Наталья Ивановна Сергеева, рядовая, санитарка
«Я хочу говорить... Говорить! Выговориться! Наконец-то и нас хотят выслушать. Мы столько лет молчали, даже дома молчали. Десятки лет. Первый год, когда я вернулась с войны, я говорила-говорила. Никто не слушал. И я замолчала... Хорошо, что ты пришла. Я все время кого-то ждала, знала, что кто-то придет. Должен прийти. Я была тогда юная. Абсолютно юная. Жаль. Знаешь, почему? Не умела это даже запомнить...
За несколько дней до войны мы говорили с подружкой о войне, мы были уверены - никакой войны не будет. Пошли с ней в кино, перед фильмом показывали журнал: Риббентроп и Молотов пожимали друг другу руки. В сознание врезались слова диктора, что Германия - верный друг Советского Союза.
Не прошло и месяца, как немецкие войска были уже под Москвой...
У нас - восемь детей в семье, первые четыре все девочки, я самая старшая. Папа пришел один раз с работы и плачет: «Я когда-то радовался, что у меня первые девочки. Невесты. А теперь у каждого кто-то идет на фронт, а у нас некому... Я старый, меня не берут, вы - девчонки, а мальчики маленькие». Как-то в семье у нас это сильно переживали.
Организовали курсы медсестер, и отец отвел нас с сестрой туда. Мне - пятнадцать лет, а сестре - четырнадцать. Он говорил: «Это все, что я могу отдать для победы. Моих девочек...» Другой мысли тогда не было».
Через год я попала на фронт...»
Мария Александровна Арестова, машинист
«- Леня, вставай! Война! Вставай, война!!
Он побежал в депо, приходит весь в слезах:
- Война! Война! Ты знаешь, что такое война?
Как быть? Куда девать ребенка?
Эвакуировали меня с сыном в Ульяновск, в тыл. Дали двухкомнатную квартиру, квартира была хорошая, у меня такой и сейчас нет. Сына определили в детский садик. Все хорошо. Любили все меня. Как же! Женщина-машинист, да еще первая... Вы не поверите, пожила я там немного, полгода не пожила. И больше не могу: как же, все защищают Родину, а я дома сижу!
Приехал муж:
- Что, Маруся, будешь в тылу сидеть?
- Нет, - говорю, - поедем.
В это время организовывалась колонна особого резерва для обслуживания фронта. Мы с мужем попросились туда. Муж был старшим машинистом, а я машинистом. Четыре года в теплушке ездили, и сын вместе с нами. Он у меня за всю войну даже кошку не видел. Когда поймал под Киевом кошку, наш состав страшно бомбили, налетело пять самолетов, а он обнял ее: "Кисанька милая, как я рад, что я тебя увидел. Я не вижу никого, ну, посиди со мной. Дай я тебя поцелую". Ребенок... У ребенка все должно быть детское... Он засыпал со словами: "Мамочка, у нас есть кошка. У нас теперь настоящий дом". Такое не сочинишь, не придумаешь... Ты не пропусти... Обязательно запиши про кошку...
Нас всегда бомбили, обстреливали из пулеметов. И стреляют-то по паровозу, им главное - убить машиниста, уничтожить паровоз. Самолеты опускались низко и били по теплушке и по паровозу, а в теплушке мой сын сидит. Я больше всего боялась за сына. Не описать... Когда бомбили, брала его из теплушки с собой на паровоз. Схвачу его, прижму к сердцу: "Пусть убьет одним осколком". Но разве так убьет? Поэтому, видно, и живы остались».
Елена Антоновна Кудина, рядовая, шофер
«В первые дни... В городе неразбериха. Хаос. Ледяной страх. Каких-то шпионов все ловили. Убеждали друг друга: «Не надо поддаваться на провокацию». Никто даже в мыслях не соглашался, что наша армия потерпела катастрофу, ее разгромили за несколько недель. Нас учили, что воевать мы будем на чужой территории. «Ни пяди своей земли не отдадим...» А тут отступаем...
До войны ходили слухи, что Гитлер готовится напасть на Советский Союз, но эти разговоры строго пресекались. Пресекались соответствующими органами... Вам ясно, какие это органы? НКВД... Чекисты... Если люди шептались, то дома, на кухне, а в коммуналках - только в своей комнате, за закрытыми дверями или в ванной, открыв перед этим кран с водой. Но когда Сталин заговорил... Он обратился к нам: «Братья и сестры...» Тут все забыли свои обиды... У нас дядя сидел в лагере, мамин брат, он был железнодорожник, старый коммунист. Его арестовали на работе... Вам ясно - кто? НКВД... Нашего любимого дядю, а мы знали, что он ни в чем не виноват. Верили. Он имел награды еще с гражданской войны... Но после речи Сталина мама сказала: «Защитим Родину, а потом разберемся». Родину любили все.
Я побежала сразу в военкомат. С ангиной побежала, у меня еще не спала окончательно температура. Но я не могла ждать...»
Ефросинья Григорьевна Бреус, капитан, врач
«Мир сразу переменился... Я помню первые дни... Мама стояла вечером у окна и молилась. Я не знала, что моя мама верит в Бога. Она смотрела и смотрела на небо...
Меня мобилизовали, я была врач. Я уехала с чувством долга. А мой папа был счастлив, что дочь на фронте. Защищает Родину. Папа шел в военкомат рано утром. Он шел получать мой аттестат и шел рано утром специально, чтобы все в деревне видели, что дочь у него на фронте...»
