У ВОЙНЫ НЕ ЖЕНСКОЕ ЛИЦО. ЧАСТЬ 8. В РАЗВЕДКЕ, КОНТРРАЗВЕДКЕ, ВОЙСКАХ НКВД
До книги Светланы Алексиевич "У войны не женское лицо" я многого не знал о женщинах на войне. К примеру, не знал, что были женщины-артиллеристы, минометчицы, что были женщины командиры стрелковых подразделений, рядовые бойцы-стрелки. А еще я не знал, что были девчата-разведчицы. И я не о радистках в составе разведгрупп, а о тех, которые не раз переходили линию фронта, выполняя ответственные задания командования. Конечно, языков они не брали, больше собирали сведения о противнике, совершали диверсии в составе своих групп. Одну такую Вы прекрасно знаете еще со школы. Это Зоя Космодемьянская. До сих пор, по ошибке, ее считают партизанкой-разведчицей. Но это не так. Она была бойцом войсковой части 9903, готовившей разведчиков-диверсантов... В общем, я еще вернусь к Зое, но чуть позже, когда буду говорить про эту не совсем обычную В/Ч. Кроме нее, я представлю Вам нескольких ее боевых подруг, о которых, я уверен, Вы почти ничего не знаете.
А что Вы знаете, к примеру, про 1-ю женскую добровольческую стрелковую бригаду Внутренних войск НКВД? А в энциклопедии по истории МВД России, между прочим, в качестве задач, которые решала эта бригада значится - "задержание дезертиров и борьба с бандитами". Вот так.
В общем, тема интересная. И личности здесь будут интересные. Начну я, традиционно, с фрагментов из книги Светланы Алексиевич "У войны не женское лицо", а потом будут другие материалы.
Любовь Ивановна Осмоловская, рядовая, разведчица
«Шли и шли дожди... Бежим по грязи, люди падают в эту грязь.
Раненые, убитые. Так не хочется погибать в этом болоте. В черном болоте. Ну, как молодой девушке там лежать... А в другой раз, это уже в белорусских... В оршанских лесах, там мелкие кусты с черемухой. Подснежники голубые. Весь лужок в голубом цвете. Погибнуть бы вот в таких цветах! Тут лежать... Дурошлеп еще, семнадцать лет... Это я себе так смерть представляла...
Я думала, что умереть - это как будто куда-то улететь. Один раз мы ночью говорили о смерти, но только один раз. Боялись произносить это слово...»
Альбина Александровна Гантимурова, старший сержант, разведчица
«Маму свою я не помню... В памяти остались только смутные тени... Очертания... То ли ее лица, то ли ее фигуры, когда она наклонялась надо мной. Была близко. Так мне потом казалось. Когда мамы не стало, мне было три года. Отец служил на Дальнем Востоке, кадровый военный. Научил меня кататься на лошади. Это было самое сильное впечатление детства. Отец не хотел, чтобы я выросла кисейной барышней. В Ленинграде, там я себя помню с пяти лет, жила с тетей. А тетя моя в русско-японскую войну была сестрой милосердия. Я ее любила, как маму...
Какая я была в детстве? На спор прыгала со второго этажа школы. Любила футбол, всегда вратарем у мальчишек. Началась финская война, без конца убегала на финскую войну. А в сорок первом как раз окончила семь классов и успела отдать документы в техникум. Тетя плачет: "Война!", а я обрадовалась, что пойду на фронт, буду воевать. Откуда я знала, что такое кровь?
Сформировалась первая гвардейская дивизия народного ополчения, и нас, несколько девчонок, взяли в медсанбат.
Позвонила тете:
- Ухожу на фронт.
На другом конце провода мне ответили:
- Марш домой! Обед уже простыл.
Я повесила трубку. Потом мне ее было жалко, безумно жалко.
Началась блокада города, страшная ленинградская блокада, когда город наполовину вымер, а она осталась одна. Старенькая.
Помню, отпустили меня в увольнение. Прежде чем пойти к тете, я зашла в магазин. До войны страшно любила конфеты. Говорю:
- Дайте мне конфет.
Продавщица смотрит на меня, как на сумасшедшую. Я не понимала: что такое - карточки, что такое - блокада? Все люди в очереди повернулись ко мне, а у меня винтовка больше, чем я. Когда нам их выдали, я посмотрела и думаю: "Когда я дорасту до этой винтовки?" И все вдруг стали просить, вся очередь:
- Дайте ей конфет. Вырежьте у нас талоны.
И мне дали.
На улице собирали помощь фронту. Прямо на площади на столах лежали большие подносы, люди шли и снимали, кто перстень золотой, кто серьги. Часы несли, деньги... Никто ничего не записывал, никто не расписывался. Женщины снимали с рук кольца обручальные...
Эти картины в моей памяти...
