Архив Цинской империи (часть I)
Бывший студент Восточного факультета в Хабаровске, а теперь младший лейтенант РККА Алексей Кошкин, на войну рвался с того самого момента, когда ему исполнилось восемнадцать лет, считай, с конца 1942-го года. Но его, студента-филолога, изучающего китайский и корейский языки, из военкомата отправили обратно в институт. "Идите, товарищ Кошкин, учите китайский язык. Война идёт, специалисты по иностранным языкам нам ещё нужны будут как никогда раньше. К тому же и рекомендация Вам из института дана отличная: настоящий будущий специалист", - ответил ему военком райвоенкомата, к которому был приписан Кошкин. После Сталинграда и в 1944-м у Кошкина ещё были попытки уйти на фронт, но и тогда он опять получил отказ. В июне 1945 года он получил диплом "переводчика-референта китайского и корейского языков", а в июле был призван в армию и в звании младшего лейтенанта отправлен в Читу, в распоряжение штаба Забайкальского военного округа.
- Как у Вас с китайским языком, товарищ младший лейтенант? - спросили его в штабе начальника оперативного управления Забайкальского фронта.
- Закончил с красным дипломом, - подтянувшись, как учили в университете на военных сборах, и стараясь казаться настоящим военным, отрапортовал Коншин и, немного засмущавшись, добавил: Практики у нас было немного, но теорию знаю хорошо, в том числе и военный перевод, думаю, смогу выступить в роли переводчика при необходимости.
- А как Вы думаете, зачем Вас сюда вызвали? - нахмурив брови, с упором на слово «думаете» отрезал капитан, принимавший документы Кошкина.
- Для прохождения службы, - отчеканил, поборов смущение, Кошкин.
- Вас, товарищ Кошкин, рекомендовали. Поэтому, готовьтесь к службе военного переводчика, думать тут нечего. А пока советую штудировать литературу по Маньчжурии и Маньчжоу-Го в частности. - И, чуть помедлив, протягивая Кошкину бумагу с приказом, добавил. - Вам приказано направиться в штаб 36-й армии, расположенной в городе Борзя.
Оказавшись в Борзе, Кошкин большую часть свободного от служебных обязанностей времени проводил в небольшой библиотеке части, изучал книги профессора Кара-Мурзы и брошюры разведуправления. Добродушный библиотекарь, молча, но с понимающим видом, принёс и выложил на стол карты Маньчжоу-Го: "Ознакомьтесь, товарищ младший лейтенант. Думаю, не помешает." Так прошли первые недели службы Кошкина. Лишь несколько раз его вызывали на допросы одних и тех же перебежчиков с той стороны. Поначалу Кошкин с трудом следил за быстрой и невнятной речью маньчжурских крестьян, боялся пропустить важное или вообще не понять сказанное, но хорошая теоретическая подготовка и небольшая, имеющаяся с института переводческая практика, оказали ему огромную услугу: молодой переводчик быстро вошёл в колею и почувствовал себя увереннее.
"Да..., - часто думал он, - на фронте не удалось побывать. Хорошо, конечно, что войне конец, но всё-таки хотелось бы и мне врага побить. Но так, наверное, и придётся всю службу просидеть в штабе да переводить при допросах маньчжурских перебежчиков."
В начале августа Кошкина вызвали в штаб на беседу с генерал-майором Ковтун-Станкевичем.
- Поступаете, товарищ младший лейтенант, в распоряжение моего штаба. Мне Вас рекомендовали как хорошего специалиста в своей области. Готовьтесь, скоро выступаем на границу с Маньчжоу-Го, - сказал ему генерал-майор, коренастый, невысокого роста украинец. - Думаю - сработаемся. Кстати, как Вас по батюшке? Ага, Алексей Тихонович, значит. Нас ждут большие дела, Алексей Тихонович. Война еще, к сожалению, не окончена. Враг, вон он, рядом: сто пятьдесят км от нас, за Отпором и Старым-Цурухайтуем.
Кошкину всё стало ясно: скоро начнётся наступление на Квантунскую армию, расквартированную по ту сторону советско-маньчжурской границы. А уже через пару дней, в ночь на 9-е августа, Кошкин в роли переводчика штаба генерал-майора Ковтуна-Станкевича, в составе частей Забайкальского фронта перешёл реку Аргунь у небольшой приграничной деревушки Старо-Цурухайтуй. Без препятствий пройдя первую маньчжурскую деревню Хэйшаньтоу, колонна выдвинулась на Хайлар. Кошкин даже и рассмотреть почти ничего не успел. Деревня Хэйшаньтоу ему показалась полупустой. Десятка три русских деревянных домов, многие из которых почему-то по южно-русски были обмазаны навозом и выбелены, да добротное красного кирпича одноэтажное здание в центре деревни - японская администрация. Путь лежал на крупную станцию Хайлар, где и принял своё боевое крещение Кошкин. Первый сильный бой был дан японцами на подступах к Хайлару, окруженному сильным укрепрайоном...
" Гуйцзы (япошки) выстроили много подземных ходов, кругом пушки и пулемёты. Всё цементом залито. Никто не знает ни входа ни выхода. И строителей всех они расстреляли. Вон, видите там, на востоке холм? Нет, это не сопка. Там японцы закопали всех, кто подземные ходы рыл. Мы это место называем Ваньжэнькэн: яма, где заживо закопали десять тысяч человек. Нелюди они, эти япошки, фаньи гуань, господин капитан-переводчик, так и переведите господину большому капитану", - лопотал, бесперестанно кланявшийся старик-китаец, почему-то оказавшийся рядом со штабом Ковтун-Станкевича .
- Переведите ему, младший лейтенант, спросите, каким образом он оказался в расположении наших частей? - оборвал старика генерал-майор. Кошкин перевёл. Старик сразу же насторожился, его маленькие жёлтые глазки курильщика опиума испуганно забегали: "А-а-а..., я ищу своих баранов...Заслышал выстрелы, понял, что бой начинается, значит, моим баранам несдобровать. Разрешите мне уйти, большой капитан. Я старый человек..., мало чего понимаю...".
- Не нравится мне этот старик, - вдруг сказал обычно молчавший сержант, водитель генерал-майора. - Я бы его, товарищ генерал-майор, к особистам спровадил."
- А мы так и сделаем. Младший лейтенант, переведите-ка старику, что мы его задержим на пару часиков. Пусть наши контрразведчики с ним погутарят.
Не успел Кошкин начать переводить, как старик упал на колени и громко, жалостливо залопотал по-русски: "А, капитана, ни нада убивай моя. Японса дочика тюлима води. Моя говоли иди, сыматэли нада. Ай, не нада моя, не пускай. Я не ходи, японса дочика убивай! А-а-а!"
- Обыщите его! - приказал генерал-майор.
Сержант и рядом стоявшие солдаты подхватили старика под руки и начали обыскивать его старую, всю в заплатках, черную грязную куртку и ватные, не смотря на жару, штаны.
- Товарищ генерал-майор, тут у него ампулы какие-то зашиты!
- Осторожно, Петренко, не раздавите. Кто его знает, какую гадость дали ему японцы. Кошкин, и вы, - обращаясь к солдатам, быстро приказал генерал-майор, - ведите задержанного в палатку к контрразведчикам...