Мария Ивановна Морозова (Иванушкина), ефрейтор, снайпер:
«…. появился призыв ЦК комсомола и молодежи, поскольку немцы были уже под Москвой, всем стать на защиту Родины. Как это Гитлер возьмет Москву? Не допустим! Не только я одна... Все девочки изъявили желание идти на фронт. У меня уже отец воевал. Мы думали, что будем одни такие... Особенные... А пришли в военкомат - там много девушек. Я ахнула! Мое сердце загорелось, сильно так. А отбор был очень строгий. Первое, так это, конечно, надо было иметь крепкое здоровье. Я боялась, что меня не возьмут, потому что в детстве часто болела, и косточка, как моя мама всегда жалела, слабая. Из-за этого меня другие дети обижали маленькую. Потом, если в доме, кроме той девчонки, которая уходила на фронт, никого больше из детей нет, тоже отказывали, так как нельзя было оставлять одну мать. Ой, наши мамочки! От слез они не просыхали... Они ругали нас, они просили... Но у меня еще были две сестры и два брата, правда, все намного меньше меня, но все равно считалось. Тут еще одно из колхоза все ушли, на поле некому работать, и председатель не хотел нас отпускать. Одним словом, нам отказали.
Пошли мы в райком комсомола, и там отказ. Тогда мы делегацией из нашего района поехали в обком комсомола. У всех был большой порыв, сердца горели. Нас опять отправили там домой. И мы решили, коль мы в Москве, то пойти в ЦК комсомола, на самый верх, к первому секретарю. Добиваться до конца... Кто будет докладывать, кто из нас смелый? Думали, что тут-то точно одни окажемся, а там в коридор нельзя было втиснуться, не то что дойти до секретаря. Там со всей страны молодежь, много таких, что побывали в оккупации, за гибель близких рвались отомстить. Со всего Союза... Да-да... Короче - мы даже растерялись на какое-то время...
Вечером все-таки добились к секретарю. Нас спрашивают: «Ну, как вы пойдете на фронт, если не умеете стрелять?» Тут мы хором отвечаем, что уже научились... «Где? Как? А перевязывать умеете?» А нас, знаете, в этом же кружке при военкомате районный врач учил перевязывать. Они тогда молчат, и уже серьезнее на нас смотрят. Ну, и еще один козырь в наших руках, что мы не одни, а нас еще сорок человек, и все умеют стрелять и оказывать первую медицинскую помощь. Решение такое: «Идите и ждите. Ваш вопрос будет решен положительно». Какие мы возвращались счастливые! Не забыть... Да-да...
И буквально через пару дней у нас были повестки на руках...»
Серафима Ивановна Панасенко, младший лейтенант, фельдшер мотострелкового батальона
«Мне исполнилось восемнадцать лет... Я такая радостная, у меня - праздник. А все вокруг кричат: "Война!!" Помню, как люди плакали. Сколько встречала людей на улице, все плакали. Некоторые даже молились. Было непривычно... Люди на улице молятся и крестятся. В школе нас учили, что Бога нет. Но где наши танки и наши красивые самолеты? Мы их всегда видели на парадах. Гордились! Где наши полководцы? Буденный... Был, конечно, момент растерянности. Короткий момент... А потом стали думать о другом: как победить?
Училась я на втором курсе фельдшерско-акушерской школы в городе Свердловске. Сразу подумала: "Раз война, значит, нужно на фронт". У меня папа коммунист с большим стажем, политкаторжанин. Он нам с детства внушал, что Родина - это все, Родину надо защищать. И я не колебалась: если я не пойду, то кто пойдет? Я должна...»
Клара Семеновна Тихонович, старший сержант, зенитчица
«Слышала я... Слова... Яд... Слова, как камни... Мол, это было мужское желание - пойти воевать. Разве может женщина убивать?! Это - ненормальные, не полноценные женщины...
Нет! Тысячу раз нет! Нет, это было человеческое желание. Шла война, я жила обыкновенной жизнью... Девчоночьей... Но соседка получила письмо - мужа ранило, лежит в госпитале. Я подумала: "Он ранен, а вместо него кто?" Пришел один без руки - вместо него кто? Второй вернулся без ноги - вместо него кто? Я писала, просила, умоляла взять меня в армию. Так мы воспитывались, что без нас ничего не должно быть в нашей стране. Нас научили ее любить. Восхищаться. Раз началась война, мы обязаны чем-то помочь. Нужны медсестры, значит, надо идти в медсестры. Нужны зенитчицы, значит, надо идти в зенитчицы…»
Анна Николаевна Хролович, медсестра
«Моих друзей, все они были старше, забрали на фронт... Я страшно плакала, что осталась одна, меня не взяли. Мне сказали: «Надо, девочка, учиться».
Но проучились мы немного. Декан наш скоро выступил и сказал:
- Закончится война, девочки, потом будете доучиваться. Надо защищать Родину.
На фронт нас провожали шефы с завода. Этот было лето. Я помню, что все вагоны были в зелени, в цветах. Преподносили нам подарки. Мне досталось вкуснейшее домашнее печенье и красивый свитерок. С каким азартом я танцевала на перроне украинский гопак.
Ехали много суток... Вышли с девочками на какой-то станции с ведром, чтобы воды набрать. Оглянулись и ахнули: один за одним шли составы, и там одни девушки. Поют. Машут нам - кто косынками, кто пилотками. Стало понятно: мужиков не хватает, полегли они, в земле. Или в плену. Теперь мы вместо них...
Мама написала мне молитву. Я положила ее в медальон. может, и помогло - я вернулась домой. Я перед боем медальон целовала...»
