Монте-Оливето-Маджоре - часть 4. Фрески клуатра (западная сторона, Синьорелли и другие)
Западную сторону клуатра начал расписывать в 1497 году Синьорелли, но уже в следующем году его сманили в Орвието. Из десяти фресок западной стороны Синьорелли написал от начала до конца только две; еще шесть за ним он начал, а дописывал их Содома; две крайних к Синьорелли отношения не имеют. Продолжаем осмотр, вооружившись "Диалогами" святого Григория Великого.
Фреска написана заново Риччо. Здесь святой Бенедикт посылает своих учеников для основания новых обителей: Мавр отправляется во Францию, Плакида - на Сицилию.
"И едва человек Божий смиренно уклонился от ненависти пресвитера (Флоренция - см. предыдущий пост), всемогущий Бог страшно наказал последнего. Когда пресвитер, стоя в теплице , узнал, что Венедикт ушел из монастыря, и радовался своему успеху, эта теплица упала (между тем как все здание дома осталось неподвижно) и задавила до смерти врага Венедиктова. Ученик раба Божия, по имени Мавр, тотчас почел нужным возвестить об этом достоуважаемому Венедикту, который еще находился от того места только в десяти милях. "Возвратись, - говорил ему ученик, - потому что пресвитер, преследовавший тебя, погиб". Услышав это, человек Божий Венедикт горько заплакал как о том, что враг погиб, так и о том, что ученик радовался о смерти врага. Он наложил покаяние на своего ученика за то, что тот радовался о погибели врага".
Фреску начал писать Синьорелли, а завершил Содома
"Св. муж, переменяя места, не избегал врагов, потому что и после сего он перенес жестокую борьбу с самим изобретателем зла, открыто восстававшим против него. Монастырь тот, называемый Кассино, построен был на высокой горе и именно на одном просторном изгибе ее; но гора еще над ним возвышалась на три мили, как бы к звездам поднимала вершину свою. На самом верху было древнее капище, в котором, по обычаю древних язычников, глупый народ поклонялся Аполлону. А около всякого святилища демонов росли рощи, в которых еще в то время безумная толпа неверных приносила многочисленные жертвы. Пришедши туда, святой муж сокрушил идола, ниспроверг жертвенник, выжег рощи, и самый храм Аполлона обратил в молитвенный храм св. Мартину, а на месте жертвенника Аполлонова построил храм св. Иоанну, и собирающуюся туда толпу призывал к вере постоянною проповедью. Но древний враг не мог спокойно перенести сего: он не тайно, не во сне, но открыто уже явился пред глазами сего отца и громким голосом оплакивал свою потерю, так что голос его слышали и братия, хотя не видели образа его. Этот враг, как сказывал ученикам своим достоуважаемый отец, явился телесным очам его страшный и пылающий и бросился на него с разинутою пастью и огненными глазами. Все слышали, что говорил диавол. Прежде всего назвал св. мужа по имени; когда же он не ответил врагу, диавол тотчас стал изрыгать хулы на него. Ибо крича: "Венедикт, Венедикт!" - и не слыша от него никакого ответа, тотчас закричал: "Проклятый, а не благословенный, что у тебя со мной общего?"