Японцы сопротивлялись яростно, и только к утру 11-го августа войска смогли взять основные городские точки: станцию, электростанцию и японский военгородок. Но и тогда бои не утихли, основные узлы Хайларского укрепрайона взяли лишь к 14-му августа. Участником этих событий был и Кошкин. Калейдоскопом завертелись события вокруг младшего лейтенанта Кошкина после взятия Хайлара. Каждый день и ночь, практически без отдыха, он находился при штабе Ковтуна-Станкевича. Часы, переходящие в сутки, состояли из переводов допросов и бумаг, бесед с местными жителями, переездов в «Виллисе» генерал-майора по позициям и уже освобожденным деревням и станциям. Глыбы информации проходили через недавнего студента, ежедневная интенсивная языковая практика дала свои плоды: Кошкин лишился боязни не понять сказанного, бича всех начинающих переводчиков, научился задавать вопросы правильно, овладел, как говорят переводчики, страноведческой и бытовой лексикой, диалектными особенностями речи маньчжурских китайцев Всё это произошло как-то незаметно и быстро. «Правы, наверное, учёные, - рассуждал сам с собой Кошкин в минуты редкого отдыха, - говоря, что в критических ситуациях человеческие возможности увеличиваются в разы. Видел бы меня Дмитрий Андреевич, наш институтский преподаватель по переводу, как я ловко переводил сегодня! Ведь эти освобожденные измотанные китайские работяги родом из Чжэцзяна! Южане! У самого чёрта уши бы сварились от той каши, какая у этих чжэцзянцев во рту. А я, вот надо ж тебе, смог! После войны надо будет на высшие военные переводческие курсы пойти, довести знания до уровня носителя. А что, при хорошей практике, это возможно!»
Ковтун-Станкевич - очень опытный, боевой военначальник. Вместе с ним, в его «Виллисе», Кошкин пробирался вдоль вала Чингисхана, проскочили мимо степного озера Долон-нор. Кошкин, до этого никогда не видавший степи, не смотря на всю свою усталость, недосыпание, пыль, жару и боли в спине, как он думал от переутомления, успевал наблюдать за окружающей их природой, пытался всё запомнить, оставить в своей памяти. Две машины, генерала и прикрывавший их студебеккер с саперами, мчались по пыльному степному бездорожью. Всю дорогу рядом с Кошкиным на заднем сиденье был корреспондент фронтовой газеты "На боевом посту". Кошкин часто наблюдал за тем, как вездесущий, всё примечающий улыбчивый старший лейтенант вмиг становится серьёзным, вынимает из кармана записную книжку и начинает что-то в ней строчить, лишь иногда на секунду замирает, отрывая голову от книжки и смотря в небо. Думает секунду - другую и опять продолжает бойко водить карандашом по страницам потрёпанного блокнота. Кошкин с уважением смотрит на старую лейку на груди старлея и жалеет, что не овладел он ещё техникой фотодела: фотокарточки были бы подспорьем в написании «боевых мемуаров», за которые он засядет ближе к пенсии.
Однажды утром уставшим, полусонным солдатам открылась красивейшая картина: как бы выскочив из глубокого тумана, по берегу степного озера паслись стада диких гусей. Водитель генерала, проезжая мимо, дал сигнал, но жирные, отъевшиеся за лето гуси даже и голов не подняли.
- Товарищ генерал-майор, это же свежее мясо! Позвольте пульнуть по диким тварям. Хороший обед устроим, саперов до отвала накормим, - прокричал удивлённый гусиным равнодушием водитель.
- А что, Афанасьев, давай! Стоп машина! - махнул рукой генерал-майор. Но стоило только саперам начать выпрыгивать из кузова студебеккера, как гуси, видимо, почувствовав опасность, с силой замахав крыльями, поднялись в воздух. Было взволновавшиеся, что добыча уходит, солдаты, удивились ещё больше: гуси были до того толстые, непуганые и ленивые, что не полетели дальше. Отлетев метров пятьдесят от берега, птицы сели на водную гладь степного озера.
- Палѝ мужики, пока птица рядом! - раздался клич, и солдаты, как по команде, мелкими очередями пробуравили холодную гладь озера.
У Кошкина сердце сжалось при виде того, как глупые, обезумевшие от неожиданности дикие птицы, взлетая с поверхности озера, почти сразу же безжизненно падали во взъерошенную пулями и взмахами крыльев воду. Бойня продолжалась секунд десять, не более. Прошедшие от Волги до Берлина саперы были скупы и точны в своих выстрелах по гусям, да и стреляли, как оказалось, не все, а лишь три или четыре человека, остальные, не суетясь, ждали конца отстрела. Умудренные боевым и жизненным опытом солдаты понимали, что не смогут сохранить мяса больше , чем съесть за один раз. При такой жаре гусь испортится за полдня и из вкусной еды сразу же превратится в яд, от которого неизбежно можно будет получить сильнейшее пищевое отравление. На двадцать два человека, включая генерала, сапёры настреляли четырнадцать гусей, остальные улетели. Несколько солдат, быстро раздевшись, нырнули в воду и собрали побитую птицу. Отряд двинулся дальше.
К обеду, уже где-то на подъезде к Халхин-Голу, отряд выехал к монгольскому стойбищу: несколько юрт, большое стадо, пасущееся неподалёку, грязные кривоногие ребятишки, играющие у юрт, и женщины, готовящие еду на кострах. Услышав гул машин, из юрт вышли мужчины, человек десять. Осторожно подъехав ближе, сапёры и пассажиры виллиса выпрыгнули из машин. Генерал-майор, Кошкин и сапёр-бурят Цыденов подошли к мужчинам. Генерал отдал честь и официально обратился к старику, должно быть, старейшине рода. Кошкин начал было переводить обращение генерал-майора, но старик взмахнул рукой: «Ни паанимай, ойлгохгуй байна. Чи монголоор ярьдаг уу? Оросоор нету. Куда ты? - и признав в Цыденове бурята, обратился к нему. - Та хаашаа явж байна вэ?
- Тааваариш генераал-майор, он спрашиват, куды мы еедим, - перевёл Цыденов.
- Вот, Кошкин, учись. А то четыре года учился, а по-монгольски не научился! - пошутил генерал-майор, поняв, что через Цыденова можно найти общий язык с монголами. - Переведи уважаемому дедушке, Цыденов, что нам нужно на Халхин-Гол выехать.
- Слуушаюся, таавариш генерал-майор! Уучлаарай, бид Халхин-Гоол явна! Хаана зам? - довольный похвалой генерал-майора, зарастягивал по-бурятски слова Цыденов.
Узнав, куда направляются русские, старик согласился вывести отряд прямо на нужное место. Было решено сделать небольшой привал. Монголы, хотя и настороженно, но всё-таки дружелюбно отнеслись к солдатам. Ребятишки, попрятавшись за длинными синими, засаленными от грязи подолами халатов-дэгэл матерей, с любопытством стали наблюдать за приготовлениями солдат, ловко ощипывающих гусей. Кошкин с интересом рассматривал монголов и их жилища, юрты.
- Цыденов, ты скажи им, что мы их мигом вкуснейшей пищей накормим. Мясо дикого гуся пусть и жестковато будет, но это же не сушёное молоко каждый день грызть, - сказал один из сапёров, ощипывая очередного гуся, имея в виду однообразную еду степняков - шарики хурууд из сушеного молока.
- Ааа, она горьки, монгол пашто нада такой кушать. Сами кушать будем. Солдату маала нада, вонький гусь тожа хаароший мяса, - отвечал Цыденов, довольный своей ролью переводчика.
Монголы и правда отказались от гусятины, но в знак расположения к солдатам и генералу, вынесли из юрты ведро кумыса, кислого конского молока, и целую гору сушёного коровьего сыра. В ответ Ковтун-Станкевич приказал отлить хозяевам две фляжки спирта, чему монголы, конечно же, были рады.
- Таавариш генерал-майор, старик скаазал, што хурууд эта нам на дароогу, шибко хорошо, когда кушать охота. Целый день можнаа не кушать,- перевёл Цыденов.