Галина Дмитриевна Запольская, телефонистка
«До войны я работала в армии телефонисткой... Наша часть находилась в городе Борисове, куда война докатилась в первые же недели. Начальник связи выстроил всех нас. Мы не служили, не солдаты, мы были вольнонаемные.
Он нам говорит:
- Началась война жестокая. Вам будет очень трудно, девушкам. И пока не поздно, если кто хочет, можете вернуться к себе домой. А те, кто пожелает остаться на фронте, шаг вперед...
И все девушки, как одна, шаг вперед сделали. Человек нас двадцать. Все готовы были защищать Родину. А до войны я даже военные книжки не любила, любила читать про любовь. А тут?!
Сидели за аппаратами сутками, целыми сутками. Солдаты принесут нам котелки, перекусим, подремлем тут же, возле аппаратов, и снова надеваем наушники. Некогда было помыть голову, тогда я попросила: "Девочки, отрежьте мне косы..."»
Альбина Александровна Гантимурова, старший сержант, разведчица
«В медсанбате ко мне хорошо относились, но я хотела быть разведчицей. Сказала, что убегу на передовую, если меня не отпустят. Хотели из комсомола за это исключить, за то, что не подчиняюсь военному уставу. Но все равно я удрала...
Первая медаль "За отвагу"...
Начался бой. Огонь шквальный. Солдаты залегли. Команда: "Вперед! За Родину!", а они лежат. Опять команда, опять лежат. Я сняла шапку, чтобы видели: девчонка поднялась... И они все встали, и мы пошли в бой…».
Софья Адамовна Кунцевич, санинструктор
«Мы были счастливые...
Перешли границу родина освобождена. Наша земля... Я не узнавала солдат, это были другие люди. Все улыбались. Надели чистые рубахи. Откуда-то цветы в руках, таких счастливых людей я не знала. Раньше не видела».
Вера Сергеевна Романовская, партизанская медсестра
«Был парад... Наш партизанский отряд соединился с частями Красной Армии, и после парада нам сказали, чтобы сдали оружие и шли восстанавливать город. А у нас не укладывалось в сознании: как это - еще идет война, еще только одна Белоруссия освобождена, а мы должны отдать оружие. Каждая из нас хотела идти воевать дальше. И мы пришли в военкомат, все наши девчонки... Я сказала, что я медсестра и прошу отправить меня на фронт. Мне пообещали: "Хорошо, мы вас возьмем на учет, и если вы потребуетесь, то вызовем. А пока идите и работайте".
Жду. Не вызывают. Снова иду в военкомат... Много раз... И наконец мне откровенно сказали, что нет такой надобности, уже достаточно медицинских сестер. Надо вот кирпичи в Минске разобрать... Город в руинах... Какие у нас были девчонки, спрашиваете? У нас была Чернова, уже беременная, она несла мину на боку, где рядом билось сердце будущего ребенка. Вот и разбирайтесь с этим, что это были за люди. Нам зачем в этом разбираться, мы такими были. Нас воспитали, что Родина и мы - это одно и то же. Или другая моя подруга, она водила по городу свою девочку, а у той под платьицем тело было обернуто листовками, и она поднимала ручки и жаловалась: "Мама, мне жарко. Мама, мне жарко". А на улицах везде немцы. Полицаи. Немца еще можно обмануть, а полицая трудно. Он - свой, он твою жизнь знает, твое нутро. Твои мысли.
И даже вот дети... Их мы забрали к себе в отряд, но это же дети. Как спасти? Решили отправить за линию фронта, так они из детприемников бежали на фронт. Их ловили в поездах, по дорогам. Они опять вырывались, и опять на фронт.
История еще сотни лет будет разбираться: что это такое? Что это были за люди? Откуда? Вы представляете: беременная идет с миной... Ну, ждала же она ребенка... Любила, хотела жить. И, конечно, боялась. Но она шла... Не ради Сталина шла, а ради своих детей. Их будущей жизни. Она не хотела жить на коленях... Покориться врагу... Может быть, мы были слепые, и даже не буду отрицать, многого мы тогда не знали и не понимали, но мы были слепые и чистые одновременно. Мы были из двух частей, из двух жизней. Вы должны это понять...»
Клавдия С-ва, снайпер
Как нас встретила Родина? Без рыданий не могу... Сорок лет прошло, а до сих пор щеки горят. Мужчины молчали, а женщины... Они кричали нам: «Знаем, чем вы там занимались! Завлекали молодыми п... наших мужиков. Фронтовые б... Сучки военные...» Оскорбляли по-всякому... Словарь русский богатый...
Провожает меня парень с танцев, мне вдруг плохо-плохо, сердце затарахтит. Иду-иду и сяду в сугроб. «Что с тобой?» - «Да ничего. Натанцевалась». А это - мои два ранения... Это - война... А надо учиться быть нежной. Быть слабой и хрупкой, а ноги в сапогах разносились - сороковой размер. Непривычно, чтобы кто-то меня обнял. Привыкла сама отвечать за себя. Ласковых слов ждала, но их не понимала. Они мне, как детские. На фронте среди мужчин - крепкий русский мат. К нему привыкла. Подруга меня учила, она в библиотеке работала: «Читай стихи. Есенина читай».
Замуж я вышла скоро. Через год. За нашего инженера на заводе. Я мечтала о любви. Хотела дом и семью. Чтобы в доме пеленками пахло... Первые пеленки нюхала-нюхала, не могла нанюхаться. Запахи счастья... Женского... На войне нет женских запахов, все они - мужские. Война по-мужски пахнет.