Фреску начал писать Синьорелли, а завершил Содома
"Однажды братия сего монастыря строили в нем жилища для себя; посредине его лежал камень, который они вздумали поднять для здания. Двое и трое не могли поднять его; присоединились многие другие, но камень был столь неподвижен, как будто держался в земле корнями. Ясно стало, что на нем сидел сам древний враг, которого не могли сдвинуть руки стольких мужей. Встретивши это препятствие, попросили св. мужа прийти и молитвою прогнать врага, чтобы можно было поднять камень. Едва он пришел и, сотворивши молитву, дал благословение, камень поднят был с такою скоростью, как будто вовсе не имел тяжести"
Фреску начал писать Синьорелли, а завершил Содома
"Еще однажды братия возвышали стены монастыря, на сколько нужно было, а св. муж в то время упражнялся в молитве внутри своей келлии. К нему явился злокозненный древний враг и внушал ему идти к работающим братиям. Св. муж тотчас объявил об этом братиям чрез вестника, говоря: "Братие, осторожнее работайте, потому что к вам сейчас придет злой дух". Едва посланный успел выговорить это приказание, как злой дух опрокинул ту часть стены, которая воздвигалась, и раздавил ею одного монашеского послушника, сына некоего куриала. Все опечалились и сильно были поражены не падением стены, но смертью брата и тотчас с горьким плачем поспешили возвестить о случившемся Венедикту. Тогда Венедикт приказал принести к себе разбитого отрока. Его не иначе могли донести, как завернувши в верхнюю одежду, потому что камни падшей стены сокрушили не только его члены, но даже кости. Св. муж тотчас повелел положить его в своей келлии на рогожу, на которой сам обыкновенно молился, выслал братий вон, запер дверь и стал молиться еще усильнее, чем обыкновенно. Чудное дело! В тот же час он послал послушника невредимого и здорового по-прежнему на ту самую работу, т.е. доканчивать вместе с братиями стену. Так посрамлен был древний враг, думавший насмеяться над Венедиктом погублением отрока"
Фреску начал писать Синьорелли, а завершил Содома
"В монастыре было правило, чтобы братия, выходящие за каким-нибудь делом, отнюдь не принимали вне келлии ни пищи, ни пития, и это правило строго было соблюдаемо. Но однажды братия, вышедши из монастыря на послушание, принуждены были слишком замедлить на нем; они узнали, что находятся недалеко от одной благочестивой женщины, вошли в ее жилище и приняли пищу. Поздно уже возвратившись в монастырь, они просили по обыкновению благословения отца. Он тотчас стал испытывать их, спрашивая: "Где вы ели?" Они отвечали: "Нигде". На это отец сказал им: "Зачем так лжете? Разве вы не входили в жилище такой-то женщины? Разве не принимали такой и такой пищи? Не выпили столько-то чаш?" Когда таким образом достоуважаемый отец рассказал им о гостеприимстве жены и о родах пищи, и о числе чаш пития, они сознались во всем, что делали, с трепетом пали к его ногам и исповедали свой грех. Он тотчас простил им вину и сделал наставление, чтоб и в отсутствии его делали то же, что в присутствии, зная, что он всегда находится с ними духом"
Эта фреска от начала до конца написана Синьорелли. С этого места видна недавняя работа реставраторов: цвета становятся ярче и насыщеннее.
"Брат...монаха Валентиниана... был человек мирской, но набожный. Он имел обыкновение каждый год ходить из своего места жительства в монастырь Венедикта, чтобы послушать речей раба Божия и увидеться с родным братом своим, и никогда не принимал на пути пищи. Однажды, когда шел он в монастырь, присоединился к нему другой путешественник, который нес с собой пищу для вкушения на пути. В поздний уже час последний сказал: "Давай, брат, вкусим пищи, чтобы не ослабеть нам на пути". Тот отвечал ему: "Нет, брат, не стану, потому что имею обыкновение приходить к достоуважаемому отцу Венедикту, ни разу не вкушая пищи на пути". Получив такой ответ, спутник замолчал на время; но потом, прошедши еще некоторое расстояние, опять стал убеждать вкусить пищи. Не хотел согласиться тот, который решил идти всю дорогу в посте; спутник опять замолчал и решился несколько времени продолжать с ним путь в посте. Когда пошли еще далее, и длинное путешествие утомило их, нашли на пути луг, источник и все, что могло подкрепить ослабевшее тело. Тогда спутник сказал: "Вот вода, луг, вот приятное место, на котором можем отдохнуть и несколько успокоиться, чтобы быть в состоянии продолжать нам путь". И слова, таким образом, ласкали слух, и место нравилось глазам; брат Валентиниана согласился на третье уже убеждение спутника и вкусил пищу; потом вечером достиг монастыря. Представившись достоуважаемому Венедикту, он просил у него наставления; но св. муж тотчас укорил его за то, что сделал на пути, говоря: "Как это, брат, злой враг, беседовавший с тобой чрез твоего спутника, не мог тебя убедить ни в первый, ни во второй, но убедил в третий раз и таким образом победил тебя, как ему хотелось?" Тогда пришлец увидел слабость своей воли и, бросившись к ногам святого, тем более стал оплакивать свою вину и стыдиться ее, что и в отсутствие грешил на глазах Венедикта"
Фреску начал писать Синьорелли, а завершил Содома. Ну а сюжет можно охарактеризовать одним словом, но оно будет неприличным. Мы еще жалуемся на долгий евхаристический пост; оказывается, вообще нельзя есть не только в ночь перед евхаристией, но и вообще перед посещением монастыря.