- Шибка хаарашо куушай, - качая головой, поддакивал довольный старик. Хлебнув неразведённого спирта, старик совсем раздобрел и вызвался показать прямое направление на Халхин-Гол, т.к. дороги как таковой не было и солдаты могли легко заблудиться. Старик уселся на заднем сиденье, между Кошкиным и Цыбденовым, который для лучшего понимания объяснений старика занял место корреспондента. Старшему лейтенанту пришлось на время пересесть в кузов к сапёрам. Впрочем, он этому только рад был. "В исторический момент живём, младший лейтенант, - говорил он Кошкину. - Такими темпами скоро и до Токио дойдём. Поэтому у нас, гуманитариев, особая миссия, запомните это. Запомнить, записать, фотографически оформить каждый день, каждый бой этой войны. Ибо это - последняя война человечества. И мы, и китайцы, и немцы, и, надеюсь японцы, осознали всю пагубность войн. После этой войны мы начнём строить новый мир, новую, гуманную жизнь. Мы должны запечатлеть всё это, чтобы в дальнейшем наши потомки знали, как дался нам это мир и почему мы обязаны его беречь."
Стоило только машинам отъехать от стойбища, как все мужчины- монголы повскакали на лошадей и помчались вслед удаляющемуся отряду. "Афанасьев, не гони уж так, тише пошагаем. Не дай бог коней загонят." До этого довольно улыбающийся старик тоже занервничал. Он то и дело оглядывался на скачущих за машинами родственников и что-то время от времени кричал самым ретивым, пытающимся обогнать сапёрский студебеккер и скакать наравне с генеральским виллисом. Проехав минут тридцать, генерал-майор не выдержал: "Афанасьев, тормози! Цыденов, поблагодари дедушку, дальше мы поедем сами. Не ровен час, эти молодцы всех своих лошадок загонят." Дед и сам был рад, что "орос-начальника" высадил его из трясучего и пыльного виллиса. Старик, наверное, первый раз проехал на автомобиле и это ему явно не понравилось. Хотя он и старался казаться невозмутимым, но бледный вид и покачивающаяся походка давали о себе знать. Распрощавшись с кочевниками, отряд выдвинулся дальше в направлении, которое указал старый монгол...
Поздним вечером, 19 августа, генерал-майор вызвал к себе в палатку всех офицеров своего штаба.
- Товарищи офицеры, - обратился Ковтун-Станкевич к подполковнику Кравченко, своему заместителю, переводчику-японисту Лепскому, и остальным офицерам, стоявшим по стойке смирно и ожидающим приказаний своего командира, - поступил приказ командующего фронтом, товарища маршала Малиновского, завтра утром выдвинуться в Мукден. В нашем распоряжении батальон мотоциклистов. Вылет в 4 утра. - И, немного задержавшись, дополнил. - Дальнейшие задачи будут поставлены по прибытию...
Кошкин прильнул к иллюминатору самолёта, крутившегося над огромным полем, уставленным самолётами. Штурман, выйдя из рубки, стараясь перекричать гул моторов, отрапортовал уставшему генерал-майору: "Товарищ генерал майор! Внизу - Мукден. Согласно условиям капитуляции, мукденская эскадрилья собрана на аэродроме. Прошу разрешить посадку!" "Разрешаю!" - устало махнул рукой Ковтун-Станкевич и тут же преобразился - усталость как рукой сняло: выпрямил осанку, застегнул верхние пуговицы кителя, поправил фуражку: "Товарищи офицеры, приготовиться к посадке!"
Не успел штаб генерал-майора выгрузиться из самолёта, как послышался вой поднимающихся в небо двух японских истребителей.
- Что такое? Кто приказал взлетать? Это нарушение условий капитуляции! Кто старший у японцев? Узнать в чём дело!
Но не успели автоматчики с Лепским добежать до здания аэропорта, как раздалось два взрыва: японские самолёты, друг за другом выйдя в штопор, врезались в землю совсем рядом с советскими самолётами, подняв в небо клубы гари и сухой горячей пыли.
- Вот ведь дураки-то, - вставая и отряхиваясь от пыли, сказал рядом стоявший с Кошкиным солдат. - Капитуляция, мир на дворе, а они себя коцают. Видимо, их император почище Гитлера оболванил их так, что сдаваться не хотят. Страшное это дело - война...
На второй день высадки в Мукдене Кошкину было приказано выехать к роте автоматчиков, осматривающих Гугун, императорский дворец, где была расположена одна из резиденций японской марионетки императора Маньчжоу-Го Пу И. Переводчик очень обрадовался данному приказу, ещё с учёбы в Хабаровске он знал о существовании императорского дворца в Мукдене, где, как говорили, было накоплено много чего интересного, оставшегося от последней, маньчжурской династии Цин, правящей Китаем триста лет и свергнутой в ходе буржуазной Синьхайской революции 1911 года.
Виллис с Кошкиным проскочил в ворота императорского дворца, по краям которого стояли большие скульптуры экзотических львов, охранявших покой маньчжурских императоров со времён Нурхаци . Над узорчатыми, в китайском стиле воротами красовалась большая настенная надпись из золотых иероглифов на синем фоне и маньчжурской вязью, похожая на бегущих вверх муравьёв. " Да Цин Мынь, - прочитал Кошкин про себя. - Ворота Цинской империи. Судя по входу, красиво жили маньчжурские богдыханы..." Виллис подкатил к одному из зданий, почти на самом конце дворца. Здание ничем не отличалось от остальных: коричневая черепичная крыша с загнутыми кверху углами , красные стены, такие же красные окна с рамами в клетку. Посреди здания массивные двери, обитые медью, с медными же круглыми ручками. У входа стоял солдат, поджидающий штабного переводчика.
- Товарищ младший лейтенант, мы тут нашли вроде бы потайную дверь, проход под землю. А под землёй комнаты со всякой всячиной и сундуки с какими-то бумагами, по-китайски написанными. Старые, сразу видать. Ефрейтор Куприянов вас там внизу ждёт. Разрешите вас сопроводить!
Вслед за солдатом Кошкин прошёл просторный зал с большими красными столбами, тянувшимися к потолку, вышел во внутренний дворик, окруженный такими же большими красными одноэтажными постройками. Посреди дворика стояла небольшая фанза с черепичной крышей и окнами с клетчатыми рамами, с наклеенными изнутри бумагой, и легкой деревянной красной дверью. В заднем, левом со входа, углу чернела дыра, примерно два на два метра - вход в подземелье. Кошкин с трудом наклонился, последние дни сильно болела спина от постоянных трясок на заднем сиденье генеральского виллиса, и вслед за солдатом спустился по шаткой деревянной лестнице под землю. Прохладное, в сравнении с уличной жарой помещение было слабо освещено солдатскими фонарями, поэтому, было трудно что-либо рассмотреть, но было понятно, что это складское помещение, даже скорее всего хранилище. Не останавливаясь, Кошкин вслед за солдатом прошёл в указанном направлении и оказался в другой комнате.
- Товарищ младший лейтенант, - донеслось до Кошкина и, присмотревшись, он разглядел сержанта, мужчину лет тридцати пяти- сорока, - ефрейтор Куприянов. Разрешите доложить! Нами обнаружен подвал, и вот здесь, в этой комнате, вот эти ящики, семнадцать мест. Они все опечатаны были, заклеены белой бумагой. Я одну, вот, аккуратненько содрал, чтобы прочитать можно было. Замки мы взломали, думали там богатства какие, но тут только рулоны с бумагами, всё по-китайски написано. Решил сразу доложить в штаб, вдруг это маньчжурская или японская развединформация или ещё чего.