Двое детей у меня... Мальчик и девочка. Первый мальчик. Хороший, умный мальчик. Он институт окончил. Архитектор. А вот девочка... Моя девочка... Девочка... Она стала ходить в пять лет, первое слово «мама» выговорила в семь. У нее до сих пор получается не «мама», а «мумо», не «папа», а «пупо». Она... Мне и сейчас кажется, что это неправда. Ошибка. Она в сумасшедшем доме... Сорок лет она там. Как ушла на пенсию, хожу к ней каждый день. Мой грех... Моя девочка...
Уже много лет первого сентября я покупаю ей новый букварь. Мы читаем с ней букварь целыми днями. Иногда возвращаюсь от нее домой и мне кажется, что я разучилась читать и писать. Разговаривать. И ничего этого мне не надо. Зачем это?
Я наказана... За что? Может, за то, что убивала? И так подумаю... В старости много времени... Думаю и думаю. Утром стою на коленях, смотрю в окно. И прошу Бога... Обо всех прошу... На мужа обиды не держу, давно его простила. Родила я дочку... Он посмотрел-посмотрел на нас... Побыл немного и ушел. Ушел с упреками: «Разве нормальная женщина пойдет на войну? Научится стрелять? Поэтому ты и ребенка нормального родить не способна». Я за него молюсь...
А может, он прав? И так подумаю... Это - мой грех...
Я любила Родину больше всего на свете. Я любила... Кому я могу это сейчас рассказать? Моей девочке... Ей одной... Я вспоминаю войну, а она думает, что я ей сказки рассказываю. Детские сказки. Страшные детские сказки...
Фамилию не пишите. Не надо...»
Лилия Михайловна Бутко, хирургическая медсестра
...В сорок шестом приехала я домой. Меня спрашивают: "Ты будешь ходить в военном или в гражданском?" Конечно, в военном. Даже не подумаю снимать. Пошла вечером в Дом офицеров на танцы. И вот вы сейчас услышите, как относились к военным девушкам.
Я надела туфли, платье, а шинель и сапоги в гардероб сдала.
Подходит ко мне один военный и приглашает танцевать.
- Вы, - говорит, - наверное, не здешняя. Очень интеллигентная девушка.
И весь вечер он со мной. Не отпускает. Закончились танцы, говорит мне:
- Дайте ваш номерок.
Пошел вперед. А в гардеробе ему дают сапоги, дают шинель.
- Это не мое...
Я подхожу:
- Нет, это мое.
- Но вы мне не сказали, что были на фронте.
- А вы меня спрашивали?
Он растерялся. Не мог на меня глаз поднять. А сам только с войны вернулся...
- Почему вас так удивило?
- Я не мог представить, что вы были в армии. Понимаете, фронтовая девушка...
- Вас удивило, что я, мол, одна? Без мужа и не беременная? Не ношу ватник, не дымлю папиросой «Казбек» и не ругаюсь матом?
Я не дала ему провожать меня.
И всегда гордилась, что я была на фронте. Родину защищала...»
Вместо p.s.
«- Мы - уже вымирающе племя. Мамонты! Мы - из поколения, которое верило, что есть в жизни нечто большее, чем человеческая жизнь. Родина есть и великая идея. Ну, и Сталин. Зачем врать? Из песни, как говорится, слов не выкинешь.
- Это, конечно... У нас в отряде была отважная девушка... Ходила на железную дорогу. На подрыв. До войны у нее всю семью репрессировали: отца, мать и двоих старших братьев. Она жила с тетей, маминой сестрой. С первых дней войны искала партизан. В отряде видели, что она на рожон лезла... Хотела доказать... Всех награждали, а ее ни разу. Медали не дали, потому что родители - враги народа. Перед самым приходом нашей армии ей ногу оторвало. Я навестил ее в госпитале... Она плакала... «Но теперь, - говорила, - мне все поверят». Красивая девушка...»
Светлана Алексиевич "У войны не женское лицо"
(Продолжение следует...)
Начало читать здесь:
http://skaramanga-1972.livejournal.com/97044.html
ОТДЕЛЬНЫЕ ГЛАВЫ:
ИЗ ТОГО, ЧТО ВЫБРОСИЛА ЦЕНЗУРА
http://skaramanga-1972.livejournal.com/131634.html
http://skaramanga-1972.livejournal.com/132035.html
О РОДИНЕ, О СТАЛИНЕ И КРАСНОМ СИТЦЕ
http://skaramanga-1972.livejournal.com/132289.html
О ЧЕРТОВОЙ БАБЕ И МАЙСКИХ РОЗАХ
http://skaramanga-1972.livejournal.com/132583.html
И защищает Родину свою.
Ей нипочем ни пули, ни осколки -
Сердце горит у той девчонки.
Запомни, друг, ее неброскую красу,
Когда на плащ-палатке понесут...»
Автор этих стихотворных строк Нина Яковлевна Вишневская, старшина, санинструктор танкового батальона. Я хочу, чтобы они были эпиграфом к сегодняшней теме, очень важной теме, моей любимой теме этого проекта...
... Как-то одна из моих читательниц написала в коментах:
«Девчонки - героини, что тут сказать. А как им отплатила замечательная Родина? ТА страна, за которую они отдавались без остатка…».
Почувствовалась некая легкая издевка в этой «замечательная». Тогда же подумалось, по-моему, девушка просто не понимает, что Родину любят «не потому, что …», а «вопреки всему». За любовь к Родине плату не требуют! «Родину любить - это не березки целовать», любовь эту нужно доказывать и платить должна не Родина, а платить должен тот, кто говорит о любви к ней. И, если нужно, то и жизнью… Помните, что было написано на одной из стен казармы 132-го отдельного батальона конвойных войск НКВД СССР в Брестской крепости? «Умираю, но не сдаюсь! Прощай, Родина!». Какую «плату» за любовь к Родине хотели эти неизвестные Герои?