И был знаменитый сталинский приказ за номером двести двадцать семь - «Ни шагу назад!» Повернешь назад - расстрел! Расстрел - на месте. Или - под трибунал и в специально созданные штрафные батальоны. Тех, кто туда попадал, называли смертниками. А вышедших из окружения и бежавших из плена - в фильтрационные лагеря. Сзади за нами шли заградотряды... Свои стреляли в своих...
Эти картины в моей памяти...
Обычная поляна... Мокро, грязно после дождя. Стоит на коленях молодой солдат. В очках, они без конца у него падают почему-то, он их поднимает. После дождя... Интеллигентный ленинградский мальчик. Трехлинейку у него уже забрали. Нас всех выстроили. Везде лужи... Мы... Слышим, как он просит... Он клянется... Умоляет, чтобы его не расстреливали, дома у него одна мама. Начинает плакать. И тут же его - прямо в лоб. Из пистолета. Показательный расстрел - с любым так будет, если дрогнет. Пусть даже на одну минуту! На одну...
Этот приказ сразу сделал из меня взрослую. Об этом нельзя было... Долго не вспоминали... Да, мы победили, но какой ценой! Какой страшной ценой?!
Не спали мы сутками, столько было раненых. Однажды трое суток никто не спал. Меня послали с машиной раненых в госпиталь. Сдала раненых, назад машина ехала пустая, и я выспалась. Вернулась, как огурчик, а наши все с ног падают.
Встречаю комиссара:
- Товарищ комиссар, мне стыдно.
- Что такое?
- Я спала.
- Где?
Рассказываю ему, как отвозила раненых, назад ехала пустая и выспалась.
- Ну и что? Молодец! Пусть хоть один человек будет нормальный, а то все засыпают на ходу.
А мне было стыдно. И с такой совестью мы жили всю войну.
В медсанбате ко мне хорошо относились, но я хотела быть разведчицей. Сказала, что убегу на передовую, если меня не отпустят. Хотели из комсомола за это исключить, за то, что не подчиняюсь военному уставу. Но все равно я удрала...
Первая медаль "За отвагу"...
Начался бой. Огонь шквальный. Солдаты залегли. Команда: "Вперед! За Родину!", а они лежат. Опять команда, опять лежат. Я сняла шапку, чтобы видели: девчонка поднялась... И они все встали, и мы пошли в бой...
Вручили мне медаль, и в тот же день мы пошли на задание. И у меня впервые в жизни случилось... Наше... Женское... Увидела я у себя кровь, как заору:
- Меня ранило...
В разведке с нами был фельдшер, уже пожилой мужчина. Он ко мне:
- Куда ранило?
- Не знаю куда... Но кровь...
Мне он, как отец, все рассказал...
Я ходила в разведку после войны лет пятнадцать. Каждую ночь. И сны такие: то у меня автомат отказал, то нас окружили. Просыпаешься - зубы скрипят. Вспоминаешь - где ты? Там или здесь?
Кончилась война, у меня было три желания: первое - наконец я не буду ползать на животе, а стану ездить на троллейбусе, второе - купить и съесть целый белый батон, третье - выспаться в белой постели и чтобы простыни хрустели. Белые простыни...»
(Продолжение следует...)
Начало читать здесь:
http://skaramanga-1972.livejournal.com/97044.html
А что Вы знаете, к примеру, про 1-ю женскую добровольческую стрелковую бригаду Внутренних войск НКВД? А в энциклопедии по истории МВД России, между прочим, в качестве задач, которые решала эта бригада значится - "задержание дезертиров и борьба с бандитами". Вот так.
В общем, тема интересная. И личности здесь будут интересные. Начну я, традиционно, с фрагментов из книги Светланы Алексиевич "У войны не женское лицо", а потом будут другие материалы.
Любовь Ивановна Осмоловская, рядовая, разведчица
«Шли и шли дожди... Бежим по грязи, люди падают в эту грязь.
Раненые, убитые. Так не хочется погибать в этом болоте. В черном болоте. Ну, как молодой девушке там лежать... А в другой раз, это уже в белорусских... В оршанских лесах, там мелкие кусты с черемухой. Подснежники голубые. Весь лужок в голубом цвете. Погибнуть бы вот в таких цветах! Тут лежать... Дурошлеп еще, семнадцать лет... Это я себе так смерть представляла...
Я думала, что умереть - это как будто куда-то улететь. Один раз мы ночью говорили о смерти, но только один раз. Боялись произносить это слово...»
Альбина Александровна Гантимурова, старший сержант, разведчица
«Маму свою я не помню... В памяти остались только смутные тени... Очертания... То ли ее лица, то ли ее фигуры, когда она наклонялась надо мной. Была близко. Так мне потом казалось. Когда мамы не стало, мне было три года. Отец служил на Дальнем Востоке, кадровый военный. Научил меня кататься на лошади. Это было самое сильное впечатление детства. Отец не хотел, чтобы я выросла кисейной барышней. В Ленинграде, там я себя помню с пяти лет, жила с тетей. А тетя моя в русско-японскую войну была сестрой милосердия. Я ее любила, как маму...