Солдат передал белый длинный листок с черными японскими иероглифами. Любой, умеющий читать по-китайски, мог понять значение написанного: «Собственность императорской армии. Вывозить в первую очередь». Открыв первый ящик, Кошкин взял в руки свиток из старой, пожелтевшей от времени, грубой рисовой бумаги. Развязав красную шёлковую тесёмку, Кошкин смог увидеть написанное. Сверху вниз по бумаге бежали чёрные муравьи древней уйгурской вязи - маньчжурский язык. Он аккуратно свернул свиток, положил его и взял другой, затем третий, открыл другой ящик, ещё один. Все ящики были наполнены рулонами разного объёма, большими и маленькими, исписанными непонятными маньчжурскими письменами. На некоторых свитках были нанесены какие-то карты с китайскими иероглифами, рисунками воинов, фанз, сражений.
- Это, Куприянов, не развединформация..., это скорее всего какая-то библиотека. Всё по-маньчжурски написано, китайского тут почти совсем нет, поэтому мне трудно понять. Но вот это, Кошкин опять взял в руку, аккуратно сложил и положил в свою полевую сумку,- Это я понял, хоть и написано по-японски.
- Вы ещё и по-японскому могёте, товарищ младший лейтенант? - уважительно спросил Куприянов.
- Да нет, не могу. Просто некоторые иероглифы и в китайском и японском языках пишутся одинаково и несут одинаковый смысл, легко можно догадаться. Это, ефрейтор, как я понимаю, важная библиотека, если японцы хотели вывести отсюда. Приставьте к подвалу пару солдат и продолжайте осматривать дворец. Думаю, китайцев сюда пока допускать нельзя.
Выйдя на свет, Кошкин зажмурился от яркого полуденного солнца и на секунду остановился. Открыв глаза, он увидел китайцев, стоявших посреди фанзы. Один из них - неприятного, скользкого вида худой старик, похожий на старую облезлую лису. Старик с засунутыми в рукава грязного коричневого халата руками, обхватив живот, тихо кланялся Кошкину. Поверх лысой жёлтой головы сидела черная грязная шапочка, отдалённо напоминавшая ермолку. Подобные Кошкин видел у старых евреев в Биробиджане в 1942 году, куда их отправляли на педагогическую практику.
- Этот старикан нам всю дорогу мешал комнаты осматривать, а когда мы дошли до этой фанзы, так он совсем весь издергался.
- Покорнейши прошу разрешения обратиться, да жэнь, вельможный господин, - кланяясь, обратился к Кошкину старик. Голос его был писклявым и заискивающим, под стать его виду.
- Я не да жень, я офицер Красной Армии. Кто вы такой? - Кошкин с ужасом подумал, что старик может к нему подойти и протянуть руку для рукопожатия, как вчера делали многие китайцы на улицах, радовавшиеся освобождению от японцев. Поэтому, он для пущей важности насупил брови: начальнику с насупленными бровями вряд ли кто посмеет протянуть руку.
- Я - тин ли жэнь, дворовый человек. - Старик на секунду как бы замолчал, хихикнул и, показно поклонившись, добавил, - Нэйгуань.
- Что такое нэйгуань? - не поняв сказанного, спросил Кошкин.
- Хи-хи-хи...,- опять противно хихикнув, приложил грязную сухую жёлтую руку к беззубому рту . - Гунгун. Офицер Красной армии да жэнь знает, что такое гунгун?
Кошкин было хотел сказать, что да, знает: гунгун - значит "дедушка", ещё может значить "свёкор", но противный вид старикашки, его скрипучий голос кастрата интуитивно вызывали у Кошкина отвращение к старику и сомнения.... «Да, кастрат! Ах вот оно что, это же дворовый евнух», - осенило Кошкина. И поёжившись, стараясь скрыть омерзение от этого никчёмного и жалкого человека, Кошкин сухо спросил:
- Что вы хотите?
- Осмелюсь поинтересоваться, не могу ли в чём-нибудь быть полезным славной армии? Я могу присмотреть за тем, что солдаты вельможного господина нашли в подземелье. Я знаю, что там хранилось золото и немного ненужных бумаг, они были собраны для того, чтобы их сжечь, чтобы место не занимали, от них пыли много, можно задохнуться. А золото вывезли япошки. Его там уже нет. Можно не искать.
- Благодарю, нам не нужна ваша помощь, вы можете спокойно заниматься своими делами.
Но старик продолжал упорно наседать на Кошкина, у которого не хватало храбрости резко отказать и отогнать от входа в фанзу евнуха и дворцовую прислугу, стоявшую рядом с ним.
- Эти люди, почтенный офицер Красной Армии, могут помочь вашим славным воинам вынести всё содержимое на свалку и сжечь. Вы устали в боях с мерзкими япошками, вам нужно отдохнуть.
- Тимошкин, - обратился Кошкин к сержанту, стоявшему рядом. - Останьтесь здесь сами и держите с собой человек пять. Сдаётся мне, что эти охломоны почему-то хотят пролезть в хранилище. Посадите-ка вы их пока вон в том зале, всех до одного, чтобы не напакостили чего.
Вернувшись в гостиницу, где временно расположилась советская военная комендатура, Кошкин сразу же доложил адьютанту генерал-майора.
- У тов. генерал-майора местные русские эммигранты. Пришли знакомиться, оправдываться и грехи замаливать. Погодите немного, младший лейтенант, ответил адьютант.
- Товарищ старший лейтенант, это срочно!
- Ну хорошо, подождите. - И лейтенант зашел в апартаменты, служившие приёмной Ковтун-Станкевича.
Генерал сам вышел к Кошкину: "Что там у вас?" - спросил генерал.
- Товарищ генерал-майор, рота Тимошкина, осматривая помещения императорского дворца, обнаружила семнадцать ящиков, как мне кажется, с ценной исторической документацией на маньчжурском языке.
- Кажется, или точно ценной?
-А..., думаю, что ценной. Поначалу я было подумал, что это лишь дворцовая библиотека, но там на ящиках стояли японские пломбы с пометкой «для срочного вывоза». - И Кошкин вытащил из сумки японский лист. - Осмелюсь предположить, что документация ценная.
К вечеру командованием было принято решение о вывозе семнадцати ящиков со старинной документацией в аэропорт для дальнейшей отправки в Читу. Кошкин под командованием капитана из штаба Ковтун-Станкевича опять оказался в императорском дворце. Евнух и человек десять бывших дворовых слуг, которых он ещё днём велел задержать, так и сидели в одном из залов. Евнух, увидев в окно прибытие офицеров и узнав Кошкина, закричал писклявым голосом: "Да жэнь, да жэнь, прошу Вас, выпустите рабов ваших! "
- Что он кричит, младший лейтенант?
- Просит выпустить.
- Нельзя. Пока нельзя. Подойдите и скажите, что их задержали для проведения дознания о деятельности императора-марионетки Пу И. Как закончится дознание, всех их выпустят, если среди нет соучастников в преступлениях. Припугните их хорошенько.
- Слушаюсь, товарищ капитан!
Уже потом, когда ящики были погружены в брошенный японцами грузовик "дайхацу" и Кошкин с капитаном в комендатурском виллисе мчались по ночному Мукдену в направлении аэропорта, Кошкин сказал:
- Товарищ капитан, а может выпустить нужно было тех с евнухом? Они почти с самого обеда сидят там. Солдаты, хотя и приносили им воды да хлеб отдали, но, может быть, их стоило всё же выпустить?