Для мальчишек и девчонок тех лет, девизом были крылатые слова из известной советской песни: «Прежде думай о Родине, а потом о себе». Они жили так, а когда пришла боевая пора, то, нераздумывая, шли в военкоматы, просили, требовали, писали Сталину, Калинину, добивались, чтобы их отправили на фронт бить врага. Гораздо позже президент США Джон Фицджеральд Кеннеди, по сути, обыграет эти слова. Он скажет: «Не спрашивай, что твоя страна может сделать для тебя. Спроси себя, что ты можешь сделать для нее».
То время рождало героев, для которых слово «Родина» не было пустым звуком. Потому и выстояли, потому и победили …
А теперь читайте «О Родине и о девчатах ее защищавших»…
Наталья Ивановна Сергеева, рядовая, санитарка
«Я хочу говорить... Говорить! Выговориться! Наконец-то и нас хотят выслушать. Мы столько лет молчали, даже дома молчали. Десятки лет. Первый год, когда я вернулась с войны, я говорила-говорила. Никто не слушал. И я замолчала... Хорошо, что ты пришла. Я все время кого-то ждала, знала, что кто-то придет. Должен прийти. Я была тогда юная. Абсолютно юная. Жаль. Знаешь, почему? Не умела это даже запомнить...
За несколько дней до войны мы говорили с подружкой о войне, мы были уверены - никакой войны не будет. Пошли с ней в кино, перед фильмом показывали журнал: Риббентроп и Молотов пожимали друг другу руки. В сознание врезались слова диктора, что Германия - верный друг Советского Союза.
Не прошло и месяца, как немецкие войска были уже под Москвой...
У нас - восемь детей в семье, первые четыре все девочки, я самая старшая. Папа пришел один раз с работы и плачет: «Я когда-то радовался, что у меня первые девочки. Невесты. А теперь у каждого кто-то идет на фронт, а у нас некому... Я старый, меня не берут, вы - девчонки, а мальчики маленькие». Как-то в семье у нас это сильно переживали.
Организовали курсы медсестер, и отец отвел нас с сестрой туда. Мне - пятнадцать лет, а сестре - четырнадцать. Он говорил: «Это все, что я могу отдать для победы. Моих девочек...» Другой мысли тогда не было».
Через год я попала на фронт...»
Мария Александровна Арестова, машинист
«- Леня, вставай! Война! Вставай, война!!
Он побежал в депо, приходит весь в слезах:
- Война! Война! Ты знаешь, что такое война?
Как быть? Куда девать ребенка?
Эвакуировали меня с сыном в Ульяновск, в тыл. Дали двухкомнатную квартиру, квартира была хорошая, у меня такой и сейчас нет. Сына определили в детский садик. Все хорошо. Любили все меня. Как же! Женщина-машинист, да еще первая... Вы не поверите, пожила я там немного, полгода не пожила. И больше не могу: как же, все защищают Родину, а я дома сижу!
Приехал муж:
- Что, Маруся, будешь в тылу сидеть?
- Нет, - говорю, - поедем.
В это время организовывалась колонна особого резерва для обслуживания фронта. Мы с мужем попросились туда. Муж был старшим машинистом, а я машинистом. Четыре года в теплушке ездили, и сын вместе с нами. Он у меня за всю войну даже кошку не видел. Когда поймал под Киевом кошку, наш состав страшно бомбили, налетело пять самолетов, а он обнял ее: "Кисанька милая, как я рад, что я тебя увидел. Я не вижу никого, ну, посиди со мной. Дай я тебя поцелую". Ребенок... У ребенка все должно быть детское... Он засыпал со словами: "Мамочка, у нас есть кошка. У нас теперь настоящий дом". Такое не сочинишь, не придумаешь... Ты не пропусти... Обязательно запиши про кошку...
Нас всегда бомбили, обстреливали из пулеметов. И стреляют-то по паровозу, им главное - убить машиниста, уничтожить паровоз. Самолеты опускались низко и били по теплушке и по паровозу, а в теплушке мой сын сидит. Я больше всего боялась за сына. Не описать... Когда бомбили, брала его из теплушки с собой на паровоз. Схвачу его, прижму к сердцу: "Пусть убьет одним осколком". Но разве так убьет? Поэтому, видно, и живы остались».
Елена Антоновна Кудина, рядовая, шофер
«В первые дни... В городе неразбериха. Хаос. Ледяной страх. Каких-то шпионов все ловили. Убеждали друг друга: «Не надо поддаваться на провокацию». Никто даже в мыслях не соглашался, что наша армия потерпела катастрофу, ее разгромили за несколько недель. Нас учили, что воевать мы будем на чужой территории. «Ни пяди своей земли не отдадим...» А тут отступаем...
До войны ходили слухи, что Гитлер готовится напасть на Советский Союз, но эти разговоры строго пресекались. Пресекались соответствующими органами... Вам ясно, какие это органы? НКВД... Чекисты... Если люди шептались, то дома, на кухне, а в коммуналках - только в своей комнате, за закрытыми дверями или в ванной, открыв перед этим кран с водой. Но когда Сталин заговорил... Он обратился к нам: «Братья и сестры...» Тут все забыли свои обиды... У нас дядя сидел в лагере, мамин брат, он был железнодорожник, старый коммунист. Его арестовали на работе... Вам ясно - кто? НКВД... Нашего любимого дядю, а мы знали, что он ни в чем не виноват. Верили. Он имел награды еще с гражданской войны... Но после речи Сталина мама сказала: «Защитим Родину, а потом разберемся». Родину любили все.