Какая я была в детстве? На спор прыгала со второго этажа школы. Любила футбол, всегда вратарем у мальчишек. Началась финская война, без конца убегала на финскую войну. А в сорок первом как раз окончила семь классов и успела отдать документы в техникум. Тетя плачет: "Война!", а я обрадовалась, что пойду на фронт, буду воевать. Откуда я знала, что такое кровь?
Сформировалась первая гвардейская дивизия народного ополчения, и нас, несколько девчонок, взяли в медсанбат.
Позвонила тете:
- Ухожу на фронт.
На другом конце провода мне ответили:
- Марш домой! Обед уже простыл.
Я повесила трубку. Потом мне ее было жалко, безумно жалко.
Началась блокада города, страшная ленинградская блокада, когда город наполовину вымер, а она осталась одна. Старенькая.
Помню, отпустили меня в увольнение. Прежде чем пойти к тете, я зашла в магазин. До войны страшно любила конфеты. Говорю:
- Дайте мне конфет.
Продавщица смотрит на меня, как на сумасшедшую. Я не понимала: что такое - карточки, что такое - блокада? Все люди в очереди повернулись ко мне, а у меня винтовка больше, чем я. Когда нам их выдали, я посмотрела и думаю: "Когда я дорасту до этой винтовки?" И все вдруг стали просить, вся очередь:
- Дайте ей конфет. Вырежьте у нас талоны.
И мне дали.
На улице собирали помощь фронту. Прямо на площади на столах лежали большие подносы, люди шли и снимали, кто перстень золотой, кто серьги. Часы несли, деньги... Никто ничего не записывал, никто не расписывался. Женщины снимали с рук кольца обручальные...
Эти картины в моей памяти...
И был знаменитый сталинский приказ за номером двести двадцать семь - «Ни шагу назад!» Повернешь назад - расстрел! Расстрел - на месте. Или - под трибунал и в специально созданные штрафные батальоны. Тех, кто туда попадал, называли смертниками. А вышедших из окружения и бежавших из плена - в фильтрационные лагеря. Сзади за нами шли заградотряды... Свои стреляли в своих...
Эти картины в моей памяти...
Обычная поляна... Мокро, грязно после дождя. Стоит на коленях молодой солдат. В очках, они без конца у него падают почему-то, он их поднимает. После дождя... Интеллигентный ленинградский мальчик. Трехлинейку у него уже забрали. Нас всех выстроили. Везде лужи... Мы... Слышим, как он просит... Он клянется... Умоляет, чтобы его не расстреливали, дома у него одна мама. Начинает плакать. И тут же его - прямо в лоб. Из пистолета. Показательный расстрел - с любым так будет, если дрогнет. Пусть даже на одну минуту! На одну...
Этот приказ сразу сделал из меня взрослую. Об этом нельзя было... Долго не вспоминали... Да, мы победили, но какой ценой! Какой страшной ценой?!
Не спали мы сутками, столько было раненых. Однажды трое суток никто не спал. Меня послали с машиной раненых в госпиталь. Сдала раненых, назад машина ехала пустая, и я выспалась. Вернулась, как огурчик, а наши все с ног падают.
Встречаю комиссара:
- Товарищ комиссар, мне стыдно.
- Что такое?
- Я спала.
- Где?
Рассказываю ему, как отвозила раненых, назад ехала пустая и выспалась.
- Ну и что? Молодец! Пусть хоть один человек будет нормальный, а то все засыпают на ходу.
А мне было стыдно. И с такой совестью мы жили всю войну.
В медсанбате ко мне хорошо относились, но я хотела быть разведчицей. Сказала, что убегу на передовую, если меня не отпустят. Хотели из комсомола за это исключить, за то, что не подчиняюсь военному уставу. Но все равно я удрала...
Первая медаль "За отвагу"...
Начался бой. Огонь шквальный. Солдаты залегли. Команда: "Вперед! За Родину!", а они лежат. Опять команда, опять лежат. Я сняла шапку, чтобы видели: девчонка поднялась... И они все встали, и мы пошли в бой...
Вручили мне медаль, и в тот же день мы пошли на задание. И у меня впервые в жизни случилось... Наше... Женское... Увидела я у себя кровь, как заору:
- Меня ранило...
В разведке с нами был фельдшер, уже пожилой мужчина. Он ко мне:
- Куда ранило?
- Не знаю куда... Но кровь...
Мне он, как отец, все рассказал...
Я ходила в разведку после войны лет пятнадцать. Каждую ночь. И сны такие: то у меня автомат отказал, то нас окружили. Просыпаешься - зубы скрипят. Вспоминаешь - где ты? Там или здесь?
Кончилась война, у меня было три желания: первое - наконец я не буду ползать на животе, а стану ездить на троллейбусе, второе - купить и съесть целый белый батон, третье - выспаться в белой постели и чтобы простыни хрустели. Белые простыни...»
(Продолжение следует...)
Начало читать здесь:
http://skaramanga-1972.livejournal.com/97044.html