- Младший лейтенант! Позвольте уж мне, как ответственному за выполнение задания командования, решать, когда кого выпускать, это раз. А второе..., не дуйся, Кошкин. Мы не знаем, что там было найдено, вполне возможно ценные исторические документы, может ещё что. Отпусти мы этих китайцев..., выйдут они в город и чёрт те знает, что может произойти. Вы же сами сказали, что этот евнух довольно подозрительный. При вывозе трофеев, представляющих возможную ценность, много чего необходимо учитывать. Кто знает, вполне возможно, они хотели помешать вывозу ценных сведений...
продолжение следует...
全文 полный текст на сайте проза.ру
- Как у Вас с китайским языком, товарищ младший лейтенант? - спросили его в штабе начальника оперативного управления Забайкальского фронта.
- Закончил с красным дипломом, - подтянувшись, как учили в университете на военных сборах, и стараясь казаться настоящим военным, отрапортовал Коншин и, немного засмущавшись, добавил: Практики у нас было немного, но теорию знаю хорошо, в том числе и военный перевод, думаю, смогу выступить в роли переводчика при необходимости.
- А как Вы думаете, зачем Вас сюда вызвали? - нахмурив брови, с упором на слово «думаете» отрезал капитан, принимавший документы Кошкина.
- Для прохождения службы, - отчеканил, поборов смущение, Кошкин.
- Вас, товарищ Кошкин, рекомендовали. Поэтому, готовьтесь к службе военного переводчика, думать тут нечего. А пока советую штудировать литературу по Маньчжурии и Маньчжоу-Го в частности. - И, чуть помедлив, протягивая Кошкину бумагу с приказом, добавил. - Вам приказано направиться в штаб 36-й армии, расположенной в городе Борзя.
Оказавшись в Борзе, Кошкин большую часть свободного от служебных обязанностей времени проводил в небольшой библиотеке части, изучал книги профессора Кара-Мурзы и брошюры разведуправления. Добродушный библиотекарь, молча, но с понимающим видом, принёс и выложил на стол карты Маньчжоу-Го: "Ознакомьтесь, товарищ младший лейтенант. Думаю, не помешает." Так прошли первые недели службы Кошкина. Лишь несколько раз его вызывали на допросы одних и тех же перебежчиков с той стороны. Поначалу Кошкин с трудом следил за быстрой и невнятной речью маньчжурских крестьян, боялся пропустить важное или вообще не понять сказанное, но хорошая теоретическая подготовка и небольшая, имеющаяся с института переводческая практика, оказали ему огромную услугу: молодой переводчик быстро вошёл в колею и почувствовал себя увереннее.
"Да..., - часто думал он, - на фронте не удалось побывать. Хорошо, конечно, что войне конец, но всё-таки хотелось бы и мне врага побить. Но так, наверное, и придётся всю службу просидеть в штабе да переводить при допросах маньчжурских перебежчиков."
В начале августа Кошкина вызвали в штаб на беседу с генерал-майором Ковтун-Станкевичем.
- Поступаете, товарищ младший лейтенант, в распоряжение моего штаба. Мне Вас рекомендовали как хорошего специалиста в своей области. Готовьтесь, скоро выступаем на границу с Маньчжоу-Го, - сказал ему генерал-майор, коренастый, невысокого роста украинец. - Думаю - сработаемся. Кстати, как Вас по батюшке? Ага, Алексей Тихонович, значит. Нас ждут большие дела, Алексей Тихонович. Война еще, к сожалению, не окончена. Враг, вон он, рядом: сто пятьдесят км от нас, за Отпором и Старым-Цурухайтуем.
Кошкину всё стало ясно: скоро начнётся наступление на Квантунскую армию, расквартированную по ту сторону советско-маньчжурской границы. А уже через пару дней, в ночь на 9-е августа, Кошкин в роли переводчика штаба генерал-майора Ковтуна-Станкевича, в составе частей Забайкальского фронта перешёл реку Аргунь у небольшой приграничной деревушки Старо-Цурухайтуй. Без препятствий пройдя первую маньчжурскую деревню Хэйшаньтоу, колонна выдвинулась на Хайлар. Кошкин даже и рассмотреть почти ничего не успел. Деревня Хэйшаньтоу ему показалась полупустой. Десятка три русских деревянных домов, многие из которых почему-то по южно-русски были обмазаны навозом и выбелены, да добротное красного кирпича одноэтажное здание в центре деревни - японская администрация. Путь лежал на крупную станцию Хайлар, где и принял своё боевое крещение Кошкин. Первый сильный бой был дан японцами на подступах к Хайлару, окруженному сильным укрепрайоном...
" Гуйцзы (япошки) выстроили много подземных ходов, кругом пушки и пулемёты. Всё цементом залито. Никто не знает ни входа ни выхода. И строителей всех они расстреляли. Вон, видите там, на востоке холм? Нет, это не сопка. Там японцы закопали всех, кто подземные ходы рыл. Мы это место называем Ваньжэнькэн: яма, где заживо закопали десять тысяч человек. Нелюди они, эти япошки, фаньи гуань, господин капитан-переводчик, так и переведите господину большому капитану", - лопотал, бесперестанно кланявшийся старик-китаец, почему-то оказавшийся рядом со штабом Ковтун-Станкевича .
- Переведите ему, младший лейтенант, спросите, каким образом он оказался в расположении наших частей? - оборвал старика генерал-майор. Кошкин перевёл. Старик сразу же насторожился, его маленькие жёлтые глазки курильщика опиума испуганно забегали: "А-а-а..., я ищу своих баранов...Заслышал выстрелы, понял, что бой начинается, значит, моим баранам несдобровать. Разрешите мне уйти, большой капитан. Я старый человек..., мало чего понимаю...".
- Не нравится мне этот старик, - вдруг сказал обычно молчавший сержант, водитель генерал-майора. - Я бы его, товарищ генерал-майор, к особистам спровадил."
- А мы так и сделаем. Младший лейтенант, переведите-ка старику, что мы его задержим на пару часиков. Пусть наши контрразведчики с ним погутарят.
Не успел Кошкин начать переводить, как старик упал на колени и громко, жалостливо залопотал по-русски: "А, капитана, ни нада убивай моя. Японса дочика тюлима води. Моя говоли иди, сыматэли нада. Ай, не нада моя, не пускай. Я не ходи, японса дочика убивай! А-а-а!"
- Обыщите его! - приказал генерал-майор.
Сержант и рядом стоявшие солдаты подхватили старика под руки и начали обыскивать его старую, всю в заплатках, черную грязную куртку и ватные, не смотря на жару, штаны.
- Товарищ генерал-майор, тут у него ампулы какие-то зашиты!
- Осторожно, Петренко, не раздавите. Кто его знает, какую гадость дали ему японцы. Кошкин, и вы, - обращаясь к солдатам, быстро приказал генерал-майор, - ведите задержанного в палатку к контрразведчикам...
Японцы сопротивлялись яростно, и только к утру 11-го августа войска смогли взять основные городские точки: станцию, электростанцию и японский военгородок. Но и тогда бои не утихли, основные узлы Хайларского укрепрайона взяли лишь к 14-му августа. Участником этих событий был и Кошкин. Калейдоскопом завертелись события вокруг младшего лейтенанта Кошкина после взятия Хайлара. Каждый день и ночь, практически без отдыха, он находился при штабе Ковтуна-Станкевича. Часы, переходящие в сутки, состояли из переводов допросов и бумаг, бесед с местными жителями, переездов в «Виллисе» генерал-майора по позициям и уже освобожденным деревням и станциям. Глыбы информации проходили через недавнего студента, ежедневная интенсивная языковая практика дала свои плоды: Кошкин лишился боязни не понять сказанного, бича всех начинающих переводчиков, научился задавать вопросы правильно, овладел, как говорят переводчики, страноведческой и бытовой лексикой, диалектными особенностями речи маньчжурских китайцев Всё это произошло как-то незаметно и быстро. «Правы, наверное, учёные, - рассуждал сам с собой Кошкин в минуты редкого отдыха, - говоря, что в критических ситуациях человеческие возможности увеличиваются в разы. Видел бы меня Дмитрий Андреевич, наш институтский преподаватель по переводу, как я ловко переводил сегодня! Ведь эти освобожденные измотанные китайские работяги родом из Чжэцзяна! Южане! У самого чёрта уши бы сварились от той каши, какая у этих чжэцзянцев во рту. А я, вот надо ж тебе, смог! После войны надо будет на высшие военные переводческие курсы пойти, довести знания до уровня носителя. А что, при хорошей практике, это возможно!»