Я побежала сразу в военкомат. С ангиной побежала, у меня еще не спала окончательно температура. Но я не могла ждать...»
Ефросинья Григорьевна Бреус, капитан, врач
«Мир сразу переменился... Я помню первые дни... Мама стояла вечером у окна и молилась. Я не знала, что моя мама верит в Бога. Она смотрела и смотрела на небо...
Меня мобилизовали, я была врач. Я уехала с чувством долга. А мой папа был счастлив, что дочь на фронте. Защищает Родину. Папа шел в военкомат рано утром. Он шел получать мой аттестат и шел рано утром специально, чтобы все в деревне видели, что дочь у него на фронте...»
Мария Ивановна Морозова (Иванушкина), ефрейтор, снайпер:
«…. появился призыв ЦК комсомола и молодежи, поскольку немцы были уже под Москвой, всем стать на защиту Родины. Как это Гитлер возьмет Москву? Не допустим! Не только я одна... Все девочки изъявили желание идти на фронт. У меня уже отец воевал. Мы думали, что будем одни такие... Особенные... А пришли в военкомат - там много девушек. Я ахнула! Мое сердце загорелось, сильно так. А отбор был очень строгий. Первое, так это, конечно, надо было иметь крепкое здоровье. Я боялась, что меня не возьмут, потому что в детстве часто болела, и косточка, как моя мама всегда жалела, слабая. Из-за этого меня другие дети обижали маленькую. Потом, если в доме, кроме той девчонки, которая уходила на фронт, никого больше из детей нет, тоже отказывали, так как нельзя было оставлять одну мать. Ой, наши мамочки! От слез они не просыхали... Они ругали нас, они просили... Но у меня еще были две сестры и два брата, правда, все намного меньше меня, но все равно считалось. Тут еще одно из колхоза все ушли, на поле некому работать, и председатель не хотел нас отпускать. Одним словом, нам отказали.
Пошли мы в райком комсомола, и там отказ. Тогда мы делегацией из нашего района поехали в обком комсомола. У всех был большой порыв, сердца горели. Нас опять отправили там домой. И мы решили, коль мы в Москве, то пойти в ЦК комсомола, на самый верх, к первому секретарю. Добиваться до конца... Кто будет докладывать, кто из нас смелый? Думали, что тут-то точно одни окажемся, а там в коридор нельзя было втиснуться, не то что дойти до секретаря. Там со всей страны молодежь, много таких, что побывали в оккупации, за гибель близких рвались отомстить. Со всего Союза... Да-да... Короче - мы даже растерялись на какое-то время...
Вечером все-таки добились к секретарю. Нас спрашивают: «Ну, как вы пойдете на фронт, если не умеете стрелять?» Тут мы хором отвечаем, что уже научились... «Где? Как? А перевязывать умеете?» А нас, знаете, в этом же кружке при военкомате районный врач учил перевязывать. Они тогда молчат, и уже серьезнее на нас смотрят. Ну, и еще один козырь в наших руках, что мы не одни, а нас еще сорок человек, и все умеют стрелять и оказывать первую медицинскую помощь. Решение такое: «Идите и ждите. Ваш вопрос будет решен положительно». Какие мы возвращались счастливые! Не забыть... Да-да...
И буквально через пару дней у нас были повестки на руках...»
Серафима Ивановна Панасенко, младший лейтенант, фельдшер мотострелкового батальона
«Мне исполнилось восемнадцать лет... Я такая радостная, у меня - праздник. А все вокруг кричат: "Война!!" Помню, как люди плакали. Сколько встречала людей на улице, все плакали. Некоторые даже молились. Было непривычно... Люди на улице молятся и крестятся. В школе нас учили, что Бога нет. Но где наши танки и наши красивые самолеты? Мы их всегда видели на парадах. Гордились! Где наши полководцы? Буденный... Был, конечно, момент растерянности. Короткий момент... А потом стали думать о другом: как победить?
Училась я на втором курсе фельдшерско-акушерской школы в городе Свердловске. Сразу подумала: "Раз война, значит, нужно на фронт". У меня папа коммунист с большим стажем, политкаторжанин. Он нам с детства внушал, что Родина - это все, Родину надо защищать. И я не колебалась: если я не пойду, то кто пойдет? Я должна...»
Клара Семеновна Тихонович, старший сержант, зенитчица
«Слышала я... Слова... Яд... Слова, как камни... Мол, это было мужское желание - пойти воевать. Разве может женщина убивать?! Это - ненормальные, не полноценные женщины...
Нет! Тысячу раз нет! Нет, это было человеческое желание. Шла война, я жила обыкновенной жизнью... Девчоночьей... Но соседка получила письмо - мужа ранило, лежит в госпитале. Я подумала: "Он ранен, а вместо него кто?" Пришел один без руки - вместо него кто? Второй вернулся без ноги - вместо него кто? Я писала, просила, умоляла взять меня в армию. Так мы воспитывались, что без нас ничего не должно быть в нашей стране. Нас научили ее любить. Восхищаться. Раз началась война, мы обязаны чем-то помочь. Нужны медсестры, значит, надо идти в медсестры. Нужны зенитчицы, значит, надо идти в зенитчицы…»
Анна Николаевна Хролович, медсестра
«Моих друзей, все они были старше, забрали на фронт... Я страшно плакала, что осталась одна, меня не взяли. Мне сказали: «Надо, девочка, учиться».