"Во времена готфов царь их Тотила, услышав, что св. муж имеет в себе дар пророчества, отправился в его монастырь, остановился невдалеке от него и послал сказать, что идет к святому. Святой послал сказать ему, чтобы шел, а сам встал для встречи его. Между тем, царь по недоверчивости дерзнул следующим образом испытать, действительно ли человек Божий имеет дар пророчества. Одному из своих меченосцев, по имени Ригго, царь отдал свои сандалии, одел его в царские одежды и повелел идти к св. мужу под видом царя. Троих из своей свиты послал спутниками ему, именно: Вульта, Рудерика и Блиндина, чтобы они шли по сторонам Ригго, который пред очами раба Божия должен был представлять царя Тотилу; кроме того, дал ему и других прислужников и меченосцев, чтобы как по этим прислужникам, так и по царским одеждам, он казался настоящим царем. Когда Ригго, украшенный одеждами и сопровождаемый множеством прислужников, вошел в монастырь, св. муж тотчас сел и, дав шествующему подойти на такое расстояние, чтобы тот мог слышать, воскликнул: "Отложи, сын мой, отложи, что несешь: это не твое". Ригго тотчас пал на землю и ужаснулся, что дерзнул обманывать такого человека; и все пришедшие с ним к человеку Божию, лежали простершись на земле. Вставши же, не дерзнули приблизиться к нему, но возвратились к своему царю и, трепеща от страха, рассказали, как скоро были обличены в обмане"
Фреску начал писать Синьорелли, а завершил Содома.
"Тогда Тотила сам уже пошел к св. мужу и, издали еще узнавши его сидящего, не смел подойти и повергся на землю. Человек Божий два, три раза говорил ему: "Встань"; но он не смел подняться пред ним с земли. Тогда Венедикт, раб Иисуса Христа, сам подошел к простертому царю, поднял его с земли, укорив его за худые дела, и в немногих словах предсказал всю его будущность. "Много зла делаешь, - говорил ему, - много зла сделал, хотя и раскаешься некогда в нечестии. Правда, ты войдешь в Рим, переплывешь море, девять лет будешь царствовать, но на десятом умрешь". От этих слов царь пришел в сильный страх и, испросивши молитв за себя, ушел, и с этого самого времени был уже менее жесток. Немного спустя он сделал нападение на Рим, потом направился в Сицилию; а на десятом году своего царствования, по воле всемогущего Бога, потерял царство вместе с жизнию"
От начала до конца работа Синьорелли.
"Один именитый муж, по имени Феопроб, живший под руководством Венедикта, за свою добрую жизнь пользовался у него великою доверенностию. Взошедши однажды в келлию Венедикта, Феопроб нашел его в горьких слезах. Долго стоял он и, видя, что св. муж не перестает проливать слезы и притом не такие, какие обыкновенно проливал в молитве, но болезненные, вопросил, что за причина такого тяжкого плача. Человек Божий немедленно отвечал ему: "Весь этот монастырь, построенный мною, и все приготовленное для братий, по определению всемогущего Бога, будет предан язычникам. Едва я мог умолить, чтобы дарованы были мне души живущих здесь братий". Предсказание это слышал тогда только Феопроб; но мы видим исполнение его, потому что знаем, как монастырь разрушен был лонгобардами. В ночное время, когда братия спали, лонгобарды вошли в монастырь; расхищая все, они не могли взять из него ни одного человека: исполнил всемогущий Бог, что обещал верному рабу Своему Венедикту, т.е. предал имущество язычникам, а души сохранил"
А это уже написано Содомой без Синьорелли. Фото - не мое, в этом месте ослепительно сияло солнышко.