Ковтун-Станкевич - очень опытный, боевой военначальник. Вместе с ним, в его «Виллисе», Кошкин пробирался вдоль вала Чингисхана, проскочили мимо степного озера Долон-нор. Кошкин, до этого никогда не видавший степи, не смотря на всю свою усталость, недосыпание, пыль, жару и боли в спине, как он думал от переутомления, успевал наблюдать за окружающей их природой, пытался всё запомнить, оставить в своей памяти. Две машины, генерала и прикрывавший их студебеккер с саперами, мчались по пыльному степному бездорожью. Всю дорогу рядом с Кошкиным на заднем сиденье был корреспондент фронтовой газеты "На боевом посту". Кошкин часто наблюдал за тем, как вездесущий, всё примечающий улыбчивый старший лейтенант вмиг становится серьёзным, вынимает из кармана записную книжку и начинает что-то в ней строчить, лишь иногда на секунду замирает, отрывая голову от книжки и смотря в небо. Думает секунду - другую и опять продолжает бойко водить карандашом по страницам потрёпанного блокнота. Кошкин с уважением смотрит на старую лейку на груди старлея и жалеет, что не овладел он ещё техникой фотодела: фотокарточки были бы подспорьем в написании «боевых мемуаров», за которые он засядет ближе к пенсии.
Однажды утром уставшим, полусонным солдатам открылась красивейшая картина: как бы выскочив из глубокого тумана, по берегу степного озера паслись стада диких гусей. Водитель генерала, проезжая мимо, дал сигнал, но жирные, отъевшиеся за лето гуси даже и голов не подняли.
- Товарищ генерал-майор, это же свежее мясо! Позвольте пульнуть по диким тварям. Хороший обед устроим, саперов до отвала накормим, - прокричал удивлённый гусиным равнодушием водитель.
- А что, Афанасьев, давай! Стоп машина! - махнул рукой генерал-майор. Но стоило только саперам начать выпрыгивать из кузова студебеккера, как гуси, видимо, почувствовав опасность, с силой замахав крыльями, поднялись в воздух. Было взволновавшиеся, что добыча уходит, солдаты, удивились ещё больше: гуси были до того толстые, непуганые и ленивые, что не полетели дальше. Отлетев метров пятьдесят от берега, птицы сели на водную гладь степного озера.
- Палѝ мужики, пока птица рядом! - раздался клич, и солдаты, как по команде, мелкими очередями пробуравили холодную гладь озера.
У Кошкина сердце сжалось при виде того, как глупые, обезумевшие от неожиданности дикие птицы, взлетая с поверхности озера, почти сразу же безжизненно падали во взъерошенную пулями и взмахами крыльев воду. Бойня продолжалась секунд десять, не более. Прошедшие от Волги до Берлина саперы были скупы и точны в своих выстрелах по гусям, да и стреляли, как оказалось, не все, а лишь три или четыре человека, остальные, не суетясь, ждали конца отстрела. Умудренные боевым и жизненным опытом солдаты понимали, что не смогут сохранить мяса больше , чем съесть за один раз. При такой жаре гусь испортится за полдня и из вкусной еды сразу же превратится в яд, от которого неизбежно можно будет получить сильнейшее пищевое отравление. На двадцать два человека, включая генерала, сапёры настреляли четырнадцать гусей, остальные улетели. Несколько солдат, быстро раздевшись, нырнули в воду и собрали побитую птицу. Отряд двинулся дальше.
К обеду, уже где-то на подъезде к Халхин-Голу, отряд выехал к монгольскому стойбищу: несколько юрт, большое стадо, пасущееся неподалёку, грязные кривоногие ребятишки, играющие у юрт, и женщины, готовящие еду на кострах. Услышав гул машин, из юрт вышли мужчины, человек десять. Осторожно подъехав ближе, сапёры и пассажиры виллиса выпрыгнули из машин. Генерал-майор, Кошкин и сапёр-бурят Цыденов подошли к мужчинам. Генерал отдал честь и официально обратился к старику, должно быть, старейшине рода. Кошкин начал было переводить обращение генерал-майора, но старик взмахнул рукой: «Ни паанимай, ойлгохгуй байна. Чи монголоор ярьдаг уу? Оросоор нету. Куда ты? - и признав в Цыденове бурята, обратился к нему. - Та хаашаа явж байна вэ?
- Тааваариш генераал-майор, он спрашиват, куды мы еедим, - перевёл Цыденов.
- Вот, Кошкин, учись. А то четыре года учился, а по-монгольски не научился! - пошутил генерал-майор, поняв, что через Цыденова можно найти общий язык с монголами. - Переведи уважаемому дедушке, Цыденов, что нам нужно на Халхин-Гол выехать.
- Слуушаюся, таавариш генерал-майор! Уучлаарай, бид Халхин-Гоол явна! Хаана зам? - довольный похвалой генерал-майора, зарастягивал по-бурятски слова Цыденов.
Узнав, куда направляются русские, старик согласился вывести отряд прямо на нужное место. Было решено сделать небольшой привал. Монголы, хотя и настороженно, но всё-таки дружелюбно отнеслись к солдатам. Ребятишки, попрятавшись за длинными синими, засаленными от грязи подолами халатов-дэгэл матерей, с любопытством стали наблюдать за приготовлениями солдат, ловко ощипывающих гусей. Кошкин с интересом рассматривал монголов и их жилища, юрты.
- Цыденов, ты скажи им, что мы их мигом вкуснейшей пищей накормим. Мясо дикого гуся пусть и жестковато будет, но это же не сушёное молоко каждый день грызть, - сказал один из сапёров, ощипывая очередного гуся, имея в виду однообразную еду степняков - шарики хурууд из сушеного молока.
- Ааа, она горьки, монгол пашто нада такой кушать. Сами кушать будем. Солдату маала нада, вонький гусь тожа хаароший мяса, - отвечал Цыденов, довольный своей ролью переводчика.
Монголы и правда отказались от гусятины, но в знак расположения к солдатам и генералу, вынесли из юрты ведро кумыса, кислого конского молока, и целую гору сушёного коровьего сыра. В ответ Ковтун-Станкевич приказал отлить хозяевам две фляжки спирта, чему монголы, конечно же, были рады.
- Таавариш генерал-майор, старик скаазал, што хурууд эта нам на дароогу, шибко хорошо, когда кушать охота. Целый день можнаа не кушать,- перевёл Цыденов.