Но проучились мы немного. Декан наш скоро выступил и сказал:
- Закончится война, девочки, потом будете доучиваться. Надо защищать Родину.
На фронт нас провожали шефы с завода. Этот было лето. Я помню, что все вагоны были в зелени, в цветах. Преподносили нам подарки. Мне досталось вкуснейшее домашнее печенье и красивый свитерок. С каким азартом я танцевала на перроне украинский гопак.
Ехали много суток... Вышли с девочками на какой-то станции с ведром, чтобы воды набрать. Оглянулись и ахнули: один за одним шли составы, и там одни девушки. Поют. Машут нам - кто косынками, кто пилотками. Стало понятно: мужиков не хватает, полегли они, в земле. Или в плену. Теперь мы вместо них...
Мама написала мне молитву. Я положила ее в медальон. может, и помогло - я вернулась домой. Я перед боем медальон целовала...»
Галина Дмитриевна Запольская, телефонистка
«До войны я работала в армии телефонисткой... Наша часть находилась в городе Борисове, куда война докатилась в первые же недели. Начальник связи выстроил всех нас. Мы не служили, не солдаты, мы были вольнонаемные.
Он нам говорит:
- Началась война жестокая. Вам будет очень трудно, девушкам. И пока не поздно, если кто хочет, можете вернуться к себе домой. А те, кто пожелает остаться на фронте, шаг вперед...
И все девушки, как одна, шаг вперед сделали. Человек нас двадцать. Все готовы были защищать Родину. А до войны я даже военные книжки не любила, любила читать про любовь. А тут?!
Сидели за аппаратами сутками, целыми сутками. Солдаты принесут нам котелки, перекусим, подремлем тут же, возле аппаратов, и снова надеваем наушники. Некогда было помыть голову, тогда я попросила: "Девочки, отрежьте мне косы..."»
Альбина Александровна Гантимурова, старший сержант, разведчица
«В медсанбате ко мне хорошо относились, но я хотела быть разведчицей. Сказала, что убегу на передовую, если меня не отпустят. Хотели из комсомола за это исключить, за то, что не подчиняюсь военному уставу. Но все равно я удрала...
Первая медаль "За отвагу"...
Начался бой. Огонь шквальный. Солдаты залегли. Команда: "Вперед! За Родину!", а они лежат. Опять команда, опять лежат. Я сняла шапку, чтобы видели: девчонка поднялась... И они все встали, и мы пошли в бой…».
Софья Адамовна Кунцевич, санинструктор
«Мы были счастливые...
Перешли границу родина освобождена. Наша земля... Я не узнавала солдат, это были другие люди. Все улыбались. Надели чистые рубахи. Откуда-то цветы в руках, таких счастливых людей я не знала. Раньше не видела».
Вера Сергеевна Романовская, партизанская медсестра
«Был парад... Наш партизанский отряд соединился с частями Красной Армии, и после парада нам сказали, чтобы сдали оружие и шли восстанавливать город. А у нас не укладывалось в сознании: как это - еще идет война, еще только одна Белоруссия освобождена, а мы должны отдать оружие. Каждая из нас хотела идти воевать дальше. И мы пришли в военкомат, все наши девчонки... Я сказала, что я медсестра и прошу отправить меня на фронт. Мне пообещали: "Хорошо, мы вас возьмем на учет, и если вы потребуетесь, то вызовем. А пока идите и работайте".
Жду. Не вызывают. Снова иду в военкомат... Много раз... И наконец мне откровенно сказали, что нет такой надобности, уже достаточно медицинских сестер. Надо вот кирпичи в Минске разобрать... Город в руинах... Какие у нас были девчонки, спрашиваете? У нас была Чернова, уже беременная, она несла мину на боку, где рядом билось сердце будущего ребенка. Вот и разбирайтесь с этим, что это были за люди. Нам зачем в этом разбираться, мы такими были. Нас воспитали, что Родина и мы - это одно и то же. Или другая моя подруга, она водила по городу свою девочку, а у той под платьицем тело было обернуто листовками, и она поднимала ручки и жаловалась: "Мама, мне жарко. Мама, мне жарко". А на улицах везде немцы. Полицаи. Немца еще можно обмануть, а полицая трудно. Он - свой, он твою жизнь знает, твое нутро. Твои мысли.
И даже вот дети... Их мы забрали к себе в отряд, но это же дети. Как спасти? Решили отправить за линию фронта, так они из детприемников бежали на фронт. Их ловили в поездах, по дорогам. Они опять вырывались, и опять на фронт.
История еще сотни лет будет разбираться: что это такое? Что это были за люди? Откуда? Вы представляете: беременная идет с миной... Ну, ждала же она ребенка... Любила, хотела жить. И, конечно, боялась. Но она шла... Не ради Сталина шла, а ради своих детей. Их будущей жизни. Она не хотела жить на коленях... Покориться врагу... Может быть, мы были слепые, и даже не буду отрицать, многого мы тогда не знали и не понимали, но мы были слепые и чистые одновременно. Мы были из двух частей, из двух жизней. Вы должны это понять...»
Клавдия С-ва, снайпер
Как нас встретила Родина? Без рыданий не могу... Сорок лет прошло, а до сих пор щеки горят. Мужчины молчали, а женщины... Они кричали нам: «Знаем, чем вы там занимались! Завлекали молодыми п... наших мужиков. Фронтовые б... Сучки военные...» Оскорбляли по-всякому... Словарь русский богатый...