"Нашевсе" Муратов удостоил оливетанские работы Синьорелли высочайшей похвалы:
"Восемь фресок его остались на стенах chiostro grande (вот и ошибся Муратов, мы-то сейчас знаем лучше!), изображающие различные эпизоды из жизни св. Бенедикта. Они сильно пострадали от времени и местами от реставраций и все же принадлежат к лучшему, что оставил нам прекрасный мастер. Не связанный здесь темой так, как в Орвьето, Синьорелли дал волю свободным своим впечатлениям жизни, краски, движения. С особенным удовольствием предался он, под предлогом изображения полчищ Тотилы, связанного с легендой о св. Бенедикте, живописанию разноплеменных наемников, составлявших войско какого-нибудь современного ему кондотьера. Чисто по-художнически Синьорелли был упоен краской и жестом военного лагеря кватроченто. Какие головы, какие наряды, какие фантастические и правдивые вместе с тем пейзажи недр Италии! Разноцветность военных одежд особенно пленяла художника, и с явно ощущаемой радостью писал он полосатые камзолы и в яркие лоскутья одетые ноги своих героев, то старых и беспощадно лукавых, то полных грубой и жестокой силы, то любующихся своей молодостью и высокомерной элегантностью. Он никогда вообще не боялся резкостей краски, здесь же в трех сценах Тотилы прямо бьет нас всей этой "варварской пестротой", и, далекие от того, чтобы ей ужаснуться, мы ему рукоплещем.
В другой сцене, иллюстративное содержание которой ничтожно, Синьорелли выказал себя удивительным живописцем натурального. В комнате деревенской гостиницы, с закопченным деревянным потолком и очагом в форме камина, обедают два белых монаха за уставленным яствами столом. Мальчик и две девушки прислуживают им, одна несет блюдо, другая наливает вино. Хозяйка подымается кверху по внутренней лестнице, отдавая приказание третьей служанке, и в открытую дверь, на пороге которой дожидается слуга приезжих, врывается солнце. Встретить такую сцену в творчестве одного из величайших мастеров кватроченто - это ли не подарок! И я не знаю, что в ней милее: живость ли воспоминания о прохладной в летние дни деревенской гостинице, подлинность солнца в открытой двери, движение служанки, наливающей вино и такой верной натуре во всем, в каждой складке своего подоткнутого платья, или, может быть, певучая грация другой женской фигуры, далеко вознесенной над простым жизненным наблюдением и столь же сладостно изгибающейся в угоду античным ритмам, как самые ритмические из фигур Боттичелли."
Западная сторона нами пройдена. Осталась последняя, северная, сторона. Окончание следует.
Фреска написана заново Риччо. Здесь святой Бенедикт посылает своих учеников для основания новых обителей: Мавр отправляется во Францию, Плакида - на Сицилию.
"И едва человек Божий смиренно уклонился от ненависти пресвитера (Флоренция - см. предыдущий пост), всемогущий Бог страшно наказал последнего. Когда пресвитер, стоя в теплице , узнал, что Венедикт ушел из монастыря, и радовался своему успеху, эта теплица упала (между тем как все здание дома осталось неподвижно) и задавила до смерти врага Венедиктова. Ученик раба Божия, по имени Мавр, тотчас почел нужным возвестить об этом достоуважаемому Венедикту, который еще находился от того места только в десяти милях. "Возвратись, - говорил ему ученик, - потому что пресвитер, преследовавший тебя, погиб". Услышав это, человек Божий Венедикт горько заплакал как о том, что враг погиб, так и о том, что ученик радовался о смерти врага. Он наложил покаяние на своего ученика за то, что тот радовался о погибели врага".
Фреску начал писать Синьорелли, а завершил Содома
"Св. муж, переменяя места, не избегал врагов, потому что и после сего он перенес жестокую борьбу с самим изобретателем зла, открыто восстававшим против него. Монастырь тот, называемый Кассино, построен был на высокой горе и именно на одном просторном изгибе ее; но гора еще над ним возвышалась на три мили, как бы к звездам поднимала вершину свою. На самом верху было древнее капище, в котором, по обычаю древних язычников, глупый народ поклонялся Аполлону. А около всякого святилища демонов росли рощи, в которых еще в то время безумная толпа неверных приносила многочисленные жертвы. Пришедши туда, святой муж сокрушил идола, ниспроверг жертвенник, выжег рощи, и самый храм Аполлона обратил в молитвенный храм св. Мартину, а на месте жертвенника Аполлонова построил храм св. Иоанну, и собирающуюся туда толпу призывал к вере постоянною проповедью. Но древний враг не мог спокойно перенести сего: он не тайно, не во сне, но открыто уже явился пред глазами сего отца и громким голосом оплакивал свою потерю, так что голос его слышали и братия, хотя не видели образа его. Этот враг, как сказывал ученикам своим достоуважаемый отец, явился телесным очам его страшный и пылающий и бросился на него с разинутою пастью и огненными глазами. Все слышали, что говорил диавол. Прежде всего назвал св. мужа по имени; когда же он не ответил врагу, диавол тотчас стал изрыгать хулы на него. Ибо крича: "Венедикт, Венедикт!" - и не слыша от него никакого ответа, тотчас закричал: "Проклятый, а не благословенный, что у тебя со мной общего?"