- Шибка хаарашо куушай, - качая головой, поддакивал довольный старик. Хлебнув неразведённого спирта, старик совсем раздобрел и вызвался показать прямое направление на Халхин-Гол, т.к. дороги как таковой не было и солдаты могли легко заблудиться. Старик уселся на заднем сиденье, между Кошкиным и Цыбденовым, который для лучшего понимания объяснений старика занял место корреспондента. Старшему лейтенанту пришлось на время пересесть в кузов к сапёрам. Впрочем, он этому только рад был. "В исторический момент живём, младший лейтенант, - говорил он Кошкину. - Такими темпами скоро и до Токио дойдём. Поэтому у нас, гуманитариев, особая миссия, запомните это. Запомнить, записать, фотографически оформить каждый день, каждый бой этой войны. Ибо это - последняя война человечества. И мы, и китайцы, и немцы, и, надеюсь японцы, осознали всю пагубность войн. После этой войны мы начнём строить новый мир, новую, гуманную жизнь. Мы должны запечатлеть всё это, чтобы в дальнейшем наши потомки знали, как дался нам это мир и почему мы обязаны его беречь."
Стоило только машинам отъехать от стойбища, как все мужчины- монголы повскакали на лошадей и помчались вслед удаляющемуся отряду. "Афанасьев, не гони уж так, тише пошагаем. Не дай бог коней загонят." До этого довольно улыбающийся старик тоже занервничал. Он то и дело оглядывался на скачущих за машинами родственников и что-то время от времени кричал самым ретивым, пытающимся обогнать сапёрский студебеккер и скакать наравне с генеральским виллисом. Проехав минут тридцать, генерал-майор не выдержал: "Афанасьев, тормози! Цыденов, поблагодари дедушку, дальше мы поедем сами. Не ровен час, эти молодцы всех своих лошадок загонят." Дед и сам был рад, что "орос-начальника" высадил его из трясучего и пыльного виллиса. Старик, наверное, первый раз проехал на автомобиле и это ему явно не понравилось. Хотя он и старался казаться невозмутимым, но бледный вид и покачивающаяся походка давали о себе знать. Распрощавшись с кочевниками, отряд выдвинулся дальше в направлении, которое указал старый монгол...
Поздним вечером, 19 августа, генерал-майор вызвал к себе в палатку всех офицеров своего штаба.
- Товарищи офицеры, - обратился Ковтун-Станкевич к подполковнику Кравченко, своему заместителю, переводчику-японисту Лепскому, и остальным офицерам, стоявшим по стойке смирно и ожидающим приказаний своего командира, - поступил приказ командующего фронтом, товарища маршала Малиновского, завтра утром выдвинуться в Мукден. В нашем распоряжении батальон мотоциклистов. Вылет в 4 утра. - И, немного задержавшись, дополнил. - Дальнейшие задачи будут поставлены по прибытию...
Кошкин прильнул к иллюминатору самолёта, крутившегося над огромным полем, уставленным самолётами. Штурман, выйдя из рубки, стараясь перекричать гул моторов, отрапортовал уставшему генерал-майору: "Товарищ генерал майор! Внизу - Мукден. Согласно условиям капитуляции, мукденская эскадрилья собрана на аэродроме. Прошу разрешить посадку!" "Разрешаю!" - устало махнул рукой Ковтун-Станкевич и тут же преобразился - усталость как рукой сняло: выпрямил осанку, застегнул верхние пуговицы кителя, поправил фуражку: "Товарищи офицеры, приготовиться к посадке!"
Не успел штаб генерал-майора выгрузиться из самолёта, как послышался вой поднимающихся в небо двух японских истребителей.
- Что такое? Кто приказал взлетать? Это нарушение условий капитуляции! Кто старший у японцев? Узнать в чём дело!
Но не успели автоматчики с Лепским добежать до здания аэропорта, как раздалось два взрыва: японские самолёты, друг за другом выйдя в штопор, врезались в землю совсем рядом с советскими самолётами, подняв в небо клубы гари и сухой горячей пыли.
- Вот ведь дураки-то, - вставая и отряхиваясь от пыли, сказал рядом стоявший с Кошкиным солдат. - Капитуляция, мир на дворе, а они себя коцают. Видимо, их император почище Гитлера оболванил их так, что сдаваться не хотят. Страшное это дело - война...
На второй день высадки в Мукдене Кошкину было приказано выехать к роте автоматчиков, осматривающих Гугун, императорский дворец, где была расположена одна из резиденций японской марионетки императора Маньчжоу-Го Пу И. Переводчик очень обрадовался данному приказу, ещё с учёбы в Хабаровске он знал о существовании императорского дворца в Мукдене, где, как говорили, было накоплено много чего интересного, оставшегося от последней, маньчжурской династии Цин, правящей Китаем триста лет и свергнутой в ходе буржуазной Синьхайской революции 1911 года.
Виллис с Кошкиным проскочил в ворота императорского дворца, по краям которого стояли большие скульптуры экзотических львов, охранявших покой маньчжурских императоров со времён Нурхаци . Над узорчатыми, в китайском стиле воротами красовалась большая настенная надпись из золотых иероглифов на синем фоне и маньчжурской вязью, похожая на бегущих вверх муравьёв. " Да Цин Мынь, - прочитал Кошкин про себя. - Ворота Цинской империи. Судя по входу, красиво жили маньчжурские богдыханы..." Виллис подкатил к одному из зданий, почти на самом конце дворца. Здание ничем не отличалось от остальных: коричневая черепичная крыша с загнутыми кверху углами , красные стены, такие же красные окна с рамами в клетку. Посреди здания массивные двери, обитые медью, с медными же круглыми ручками. У входа стоял солдат, поджидающий штабного переводчика.
- Товарищ младший лейтенант, мы тут нашли вроде бы потайную дверь, проход под землю. А под землёй комнаты со всякой всячиной и сундуки с какими-то бумагами, по-китайски написанными. Старые, сразу видать. Ефрейтор Куприянов вас там внизу ждёт. Разрешите вас сопроводить!
Вслед за солдатом Кошкин прошёл просторный зал с большими красными столбами, тянувшимися к потолку, вышел во внутренний дворик, окруженный такими же большими красными одноэтажными постройками. Посреди дворика стояла небольшая фанза с черепичной крышей и окнами с клетчатыми рамами, с наклеенными изнутри бумагой, и легкой деревянной красной дверью. В заднем, левом со входа, углу чернела дыра, примерно два на два метра - вход в подземелье. Кошкин с трудом наклонился, последние дни сильно болела спина от постоянных трясок на заднем сиденье генеральского виллиса, и вслед за солдатом спустился по шаткой деревянной лестнице под землю. Прохладное, в сравнении с уличной жарой помещение было слабо освещено солдатскими фонарями, поэтому, было трудно что-либо рассмотреть, но было понятно, что это складское помещение, даже скорее всего хранилище. Не останавливаясь, Кошкин вслед за солдатом прошёл в указанном направлении и оказался в другой комнате.
- Товарищ младший лейтенант, - донеслось до Кошкина и, присмотревшись, он разглядел сержанта, мужчину лет тридцати пяти- сорока, - ефрейтор Куприянов. Разрешите доложить! Нами обнаружен подвал, и вот здесь, в этой комнате, вот эти ящики, семнадцать мест. Они все опечатаны были, заклеены белой бумагой. Я одну, вот, аккуратненько содрал, чтобы прочитать можно было. Замки мы взломали, думали там богатства какие, но тут только рулоны с бумагами, всё по-китайски написано. Решил сразу доложить в штаб, вдруг это маньчжурская или японская развединформация или ещё чего.
Солдат передал белый длинный листок с черными японскими иероглифами. Любой, умеющий читать по-китайски, мог понять значение написанного: «Собственность императорской армии. Вывозить в первую очередь». Открыв первый ящик, Кошкин взял в руки свиток из старой, пожелтевшей от времени, грубой рисовой бумаги. Развязав красную шёлковую тесёмку, Кошкин смог увидеть написанное. Сверху вниз по бумаге бежали чёрные муравьи древней уйгурской вязи - маньчжурский язык. Он аккуратно свернул свиток, положил его и взял другой, затем третий, открыл другой ящик, ещё один. Все ящики были наполнены рулонами разного объёма, большими и маленькими, исписанными непонятными маньчжурскими письменами. На некоторых свитках были нанесены какие-то карты с китайскими иероглифами, рисунками воинов, фанз, сражений.