Провожает меня парень с танцев, мне вдруг плохо-плохо, сердце затарахтит. Иду-иду и сяду в сугроб. «Что с тобой?» - «Да ничего. Натанцевалась». А это - мои два ранения... Это - война... А надо учиться быть нежной. Быть слабой и хрупкой, а ноги в сапогах разносились - сороковой размер. Непривычно, чтобы кто-то меня обнял. Привыкла сама отвечать за себя. Ласковых слов ждала, но их не понимала. Они мне, как детские. На фронте среди мужчин - крепкий русский мат. К нему привыкла. Подруга меня учила, она в библиотеке работала: «Читай стихи. Есенина читай».
Замуж я вышла скоро. Через год. За нашего инженера на заводе. Я мечтала о любви. Хотела дом и семью. Чтобы в доме пеленками пахло... Первые пеленки нюхала-нюхала, не могла нанюхаться. Запахи счастья... Женского... На войне нет женских запахов, все они - мужские. Война по-мужски пахнет.
Двое детей у меня... Мальчик и девочка. Первый мальчик. Хороший, умный мальчик. Он институт окончил. Архитектор. А вот девочка... Моя девочка... Девочка... Она стала ходить в пять лет, первое слово «мама» выговорила в семь. У нее до сих пор получается не «мама», а «мумо», не «папа», а «пупо». Она... Мне и сейчас кажется, что это неправда. Ошибка. Она в сумасшедшем доме... Сорок лет она там. Как ушла на пенсию, хожу к ней каждый день. Мой грех... Моя девочка...
Уже много лет первого сентября я покупаю ей новый букварь. Мы читаем с ней букварь целыми днями. Иногда возвращаюсь от нее домой и мне кажется, что я разучилась читать и писать. Разговаривать. И ничего этого мне не надо. Зачем это?
Я наказана... За что? Может, за то, что убивала? И так подумаю... В старости много времени... Думаю и думаю. Утром стою на коленях, смотрю в окно. И прошу Бога... Обо всех прошу... На мужа обиды не держу, давно его простила. Родила я дочку... Он посмотрел-посмотрел на нас... Побыл немного и ушел. Ушел с упреками: «Разве нормальная женщина пойдет на войну? Научится стрелять? Поэтому ты и ребенка нормального родить не способна». Я за него молюсь...
А может, он прав? И так подумаю... Это - мой грех...
Я любила Родину больше всего на свете. Я любила... Кому я могу это сейчас рассказать? Моей девочке... Ей одной... Я вспоминаю войну, а она думает, что я ей сказки рассказываю. Детские сказки. Страшные детские сказки...
Фамилию не пишите. Не надо...»
Лилия Михайловна Бутко, хирургическая медсестра
...В сорок шестом приехала я домой. Меня спрашивают: "Ты будешь ходить в военном или в гражданском?" Конечно, в военном. Даже не подумаю снимать. Пошла вечером в Дом офицеров на танцы. И вот вы сейчас услышите, как относились к военным девушкам.
Я надела туфли, платье, а шинель и сапоги в гардероб сдала.
Подходит ко мне один военный и приглашает танцевать.
- Вы, - говорит, - наверное, не здешняя. Очень интеллигентная девушка.
И весь вечер он со мной. Не отпускает. Закончились танцы, говорит мне:
- Дайте ваш номерок.
Пошел вперед. А в гардеробе ему дают сапоги, дают шинель.
- Это не мое...
Я подхожу:
- Нет, это мое.
- Но вы мне не сказали, что были на фронте.
- А вы меня спрашивали?
Он растерялся. Не мог на меня глаз поднять. А сам только с войны вернулся...
- Почему вас так удивило?
- Я не мог представить, что вы были в армии. Понимаете, фронтовая девушка...
- Вас удивило, что я, мол, одна? Без мужа и не беременная? Не ношу ватник, не дымлю папиросой «Казбек» и не ругаюсь матом?
Я не дала ему провожать меня.
И всегда гордилась, что я была на фронте. Родину защищала...»
Вместо p.s.
«- Мы - уже вымирающе племя. Мамонты! Мы - из поколения, которое верило, что есть в жизни нечто большее, чем человеческая жизнь. Родина есть и великая идея. Ну, и Сталин. Зачем врать? Из песни, как говорится, слов не выкинешь.
- Это, конечно... У нас в отряде была отважная девушка... Ходила на железную дорогу. На подрыв. До войны у нее всю семью репрессировали: отца, мать и двоих старших братьев. Она жила с тетей, маминой сестрой. С первых дней войны искала партизан. В отряде видели, что она на рожон лезла... Хотела доказать... Всех награждали, а ее ни разу. Медали не дали, потому что родители - враги народа. Перед самым приходом нашей армии ей ногу оторвало. Я навестил ее в госпитале... Она плакала... «Но теперь, - говорила, - мне все поверят». Красивая девушка...»
Светлана Алексиевич "У войны не женское лицо"
(Продолжение следует...)
Начало читать здесь:
http://skaramanga-1972.livejournal.com/97044.html
ОТДЕЛЬНЫЕ ГЛАВЫ:
ИЗ ТОГО, ЧТО ВЫБРОСИЛА ЦЕНЗУРА
http://skaramanga-1972.livejournal.com/131634.html
http://skaramanga-1972.livejournal.com/132035.html
О РОДИНЕ, О СТАЛИНЕ И КРАСНОМ СИТЦЕ
http://skaramanga-1972.livejournal.com/132289.html
О ЧЕРТОВОЙ БАБЕ И МАЙСКИХ РОЗАХ
http://skaramanga-1972.livejournal.com/132583.html