Фреску начал писать Синьорелли, а завершил Содома
"Однажды братия сего монастыря строили в нем жилища для себя; посредине его лежал камень, который они вздумали поднять для здания. Двое и трое не могли поднять его; присоединились многие другие, но камень был столь неподвижен, как будто держался в земле корнями. Ясно стало, что на нем сидел сам древний враг, которого не могли сдвинуть руки стольких мужей. Встретивши это препятствие, попросили св. мужа прийти и молитвою прогнать врага, чтобы можно было поднять камень. Едва он пришел и, сотворивши молитву, дал благословение, камень поднят был с такою скоростью, как будто вовсе не имел тяжести"
Фреску начал писать Синьорелли, а завершил Содома
"Еще однажды братия возвышали стены монастыря, на сколько нужно было, а св. муж в то время упражнялся в молитве внутри своей келлии. К нему явился злокозненный древний враг и внушал ему идти к работающим братиям. Св. муж тотчас объявил об этом братиям чрез вестника, говоря: "Братие, осторожнее работайте, потому что к вам сейчас придет злой дух". Едва посланный успел выговорить это приказание, как злой дух опрокинул ту часть стены, которая воздвигалась, и раздавил ею одного монашеского послушника, сына некоего куриала. Все опечалились и сильно были поражены не падением стены, но смертью брата и тотчас с горьким плачем поспешили возвестить о случившемся Венедикту. Тогда Венедикт приказал принести к себе разбитого отрока. Его не иначе могли донести, как завернувши в верхнюю одежду, потому что камни падшей стены сокрушили не только его члены, но даже кости. Св. муж тотчас повелел положить его в своей келлии на рогожу, на которой сам обыкновенно молился, выслал братий вон, запер дверь и стал молиться еще усильнее, чем обыкновенно. Чудное дело! В тот же час он послал послушника невредимого и здорового по-прежнему на ту самую работу, т.е. доканчивать вместе с братиями стену. Так посрамлен был древний враг, думавший насмеяться над Венедиктом погублением отрока"
Фреску начал писать Синьорелли, а завершил Содома
"В монастыре было правило, чтобы братия, выходящие за каким-нибудь делом, отнюдь не принимали вне келлии ни пищи, ни пития, и это правило строго было соблюдаемо. Но однажды братия, вышедши из монастыря на послушание, принуждены были слишком замедлить на нем; они узнали, что находятся недалеко от одной благочестивой женщины, вошли в ее жилище и приняли пищу. Поздно уже возвратившись в монастырь, они просили по обыкновению благословения отца. Он тотчас стал испытывать их, спрашивая: "Где вы ели?" Они отвечали: "Нигде". На это отец сказал им: "Зачем так лжете? Разве вы не входили в жилище такой-то женщины? Разве не принимали такой и такой пищи? Не выпили столько-то чаш?" Когда таким образом достоуважаемый отец рассказал им о гостеприимстве жены и о родах пищи, и о числе чаш пития, они сознались во всем, что делали, с трепетом пали к его ногам и исповедали свой грех. Он тотчас простил им вину и сделал наставление, чтоб и в отсутствии его делали то же, что в присутствии, зная, что он всегда находится с ними духом"
Эта фреска от начала до конца написана Синьорелли. С этого места видна недавняя работа реставраторов: цвета становятся ярче и насыщеннее.