- Это, Куприянов, не развединформация..., это скорее всего какая-то библиотека. Всё по-маньчжурски написано, китайского тут почти совсем нет, поэтому мне трудно понять. Но вот это, Кошкин опять взял в руку, аккуратно сложил и положил в свою полевую сумку,- Это я понял, хоть и написано по-японски.
- Вы ещё и по-японскому могёте, товарищ младший лейтенант? - уважительно спросил Куприянов.
- Да нет, не могу. Просто некоторые иероглифы и в китайском и японском языках пишутся одинаково и несут одинаковый смысл, легко можно догадаться. Это, ефрейтор, как я понимаю, важная библиотека, если японцы хотели вывести отсюда. Приставьте к подвалу пару солдат и продолжайте осматривать дворец. Думаю, китайцев сюда пока допускать нельзя.
Выйдя на свет, Кошкин зажмурился от яркого полуденного солнца и на секунду остановился. Открыв глаза, он увидел китайцев, стоявших посреди фанзы. Один из них - неприятного, скользкого вида худой старик, похожий на старую облезлую лису. Старик с засунутыми в рукава грязного коричневого халата руками, обхватив живот, тихо кланялся Кошкину. Поверх лысой жёлтой головы сидела черная грязная шапочка, отдалённо напоминавшая ермолку. Подобные Кошкин видел у старых евреев в Биробиджане в 1942 году, куда их отправляли на педагогическую практику.
- Этот старикан нам всю дорогу мешал комнаты осматривать, а когда мы дошли до этой фанзы, так он совсем весь издергался.
- Покорнейши прошу разрешения обратиться, да жэнь, вельможный господин, - кланяясь, обратился к Кошкину старик. Голос его был писклявым и заискивающим, под стать его виду.
- Я не да жень, я офицер Красной Армии. Кто вы такой? - Кошкин с ужасом подумал, что старик может к нему подойти и протянуть руку для рукопожатия, как вчера делали многие китайцы на улицах, радовавшиеся освобождению от японцев. Поэтому, он для пущей важности насупил брови: начальнику с насупленными бровями вряд ли кто посмеет протянуть руку.
- Я - тин ли жэнь, дворовый человек. - Старик на секунду как бы замолчал, хихикнул и, показно поклонившись, добавил, - Нэйгуань.
- Что такое нэйгуань? - не поняв сказанного, спросил Кошкин.
- Хи-хи-хи...,- опять противно хихикнув, приложил грязную сухую жёлтую руку к беззубому рту . - Гунгун. Офицер Красной армии да жэнь знает, что такое гунгун?
Кошкин было хотел сказать, что да, знает: гунгун - значит "дедушка", ещё может значить "свёкор", но противный вид старикашки, его скрипучий голос кастрата интуитивно вызывали у Кошкина отвращение к старику и сомнения.... «Да, кастрат! Ах вот оно что, это же дворовый евнух», - осенило Кошкина. И поёжившись, стараясь скрыть омерзение от этого никчёмного и жалкого человека, Кошкин сухо спросил:
- Что вы хотите?
- Осмелюсь поинтересоваться, не могу ли в чём-нибудь быть полезным славной армии? Я могу присмотреть за тем, что солдаты вельможного господина нашли в подземелье. Я знаю, что там хранилось золото и немного ненужных бумаг, они были собраны для того, чтобы их сжечь, чтобы место не занимали, от них пыли много, можно задохнуться. А золото вывезли япошки. Его там уже нет. Можно не искать.
- Благодарю, нам не нужна ваша помощь, вы можете спокойно заниматься своими делами.
Но старик продолжал упорно наседать на Кошкина, у которого не хватало храбрости резко отказать и отогнать от входа в фанзу евнуха и дворцовую прислугу, стоявшую рядом с ним.
- Эти люди, почтенный офицер Красной Армии, могут помочь вашим славным воинам вынести всё содержимое на свалку и сжечь. Вы устали в боях с мерзкими япошками, вам нужно отдохнуть.
- Тимошкин, - обратился Кошкин к сержанту, стоявшему рядом. - Останьтесь здесь сами и держите с собой человек пять. Сдаётся мне, что эти охломоны почему-то хотят пролезть в хранилище. Посадите-ка вы их пока вон в том зале, всех до одного, чтобы не напакостили чего.
Вернувшись в гостиницу, где временно расположилась советская военная комендатура, Кошкин сразу же доложил адьютанту генерал-майора.
- У тов. генерал-майора местные русские эммигранты. Пришли знакомиться, оправдываться и грехи замаливать. Погодите немного, младший лейтенант, ответил адьютант.
- Товарищ старший лейтенант, это срочно!
- Ну хорошо, подождите. - И лейтенант зашел в апартаменты, служившие приёмной Ковтун-Станкевича.
Генерал сам вышел к Кошкину: "Что там у вас?" - спросил генерал.
- Товарищ генерал-майор, рота Тимошкина, осматривая помещения императорского дворца, обнаружила семнадцать ящиков, как мне кажется, с ценной исторической документацией на маньчжурском языке.
- Кажется, или точно ценной?
-А..., думаю, что ценной. Поначалу я было подумал, что это лишь дворцовая библиотека, но там на ящиках стояли японские пломбы с пометкой «для срочного вывоза». - И Кошкин вытащил из сумки японский лист. - Осмелюсь предположить, что документация ценная.
К вечеру командованием было принято решение о вывозе семнадцати ящиков со старинной документацией в аэропорт для дальнейшей отправки в Читу. Кошкин под командованием капитана из штаба Ковтун-Станкевича опять оказался в императорском дворце. Евнух и человек десять бывших дворовых слуг, которых он ещё днём велел задержать, так и сидели в одном из залов. Евнух, увидев в окно прибытие офицеров и узнав Кошкина, закричал писклявым голосом: "Да жэнь, да жэнь, прошу Вас, выпустите рабов ваших! "
- Что он кричит, младший лейтенант?
- Просит выпустить.
- Нельзя. Пока нельзя. Подойдите и скажите, что их задержали для проведения дознания о деятельности императора-марионетки Пу И. Как закончится дознание, всех их выпустят, если среди нет соучастников в преступлениях. Припугните их хорошенько.
- Слушаюсь, товарищ капитан!
Уже потом, когда ящики были погружены в брошенный японцами грузовик "дайхацу" и Кошкин с капитаном в комендатурском виллисе мчались по ночному Мукдену в направлении аэропорта, Кошкин сказал:
- Товарищ капитан, а может выпустить нужно было тех с евнухом? Они почти с самого обеда сидят там. Солдаты, хотя и приносили им воды да хлеб отдали, но, может быть, их стоило всё же выпустить?
- Младший лейтенант! Позвольте уж мне, как ответственному за выполнение задания командования, решать, когда кого выпускать, это раз. А второе..., не дуйся, Кошкин. Мы не знаем, что там было найдено, вполне возможно ценные исторические документы, может ещё что. Отпусти мы этих китайцев..., выйдут они в город и чёрт те знает, что может произойти. Вы же сами сказали, что этот евнух довольно подозрительный. При вывозе трофеев, представляющих возможную ценность, много чего необходимо учитывать. Кто знает, вполне возможно, они хотели помешать вывозу ценных сведений...
продолжение следует...
全文 полный текст на сайте проза.ру