"Брат...монаха Валентиниана... был человек мирской, но набожный. Он имел обыкновение каждый год ходить из своего места жительства в монастырь Венедикта, чтобы послушать речей раба Божия и увидеться с родным братом своим, и никогда не принимал на пути пищи. Однажды, когда шел он в монастырь, присоединился к нему другой путешественник, который нес с собой пищу для вкушения на пути. В поздний уже час последний сказал: "Давай, брат, вкусим пищи, чтобы не ослабеть нам на пути". Тот отвечал ему: "Нет, брат, не стану, потому что имею обыкновение приходить к достоуважаемому отцу Венедикту, ни разу не вкушая пищи на пути". Получив такой ответ, спутник замолчал на время; но потом, прошедши еще некоторое расстояние, опять стал убеждать вкусить пищи. Не хотел согласиться тот, который решил идти всю дорогу в посте; спутник опять замолчал и решился несколько времени продолжать с ним путь в посте. Когда пошли еще далее, и длинное путешествие утомило их, нашли на пути луг, источник и все, что могло подкрепить ослабевшее тело. Тогда спутник сказал: "Вот вода, луг, вот приятное место, на котором можем отдохнуть и несколько успокоиться, чтобы быть в состоянии продолжать нам путь". И слова, таким образом, ласкали слух, и место нравилось глазам; брат Валентиниана согласился на третье уже убеждение спутника и вкусил пищу; потом вечером достиг монастыря. Представившись достоуважаемому Венедикту, он просил у него наставления; но св. муж тотчас укорил его за то, что сделал на пути, говоря: "Как это, брат, злой враг, беседовавший с тобой чрез твоего спутника, не мог тебя убедить ни в первый, ни во второй, но убедил в третий раз и таким образом победил тебя, как ему хотелось?" Тогда пришлец увидел слабость своей воли и, бросившись к ногам святого, тем более стал оплакивать свою вину и стыдиться ее, что и в отсутствие грешил на глазах Венедикта"
Фреску начал писать Синьорелли, а завершил Содома. Ну а сюжет можно охарактеризовать одним словом, но оно будет неприличным. Мы еще жалуемся на долгий евхаристический пост; оказывается, вообще нельзя есть не только в ночь перед евхаристией, но и вообще перед посещением монастыря.
"Во времена готфов царь их Тотила, услышав, что св. муж имеет в себе дар пророчества, отправился в его монастырь, остановился невдалеке от него и послал сказать, что идет к святому. Святой послал сказать ему, чтобы шел, а сам встал для встречи его. Между тем, царь по недоверчивости дерзнул следующим образом испытать, действительно ли человек Божий имеет дар пророчества. Одному из своих меченосцев, по имени Ригго, царь отдал свои сандалии, одел его в царские одежды и повелел идти к св. мужу под видом царя. Троих из своей свиты послал спутниками ему, именно: Вульта, Рудерика и Блиндина, чтобы они шли по сторонам Ригго, который пред очами раба Божия должен был представлять царя Тотилу; кроме того, дал ему и других прислужников и меченосцев, чтобы как по этим прислужникам, так и по царским одеждам, он казался настоящим царем. Когда Ригго, украшенный одеждами и сопровождаемый множеством прислужников, вошел в монастырь, св. муж тотчас сел и, дав шествующему подойти на такое расстояние, чтобы тот мог слышать, воскликнул: "Отложи, сын мой, отложи, что несешь: это не твое". Ригго тотчас пал на землю и ужаснулся, что дерзнул обманывать такого человека; и все пришедшие с ним к человеку Божию, лежали простершись на земле. Вставши же, не дерзнули приблизиться к нему, но возвратились к своему царю и, трепеща от страха, рассказали, как скоро были обличены в обмане"
Фреску начал писать Синьорелли, а завершил Содома.
"Тогда Тотила сам уже пошел к св. мужу и, издали еще узнавши его сидящего, не смел подойти и повергся на землю. Человек Божий два, три раза говорил ему: "Встань"; но он не смел подняться пред ним с земли. Тогда Венедикт, раб Иисуса Христа, сам подошел к простертому царю, поднял его с земли, укорив его за худые дела, и в немногих словах предсказал всю его будущность. "Много зла делаешь, - говорил ему, - много зла сделал, хотя и раскаешься некогда в нечестии. Правда, ты войдешь в Рим, переплывешь море, девять лет будешь царствовать, но на десятом умрешь". От этих слов царь пришел в сильный страх и, испросивши молитв за себя, ушел, и с этого самого времени был уже менее жесток. Немного спустя он сделал нападение на Рим, потом направился в Сицилию; а на десятом году своего царствования, по воле всемогущего Бога, потерял царство вместе с жизнию"
От начала до конца работа Синьорелли.
"Один именитый муж, по имени Феопроб, живший под руководством Венедикта, за свою добрую жизнь пользовался у него великою доверенностию. Взошедши однажды в келлию Венедикта, Феопроб нашел его в горьких слезах. Долго стоял он и, видя, что св. муж не перестает проливать слезы и притом не такие, какие обыкновенно проливал в молитве, но болезненные, вопросил, что за причина такого тяжкого плача. Человек Божий немедленно отвечал ему: "Весь этот монастырь, построенный мною, и все приготовленное для братий, по определению всемогущего Бога, будет предан язычникам. Едва я мог умолить, чтобы дарованы были мне души живущих здесь братий". Предсказание это слышал тогда только Феопроб; но мы видим исполнение его, потому что знаем, как монастырь разрушен был лонгобардами. В ночное время, когда братия спали, лонгобарды вошли в монастырь; расхищая все, они не могли взять из него ни одного человека: исполнил всемогущий Бог, что обещал верному рабу Своему Венедикту, т.е. предал имущество язычникам, а души сохранил"
А это уже написано Содомой без Синьорелли. Фото - не мое, в этом месте ослепительно сияло солнышко.
"Нашевсе" Муратов удостоил оливетанские работы Синьорелли высочайшей похвалы:
"Восемь фресок его остались на стенах chiostro grande (вот и ошибся Муратов, мы-то сейчас знаем лучше!), изображающие различные эпизоды из жизни св. Бенедикта. Они сильно пострадали от времени и местами от реставраций и все же принадлежат к лучшему, что оставил нам прекрасный мастер. Не связанный здесь темой так, как в Орвьето, Синьорелли дал волю свободным своим впечатлениям жизни, краски, движения. С особенным удовольствием предался он, под предлогом изображения полчищ Тотилы, связанного с легендой о св. Бенедикте, живописанию разноплеменных наемников, составлявших войско какого-нибудь современного ему кондотьера. Чисто по-художнически Синьорелли был упоен краской и жестом военного лагеря кватроченто. Какие головы, какие наряды, какие фантастические и правдивые вместе с тем пейзажи недр Италии! Разноцветность военных одежд особенно пленяла художника, и с явно ощущаемой радостью писал он полосатые камзолы и в яркие лоскутья одетые ноги своих героев, то старых и беспощадно лукавых, то полных грубой и жестокой силы, то любующихся своей молодостью и высокомерной элегантностью. Он никогда вообще не боялся резкостей краски, здесь же в трех сценах Тотилы прямо бьет нас всей этой "варварской пестротой", и, далекие от того, чтобы ей ужаснуться, мы ему рукоплещем.
В другой сцене, иллюстративное содержание которой ничтожно, Синьорелли выказал себя удивительным живописцем натурального. В комнате деревенской гостиницы, с закопченным деревянным потолком и очагом в форме камина, обедают два белых монаха за уставленным яствами столом. Мальчик и две девушки прислуживают им, одна несет блюдо, другая наливает вино. Хозяйка подымается кверху по внутренней лестнице, отдавая приказание третьей служанке, и в открытую дверь, на пороге которой дожидается слуга приезжих, врывается солнце. Встретить такую сцену в творчестве одного из величайших мастеров кватроченто - это ли не подарок! И я не знаю, что в ней милее: живость ли воспоминания о прохладной в летние дни деревенской гостинице, подлинность солнца в открытой двери, движение служанки, наливающей вино и такой верной натуре во всем, в каждой складке своего подоткнутого платья, или, может быть, певучая грация другой женской фигуры, далеко вознесенной над простым жизненным наблюдением и столь же сладостно изгибающейся в угоду античным ритмам, как самые ритмические из фигур Боттичелли."
Западная сторона нами пройдена. Осталась последняя, северная, сторона. Окончание следует.